Жебелев С. А.: Фукидид и его творение

С.А. ЖЕБЕЛЕВ

ФУКИДИД И ЕГО ТВОРЕНИЕ

Судьбе угодно было не только сохранить в неприкосновенной целости труд Фукидида, но и предоставить нам возможность получить наглядное представление о внешнем облике знаменитого историка.

Мы не знаем имени того художника, который в начальную пору Римской империи возымел счастливую мысль сопоставить на одной герме портреты «отца истории» Геродота и родоначальника исторической науки Фукидида. Герма эта, стоявшая еще в середине XVI века в Ватиканских садах папы Юлия III, попала после различных перипетий во владение фамилии Фарнезе, была разделена на две части и служила, быть может, украшением Фарнезины. Когда собрание Фарнезе перешло в Неаполь, обе части гермы были снова соединены, и она нашла приют в Неаполитанском Национальном музее, где находится и по сие время в зале портретов.

Изображение Фукидида на неаполитанской герме,¹ засвидетельствованное (как и изображение Геродота) надписью, называющей изображенное лицо, послужило для покойного археолога Михаэлиса² исходным пунктом собрать воедино те портретные бюсты историка, которые, хотя и не снабжены подписью, называющей изображенное лицо, представляют несомненное сходство с последним и, следовательно, также воспроизводят облик Фукидида. Из этих бюстов особого внимания заслуживает бюст, хранящийся в замке Holkham, в графстве Норфолк, в Англии.³

Какому из двух портретов Фукидида отдать предпочтение? На этот вопрос отвечают различно. Михаэлис, а за ним Бернулли⁴ высказываются в пользу английского бюста, находя, что облик Фукидида в нем передан жизненнее и художественнее; другие полагают, что на неаполитанской герме оригинал передан точнее.⁵

Вопрос о сравнительном превосходстве неаполитанского или английского портрета Фукидида мог бы стать на твердую почву лишь в том случае, если бы мы знали тот оригинал, с которого они сделаны. Что такой оригинал существовал, сомнения быть не может: в пользу этого говорит, во-первых, довольно значительное число дошедших до нас его копий; во-вторых, имеется и литературное указание, подтверждающее это.

Плохой, хотя и очень усердный поэт, живший на рубеже V—VI вв. по Р. X., Христофор, в своем перечислении статуй, стоявших в Константинополе в так называемом Завксиппе, упоминает и о статуе, надо полагать бронзовой, Фукидида.⁶ Из показания Христофора можно заключить, что историк был представлен с поднятой кверху правой рукой — в позе, скорее подходящей для оратора или политического деятеля. Михаэлис склонен был усматривать в этой статуе тот оригинал, с которого были скопированы дошедшие до нас изображения Фукидида. Но доказать этого, конечно, нельзя.

Если, таким образом, приходится оставить открытым вопрос о том, с какого оригинала исполнены были дошедшие до нас в римских копиях портреты Фукидида, все же они дают возможность определить, когда этот оригинал был создан. Стиль и неаполитанской гермы, и английского бюста определенно указывает на IV век до Р. X. И это все, что мы можем утверждать. Гадать же о том, был ли исполнен этот оригинал известным портретистом первой половины IV века Силанионом (это — предположение Винтера), или же (так думал Михаэлис) портрет Фукидида был сделан еще в последние годы жизни историка, т. е. в самом начале IV века, на мой взгляд, бесполезно.

