Жебелев С. А.: Жизнеописание Фукидида

С.А. ЖЕБЕЛЕВ

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ФУКИДИДА

Фукидид афинянин был сын Олора, род же его фракийский: отец Фукидида, Олор, получил свое имя из Фракии. Фукидид находился в кровном родстве с Мильтиадом, по крайней мере, он был похоронен там же, где Мильтиад, а именно в Койле. Мильтиад женат был на дочери фракийского царя Гегесипиле. Фукидид был учеником Антифонта из Рамнунта, искусного оратора, к которому суд отнесся с подозрением. Суд не допускал Антифонта к произнесению речей; поэтому он стал писать речи и передавал их лицам, которые просили его об этом. Фукидид, ученик его, свидетельствует, что всякий, кто только пользовался советами Антифонта, выходил из суда вполне оправданным. Однако Антифонта считали человеком негодным; в конце Пелопоннесской войны он был привлечен к суду по обвинению в государственной измене, в том, что в качестве посла давал полезные советы лакедемонянам и вреднейшие афинянам, и был обвинен. Вместе с ним казнены были Архептолем и Ономакл, дома которых были срыты до основания, родственники их частью также казнены, частью лишены гражданских прав. Получив звание стратега, причем ему доверены были прииски на Фасосе, Фукидид разбогател и стал весьма влиятельным человеком. В Пелопоннесскую войну он был обвинен в государственной измене за свою медлительность и небрежность. Случилось так, что Брасид захватил афинские города на Фракийском побережье и заставил их перейти от афинян на сторону лакедемонян. Фукидид должен был поспешно явиться на место, чтобы спасти близлежащий Эион и сохранить за афинянами Амфиполь, важное афинское владение. К Эиону он поспел и спас его, но Амфиполь потерял. Правда, Клеон отправился на помощь к афинским городам Фракийского побережья и явился к Амфиполю, однако в происшедшем там сражении лакедемонянин Брасид одержал победу, а Клеон пал от руки миркинского пелтаста. По получении известия о победе Брасид тоже умер, а Амфиполь отложился от афинян и перешел на сторону лакедемонян. Тогда же амфиполиты упразднили Гегноновы сооружения и наименовали их Брасидовыми. Так поступили они отчасти из ненависти к афинской колонии, отчасти из сочувствия к Лакедемону, перенеся на него часть основания колонии. Во время изгнания Фукидид на досуге занимался историей Пелопоннесской войны и поэтому он высказывает большое сочувствие лакедемонянам и укоряет афинян в тирании и корыстолюбии. Когда представляется случай сказать что-либо против афинян, по поводу ли обвинений коринфян, или упреков лакедемонян, или жалоб митиленян, обвинения его против жителей Аттики изливаются в изобилии; победы лакедемонян он превозносит, а поражение афинян преувеличивает, как например поражение в Сицилии.¹ История Фукидида заканчивается описанием морского сражения у Киноссемата,² близ Геллеспонта, где сами афиняне приписывали себе победу. Описание последующих событий он оставил на долю Ксенофонта и Феопомпа. Позже происходил целый ряд сражений; между тем Фукидид не упоминает ни о втором морском сражении при Киноссемате, о котором говорит Феопомп, ни о сражении при Кизике (410 г.), где победителями были Фрасибул, Ферамен и Алкивиад; не упоминает он также о сражении при Аргинуcax (406 г.), в котором афиняне победили лакедемонян, равно как и о том сражении при Эгос-Потамах (405 г.), которое было завершением бедствий для Аттики, когда афиняне потеряли свои корабли и всякую надежду на будущее, так как стены их были срыты, установлена тирания тридцати, и на государство обрушилось множество несчастий, которые подробно описал Феопомп. По происхождению Фукидид принадлежал к числу граждан, пользовавшихся в Афинах высоким уважением. Так как он считался искусным оратором, то до составления истории занимался государственными делами.³ В первый раз Фукидид обнаружил свои ораторские дарования по следующему поводу: некий гражданин Пириламп из ревности убил друга своего и возлюбленного. При разборе этого дела перед судом ареопага Фукидид обнаружил большую силу ума в защите Пирилампа и вышел победителем, хотя обвинял Перикл. За это афиняне избрали его стратегом, и он стал во главе народа. В управлении делами Фукидид был высокомерен, что вместе с корыстолюбием помешало ему дольше оставаться во главе народа. Сначала по возвращении в Афины из Сибариса, куда он путешествовал, Фукидид уличен был Ксенокритом в том, что произвел смуту в судилище, и бежал; впоследствии он подвергся десятилетнему изгнанию в силу остракизма. Во время изгнания Фукидид проживал на Эгине и там, говорят, написал свою историю. Тогда же с наибольшею очевидностью проявилось его корыстолюбие, потому что ростовщичеством он окончательно разорил всех эгинян. Как рассказывают, вступление составлено было Фукидидом уже после истории, потому что в нем он упоминает о событиях, случившихся во время войны, например, об очищении Делоса,⁴ которое, говорят, произведено было на седьмом году войны, в архонтство Евфина. Упоминает он во вступлении и о конце Пелопоннесской войны в выражении: «До конца этой войны».⁵ В начале Фукидид замечает: «Эта война вызвала величайшее движение среди эллинов и некоторой части варваров, да и, можно сказать, среди огромного большинства всех народов». По окончании восьмой книги Фукидид умер от болезни. Ошибаются те, которые утверждают, что восьмая книга принадлежит не Фукидиду, а другому историку. После смерти он погребен был в Афинах, подле Мелитидских ворот, в аттической местности, которая называется Койла. Сам ли он возвратился из ссылки в Афины, когда истек срок изгнания, и умер на родине, или же кости его были перенесены из Фракии, где он кончил жизнь, неизвестно, потому что говорят об этом двояко. В Койле стоит стела со следующей надписью: «Здесь покоится Фукидид, сын Олора, галимунтец».

* * *

Научная ценность древних биографий Фукидида очень невелика, и зачастую они, пожалуй, не столько помогают, сколько затрудняют для нас воссоздание истинной картины жизни Фукидида: столько в них неясного, недосказанного, подчас прямо-таки невероятного, или превратно понятого. Ученая критика давно уже доказала, что те сведения о жизни Фукидида, какие дают его древние биографы — или, правильнее, их источники — представляют не что иное, как ряд комбинаций и домыслов, построенных, в сущности, на основании данных, заключающихся в истории самого Фукидида, и той надписи, которая стояла на его надгробном памятнике. Вполне естественное, хотя для нас и малоутешительное, стремление более поздних ученых древности составить себе более или менее ясное представление о жизни Фукидида повело к тому, что они создали не сколько реальную, столько легендарную биографию историка.

При таком положении, когда чуть ли не единственным вполне надежным источником для воссоздания биографии Фукидида являются те скудные заметки автобиографического характера, какие находятся в его труде, нечего и мечтать о том, чтобы биография Фукидида могла представлять собою нечто обстоятельное. И, строго говоря, не биографию Фукидида, а лишь остов ее мы в состоянии воссоздать. И при воссоздании даже этого остова, по поводу многих вопросов, касающихся жизни Фукидида, приходится или покорно сознаваться в своем незнании, или ограничиваться более или менее вероятными и приемлемыми предположениями.

