| Автор: | Фаррер К., год: 1920 |
| Категории: | Роман, Приключения |
4. Приговор
Мы все сидим рядом, спиной к скату укрывающей нас траншеи. Но вдруг я испытываю несомненное ощущение, что меня там нет и Амлэна тоже там нет. Он не сидит рядом со мною в траншее: он стоит лицом ко мне посреди большой залы с голыми стенами, опираясь обеими руками на спинку соломенного стула... стула, который в военно-полевом суде предоставляется обвиняемому...
"Обвиняемый"... я уже должен был произнести эти пять слогов. И вот теперь мне нужно произнести их тихонько для себя одного: мне нужно к ним привыкнуть, привыкнуть к словам, привыкнуть к слову, привыкнуть к его значению.
Ах! крестный путь все идет в гору...
Обвиняемый. Обвиняемый в простом убийстве или в убийстве с заранее обдуманным намерением. Это Амлэн определил, когда я сам не осмелился. Он определил очень просто, очень спокойно, без рисовки, без страха и без раскаяния.
Мне нужно лишь продолжать.
-- Ты знаешь, что делают с убийцами, простыми и совершившими преступление с заранее обдуманным намерением? Ты знаешь наказание, установленное сводом законов, военных и гражданских?
Амлэн, по-прежнему спокойным, немедленно отвечает:
-- Разумеется, знаю, командир. Это - смертная казнь! Мне остается только продолжать. Нужно продолжать.
Уже вся рука втянута между зубчатыми колесами.
-- Если бы тебя судил военно-полевой суд... гм... сначала еще нужно было бы ознакомить суд с твоим делом... нужно было бы там рассказать, - объяснить... ну, конечно, ты вынужден был бы на суде объяснить... все объяснить. Мысли, которые у тебя являются, - их, бедняга, не было бы достаточно, чтобы избавить тебя от разжалования...
Разжалования? Это слово не производит никакого впечатления на того, кто ждет смертного приговора. Амлэн высоко поднимает плечи, затем хохочет.
-- Разжалование меня не слишком бы унизило, как вы полагаете, командир?
Да, я полагаю, что не слишком... и я изо всех сил пожимаю ему обе руки. Но я все-таки продолжаю: нужно продолжать!
-- Сначала нужно, чтобы на тебя был подан донос. Он тотчас, почти наивно отвечает мне:
-- Командир, если вы мне это приказываете, я сам заявлю о себе.
-- Нет!
Я скорее выкрикнул, чем сказал это "нет".
И вот я вижу, как этот человек, Амлэн, все вырастает при каждом слове, которое он произносит: он мне кажется все более и более, невероятно, чрезмерно возвышенным, в то время, как он принимается вместе со мною придумывать, что нам обоим делать, мне - чтобы осудить, ему - чтобы быть осужденным, чтобы состоялся приговор, смертный приговор, и затем - казнь!
-- О, командир, все-таки невозможно вам на меня донести! Офицеры не доносят. Им не полагается. Офицер может только заявить о себе самом, потому что заявить о себе - это не донос, не правда ли? Это скорее наоборот, и тогда это даже почетно. Подумаем же немного, потому что ведь это ваша мысль, что я должен пройти через суд... и это хорошая мысль... да! мне кажется лучше мне самому прямо туда пойти. В суде, ну, конечно, я ничего не стану объяснять, но когда там увидят, что я не раскаиваюсь... и что вы, вы огорчены?..
В некотором отношении он прав: мне тоже кажется, что лучше прямо пойти туда... Я туда и иду:
-- Нет, Амлэн, я не хочу, чтобы ты на себя донес... Не ради тебя или меня: но ради одной особы... я не хочу, чтобы о ней упоминали...
Он сейчас же, словно ножом отрезал:
-- Что я за гнусная скотина!.. ведь я об этом не подумал, вам пришлось мне об этом сказать!.. Вы говорите, что это дело неподходящее, тогда решено: я не донесу на себя. Но все-таки, что же нам делать?
Гнусная скотина?..
Я не грешу чрезмерным благочестием, полагая, что Богу лицом к лицу с преступниками, которых он судит, не часто приходится чувствовать себя униженным. Но я-то напрасно разыгрываю роль судьи, я не на надлежащей высоте... И я чувствую себя маленьким, маленьким, маленьким... По совести я должен отнести на свой счет эти два слова...
-- Что нам делать, Амлэн? Дорогой мой, сделаем самое простое. Мы в траншее, неприятель нас обстреливает. Невозможно нам обратиться к военному суду, заседающему в Тулоне, не правда ли? Но вот здесь четверо твоих канониров, которые все заслужили бы сегодня военный крест, если бы уже не носили его. Эти четыре молодца, конечно, стоят четырех судей... Я буду пятым. Думаю, что здесь я буду судить лучше, чем в другом месте. Дело обойдется без разглагольствований: пушки бошей помешали бы их расслышать. И так как они помешают также судьям совещаться, не нужно судьям знать причину. Так вот, если ты соглашаешься, чтобы я был председателем, - знать будем только мы с тобой...
Он не только соглашается, - он просит, он умоляет. Может быть он вспоминает, что уже заранее выслушал свой приговор когда-то... на Мальте.
-- Ах, командир, это будет мне так приятно, если вы снимете с меня эту заботу.
"Так приятно"? Но... Разве он не совсем понял?.. Не совсем понял, что через нас он умрет... И что это я его убью...
-- Боже мой!.. ты будешь расстрелян, бедняга.
-- Ей Богу, я это знаю. Я прочту молитву. Что же мне еще сказать? Потому что если это ваша мысль, командир... конечно, это мысль хорошая... притом я вам скажу: мертвый честный человек лучше живой паршивой свиньи. Расстреляйте меня, если я должен быть расстрелян. Это будет сейчас?
Он слишком велик в сравнении со мною, этот Амлэн. Я никогда не постигну его.
может быть муки острее, горше; этот человек, которого мне придется убить... убить чуть не собственноручно... этот человек не только спас мне жизнь, честь и все остальное. Он не только мой спаситель: он самый лучший человек из всех, кого я только встречал, знал и любил в моей жизни.
Дело тянулось недолго. Четыре солдата, которым я сообщил в нескольких сухих словах, что мы будем судить их поручика, виновного в одном преступлении, в преступлении, в котором он сознался, были ошеломлены: в течение всей войны они смотрели на своего начальника как на самого безупречного, самого совершенного из всех, кто ими когда-либо командовал.
Это было печально до слез.
Суд также не затянулся: мы все торопились с ним покончить. Я кратко изложил факты: Амлэн кратко их подтвердил. А четверо по-прежнему ошеломленных солдат смотрели на нас поочередно: то на Амлэна, то на меня. Тогда я заплакал. Наконец, я произнес приговор:
-- Амлэн! Военно-полевой суд, учрежденный мною здесь, чтобы судить вас, как виновного в совершении убийства, без заранее обдуманного намерения, вашего начальника, старшего офицера, лейтенанта Ареля, убийства, в котором вы не раскаиваетесь и которое вы совершили на войне, в виду неприятеля, во время сражения, приговаривает вас к смертной казни.
-- Амлэн, имеете ли вы что-нибудь сказать по поводу приведения приговора в исполнение?
Он ответил:
-- Ничего, командир. Когда вам будет угодно.