Ясно одно: сохранившиеся до нас портреты Фукидида, если и не могут претендовать на «фотографическую точность», все же не являются и продуктом «фантазии художника». Эти портреты реальны, без заметных следов идеалистической окраски. Каким путем художник, делавший первую портретную статую (или бюст) Фукидида, получил необходимые данные для своей работы, видел ли он его лично или получил сведения об облике Фукидида от его родных или знакомых, мы этого, конечно, не знаем и вряд ли когда-либо узнаем. Но то, что художник и не «фантазировал» в передаче облика историка и не пытался этот облик идеализировать, за это говорит воспроизведение в портрете таких индивидуальных характерных деталей, как: высокий с нависшею нижнею частью лоб, узкие глаза, своеобразная трактовка бороды и прически (лысина!), наконец, несколько жесткое строение костяка. Основное выражение лица — глубокая серьезность. Тяжелые переживания, своего рода внутренняя борьба наложили свою печать на весь облик Фукидида, избороздили морщинами его лоб. А сколько энергии в очертании рта. Вообще во всем облике нет той симметричной правильности, какую мы привыкли встречать в «греческих» головах. Что-то своеобразное есть в портрете Фукидида, и оно, быть может, должно напоминать нам о том, что в жилах историка с аттическою кровью смешалась кровь фракийская, «варварская».

И как плохо согласуется с обликом Фукидида, сохраненным нам его реальными портретами, та характеристика этого облика, какую дает его древний биограф: «Говорят, выражение лица у Фукидида было сосредоточенное, голова и прическа заостренная(!), вообще вся наружность соответствовала его истории». Очевидно, биограф — или, точнее, его источник — портрета Фукидида никогда не видел, а сочинил его в своем воображении применительно к «характеру» его истории.

* * *

Жизнь Фукидида, естественно, должна была интересовать древних ученых, когда среди них пробудились историко-литературные интересы, т. е. не ранее эпохи так называемой александрийской образованности. Для нас труды их в этой области утрачены. Отзвуки этих трудов дошли, однако, в двух биографиях Фукидида, помещаемых в некоторых рукописях, содержащих его историю. Одна из этих биографий очень обширная, на первый взгляд очень ученая и обстоятельная, а на самом деле довольно-таки сумбурная, приурочена даже к определенному имени Маркеллина. Кто был этот Маркеллин, мы в точности не знаем. С большой долей вероятности его отождествляют с тем Маркеллином, который в середине V века по Р. X. составил толкования к сочинению ритора Гермогена «О возмущениях» (Гермоген жил при императоре Марке Аврелии). Сам Маркеллин, очевидно, был также ритором и, возможно, читал своим ученикам лекции, посвященные главным образом разбору стиля Фукидида. В качестве введения к своему курсу Маркеллин и предпослал биографию историка. В том виде, в каком дошла до нас у Маркеллина биография Фукидида, она распадается на три механически связанные между собою части, из которых только первая принадлежит самому Маркеллину, остальные же две составлены по биографии последнего.

Анонимная биография Фукидида, помещаемая в рукописях истории Фукидида вслед за биографией Маркеллина, а также биография Фукидида в словаре византийского ученого середины X века, Свиды, в основе своей, несомненно, также восходят к биографии, составленной Маркеллином, и потому особого значения иметь не могут.

Вот перевод биографии Фукидида, составленной Маркеллином, и анонимной.⁷ Они интересны хотя бы в том отношении, что могут дать представление читателю о характере историко-литературных биографий в древности вообще.

ИЗ СХОЛИЙ МАРКЕЛЛИНА К ФУКИДИДУ. О ЖИЗНИ ФУКИДИДА И СВОЙСТВАХ ЕГО РЕЧИ

таинства Фукидида, так как он в высокой степени обладает искусством и прелестью речи, точностью в изложении событий, мудростью в военном деле; таков же он и в составлении произносимых перед народом речей. Однако сначала необходимо сказать о его происхождении и жизни: ведь просвещенные судьи обязаны исследовать это прежде, чем самое сочинение.