Начать с того, что мы точно не знаем, ни когда родился Фукидид, ни когда он умер.

«Гелланик, Геродот и Фукидид, историки, пользовались большою славою приблизительно в одно и то же время, и не слишком большая разница в годах между ними: Гелланику в начале Пелопоннесской войны было 65 лет, Геродоту — 53, Фукидиду — 40». Такая заметка сохранена нам в «Аттических ночах» (XV, 23) римского писателя II века по Р. X., Авла Геллия, почерпнувшего свои сведения из сочинения ученой писательницы времен Нерона, Памфилы, которая свои данные заимствовала, скорее всего, из «Хроники» Аполлодора (II в. до Р. X.). Если бы можно было положиться на показание Памфилы, что в начале Пелопоннесской войны, т. е. в 431 году, Фукидиду было 40 лет, то рождение его пришлось бы на 471 год. Но давно уже доказано, что источник Памфилы, Аполло- дор, определял время жизни упоминаемых в его «Хронике» лиц по т. н. ακμή их, т. е. по времени их «процветания», или, что то же, наивысшего развития их деятельности и таланта; а обычной нормой для эпохи такого «процветания» признавался 40-й год жизни человека. Что такой расчет применим был Аполлодором и в отношении Фукидида, доказывается показанием в «Словаре» Свиды, пользовавшегося также Аполлодором: Свида прямо говорит, что Фукидид «процветал» (ήκμαζε) в 87-ю олимпиаду (432—429 гг.).

Свидетельство Памфилы стоит, во всяком случае, в резком противоречии с показанием Маркеллина (34), по которому Фукидид умер, имея более 50 лет от роду. Если следовать этому показанию, основанному только на том, что Фукидид за смертью не довел своей истории до положенного конца, т. е. до 404 года, когда окончилась Пелопоннесская война, мы получили бы приблизительный год рождения Фукидида около 454 года.

За неопределенностью показаний Памфилы и Маркеллина и за невозможностью так или иначе примирить их, пожалуй, разумнее будет отказаться от них и попытаться определить хотя бы приблизительно время рождения Фукидида на основании тех данных, какие имеются на этот счет в труде самого историка. Правда, и эти данные характера довольно неопределенного, но достоинство их в том, что они не являются результатом ученых или мнимоученых комбинаций писателей, отделенных от Фукидида веками.

Фукидид говорит (V. 264): «Я пережил всю войну, благодаря своему возрасту понимал ее и внимательно наблюдал».

Следовательно, в 431 году, когда началась война, Фукидид был уже достаточно зрел, чтобы вполне сознательно относиться к тому, что совepшалось у него на глазах. Но сколько именно лет исполнилось Фукидиду в 431 году, об этом можно гадать как угодно.

Другое указание автобиографического характера содержится в IV, 1044 истории Фукидида. Из этого указания мы видим, что в конце 424 года он исполнял должность стратега. Но и тут, к несчастью, мы не осведомлены о том, какой минимальный возрастной ценз требовался в Афинском государстве от лиц, облекаемых должностью стратега. Что такой ценз, во всяком случае, был установлен, можно усматривать из показаний Аристотеля (Аф. пол. 4) и оратора Динарха (Против Демосфена, 71), из которых следует, что стратегами могли быть только люди женатые. Из этого обстоятельства некоторые ученые склонны заключить, что Фукидиду в 424 году было minimum 30 лет. А если так, то позже 454 года Фукидид вряд ли родился. Как высоко мы должны подниматься от этой даты, сказать с определенностью нельзя: одни ученые, придерживаясь все-таки показаний Памфилы, готовы были доходить даже до 470 года, другие, наоборот, спускались до 450, наконец, третьи останавливались на середине и принимали, что Фукидид родился в 460—455 гг.

Та зке неопределенность и в вопросе о годе смерти Фукидида. Из приведенного выше указания самого историка, что он жил в течение всей Пелопоннесской войны, можно вывести одно надежное заключение: ранее последних лет V века смерть Фукидида последовать не могла. Но как низко мы должны спускаться за эти пределы, все еще остается прочно неустановленным, и приурочение смерти Фукидида к тому или иному определенному году первого десятилетия IV в. основывается обыкновенно на аргументах ex silentio, заимствуемых из труда самого Фукидида. Эти аргументы шатки сами по себе, "особенно если принять в расчет то соображение, что Фукидид за преждевременною смертью не успел, как будет видно ниже, окончательно проредактировать свой труд. С другой стороны, приняв во внимание, что история Фукидида уже в 394/393 г. была в обращении среди афинской образованной публики (об этом также ниже), приходится допускать, что смерть историка последовала, круглым счетом, около 400 г. до Р. Х.^а

То время, на которое падает жизнь Фукидида, представляет одну из замечательнейших эпох не только в истории Греции, но и в истории всего человечества. Достаточно будет сказать, что молодые годы жизни Фукидида совпадают с эпохой Перикла; в своем зрелом и отчасти уже преклонном возрасте Фукидид был свидетелем той войны, которую он сам называет «важною и самою достопримечательною в сравнении со всеми предшествовавшими» войнами, той войны, которая «вызвала величайшее движение среди эллинов и некоторой части варваров, да и, можно сказать, среди огромного большинства всех народов». Коротко говоря, Фукидиду довелось жить в такое время, когда напряжение политической и культурной жизни в Афинах достигло своего зенита.

* * *

Фукидид называет себя сыном Олора (IV, 1044), афинянином (I, l. На его надгробном памятнике стояло: Фукидид, сын Олора, галимунтец (Марк, 17. 55). Это означает, что фамилия Фукидида была приписана к дему Галимунту. Этот дем, входивший в состав филы Леонтиды, был расположен на морском берегу, недалеко от Фалера, и отстоял от Афин в расстоянии около 6 верст.

Если имя «Фукидид» довольно обычно в Аттике (не считая историка, нам известно 11 лиц, носивших это имя), то имя отца Фукидида «Олор» представляет unicum. Да и звучит оно не по-гречески! В самом деле, отец Фукидида, как сообщает Маркеллин (2—17), назван был так в честь своего дальнего предка, фракийского царя Олора. Дочь этого Олора, Гегесипила, вышла замуж за знаменитого победителя при Марафоне, Мильтиада. От этого брака родились славный афинский полководец Кимон и дочь, имени которой нам не сохранено. Дочь эта вышла замуж за какого-то афинянина из дема Галимунта; плодом этого супружества был отец Фукидида, Олор. Таким образом с материнской стороны Фукидид приходится правнуком Мильтиаду.^b

