Автор: | Фаррер К., год: 1906 |
Категории: | Роман, Приключения |
XXVII
4 ноября.
-- Леди Фалклэнд принимает?
Кавас, по левантинскому обычаю, молча склоняет голову. Я снова в гостиной с иоргесскими коврами. Я пришел "переварить" мой воскресный завтрак.
...У меня есть и еще причина, по которой именно сегодня я отправился на Верхний Босфор. Может быть, я даже не вернусь сегодня ночью в Перу...
Я уже знаю правила и обычаи здешних приемов и потому нисколько не удивлен тем, что появляется леди Эдит. Я вспоминаю мой первый визит, когда леди Эдит вошла ко мне; точно так же и я, несмотря на мое удивление, был все-таки с нею вежлив. Сегодня у меня нет охоты быть вежливым.
Начнем ex abrupto. Мы, гусары, любим начинать атаку сами.
-- Мадемуазель!.. (Пусть не ждет, чтобы я назвал ее леди!) Как мило с вашей стороны, что вы спешите развлечь меня каждый раз, когда я прихожу с визитом к леди Фалклэнд!..
Она взглядывает на меня искоса. Хоть она и не француженка, все же ирония ей достаточно понятна. Она не сразу парирует удар, но, наконец, решается:
-- Напротив, это вы так любезны, что так часто приходите навещать леди Фалклэнд. Ведь вы живете так далеко... Должно быть, она представляет для вас неотразимое очарование!
-- О, прогулка по Босфору в такое время - одно удовольствие. Ноябрь нынче совершенно похож на июнь. Я перестаю удивляться тому, что ваш кузен так упорно остается жить за городом, в этом уединенном доме, который как будто создан для влюбленных...
Тонкие губы сжимаются. Если бы мы фехтовали, я, наверное, услышал бы возглас: "Удар!" Но это не фехтование, а дуэль. Посмотрим!.. Враг рвется в бой. Он даже нападает, вместо того чтоб защищаться:
-- Для двух влюбленных?.. Этот дом?.. Вы, наверное, шутите, полковник! Он слишком огромен, слишком холоден и мрачен!.. Вот если б вы говорили о павильоне на берегу пролива... Да, там все мило, изящно, романтично... И ночью каики пристают, когда им вздумается...
Ты даже так?.. Это слишком похоже на гнусность. Ты хочешь быть битой, милая? Тем хуже для тебя!
-- И дом, и павильон одинаковы: в них можно замерзнуть. Но вы, англичане, кажется, не боитесь зимы в деревне. Ведь вы, мадемуазель, воспитаны, кажется, в Шотландии, в суровом замке, у вашего брата, как мне говорили?
Серые глаза мечут молнии. На этот раз я коснулся открытой раны. У леди Эдит захватывает дыхание, она жадно глотает воздух, прежде чем ответить. Старая обида не утихла в этом полном ненависти сердце. И я жестоко напомнил ей об ужасном дне ее бегства из Шотландии, когда ее брат, неумолимый и гневный судья, прогнал ее, как прогоняют проворовавшуюся прислугу... Ну теперь мне достанется... Вот только она придет в себя! Но... Входит леди Фалклэнд:
-- Каждый раз, когда вы приходите, господин де Севинье, меня точно нарочно забывают известить!
В отсутствие мужа она еще бывает если не весела, то оживлена. Конечно, это все еще не тот живой, почти веселый товарищ, каким она бывает во время наших прогулок по Стамбулу; не та мужественная женщина, которая борется со своей тоской, призывая на помощь всю свою беспечность и силу воли - нет. Но это и не то подавленное существо, которым она была в воскресенье, когда, глубоко уйдя в кресло и склонив голову, она так упорно молчала.
-- Сударыня, ожидая вас, я очень приятно провел время в обществе мисс Эдит, только что начавшей рассказывать о своем пребывании в Шотландии. Уже много лет прошло с тех пор, как вы покинули этот замок, мадемуазель? И вы не намерены туда вернуться?
Бей, коли, режь! Леди Фалклэнд, не ожидавшая подобной "игры", садится со слабой улыбкой на губах, не очень уверенная в исходе моей воинственной затеи.
"Леди-мадемуазель", бледная, делает невероятное усилие, чтобы овладеть собой. Ее бледно-розовые английские щеки позеленели. Она почти потеряла голос от бешенства.
-- Да... несколько лет... два года...
Ей - никакой пощады! Я нападаю с удвоенной силой:
-- Два года, не больше?.. Вы быстро приспособляетесь к новым странам и новым домам... Англичане обладают способностью чувствовать себя везде, как у себя дома, и в одно мгновение создавать себе очаг, безразлично, при каких обстоятельствах...