Фукидид-историк был сыном Олора, получившего это имя от Олора, царя фракийского; мать Фукидида звали Гегесипила. Он вел свой род от знаменитейших стратегов: я имею в виду Мильтиада и Кимона. По происхождению он приходился дальним родственником стратегу Мильтиаду, а через Мильтиада—Зевсову сыну Эаку. Таким в отдаленном поколении родом гордится историк. Об этом свидетельствует Дидим,⁸ по словам которого, Ферекид⁹ в первой книге «Истории» говорит так: «Филей, сын Эанта, селится в Афинах. От него рождается сын Даикл, от Даикла Эпилик, от Эпилика Акестор, от Акестора Агенор, от Агенора Олий, от Олия Лик, от Лика Тофон, от Тофона Лаий, от Лаия Агаместор, от Агаместора Тисандр, от Тисандра Мильтиад, от Мильтиада Гиппоклид, в архонтство которого установлены были Панафинеи <556 г.), от Гиппоклида Мильтиад,¹⁰ который вывел колонию в Херсонес». Свидетельствует об этом и Гелланик¹¹ в сочинении под заглавием «Асопида». Пожалуй, кто-либо спросит: какое отношение имеет Мильтиад к Фукидиду? Но дело в том, что Фукидид 5 родственник Мильтиада. И вот почему. Фракияне и долонки вели войну с апсинфиями, своими соседями.¹² Удручаемое войною, претерпев всевозможные беды вследствие непрерывных поражений, долонки искали спасения в оракулах, зная, что одно только божество указует пути в безвыходном положении. И правда, по словам Эсхила,¹³ «мощь божества безмерна; часто спасает оно беспомощного в бедах, избавляет от тяжкого несчастья и обращает ко благу нависшие над головою тучи бедствий». Надежды не обманули долонков. Данное им изречение оракула¹⁴ гласило: наилучшего вождя они будут иметь в том человеке, который во время странствий пригласит их на угощение. В то время правителем Лидии был Крес, а в Афинах тиранами были Писистратиды. Возвращаясь от оракула, долонки повстречались с Мильтиадом, находившимся у границ Аттики; он тяготился тиранией и искал справедливого предлога к удалению из Аттики. Так устроил долонкам оракул. Видя их в одежде странников и понимая, что значит странствовать, Мильтиад радушно пригласил их на угощение, причем и не подозревал, что исполняет волю оракула. Долонки обрадовались тому, что получили вождя, на которого указывало им проявляемое Мильтиадом гостеприимство, рассказали все Мильтиаду и избрали его своим вождем. По словам одних, Мильтиад удалился из Афин, вопросив божество; другие говорят, что он отправился в путь с согласия тирана только после того, как сообщил ему о приглашении фракиян. Со своей стороны тиран дал Мильтиаду отряд воинов и отпустил его, довольный тем, что столь влиятельный человек покидает Афины. Мильтиад стал во главе долонков, тем исполнил" предсказание оракула и, одержав победу над апсинфиями, основал колонию в Херсонесе. По смерти его сына власть над Херсонесом унаследовал единоутробный брат его Стесагор.¹⁵ Когда и тот умер, власть получил Мильтиад, одноименный с первым основателем колонии, единоутробный и единокровный брат Стесагора. Хотя у Мильтиада были дети от аттической уроженки, но из жажды власти он женился на Гегесипиле, дочери фракийского царя Олора, и имел от нее ребенка. Во время нашествия персов на Элладу Мильтиад собрал свое имущество и отправил в Афины, отослал туда же и большинство членов семьи. Корабль, на котором переправлялись те дети Мильтиада, что были не от фракиянки, попал в плен, но царь отпустил их на свободу, если только Геродот говорит правду. Из Фракии Мильтиад спасся в Аттику. Однако он не избежал клеветы (недругов), которые обвиняли его в стремлении к тирании. Но Мильтиад оправдался и был стратегом в войне с персами. От этого-то Мильтиада, как рассказывает <Дидим), вел свое происхождение род Фукидида. Важнейшим доказательством того считаются его большие богатства, его владения во Фракии и золотые прииски в Скаптесиле.¹⁶ Некоторые называют Фукидида¹⁷... Мильтиада или сыном его дочери. Фукидид побудил нас вообще сделать эти изыскания, потому что сам он вовсе не упоминает о своей родословной. Не должно забывать и того, что отец его Олор, а не Орол, с буквою ρ в первом слоге и с л во втором: последнее правописание, как думает и Дидим, ошибочное. Что имя его Олор, доказывает и лежащая на его могиле плита, где начертано: Фукидид, сын Олора, галимунтец.¹⁸ Дело в том, что у ворот, известных под именем Мелитидских, в Койле,¹⁹ находятся так называемые Кимоновы гробницы, где показывают гробницу Геродота и Фукидида. Отсюда ясно, что Фукидид действительно происходил из рода Мильтиада, так как никого постороннего здесь не погребают. Свидетельствует об этом и Полемон²⁰ в сочинении «Об акрополе», где он прибавляет, что у Фукидида был сын Тимофей. Напротив, по словам Гермиппа,²¹ род Фукидида происходит от тиранов Писистратидов; поэтому-то, говорит Гермипп, историк в своем сочинении с ненавистью повествует о Гармодии и Аристогитоне и отрицает, что они были тираноубийцами, так как они убили не тирана, а брата тирана, Гиппарха. Женился Фукидид на фракиянке из Скаптегилы, женщине очень богатой и владевшей во Фракии приисками. Получив это богатство, Фукидид не растратил его на роскошь, но, предугадав еще до Пелопоннесской войны, что вспыхнет борьба, и поставив себе задачей написать ее историю, раздавал много денег афинским и лакедемонским воинам и множеству других лиц, лишь бы они своевременно доставляли ему известия о событиях и речах, произнесенных за время войны, историю которой он желал написать. Спрашивается, почему Фукидид платил и лакедемонянам, и другим лицам, хотя достаточно было бы платить одним афинянам и от них получать сведения? На это мы заметим, что он не бесцельно платил и остальным лицам: целью его было описать события правдиво. Между тем естественно было, что афиняне в собственных интересах сообщали ложные известия и часто говорили «мы победили», на самом деле не одержав победы. Вот почему Фукидид давал деньги всем, стремясь постигнуть правду из согласия многочисленных свидетелей, ибо неясное выясняется единогласием показаний.