⁶ Фукидид унаследовал аренду богатых золотых приисков во Фракии (Марк. 19), что дало ему возможность впоследствии, во время изгнания, вести вполне обеспеченную жизнь. Сам Фукидид (IV. 105 определенно указывает, что ему принадлежала эксплуатация золотых приисков на Фракийском побережье ичто благодаря этому он пользовался значением среди «влиятельнейших людей материка», т. е. Фракии. Эти золотые прииски не составляли собственности Фукидида; он только арендовал их эксплуатацию. Дело в том, что афиняне еще в 463 г. отняли эти прииски у фасосцев, которым они принадлежали до того времени, обратили их в государственную собственность и сдавали в аренду.⁷

* * *

О юношеских годах Фукидида никаких достоверных сведений у нас нет. Трогательный рассказ о том, как Фукидид мальчиком слушал публичное чтение Геродотом отрывков его истории (рассказ этот сохранен Маркеллином, 54, и другими, еще более поздними, источниками), конечно, анекдот. Достоверность рассказа опровергается тем, что Геродот мог публично читать отрывки из своей истории лишь в тридцатых годах V века, а тогда Фукидид был уже далеко не мальчиком. В то время Фукидид, действительно, мог присутствовать при публичном выступлении Геродота в Афинах. И, может быть, Фукидид имеет в виду именно подобного рода публичные выступления историков вообще, когда предостерегает своих читателей не отдавать предпочтение тем прозаикам, которые складывали свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха (ср.: I. 21,), указывает на то, что его труд не рассчитан на то, чтобы служить предметом словесного состязания в данный момент (ср.: I, 224).

—410). Это же подтверждается и свидетельствами древних риторов, как-то приятеля Дионисия Галикарнасского, Цецилия (см. биографию Антифонта, приписываемую Плутарху, p. 852=Moralia. V. 147 Bern.), упомянутого выше Гермогена (Rhet. gr. H. P. 414 Sp.), Элия Аристида (II. P. 176 Dind.). Доказать справедливость этого мнения мы не можем. Если оно неосновательно, то нетрудно догадаться, как то уже и сделал Цецилий, откуда такое мнение могло возникнуть: в VIII. 68 Фукидид отзывается с большой похвалою об Антифонте, которого он, очевидно, хорошо знал и к которому относился с большой симпатией. Это, во-первых. А во-вторых, риторическое искусство Фукидида, проявляющееся особенно ярко в его речах, имеет, действительно, нечто общее с искусством Антифонта. Из этого, однако же, было бы рискованно заключать, что Фукидид был непосредственным учеником Антифонта: и на того и на другого оказала, несомненно, влияние софистика, так что в данном случае и Антифонт, и Фукидид могли оба питаться из одного общего источника.

Еще менее достоверно, или, точнее, еще менее может быть проверено другое указание Маркеллина (22), будто Фукидид слушал философа Анаксагора и настолько проникся его воззрениями, что был даже признан атеистом. Древние, перечисляющие учеников Анаксагора, в число их Фукидида не помещают. Психологическая терминология Фукидида не имеет ничего общего с Анаксагоровой. И единственно, что роднит Фукидида с Анаксагором, то, что оба они — Анаксагор в сфере философии, Фукидид в области исторического построения — проникнуты чувством причинности. Но нужно ли тут усматривать непосредственное влияние учителя на ученика, или же объяснять это тем, что les beaux esprits se rencontrent, не знаем.

* * *

До сих пор в изложении биографии Фукидида приходилось, в лучшем случае, или довольствоваться предположениями, или ссылаться на незнание. С начала двадцатых годов V века, когда Фукидиду исполнилось, вероятно, 25—30 лет, наши сведения становятся более определенными, хотя и тут не приходится думать о восстановлении полной биографии Фукидида; можно лишь привести некоторые вполне определенные факты этой биографии.

Во время эпидемии, свирепствовавшей в Аттике в 430/429 г., Фукидид был в Афинах, сам перенес болезнь и наблюдал, как другие страдают ею (II. 483). В 424/423 г. он был избран в стратеги (IV. 1044). Трудно допустить, хотя это и утверждает Маркеллин (23), будто до того времени «Фукидид не участвовал в государственном управлении», т. е. не был облечен никакою государственною должностью. Трудно допустить это потому, что в то время стратеги в Афинском государстве были высшими должностными лицами, круг деятельности которых не ограничивался одними воена- чальническими функциями, а распространялся почти на все стороны как внешней, так, отчасти, и внутренней политики. Если бы оказалось, что и в самом деле политическая карьера Фукидида сразу же началась так блестяще — с избрания его на одну из высших государственных должностей (не забудем, впрочем, что наличность гражданских прав предоставляла все-таки Фукидиду право быть членом и народного собрания, и совета, и народного суда), то объяснить это пришлось бы путем такого соображения. Фукидид сам говорит (IV. 105), что он благодаря аренде золотых приисков во Фракии пользовался среди местной знати большим значением. Избирая Фукидида стратегом Фракийского побережья, афиняне, быть может, и имели в виду использовать так или иначе эти связи Фукидида с фракийской аристократией. И все-таки трудно допустить, чтобы афиняне решились облечь такими важными полномочиями лицо, до того времени вовсе незнакомое на практике с военным делом. Поэтому, хотя Фукидид ни единым словом не обмолвился о том, что он принимал личное участие в военных событиях, имевших место в 429—424 гг., все же это участие, мне кажется, не может подлежать сомнению. С другой стороны, гадать о том, в каких военных экспедициях участвовал Фукидид (можно было бы думать о морских операциях Формиона в Коринфском заливе, ср.: II. 80—92; или о походе Демосфена в Этолию и Акарнанию, III. 94 ел.), было бы делом бесполезным.

О событиях, связанных со стратегией Фукидида, он рассказывает сам (IV. 104—107); к этому автобиографическому рассказу я отсылаю читателя. Полезно, тем не менее, напомнить здесь в кратких словах о том, в каком положении были обе воюющие стороны, афиняне и спартанцы, в момент, непосредственно предшествующий 424 г. Сделать это нужно для того, чтобы яснее дать себе отчет в тех последствиях, какие имела для Фукидида его стратегия.

что для спартанцев представляло грозную опасность. Необходимо было подумать о том, чтобы так или иначе отвлечь внимание афинян от Пелопоннеса и постараться перенести театр военных действий в другое место. Этот план отлично удалось осуществить выдающемуся спартанскому полководцу, Брасиду. Брасид решил поразить афинян в самое сердце их могущества. Он перенес военные действия на север, на территорию союзных афинских государств, в частности на Фракийское побережье. С сравнительно небольшими силами явился туда Брасид. Его выдающаяся и симпатичная личность, кстати сказать, превосходно обрисованная Фу- кидидом, не могла не оказать влияния на фракийские города, давно уже тяготившиеся афинским господством. Аканф и Стагира, города в северной части Афонского полуострова, перешли на сторону Спарты. Брасид продвинулся далее к берегу и появился под стенами Амфиполя, главного афинского города у Стримонского залива. Амфипольцы не проявили энергии в обороне. Город сдался Брасиду после того, как афинский стратег Фукидид не пришел к нему своевременно на помощь.

Таким образом, не кто иной, как Фукидид, оказался фактическим виновником того, что афиняне потеряли одно из самых важных своих союзнических владений, имевшее выдающееся стратегическое и торговое значение (ср.: IV. 1080.

