Душа Востока.
Глава XI

XI

Шагая очень быстрой походкой, Герберт Ферган не потратил и десяти минут на то, чтобы взобраться на холм Цапли.

Он постучал тремя поспешными ударами в дверь виллы.

-- Хэ! - тотчас ответили из-за двери.

Мусмэ открыла дверь и преклонилась перед другом хозяина. Обычный посетитель дома, Ферган погладил служанку по свежей и круглой щечке и прошел дальше.

Гостиная в стиле Людовика XV была залита вечерним солнцем. На обоях "помпадур" краснели косые лучи.

-- Good evening, - сказал Ферган.

Маркиза Иорисака, полулежавшая в глубоком кресле, быстро привстала.

-- Good evening, - сказала она. - Вы одни? Маркиз покинул вас? - Она говорила по-английски столь же свободно, как и по-французски.

-- Маркизу пришлось поспешить к губернатору, не знаю по какому поводу. Он не сможет вернуться раньше, чем через час.

-- А!

Она улыбнулась несколько искусственной улыбкой. Он приблизился к ней и просто, привычным движением обнял ее и поцеловал в губы.

-- Митсу, дорогая детка!

Она отдавалась ему, скорее покорная, чем влюбленная. Она возвратила ему поцелуй, стараясь вернуть его с той же страстностью.

Ферган поднял ее и, сев, посадил ее к себе на колени:

-- Что вы делали за весь сегодняшний день?

-- Ничего... Я ждала вас... Я не надеялась увидеть вас одного, сегодня вечером...

Он наклонился над ней и снова поцеловал ее:

-- Вы очаровательная крошка... Кого вы видели сегодня?

-- Никого... Художника.

-- Художника? Я уверен, что он ухаживает за вами.

-- Ни капельки!

-- Ни капельки? Совсем невероятно! Все французы ухаживают за всеми женщинами.

-- Но он слишком стар!

-- Он слишком стар и к тому же влюблен в другую... вы ведь знаете! В эту американку - мистрис Хоклей.

-- Знаю. Нет, он не влюблен, он раб. Он ненавидит ее куда больше, чем любит. Но она овладела им... Он француз... Она прекрасна и очень порочна...

-- Очень порочна?..

-- Да... О, о! Да это вас интересует?

Он почувствовал, как задрожала в его руке маленькая лапка. Но, может быть, это ему только показалось. Нежный голосок говорил совершенно спокойным тоном:

-- Это меня не интересует. Но вы знаете ее, эту мистрис Хоклей?

-- По слухам, да. Все ее знают по слухам.

-- Я хочу сказать: были ли вы ей представлены?

-- Нет.

-- Тогда вы будете ей представлены.

-- Как?

-- Она будет здесь. Я обещала пригласить ее.

-- Она напросилась к вам?

-- Нет, я сама захотела.

-- Помилуй Боже! Зачем же?

Она подумала, прежде чем ответить.

-- Чтобы доставить удовольствие художнику. А также потому, что маркиз желает, чтобы я принимала много европейских дам.

Он засмеялся и опять поцеловал ее.

-- Послушная малютка!..

Он ласкал прекрасные черные волосы, упруго и мягко поддававшиеся под нежным прикосновением пальцев.

-- Если бы вы сохранили неудобную прическу мусмэ, я был бы лишен удовольствия прикасаться к вашим волосам. Эта прическа много удобнее...

Она взглянула на него сквозь длинные щелки полузакрытых век.

Он становился смелее. Его рот жадно прижимался к ее послушным устам, и руки его расстегивали корсаж, ища теплую наготу грудей.

-- Митсу, Митсу!.. Чудесные, маленькие медовые соты!

Она не сопротивлялась. Но ее неподвижные руки повисли вдоль тела и не обнимали плечи и шею любовника.

-- Отпустите меня, оставьте теперь! Герберт, прошу вас! Оставьте меня и сядьте здесь, будьте умником! Да, умником!.. Я вам немножко поиграю на рояли...

Она открыла рояль и стала рыться в нотах:

-- Я хочу спеть вам песенку... французскую песенку, совсем новую. Послушайте как следует ее слова...

Она сделала несколько вступительных аккордов. Ее руки касались клавиатуры с необычайной ловкостью. Она запела, аккомпанируя себе уверенно, с экспрессией. Ее тонкое сопрано придавало странной мелодии какую-то таинственность и нереальность:

-- Он сказал мне: "Мне снилось сегодня,

Будто косы твои опутали шею мою,

Как черное ожерелье, обнимали они мою шею

И спускались на грудь мне.