Что касается наставников, то Фукидид слушал философа Анаксагора,²² вследствие чего признан был, как уверяет Антилл,²³ безбожником, потому что проникся воззрениями Анаксагора. Слушал Фукидид оратора Антифонта, человека замечательного в ораторском искусстве; историк упоминает о нем в восьмой книге,²⁴ как о виновнике низвержения демократии и установления правления «четырехсот». Из расположения к Антифонту как к наставнику Фукидид умолчал о том, что после его смерти афиняне из мести выбросили труп его за город. Действительно рассказывают, что афиняне выбросили труп Антифонта как виновника ниспровержения демократии.

Достигнув зрелого возраста, историк не принимал участия в государственном управлении, не всходил и на ораторскую трибуну, но он был стратегом, что и послужило началом его бед, так как это привело его к изгнанию. Дело в том, что Фукидид был послан к Амфиполю,²⁵ неудачу, он занял Эион на Стримоне.²⁶ Невзирая на это, афиняне вменили первую неудачу в вину ему и изгнали его. Проживая после изгнания на Эгине, Фукидид как человек богатый отдавал в рост большую часть своих денег.²⁷ Однако он переселился и оттуда и, проживая в Скаптегиле, под сенью платана писал свою историю. Мы не должны доверять Тимею,²⁸ об истине. Так, Геродот в возмездие за пренебрежение к нему коринфян рассказывает, что они бежали от морской битвы при Саламине;²⁹ Тимей тавроменец превознес сверх меры похвалами Тимолеонта³⁰ за то, что тот не отнял монархической власти у отца его Андромаха; Филист³¹ защищает в своем сочинении Дионисия Младшего,³² а Ксенофонт осмеивает Менона, друга Платона, потому что сам соревновал Платону.³³

Следует знать, что Фукидидов было много. Наш Фукидид, сын Олора; другой — демагог, сын Мелесия, политический противник Перикла; третий — уроженец Фарсала, о котором упоминает Полемон в сочинении «Об акрополе», называя его сыном Менона; четвертый Фукидид — поэт, уроженец дема Ахердунта; о нем упоминает Андротион³⁴ в «Аттиде», называя его сыном Аристона. Жил наш Фукидид, как говорит Праксифан³⁵ в сочинении «Об истории», в одно время с автором комедий Платоном, с автором трагедий Агафоном, с эпическим поэтом Никератом, а также с Херилом и Меланиппидом. Пока жил Архелай,³⁶ Фукидид, по словам того же Праксифана, был совершенно неизвестен, но впоследствии пользовался необычайным уважением.