Быть может, нигде не сказалась в такой степени беспристрастная объективность Фукидида-историка, как в кратком, но вместе с тем обстоятельном повествовании о падении Амфиполя, к которому был так причастен Фукидид-стратег. Из этого повествования можно, по-видимому, вывести только одно заключение: Фукидид действовал с тою поспешностью (тут дело шло прежде всего именно о поспешности), какую он мог проявить при сложившихся обстоятельствах. Не упоминая о той несомненной заслуге, какую оказал Фукидид, отбив попытку Брасида завладеть Эионом, историк не считает нужным распространяться о том, в какой степени он ответствен за то, что не успел подать помощь Амфиполю. Он излагает только факты, как бы предоставляя потомству решить, повинен ли он, и если повинен, то в какой степени, в том, что совершилось.

Мы сейчас увидим, как решили этот вопрос современники Фукидида, его сограждане. А теперь посмотрим, как отвечает на него история.

Как и естественно ожидать, в новой науке одни обвиняют Фукидида, другие защищают. Обвиняют в недостатке предусмотрительности, в нерадивой беззаботности; обвиняют даже в том, что сам Фукидид в рассказе о падении Амфиполя ничего не говорит о своей вине! На эти обвинения защитники Фукидида возражают так: то положение, в каком находился стратег Фукидид, с военной точки зрения, было исключительно трудным. С незначительными силами, предназначенными только для оборонительных действий, Фукидид должен был одновременно защитить большое число далеко друг от друга расположенных пунктов, в то время как их местная оборона, особенно в Амфиполе, была ненадежна. К тому же Фукидида могли задержать около Фасоса непредвиденные обстоятельства (волнения среди жителей острова, или неблагоприятные ветры, или что- либо подобное).

станет ясно одно: «нерадивой беззаботности» Фукидид не обнаружил, а, напротив, сделал все, что в силах был сделать. Не его вина, что отчасти сама политика афинян в отношении к союзным государствам во многом способствовала быстрому переходу Амфиполя на сторону врагов. К тому же всех подробностей сдачи Амфиполя мы не знаем. А потому и вряд ли мы можем, по примеру некоторых новых ученых, рассуждать о том, что Фукидид должен был сделать, чтобы отстоять Амфиполь.

Но если мы не чувствуем себя вправе обвинять Фукидида в постигшей его неудаче, то, с другой стороны, мы вполне понимаем раздражение афинян против Фукидида. Потеря Амфиполя была для них слишком чувствительным ударом. «Психология масс» требовала жестоко покарать того, кто не успел спасти Амфиполь. И жестокая кара постигла Фукидида, политическая карьера которого так же быстро закатилась, как блестяще она началась.

По словам самого Фукидида (V. 265), в течение 20 лет после его стратегии под Амфиполем он был в изгнании (ср. Марк. 23. 46; Анон. 3. 4). Вероятно, дело было так: путем так называемой апохиротонии Фукидид был отрешен от должности стратега, отдан под суд и приговорен к пожизненному изгнанию, связанному с конфискацией его имущества, находившегося в Афинах. По Маркеллиновой биографии (46), обвинителем Фукидида выступил Клеон. Проверить это показание мы не можем, но с точки зрения внутренней правдоподобности оно вполне вероятно (Клеон как раз тогда интересовался делами на Фракийском побережье: V. 2).

И в Маркеллиновой (55), и в анонимной (3) биографиях говорится, что Фукидиду было предъявлено обвинение в государственной измене.⁸ Вряд ли это нужно понимать буквально: государственная измена в Афинах каралась смертною казнью. Некоторые ученые думают, что Фукидид спасся от нее бегством, что он не явился на суд в Афины и был осужден заочно. Едва ли и это мнение основательно: если бы Фукидид бежал от суда, для него невозможно стало бы пребывание где-либо в пределах афинской державы. Между тем сам Фукидид говорит (V. 266), что во время своего изгнания он «стоял близко к делам той и другой воюющей стороны», преимущественно, однако, «к делам пелопоннесцев». Это значит, что Фукидиду не воспрещено было показываться в афинских владениях (однако, разумеется, не в самих Афинах); но по вполне понятным причинам он избегал появляться в них без особой надобности.

* * *

во время этих путешествий Фукидид собирал главным образом сведения о тех событиях войны, очевидцем которых он не был лично (ср.: I. 222). Все согласны в том, что он лично побывал в Сицилии: описание осады Сиракус, такое точное и безупречное, не могло быть сделано без знакомства с самою местностью. По свидетельству Тимея (Марк. 25. 33), Фукидид во время изгнания жил в Италии (конечно, южной) и там будто бы и был погребен. Последнее утверждение, как увидим ниже, ошибочно; но отрицать, что Фукидид по дороге в Сицилию или на обратном пути из нее мог посетить и южную Италию, у нас нет оснований. Равным образом ошибочно и утверждение схолиаста (V. 26), будто Фукидид жил во время изгнания в Пелопоннесе. Но, несомненно, он там бывал и, возможно, бывал неоднократно: иначе он не мог бы с такою ясностью изложить все те сложные политические отношения, какие создались в Пелопоннесе в результате Никиева мира. Не мог, конечно, жить Фукидид после изгнания на Эгине, как утверждает его анонимный биограф (7): Эгина с 431 г. принадлежала афинянам (II. 27; IV. 57).

Обычным местопребыванием Фукидида во время его изгнания была Фракия (Дион. Галик. О Фукидиде, 41=Opusc. I. 395 Us. R.; ср.: Марк. 46). Плутарх (Об изгнании, 14=Moralia. III. 567 Bern.) и Маркеллин (25) говорят, что Фукидид жил тогда в Скаптегиле. Но это утверждение вряд ли правильно, так как Скаптегила и ее золотые прииски с 463 г. составляли, как указано выше, собственность Афинского государства. Фасос вместе с лежащею против него областью в 411 г. отложился было от Афин, но был снова покорен Фрасибулом (VIII. 64). Таким образом, вряд ли афинский изгнанник Фукидид мог проживать в афинских владениях. Возможно, что Фукидид во время изгнания пребывал в других владениях во Фракии, обладателем которых вполне определенно его называет Маркеллин (14). Жил ли Фукидид во время своего изгнания некоторое время при дворе македонского царя Архелая, нам в точности неизвестно. Вообще об обстоятельствах жизни Фукидида за время его изгнания мы знаем не больше, чем о предыдущем времени. Обстоятельнее мы осведомлены о том, как и когда Фукидид получил позволение вернуться на родину.