Берегись! Теперь она готова дать мне отпор. Боже, какая ненависть в этих глазах, сверкающих, как рапиры, в этих искривленных устах, кажется, готовых укусить:
-- Да, у нас есть такая способность, мы люди постоянные в привычках, хоть и любим путешествовать. А вы, французы, как раз наоборот. Вы довольствуетесь первой попавшейся харчевней и спите иногда на сомнительном белье, совершенно этого не замечая.
-- Возможно... Но лишь пока - не заметили... Впрочем, харчевня хороша тем, что там честно платишь за постой; что бы ни случилось, хозяин не имеет права обвинять путешественника в неблагодарности.
Ее руки дрожат от бешенства: она ухитрилась еще больше побледнеть. Куда сбежала с лица вся ее кровь? Что она, упадет в обморок или с ней сделается припадок? Нет, англичанки - хладнокровные твари.
Однако леди Фалклэнд находит, что пора вмешаться:
-- Стоп! Мне становиться между двумя противниками - неосторожно.
-- Дорогая моя, - шипит леди Эдит, - вы говорите очень умно. Но ведь вы кстати и некстати толкуете о том, что вы - француженка, и поэтому вы должны быть снисходительны к маркизу: Дон-Кихот ведь очень популярен во Франции и, должно быть, из подражания ему французы так охотно борются с мельницами и вмешиваются в то, что их не касается.
Жалкий ответ! Я ожидал лучшего. И - соглашаюсь на обсуждение лишь своей персоны:
-- Да, я с этим согласен. Что делать, у французов есть такая мания - вступаться за обиженных. Лично я никогда не мог видеть плачущей женщины или плачущего ребенка без того, чтобы не вмешиваться, хотя бы это меня и не касалось.
-- Дон-Кихот... освобождающий каторжников!..
-- Среди них могли быть и невинные.
-- "В сомнении воздержись!" Кажется, есть такая французская пословица?
-- "В сомнении разберись!" И, разобравшись, помогай правым.
-- Да, разобравшись... Но это обыкновенно делают плохо. Некоторые люди легко ослепляются и принимают черное за белое.
-- Зато некоторые другие видят хорошо.
-- Даже этим я бы советовала иногда надевать очки... Это все та же история с бельем в харчевне. Люди щепетильные, раньше чем лечь, осматривают его хорошенько. Не так ли, Мэри? На днях князь Чернович декламировал нам чудесные стихи на этот сюжет...
Намек? Я ничего не понимаю... При чем тут Чернович? Я смотрю на леди Фалклэнд... Теперь она бледнеет в свою очередь. Какая новая низость скрывается здесь? Постой-ка! На всякий случай ответный... да, последний залп:
-- Будьте спокойны, мисс Эдит. В данном случае я не довольствуюсь очками. У меня на это есть подзорная труба: из Перы я отчетливо вижу с ее помощью Канлиджу и все, что там происходит. Еще того лучше: по моей должности военного атташе я имею при себе телескоп, и мне иногда приходит в голову фантазия заглянуть подальше... В Шотландию, например. Но я заболтался и забыл, что уже очень поздно.
На этот раз - то был решительный удар. Он положил ее на месте, вывел из строя...
А леди Фалклэнд провожает меня до мостков одна.
Я целую ее руку.
-- Ну что? Надеюсь, я умею за вас вступаться?
Но леди Фалклэнд, по-видимому, вовсе не так довольна моей защитой. Она качает головой:
-- Друг мой! Заклинаю вас, будьте осторожны...
-- Осторожен? Вы произносите это слово? Вы, такая бесстрашная?
Она снова качает головой, задумывается на минутку, колеблется. Из глубины сада долетает смех ребенка.
-- Бесстрашная, да! Если б дело шло только обо мне... Но мой мальчик... Ведь я должна оберегать вот этот смех. Он больше не будет звучать, когда я уйду отсюда, вы это знаете...
Я невольно возражаю:
-- Да, знаю... И сказал вам об этом когда-то у госпожи Эризиан, которая умоляла нас отказаться от наших прогулок. Тогда вы запретили мне говорить об осторожности. Что изменилось с тех пор?
Она тревожно смотрит на окно, откуда, несомненно, за нами шпионят серые глаза.
Меня охватывает внезапное волнение. Я ничего не отвечаю. Поцеловав еще раз протянутую мне руку, я спускаюсь с лесенки. Каик стоит у нижней ступени.
-- До свиданья... Когда?
-- Дур!
-- Нет!.. Невозможно. Здесь не могу... Я сошла с ума. Но я вам скажу потом... Я обещаю, что скажу... Мы увидимся в Стамбуле. Я вам напишу, ждите моего письма. До свидания!