| Автор: | Фаррер К., год: 1906 |
| Категории: | Роман, Приключения |
XXVI
...Ужасный, леденящий завтрак; хуже всего, что я мог себе представить. Нас шестеро за огромным столом: леди Фалклэнд с мужем, леди Эдит и Чернович, ребенок - немой, как рыба, и прямой, как струна - и я...
Очень красивая английская, но скромная сервировка: белая скатерть, и никаких цветов, кроме однотонных хризантем цвета ржавчины. Латинский вкус исправил обычную пестроту убранства английского стола: да, именно латинский, и я сомневаюсь, что, когда сэр Арчибальд переменит жену, новая леди Фалклэнд так же, как прежняя, сумеет создать в доме это строгое изящество, эту чарующую глаз гармонию...
Но какая отвратительная, зловещая комедия разыгрывается на этом безукоризненном фоне! Подавленная леди Фалклэнд не поднимает глаз. Ребенок не ест вволю и держится с такой неподвижной корректностью, что больно на него смотреть. Сам Чернович, несмотря на свою славянскую изворотливость, теряется в этой натянутой атмосфере и умеряет обычную болтливость. Может быть, его смягчает сострадание, я несколько раз ловил его взгляд, обращенный на леди Фалклэнд, мягкий, почти нежный взгляд...
Говорят только сэр Фалклэнд и его любовница, и их слова так противоречат общей натянутости, что мое смущение и тревога все возрастают. Сэр Арчибальд как хозяин выказывает должную корректность, а леди Эдит - уверенность женщины, чувствующей себя дома; удивительным кажется, что она не занимает хозяйского места, а леди Фалклэнд сидит с таким видом, точно именно она незаконно втерлась в этот дом.
Английское, хотя и немного умеренное, меню. Дамы встают после десерта. Мы остаемся и пьем... Потом сходимся снова в гостиной, убранной иоргесскими коврами.
Кофе по-европейски, папиросы - турецкие и английские. Леди Фалклэнд раздает чашки, леди Эдит предлагает ликеры: "Bird's eye u Corps diplomatique"...
Обе улыбаются одной и той же обязательной светской улыбкой. Их руки, соприкасаясь, протягиваются к гостям. Сразу даже не заметишь, что это враги, что они беспощадно борются из-за домашнего очага, ребенка, достоинства матери и супруги. Только чувствуется, что они различны, противоположны, чужды друг другу...
И потому, что я питаю такую дружбу к одной, и ненавижу другую, ненавижу от всей души... Должно быть, дружба моя очень сильна...
Инцидент. Мальчик прижался к матери и что-то шепчет ей на ухо.
-- Эдвард! - зовет сухо отец. - Идите сюда!
Ребенок тотчас же робко подходит.
-- Говорить шепотом неприлично. Вы будете наказаны. Ступайте!
Ребенок молча повинуется. Леди Фалклэнд не произносит ни звука. Но я замечаю, что брови ее нахмурились и верхняя губа, чуть-чуть приподнявшись, открывает зубы; мне уже знакомо это выражение зверя, которому больно.
Леди Эдит смеется:
-- Арчи! Не браните так беби в присутствии Мэри. Мэри не сторонница сурового воспитания, вы ведь знаете...
Мать не отвечает ни слова. Сэр Арчибальд пожимает плечами:
-- Я думаю, Эдит, вы не посоветуете мне относиться безучастно к тому, что мой сын, Фалклэнд, выказывает манеры, не подобающие джентльмену.
Эдит продолжает издеваться:
-- Ну, конечно. Но ведь "мама" существо мягкое, сострадающее. Ее нужно щадить, Арчи...
Молчание. Прекрасные глаза, которые я так люблю, поднимаются на меня, и их взгляд молит о помощи. Я вступаю в разговор:
-- Сэр Арчибальд, неужели вы находите, что шестилетний мальчуган выказывает не подобающие джентльмену манеры, если он непритворно выражает свою любовь к матери? Вы однажды оказали мне честь, похвалив мой род. Вы правы, в нем течет старая кровь, кровь суровых и даже грубых бретонцев. И все-таки самый мой знаменитый предок - маркиза де Севинье, жившая двести лет тому назад, прославилась именно своей слепой и трогательной любовью к дочери. Даже в старой Франции, менее мягкой, чем современная, не считалось грехом баловать детей. И мне кажется, что мягкость делает их только более гордыми и смелыми. Я не люблю, когда у ребенка вид побитой собаки...
Молчание. Жесткий взгляд серых глаз останавливается на мне в течение секунды, потом отворачивается. Леди Эдит нападает с фланга:
-- Франция всегда была страной нежностей и слабости. И это ей очень к лицу! Зато другим народам это не идет вовсе. Наша шотландская кровь более гордая.
-- Более гордая?!
-- Конечно, сударь. Сравните хотя бы ваше сложение и силу со сложением и силой моего кузена. Вы совершенно похожи на женщину, господин де Севинье, я гораздо выше вас! Вы вполне можете надеть мое платье, придется только чуть-чуть его поднять. Неудивительно, что вы сторонник баловства и нежностей!..
О! Да она меня начинает бесить. Терпение... я ей покажу! Но что это? Вступается и Чернович и - довольно язвительно возражает этой бесстыдной девице:
-- Гм! Леди Эдит, наружность обманчива. Каким бы слабым маркиз ни был с виду, он, пожалуй, оказался бы серьезным противником даже моему почтенному другу, сэру Арчибальду Фалклэнду.
Что это? Неужели поляк перешел в наш лагерь? Любопытно! Но мне некогда удивляться: сэр Арчибальд решительным тоном прекращает прения:
-- Надеюсь, вы не обиделись, полковник? Молодые девушки любят шутить... Что касается ребенка, то мы с вами несколько разных взглядов на воспитание. Но это не очень важно: видите ли, мы с женой тоже в этом расходимся... Хотя скоро мы придем к соглашению.
И с холодной решимостью в глазах, отражающих туманы и озера Шотландии, он вызывающе смотрит на несчастную мать.
С меня довольно. Я спешу проститься под предлогом занятий в посольстве.
чтоб не видеть ее. О, как теперь я понимаю ее безумную жажду свободы, понимаю ее стремление набрать как можно больше вольного воздуха в грудь, дышать глубже, когда мы с ней вдвоем на улицах Стамбула. И когда кругом нет свирепых подстерегающих взглядов, полных угрозы...
Сэр Арчибальд провожает меня через сад до каика. Леди Эдит вышла тоже. Мне кажется, я уловил быстрый взгляд кузена, приглашающий ее за ним. Леди Фалклэнд осталась в гостиной с Черновичем, который еще не уезжал.
Мой каик у мостков. Я вижу слева у ограды висящий над водами Босфора старый павильон, убежище женщины, которая не хочет быть свидетельницей окружающей ее мерзости.