* * *

По свидетельству Павсания (I. 239), заимствованному, вероятно, у периегета Полемона, Энобий (может быть, тот Энобий, который был стратегом в 410/409 г.) внес в афинское народное собрание предложение даровать Фукидиду амнистию. Павсаний говорит, что Энобий «одержал победу» этим предложением. Если понимать дословно это выражение, придется допустить, что раздавались голоса против предложения Энобия и что, во всяком случае, возвращение Фукидида на родину последовало не в силу амнистии 404 г., а ранее. Но когда? По свидетельству Дидима (Марк. 32), афиняне после сицилийской катастрофы 413 г. даровали амнистию всем изгнанникам, кроме Писистратидов. Об этой амнистии Фукидид не только ничего не говорит, но из его замечания (VIII. 70 1), относящегося к событиям 411 г., мы вправе заключать, что ее вообще не было. К тому же, если бы Фукидид вернулся из изгнания в ближайшее время после 413 года, как примирить с этим его определенное указание на то, что он провел в изгнании двадцать лет? Но в таком случае, к чему понадобилось особое предложение о возвращении Фукидида, коль скоро, по амнистии 404 года, он и так мог вернуться?

Снова мы встречаемся с затруднением. Разрешить его помогает предположение, высказанное Бузольтом.⁹ «О мистериях» (78. 80), даровать частичную амнистию, из которой исключались как раз изгнанники. Коль скоро Фукидид был возвращен на родину по специальному предложению Энобия, то, рассуждает Бузольт, остается допустить одно: возвращение Фукидида состоялось до заключения мира 404 года, когда дарована была общая амнистия, и стоит в связи с предложением частичной амнистии, внесенным в народное собрание Патроклидом. Если Фукидид считал первым годом своего изгнания весну 424/423 г., то весна 405/404 г., когда дарована была частичная амнистия и к ней присоединена была амнистия Фукидида, подходит к его указанию, что он был в изгнании двадцать лет (правда, неполных, так как весною 405/404 г. пошел двадцатый год изгнания Фукидида).

мон. 4), по другим — в Афинах, по третьим (Павсаний. I. 239) — при возвращении в Афины; есть даже известие (Аполлодор у Стефана Византийского, под ел. Παρπάρων), что Фукидид умер около Перперены, эолийского городка против Лесбоса (тут, очевидно, Фукидида смешали с Геллаником). Таким образом, достоверных известий об обстоятельствах смерти историка не было. Несомненно только одно, что в фамильном склепе Кимона в Афинах, находившемся перед Мелитидскими воротами, стоял надгробный памятник Фукидида, после могилы Кимоновой сестры Эльпиники (Плутарх, ук. м.). На этом памятнике была вырезана надпись: Фукидид, сын Олора, галимунтец.

Обозревая те скудные данные, какими мы располагаем о жизни Фукидида в пору его зрелого возраста, мы видим, что почти половину ее он провел изгнанником и в силу этого оказался не у дел государственной и общественной жизни. Свой вынужденный досуг Фукидид употребил на то, чтобы описать ту войну, которой ему пришлось быть очевидцем и короткое время участником.

* * *

«Фукидид-афинянин написал историю войны между пелопоннесцами и афинянами, как они вели ее друг против друга». Так начинает Фукидид свое сочинение. В другом месте (V. 260 он заявляет, что описал события войны «до тех пор, пока лакедемоняне и их союзники не положили конец владычеству афинян и не овладели длинными стенами и Пиреем. До этого момента война длилась в общей сложности двадцать семь лет». Из этих заявлений Фукидида с очевидностью следует, что он задался мыслью изложить историю той войны, которая известна под именем Пелопоннесской. Такое название ее впервые употреблено было лишь историком времени императора Августа Диодором Сицилийским (XII. 36); сам же Фукидид называет описываемую им войну просто «этой войною».

* * *

Привести в исполнение свое намерение, т. е. изложить историю всей Пелопоннесской войны, Фукидиду, однако, не пришлось. Изложение событий заканчивается осенью 411 г., и, таким образом, история Фуки- дида, как отмечено было уже древними, осталась недоконченной. Очевидно, случилось это потому, что Фукидид скончался, не успев довести положенной себе задачи до ее конца. Заключительная фраза труда Фуки- дида: Тиссаферн, «прибыв прежде всего в Эфес, принес жертву Артемиде», заставляет предполагать, что Фукидиду пришлось оборвать свое изложение как бы на полуслове.

Как думал озаглавить свой труд Фукидид, неизвестно. В некоторых лучших рукописях, сохранивших труд Фукидида, он называется просто «История» (ξυγγραφή);¹⁰

В том виде, в каком «История» Фукидида дошла до нас, она делится на восемь книг. Но это деление, очевидно, не принадлежит Фукидиду, а сделано уже после него. Оно не было общепринятым, так как наряду с делением на восемь книг существовало деление на девять и даже на тринадцать книг. Что касается общепринятого деления труда Фукидида на восемь книг, то нужно заметить следующее: первая книга представляет собою действительно нечто цельное и в себе самом законченное — это как бы введение к изложению событий Пелопоннесской войны (ср. и начало II книги: «Война между афинянами и пелопоннесцами с участием союзников тех и других начинается нижеследующими событиями» и пр.). Вторая книга содержит изложение военных операций первых трех лет войны; третья — четвертого, пятого и шестого годов войны; четвертая — седьмого, восьмого и девятого; пятая книга заключает события десятого, одиннадцатого, двенадцатого, тринадцатого и четырнадцатого годов войны; шестая — с пятнадцатого по семнадцатый включительно; седьмая посвящена одному восемнадцатому году войны; наконец, восьмая — девятнадцатому по двадцать первый включительно. Таким образом, принцип общепринятого деления истории Фукидида на восемь книг совершенно ясен: за исключением первой книги, служащей как бы введением ко всему труду, каждая из последующих книг посвящается описанию одного или нескольких годов войны в зависимости от количества фактов, приходящихся на тот или другой год, а также, конечно, и в зависимости от обстоятельности и подробности их изложения. Быть может, сам Фукидид предполагал разделить всю историю войны на две части, из которых первая обнимала первые десять лет войны, т. е. так называемую Архидамову войну, а вторая часть должна была заключать описание последних семнадцати лет войны. В пользу такого деления труда Фукидида на две части могут свидетельствовать его слова: «Описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих десяти лет, закончено» (V. 24 2).^d

---------------------------

Мы уже указывали на то, что труд Фукидида не доведен до предположенного автором конца, так как, очевидно, смерть застигла Фукидида за работою. Следовательно, сам он не имел возможности издать в свет свою историю. Кто же взял на себя этот труд? Определенных указаний на этот счет нет, если не придавать цены заметке писателя III века по Р. X., Лаертия Диогена (II. 56), что таким издателем был Ксенофонт, «Греческая история» которого является непосредственным продолжением сочинения Фукидида, точнее сказать, начальными своими словами прямо примыкает к нему. Заметка Лаертия Диогена, думается мне, незаслуженно вызывает со стороны ученых скептическое к ней отношение: в пользу того, что издателем труда Фукидида был именно Ксенофонт, говорит внутренняя вероятность, а отчасти и иные соображения, указанные мною в другом месте.¹¹