«икрий», местный, употребительный в Аттике знак того, что гробница пуста, что она принадлежит умершему в изгнании и похороненному не в Афинах. Напротив, Дидим утверждает, что Фукидид умер насильственною смертью в Афинах по возвращении из изгнания. По его словам, то же самое говорит Зопир:³⁷ афиняне, сообщает он, после поражения в Сицилии дали позволение всем изгнанникам, кроме Писистратидов, возвратиться в Афины. Фукидид, по прибытии туда, умер насильственною смертью и погребен среди Кимоновых гробниц. Дидим замечает, что он считает нелепым то мнение, по которому Фукидид умер в изгнании, хотя и погребен в Аттике; в таком случае, продолжает он, Фукидид не был бы похоронен подле родственных могил, или же, будучи похоронен тайком, не имел бы ни плиты, ни надписи, которая положена на могилу и указывает на имя историка. Таким образом, ясно, что разрешение возвратиться в Аттику изгнанникам было дано, как об этом сообщает Филохор и Димитрий³⁸ в сочинении «Архонты». Что касается Зопира, то, по моему мнению, он говорит вздор, утверждая, что Фукидид скончался во Фракии, хотя Кратипп³⁹ и полагает, что Зопир прав. Слишком смешны также уверения Тимея и других, будто историк погребен в Италии. Говорят, что выражение лица у Фукидида было сосредоточенное, голова и прическа заостренные, вообще вся наружность соответствовала его истории. Кончил он жизнь, как говорят, имея более 50 лет от роду, не доведя труда своего до положенного конца.

В расположении содержания Фукидид соревновал Гомеру, в торжественности и возвышенности слога — Пиндару. Он выражается намеренно неясно, чтобы не быть общедоступным, не показаться простым всякому желающему понимать его легко, но чтобы заслужить одобрение умнейших людей и быть для них предметом удивления. И в самом деле, кто удостоится похвалы наилучших людей и стяжает себе славу после критики, тот будет пользоваться почетом, закрепленным письменными свидетельствами, и на будущие времена станет таким, которого не может уничтожить последующая критика. По замечанию Антилла, Фукидид подражал слегка парисозам^{40 41} в то время пользовавшегося большою славою у эллинов, подражал также Продику Кеосскому⁴² в точном выборе слов. Но, как мы сказали, больше всего соревновал Фукидид Гомеру как в выборе слов и точности сочетания их, так и в силе выражения, красоте и сжатости слога. Предшествовавшие историки и повествователи давали рассказы как бы безжизненные и на всем протяжении их пользовались только простым повествованием, не влагая в уста действующих лиц ни каких-либо разговоров, ни политических речей. Правда, Геродот сделал было попытку в этом роде, но не осилил ее: он ввел только краткие беседы, скорее просопопеи, нежели речи политические. Только Фукидид изобрел и усовершенствовал политические речи, вложив в них общие мысли и разделив их на части так, что каждая из них может быть сведена к определенному главному положению, что и представляет совершенный образец речи. Из трех видов слога — высокого, низкого и среднего — Фукидид, оставив два последних, пользовался только высоким слогом, как согласующимся с собственным его характером и отвечающим важности столь знаменательной войны. И в самом деле, если события ее были важны, то и повествовать о них следовало таким слогом, который походил бы на эти события. Чтобы читателю не безызвестны были и другие виды слога, пусть он знает, что средним слогом пользовался Геродот, который не возвышен и не прост, а низким — Ксенофонт. Вследствие того, что Фукидид пользуется высоким слогом, он часто употребляет поэтические выражения и некоторые метафоры. Впрочем, относительно истории вообще некоторые пытались доказать, что она принадлежит не к ораторскому, а к поэтическому роду изложения. Что история не относится к поэзии, ясно из того, что историческое изложение вовсе не связано стихотворным размером. Если же кто возразит нам, что не всякая прозаическая речь есть ораторская, как например сочинения Платона, или сочинения медицинского характера, то мы на это ответим, что историческое сочинение разделяется на части по главным положениям и относится к ораторскому роду изложения. Вообще же всякое историческое сочинение относится к совещательному виду красноречия (другие относят его к панегирическому виду на том основании, что историк восхваляет доблестнейших в войнах людей). В частности, история Фукидида относится ко всем трем видам красноречия: к совещательному — всеми своими речами в народных собраниях, за исключением речей платеян и фивян в третьей книге,⁴³ — надгробною речью,⁴⁴ к судебному — речами платеян и фивян, которые выше мы выделили из остальных. В самом деле, когда творят суд явившиеся из Лакедемона судьи, когда платеянин отвечает на вопросы и произносит длинную речь в защиту от возводимых на него обвинений, а ему возражает фивянин с целью вызвать раздражение лакедемонян, распределение частей, способ развития, форма — все в этой речи настоящий образец судебного красноречия.