Я ласкал их, и они нас соединили,

И, прильнув устами к устам,

Мы были, как два лавровых дерева,

Растущих из одного корня..."

Он умолк, положил мне руки на плечи

 И поглядел на меня так нежно,

Что, в трепете, я опустила глаза...

Он слушал ее внимательно.

-- Это очень красиво, - сказал он вежливо.

Подобно всем англичанам, он очень мало смыслил в музыке.

-- Это очень красиво, - повторил он. - Вы играете прекрасно.

-- Кто это сочинил?

И со значением повторил имена названных ею поэта и композитора:

-- Господин Луис!.. Господин Дебюсси!.. О, это, право, замечательная вещь!..

Он поднялся. Он наклонился над ней, чтобы поцеловать ее янтарный затылок.

-- Вы превосходная музыкантша!

Она засмеялась, скромно и недоверчиво:

-- Я очень посредственная ученица. Боюсь, что вам не доставило никакого удовольствия слушать меня.

Он протестовал:

-- Я получил большое удовольствие. И я желал бы, чтобы вы спели другую песню.

Она заставила себя упрашивать. Он настаивал.

-- Да, другую песню; и на этот раз японскую...

Она вздрогнула слегка. И не сразу ответила:

-- У меня нет японских нот. Да и нельзя на рояли - японскую песню...

Он улыбнулся:

-- Возьмите ваш "кото".

Она открыла на него удивленные глаза:

-- Здесь нет "кото".

Он перестал улыбаться. Он был англичанин, мало склонный к мечтательности. Но многовековая культура утоньшила его породу. И, проходя мимо необычных зрелищ жизни, он не мог не замечать их величия или тайны.

Она сказала: "Здесь нет "кото". "Кото" - это род арфы, очень старинной и почтенной, игра на которой составляла привилегию благородных японских дам и куртизанок высокого ранга. Маркиза Иорисака обучалась, конечно, игре на "кото" с раннего детства. Но пришли времена новшеств. И "здесь не было больше "кото"...

Герберт Ферган, отогнав недолгую задумчивость, еще раз поцеловал шею своей любовницы.

Она согласилась.

"танку". Вы знаете, что такое "танка"? Это старинный род стихотворений в пять стихов, которыми обменивались в былые времена принцы и принцессы при дворе микадо или шогуна. Я заучила ее, когда еще была ребенком. И мне захотелось перевести ее на английский язык.

Ее пальцы пробежали по клавишам, вызывая грустную и странную гармонию. Но она не торопилась петь. Казалось, что она колеблется. И чтобы вызвать ее из этой нерешительности, Ферган еще раз прильнул губами к теплой, покрытой пушком, шее...

Тогда нежный голос заговорил медленно:

Еще не прошло.

Но цветы упадут и развеются,

В то время, как любовь тех,

Кто глядит на них,

Певица закончила и застыла в неподвижности. Герберт Ферган, стоявший рядом с ней, собирался поблагодарить ее поцелуем...

В это мгновение кто-то заговорил в глубине гостиной:

-- Митсуко, почему вы поете эти глупые песенки?

Герберт Ферган выпрямился. Его виски стали влажными.

Видел ли он? И что он видел?

Он ничего не видел, это было ясно. Потому что он заговорил совершенно спокойно:

-- Митсуко, вы не обедаете с нами сегодня?

Она поднялась. Она ответила, опустив глаза в землю:

-- Как хотите...

Она вышла. Дверь беззвучно скользнула в своих пазах. Герберт Ферган, тяжело дыша, провел рукой по лбу.

Дружески и вкрадчиво Иорисака приблизился и облокотился на рояль.

-- Кими, мы пообедаем вдвоем и поболтаем.

-- Мы поболтаем. Я должен получить от вас еще много указаний, спросить у вас много советов. Не должно повторить бой десятого августа... Вы не откажете союзнику...

Герберт склонил голову. Его бритые щеки покраснели. И, покорный, он заговорил:

-- Десятого августа... десятого августа вы были робки... Вы не знали и не чувствовали, что вы сильнее. У вас не было веры в самих себя. И вы сражались, как люди, которые боятся поражения: слишком благоразумно, слишком осторожно, издалека. Единственная... Если не считать тайн материальных... они вам уже известны... Тайна англичан - отвага. Чтобы победить на море, надо готовиться методически и осторожно, а затем нападать неистово и безумно. Так поступали Родней, Нельсон и француз Сюфрен... Следовательно, чтобы руководить огнем...