Важно, однако, отметить теперь же, что издатель труда Фукидида, кто бы он ни был, был только его издателем, но ни в коем случае не редактором. Иными словами, издатель отнесся с самою почтительною осторожностью к своей задаче и издал труд Фукидида всецело в том состоянии и в том виде, в каком он вышел из-под пера автора, не успевшего его не только закончить, но и окончательно отделать, правильнее было бы сказать, если воспользоваться теперешнею терминологиею, «приготовить его к печати». С этим обстоятельством необходимо очень серьезно считаться при рассмотрении вопроса о композиции истории Фукидида и при оценке его творчества вообще. Тем обстоятельством, что Фукидиду не пришлось окончательно проредактировать свой труд, и объясняются некоторые противоречия и повторения, встречающиеся в нем, а также неудачные переходы, хронологические ошибки, стилистические неловкости и пр. Своим трудом, как мы увидим дальше, Фукидид занимался в течение долгого времени, может быть, отделывал его частями; поэтому неудивительно, что не все отделы в истории Фукидида стоят на одинаковой высоте и в отношении содержания, и с точки зрения формы. Есть отделы вполне законченные, есть и такие, которые, быть может, нуждались бы в дальнейшей обработке. И такая обработка, несомненно, исполнена была бы автором, если- бы он сам издавал свой труд в свет. Говоря все это, я вовсе не имею в виду утверждать, будто история Фукидида в том виде, в каком она дошла до нас, представляет нечто незаконченное, своего рода черновик. Нет, я хочу только подчеркнуть, что Фукидид не имел возможности в силу сложившихся обстоятельств довести свой труд до того совершенства и в реальном, и в формальном отношении, какого требуют от него некоторые новые ученые, не считающиеся или мало считающиеся с теми условиями, при каких труд Фукидида создавался, главным же образом упускающие из виду, что не сам он издавал его в свет.

* * *

—VIII. На протяжении этих семи книг истории Фукидида мы можем отметить следующие встречающиеся в ней отступления, носящие характер как бы отдельных экскурсов: 1) П. 15 — сведения из древнейшей истории Аттики; 2) П. 96—98 — о царстве одрисов во Фракии и о Македонии при царе Пердикке; 3) III. 17 — о составе афинского флота и издержках на его содержание; глава эта большинством ученых признается не принадлежащею к первоначальному тексту Фукидида; 4) III. 84, эта глава уже древними критиками была отвергнута из первоначального текста Фукидида и, несомненно, ему не принадлежит; 5) III. 10436 — о делосском празднике; 6) VI. 2—5 — этнография и древнейшая история Сицилии; 7) VI. 54—59 — о заговоре против Писистратидов. Все эти отступления могут показаться отступлениями только на первый взгляд. На самом деле, как мы увидим ниже, они органически связаны с главною темой повествования Фукидида, и присутствие их, с логической точки зрения, может быть вполне оправдано. От такого рода отступлений, как делал Фукидид, не свободно ни одно историческое сочинение, как бы строго автор его ни заботился о выдержанности композиции и симметрии своего труда.

Содержание первой книги истории Фукидида, служащей как бы введением ко всему труду, распределяется таким образом: 1) 1—21 — так называемая археология, общий очерк древнейшей истории Греции; 2) 22 — методологические замечания Фукидида о своем труде; 3) 23—88 — причины и поводы Пелопоннесской войны; 4) 89—1182 — обзор событий так называемого пятидесятилетия, т. е. эпохи, истекшей от удаления Ксеркса из Греции до начала Пелопоннесской войны; 5) 1183—146 — события, имевшие место непосредственно пред началом военных действий, с отступлениями о Кило- не, Павсании и Фемистокле. И композиция первой книги, как увидим ниже, строго выдержана и логически обоснована.

Отличительною особенностью труда Фукидида, который, по самому своему содержанию, должен был носить и носит прежде всего повествовательный характер, являются речи, произносимые некоторыми из действующих лиц в его истории. О речах Фукидида мы подробнее скажем ниже. Пока же просим читателя прочесть и вдуматься в то, что по поводу речей говорит сам автор (I. 22 1), и заметим, что речи Фукидида, вставленные в повествовательные части его истории, составляют с ними одно органическое целое.

* * *

Всякое историческое повествование должно укладываться в известные хронологические рамки. Без хронологии не мыслима никакая история, которая и является таковою именно потому, что она протекает в пределах определенного времени. Фукидид вполне ясно сознавал всю важность соблюдения строгой хронологии для истории. Он упрекает своего старшего современника, логографа Гелланика, в том, что последний упоминал об описываемых им событиях «неточно в отношении хронологии» (I. 97 2). О принятой Фукидидом к руководству хронологической системе он заявляет следующее (V. 202): «Вернее исследовать события по периодам времени, не отдавая предпочтения перечислению имен лиц должностных или иных, облеченных теми или иными почетными должностями в каждом государстве, по которым обозначаются прошлые события. Такое исчисление неточно, так как то или иное событие имело место в начале, в середине или в какой-нибудь другой срок службы такого лица». Таким образом, Фукидид порицает ту хронологическую систему, которая усвоена была летописцами, имевшими обыкновение во главе каждого описываемого ими года помещать имя того или иного эпонима, т. е. должностного лица, давшего имя году, и затем уже излагать события погодно. Отвергая эту систему как недостаточно точную, Фукидид находит более правильным излагать события «по периодам времени».

Что же это за «периоды времени»? Фукидид обозначает их просто «лето» и «зима». Таким образом, в основу своего летосчисления Фукидид кладет не календарный год, а солнечный, который он делит на две основные части, на летнюю и на зимнюю (ср.: II. 1; V. 203, 26j). К этим основным частям приурочиваются те военные события, какие имели место в каждой из них; иными словами, Фукидид строит изложение событий, распределяя их по летним и зимним кампаниям, причем считает каждую из них за половину года (ср. V. 203). Завершение описания каждого года войны приурочивается Фукидидом к концу зимней кампании.¹²

Нужно принять в расчет, что аттический календарь в начале Пелопоннесской войны был далеко не упорядочен (ср. Аристофан, Облака, 615. Мир, 406 ел.). То же деление на летние и зимние кампании, которое положено Фукидидом в основу его хронологической системы, пригодно уже потому, что оно стоит в соответствии с состоянием тогдашнего военного искусства, когда военные операции совершались главным образом в летнюю, точнее сказать, теплую пору года. Сверх того, деление года на лето и зиму стояло в полном соответствии с народными воззрениями и потому было не только рациональным, но и естественным.

Начало лета, летней кампании, подразделяющейся в свою очередь на весну (ср.: V. 40,; VI. 94) и осень (II. 31,), совпадает у Фукидида приблизительно с началом весны, точнее с началом марта (ср. особенно VI. 51, и примечание к этому месту); начало зимы (зимней кампании) приурочивается примерно к началу нашего ноября.