— Ксенофонту. Им мы возразим: несомненно, книга эта не есть произведение дочери историка, потому что женщина не в состоянии воспроизвести такие достоинства и искусство. Далее, если бы такая женщина и нашлась, она не стала бы скрывать свое имя, написала бы не одну восьмую книгу, а оставила бы и многие другие сочинения, обнаруживая в них свое дарование. Что восьмая книга принадлежит не Ксенофонту, об этом свидетельствует уже слог ее, потому что замечается большая разница между низким слогом и высоким. Не принадлежит она, наверное, и Феопомпу,⁴⁵ как некоторые желали доказать. Другие, более просвещенные, полагают, что книга эта принадлежит Фукидиду, но что она не отделана, написана только эскизно, содержит в себе вкратце множество предметов, описание которых могло бы быть отделано и распространено. Этим, по нашему мнению, и объясняется, что восьмая книга изложена слабее; как кажется, она такова отчасти и потому, что историк составил ее во время болезни: когда тело сколько-нибудь нездорово, слабеют обыкновенно и умственные силы, так как ум и тело находятся между собою почти в полном согласии.

Фукидид умер после Пелопоннесской войны во Фракии, занятый составлением истории событий двадцать первого года войны, продолжавшейся в общем двадцать семь лет. Историю последних шести лет дополнили Феопомп и Ксенофонт, присоединив к ней «Греческую историю». Следует знать, что Фукидид, будучи стратегом при Амфиполе, бы обвинен в том, что не поспел вовремя к месту назначения, явившись туда после того, как Брасид взял город; за это он был изгнан афинянами по обвинению Клеона. Поэтому-то историк с ненавистью относится к Клеону и везде изображает его как напыщенного сумасброда. Удалившись из Афин, Фукидид, как говорят, отделал во Фракии свою историю. Дело в том, что с самого начала войны он делал заметки обо всем, что говорилось и совершалось. Вначале он не заботился, конечно, об изяществе, но лишь о том, чтобы спасти от забвения события войны. Впоследствии же, когда Фукидид был изгнан и жил во фракийской местности Скаптегиле, он привел в прекрасный порядок те заметки, которые сначала составлял только по памяти. Фукидид — враг мифов, потому что он друг истины. Он поступил не так, как прочие историки и повествователи, которые примешали к своим повествованиям мифы, заботясь не столько об истине, сколько об удовольствии читателя. Так поступали другие; напротив, наш историк не заботился о доставлении удовольствия слушателям, но писал с целью дать точные сведения желающим поучения. Действительно, он не назвал своей истории предметом публичного состязания,⁴⁶ так как воздержался от многого такого, что доставляет удовольствие, отбросил эпизоды, которые обыкновенно вставляет большинство повествователей. Так, например, Геродот вставил эпизод о любящем музыку дельфине и об Арионе,⁴⁷ выплывающем благополучно благодаря своей музыке; вообще вторая книга истории Геродота имеет лживое содержание. Наш историк, если упоминает что-либо лишнее, то только по необходимости, и отвлекается в сторону лишь настолько, насколько это нужно слушателям для понимания. Так, в рассказе о Терее^{48 49} Что касается Алкмеона, то Фукидид говорит только о том, как он снова пришел в себя; здесь он упоминает о его здравомыслии ⁵⁰ и не распространяется об остальном. Так он обращается с