В пределах датировки событий по летним и зимним кампаниям Фукидид прибегает иногда и к более детальному определению времени событий. Так, у него встречаются выражения: «в конце зимней кампании, уже к началу весны» (IV. 135,, V. 172, 565, 862); «в средине лета» (VI. 30), т. е. в июне—июле; в «разгаре лета, в пору созревания хлеба» (И. 19,), вероятно, начало июня; «в пору зимнего солнцеворота» (VIL 162; VIII. 39,); «к восходу Арктура» (И. 782). Когда с рассказываемыми событиями стоит в причинной связи хозяйственно-экономическая сторона, Фукидид пользуется такими хронологическими определениями: «в пору созревания хлеба» (И. 19,, 79,), «в ту пору, когда хлеб начинает созревать» (III. 1,), в «ту пору, когда хлеб начинает колоситься» (IV. 1,), «когда хлеб еще не созрел» (IV. 2,), «когда хлеб был еще зелен» (IV. 6,), «незадолго пред уборкой винограда» (IV. 84,) и пр. Лишь в исключительных случаях, при описании важных событий Фукидид прибегает к датировке по эпонимным должностным лицам. Так, нападение фивян на Платеи, открывшее начало военных действий в Пелопоннесскую войну, датировано по жрице Геры Аргосской, эфору спартанскому, архонту афинскому (II. 2,); заключение Никиева мира — по эфору и архонту (V. 25,). Наконец, привлекаются для определения более точной даты некоторых событий и наиболее известные греческие празднества, как-то: Дионисии, Панафинеи, Олимпии, Гиакин- фии, Карнеи (см. Указатель под этими словами). Полная календарная дата, исключая документы, встречается у Фукидида всего один раз (V. 54, 3).

Основа хронологической системы, принятая Фукидидом, при всех ее несовершенствах с современной точки зрения, все же представляла собою шаг вперед в исторической литературе того времени.2 Благодаря тому что события группировались у Фукидида по летним и зимним кампаниям, самый ход этих событий приобретал рельефную наглядность и значительную устойчивость. И мы не впадаем в преувеличение, сказав, что из всей истории Греции Пелопоннесская война в хронологическом отношении известна нам лучше, чем какая-либо иная эпоха.

* * *

Вопрос о единстве и последовательности композиции труда Фукидида, о времени и порядке составления его истории принадлежит к числу наиболее сложных и запутанных проблем в греческой историографии. Обсуждение этого вопроса вызывало и продолжает вызывать оживленнейший обмен мнений среди ученых, которые до сих пор не могли прийти, да вряд ли когда-либо и придут к единству взглядов. Так как решение этого вопроса все же имеет значительную важность при оценке творчества Фукидида вообще, то и нам придется его коснуться, хотя бы в существенных чертах.

что определенных сведений на этот счет у древних критиков не было, и они сообщали свои домыслы, основывая их исключительно на том материале, который доставляет сама история Фукидида. Из Маркел- линовой биографии (46. 47) можно вывести заключение, что Фукидид во время войны составлял лишь отдельные заметки для памяти о текущих событиях и только после войны обработал их и свел воедино, причем делал их во время своего изгнания во Фракии. Из анонимной биографии (8) скорее следует, что Фукидид составлял свою историю постепенно, по мере развития военных событий, что так называемое введение (I. 1—23) написано было по окончании всего труда. В связи с этим, очевидно, возник вопрос и о подлинности восьмой книги истории Фукидида, которую одни приписывали Ксенофонту, другие — дочери Фукидида, третьи — Феопом- пу и лишь «наиболее просвещенные» считали и восьмую книгу принадлежащей Фукидиду, но находили ее неотделанной (Марк. 43. 44; Анон. 9).

которому двигалась критическая мысль ученых, прогрессивным, другой — унитарным: прогрессивная критика стояла и стоит за постепенное создание труда Фукидида, унитарная критика придерживается того мнения, что история Фукидида составлена, так сказать, в один прием.

Родоначальником прогрессивной критики должен быть признан Ульрих.¹³ Из ряда мест в первых книгах Ульрих пытался доказать, что в момент заключения Никиева мира в 421 г. Фукидид считал войну законченною. Живя в изгнании, он приступил к обработке собранного им материала. Дойдя до середины четвертой книги (IV. 485), Фукидид убедился, что он ошибся в своем предположении, что война не окончилась. Возобновление войны заставило Фукидида прервать свое изложение и обратиться снова к собиранию материала, так как он пришел к убеждению, что промежуток времени между Никиевым миром и новою войною должен составить одно целое вместе с прежнею войною. После взятия Афин в 404 г. и возвращения на родину из изгнания Фукидид снова взялся за перо и, ничего не изменяя (за исключением двух мест во второй книге) в прежнем своем изложении, довел свою историю до того пункта, на котором она обрывается в восьмой книге.

Против гипотезы Ульриха выступил главным образом Классен.¹⁴ связь, наблюдаемые во всех восьми книгах истории Фукидида, свидетельствуют в пользу того, что он придал тот вид своему труду, в котором он дошел до нас, лишь после того, как война окончилась; при этой общей переработке Фукидид и связал органически те части своего труда, которые были до того более или менее обработаны. Сначала он составил введение (первую книгу), затем подверг окончательной обработке историю Архидамовой войны и Сицилийской экспедиции, вставил в свое изложение историю событий, имевших место между ними (т. е. 421—415 гг.), и, наконец, приступил к изложению Декелейской войны. Так как Фукидида постигла преждевременная смерть, то он оказался не в состоянии придать всем частям своего труда одинаковой окончательной обработки.

Работы Ульриха и Классена вызвали многочисленные трактаты и статьи, авторы которых старались поддерживать и развить далее точки зрения, усвоенные этими двумя учеными. Некоторые из них, стоя на почве прогрессивной критики Ульриха, пробовали самостоятельно переработать его положения, отчасти видоизменяя и развивая их. В общем, нужно сказать, что до конца XIX в. перевес был, пожалуй, на стороне прогрессивной критики.

Но в 1899 году появилось исследование Эдуарда Мейера, который встал решительно на точку зрения унитарной теории.¹⁵ Выводы, к которым пришел Эдуард Мейер, сводятся к следующему: уже в начале Пелопоннесской войны Фукидид составил план написать ее историю. Несомненно, большие отделы своего труда Фукидид изложил непосредственно вслед за тем, как он собирал сведения об относящихся к ним событиях. Это-то изложение и дошло до нас в своей основе, причем возможно, конечно, что Фукидид при дальнейших своих разысканиях мог кое-что исправить и изменить. Он не успел довести своего изложения до конца, когда в 421 г. был заключен Никиев мир. Так как этот мир не закончил войны, но повел к дальнейшим ее перипетиям, то Фукидид стал продолжать собирание материала. Благодаря своему изгнанию он имел возможность получать сведения и от противников Афин, исследовать самый театр военных действий (особенно в Сицилии). Когда война окончилась в 404 г. уничтожением афинского могущества и Фукидид вернулся в Афины, он приступил к разработке собранного материала, но не успел довести этой работы до конца, остановившись на изложении событий конца лета 411 г. То, что было обнародовано после смерти Фукидида, представлялось в глазах самого автора вполне законченным и готовым к изданию в свет; это, конечно, не исключает того, что Фукидид, если бы он имел возможность работать над своим трудом долее, внес бы в него там и сям изменения и поправки. Как бы то ни было, дошедший до нас труд Фукидида представляет собою полное единство; Фукидид при составлении его исходил из представления о непрерывности всей 27-летней войны, хотя кое-где и остались в труде следы первоначальной редакции (несомненно, напр., в IV. 48 5).