мифами. Фукидид чрезвычайно искусен в изображении характеров. В отдельных частях он ясен, но иногда в построении целого кажется темным вследствие сжатости выражений. Слог его чрезвычайно серьезен и величав; сочетание предложений шероховато, высокопарно, изобилует неправильным размещением слов, иногда неясно. Краткость его изумительна, и мыслей у него больше, чем слов. Изречения его достойны высшей похвалы. Он мощен в повествованиях, когда описывает морские битвы и осады, болезни и междоусобицы. В употреблении фигур он многообразен, подражая большею частью леонтинцу Горгию, краток в определении понятий, горек в своей суровости, совершенен в воспроизведении и описании характеров. Так, ты чувствуешь в его изображении гордость Перикла, нечто невыразимое в Клеоне, юность Алкивиада, соединение всех качеств в Фемистокле, честность, суеверие и удачу Никия до похода его в Сицилию и многое другое, что мы постараемся показать при отдельных случаях. Большею частью Фукидид пользуется древнеаттическим наречием, в котором ξ употребляется вместо σ, например, ξυνέγραψε и ξυμμαχία, где двугласный ou пишется вместо а, почему всегда он говорит αίεί. Вообще Фукидид изобретает новые слова, другие его речения древнее тех, какие употреблялись в его время, таковы: αύτοβοεί, πολεμ- ησείοντες, παγχάλεπον, άμαρτάδα, ύλης φακέλους. Иногда он подражает поэтам, например в словах έπιλύγξαι, έπηλύται, άνακώς и т. п. Иные слова свойственны только ему, например^ άποσίμωσις, κωλύμη, άποτείχισις и все те, которые не встречаются у других писателей и употребляются им одним. Фукидид любит также высокопарные слова, сильные доводы и, как мы сказали раньше, синтактическую краткость, так что иногда многие предметы обозначаются у него одним выражением. Часто он называет состояния и вещи вместо самих людей, например αντίπαλο ν δέος 'равный обоюдный страх'. В сочинении Фукидида встречаются кое-какие черты панегирического красноречия, например в его надгробной речи; он вводит в свое повествование различные виды иронии, ставит вопросы, заставляет произносить философские речи и является философом в диалогах. Большинство порицает способ употребления и сочетания слов у Фукидида, между прочим Дионисий Галикарнасский. Последний укоряет Фукидида в том, что он будто бы не умеет пользоваться прозаическою политическою речью, но Дионисий не знает того, что все свойства Фукидида имеют своим источником чрезвычайную мощь и богатство дарования.

По-видимому, Фукидид жил в одно время с Геродотом, так как Геродот⁵¹ упоминает о том самом вторжении фивян в Платею, о котором повествует и Фукидид во второй книге.⁵² Олору: «Олор, природа твоего сына жаждет знаний». Умер Фукидид во Фракии. По словам одних, он там же и погребен, по словам других, кости его тайком были перенесены родственниками в Афины и тайком же погребены: нельзя было бы открыто похоронить в Афинах изгнанника за измену. Гробница Фукидида находится вблизи ворот, в той местности Аттики, которая называется Койла, как утверждает Антилл, свидетель достоверный, весьма сведущий в истории и искусный в обучении других. По его словам, в Койле стояла стела с надписью: «Фукидид, сын Олора, галимунтец». Некоторые прибавляют слова: «здесь покоится». Мы заметим, что слова эти подразумеваются и дополняются сами собою, в надписи же их не было.

По характеру и слогу Фукидид величествен; величественность не покидает его даже там, где описываемые им события возбуждают жалость; способ выражения высокопарный, мысль затемняется тем, что он склонен к неправильному размещению слов, немногими словами обозначает множество предметов; чрезвычайно многообразен в фигурах словесных и, напротив, очень беден фигурами мыслей. Действительно, Фукидид не пользуется ни иронией, ни укоризнами, ни окольными оборотами речи, вообще никакими ухищрениями относительно слушателя, тогда как Демосфен именно в них обнаруживает особенную силу. Впрочем, я полагаю, что Фукидид не пользовался этими средствами не по незнанию фигур мыслей, но потому, что составлял речи, подходящие и соответствующие тем лицам, которых он выводит в своем сочинении. В самом деле, не подобало влагать в уста ни Периклу, ни Архидаму, ни Никию, ни Брасиду, людям с возвышенным и благородным образом мыслей, украшенным славою героев, фигуры иронии и другие ухищрения, как будто они не имели смелости обличать других открыто, обвинять прямо и говорить все, что хотели. Поэтому- то Фукидид составил речи безыскусственные, лишенные фигур, так что и в этом отношении он соблюдал надлежащие требования искусства; ведь искусство писателя состоит в том, чтобы сохранить за лицами подобающее достоинство и дать событиям соответствующее выражение.

Нужно знать, что некоторые делили историю Фукидида на тринадцать книг, другие иначе, но возобладало и стало общепризнанным деление на восемь книг, каковое одобрено и Асклепиадом.⁵³

Примечания

1 Лучшее воспроизведение ее у Р. Arndt — F. Bruckmann в «Griechische und römische Porträts» (München, 1891. Tabl. 128—130).

3 Воспроизведен, между прочим, y: Hekler Α. Die Bildnisskunst der Griechen und Römer. Stuttgart, [s. a.]. Tabl. 17.

4 Bernoulli J. J. Griechische. Ikonographie. I. München, 1901.

5 Напр.: Fr. Winter в Jahrbuch des Deutschen Archäologischen Instituts. V. (1891). S. 151 ff.

Τ. I. P. 55. Stadtmüller).

8 Александрийский грамматик второй половины I в. до Р. X.

9 Уроженец острова Лероса, один из логографов; жил в первой половине V в. до Р. X., написал сочинение под заглавием: Истории (или Генеалогии, или Автохтоны).

10 Пропуск в тексте, или неточность: Мильтиад был сыном Кипсела.

11 Уроженец Лесбоса, логограф, старший современник Фукидида.

13 «Семь против Фив», ст. 212 ел. (Wecklein).

14 Дельфийского.

15 Здесь после «унаследовал» или небольшой пропуск в тексте, или, если пропуска нет, то описка, так как Стесагор — один из сыновей единоутробного брата Мильтиада. Ср.: Геродот. VI. 38—39.

16 Ср.: Фукидид. IV. 105. —

18 Из дема Галимунта, принадлежавшего к филе Леонтиде.

19 Дем Аттики, принадлежавший к филе Гиппофонтиде.

20 Писатель первой половины II в. до Р. X.

21 Писатель около 200 г. до Р. X.

23 Личность неизвестная.

24 63. 90.

25 Фукидид. IV. 102.

26 Фукидид. IV. 102. 104.

28 Вероятно, известный историк второй половины IV—первой половины III в. до Р. X.

29 VIII. 94.

30 Коринфянин (411—337), освободитель Сицилии от тирании.

31 Историк второй половины V—первой половины IV в.

33 Анабасис. III, в конце.

34 Современник оратора Демосфена.

35 Перипатетик конца IV в. до Р. X.

36 Ср.: Фукидид. II. 100

38 Фалерский, государственный деятель и писатель конца IV в. до Р. X.

39 Писатель или IV, или I в. до Р. X.

40 παρισώσεις, симметрическое соответствие двух частей фразы.

41 Знаменитый софист.

43 III. 53-67.

44 II 35-46.

45 Историк IV в. до Р. X.

46 I. 22.

49 VI. 21.

50 II. 102.

51 VII. 233.

53. Писатель III—II в. до Р. X.