Исследование Эдуарда Мейера, проведенное от начала до конца на широкой исторической основе,¹⁶ в 1911 году обширном и обстоятельном сочинении о Фукидиде английского ученого Г. Гранди последний становится опять всецело на сторону прогрессивной критики.¹⁷ По мнению Г. Гранди, Фукидид первоначально закончил и издал в свет до своего возвращения из изгнания историю Архидамовой войны (I. 1—V. 24) и лишь спустя значительный промежуток времени, когда ход событий позволил ему говорить о непрерывности всей Пелопоннесской войны, приступил к продолжению своего труда. А это могло случиться не ранее той поры, когда не только в Сицилии, но и в собственной Греции война приняла широкие размеры. Таким образом, не ранее 413 года у Фукидида могло составиться то представление о непрерывности войны, которое оставило бесспорные следы в композиции его истории. В связи с этим изменившимся взглядом на непрерывность войны в течение 27 лет Фукидид в первой части своего труда (I. 1—V. 24) сделал необходимые вставки; из этих вставок главные касались изложения причин войны, ранней истории Греции и пр., иными словами, все то, что составляет содержание значительной части первой книги. Многое из того, что первоначально здесь было выражено кратко, теперь, при вторичной обработке первой части, было распространено, причем никогда не допускалась переделка первоначального текста, но в него делались вставки.¹⁸ Первоначальная история Архидамовой войны заканчивалась V. 20ь остальная часть этой главы и главы 21—24 были написаны позднее, чтобы завязать нити событий, непосредственно зависящих от Архидамовой войны, и образовать связь с историей последующего периода. Сицилийская экспедиция была обработана Фукидидом первоначально в виде отдельной монографии.¹⁹ Уже после того, как Сицилийская экспедиция была изложена, Фукидид, чтобы связать ее историю с историей Архидамовой войны, изложил события 421—415 гг. (V. 25—116). Эта часть истории Фукидида, равно как и вся восьмая книга, являются самыми поздними по времени составления частями его труда.

----------------------

разрешения этой проблемы в том или другом направлении, что, казалось бы, вопрос этот должен был быть, в конце концов, решен так или иначе. Но на самом деле этого нет, да вряд ли когда и будет. Тот же Эдуард Мейер, который с таким жаром отстаивал в своих «Forschungen» и в своей «Истории древности» унитарную теорию, в одной из своих последующих работ²⁰ заявляет, что вопрос о композиции труда Фукидида, вероятно, и в будущем постоянно послужит предметом все нового и нового обсуждения, без надежды на то, что такое или иное решение этого вопроса встретит всеобщее признание. Эдуард Мейер «убежден» в том, что правы унитарии; но, очевидно, и он сознает, что его «убеждение» не может убедить всех и каждого. При таком положении дела, когда сторонниками обеих теорий испробованы, можно сказать, все средства в свою пользу, едва ли есть разумное основание входить здесь во все детали, иной раз очень мелочного характера, и контроверзы, представляемые проблемой, вряд ли разрешимой окончательно в ту или другую сторону при наличности имеющихся в нашем распоряжении данных.

А данные эти заключаются исключительно лишь в труде самого Фукидида, так как древние ученые, занимавшиеся вопросом композиции его истории, были, в сущности, в таком же довольно-таки беспомощном положении, в каком оказываемся и мы.

Сопоставим, однако, прежде всего те факты, которые могут быть признаны установленными непоколебимо. Во-первых, несомненно, труд Фукидида дошел до нас в том виде, в каком он остался после смерти автора; ни о какой «редакторской» работе со стороны другого лица, взявшегося издать историю Фукидида в свет, не может быть и речи. Это теперь общепризнано всеми. Во-вторых, более чем вероятно, труд Фукидида за его преждевременною смертью самим автором не был проредактирован окончательно, или, выражаясь точнее, Фукидид, не успел придать своему труду того вида, в каком он предполагал выпустить его в свет. Это соображение, на мой взгляд, должно иметь решающее значение при обсуждении вопроса композиции истории Фукидида, будем ли мы согласны с прогрессивной или унитарной теорией. Всякий, кому приходилось разбирать рукописи авторов, предназначавших свое произведение к печати, но не успевших за смертью сами его напечатать, отлично знает, что в этих рукописях далеко не всегда все бывает в должном порядке не только в отношении формы, но и с точки зрения содержания. В таком же положении, я убежден, оказалась и та рукопись истории Фукидида, которая осталась после его смерти. Прежде всего эта рукопись не была закончена, а затем — и это важнее всего — самим автором она в окончательном виде не была просмотрена.

--------------------------------------

— и сопоставление это в значительной степени вполне основательно — с современными историками; его труд по характеру и направлению сравнивают с современными учено-историческими трудами.²¹ Естественно идти в этом сравнении дальше и предполагать, что самая техника работы Фукидида во многом должна была напоминать собою технику современных ученых-историков. Историки нашего или вообще новейшего времени, приступая к своей работе, прежде всего, конечно, собирают тот материал, на котором они будут строить свое историческое сочинение, или, пользуясь современной терминологией, собирают источники. И это собирание источников, особенно если они рассеяны, отнимает, как всякому известно, очень много времени. Фукидид был в таком же положении; и, нужно думать, самое собирание материала, особенно если принять во внимание те условия, в какие поставлены были в его эпоху научные разыскания, и то положение, в каком находился Фукидид в качестве изгнанника, потребовало от него большой затраты и времени, и труда. Он сам говорит (V. 26 5), что в течение всей войны внимательно следил за нею «с тем, чтобы узнать в точности отдельные события», иными словами, чтобы собрать материал для своей истории. Работа эта осложнялась еще теми высокими требованиями, какие предъявлял к себе Фукидид: «Что касается, говорит он (I. 22 2-3), имевших место в течение войны событий, то я не считал своею задачею записывать то, что узнавал от первого встречного, или то, что я мог предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований каждого факта, в отдельности взятого. Изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же неодинаково, но так, как каждый мог передавать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон, или основываясь на своей памяти». В подчеркнутых мною словах содержится указание на то, что делает и теперь всякий ученый-историк, а именно после собирания материала он еще внимательно и тщательно изучает его критически, прежде чем приступить к изложению своего предмета. И если критическая работа над источниками, являющаяся самою главною частью задачи историка, требует и много времени, и большого напряжения, и самой внимательной осторожности, то во сколько раз работа эта осложнялась для Фукидида, который является, по общепризнанному мнению, первым по времени ученым-историком и, таким образом, родоначальником того, что теперь называется исторической критикой? Какой затраты времени и труда эта работа должна была от него потребовать, если принять во внимание и состояние научных занятий в его время вообще, и ту обстановку, при которой он волею судьбы должен был производить свои разыскания?

Всеми этими соображениями я хотел бы указать на то, что предварительная работа, предшествовавшая тому моменту, когда Фукидид приступил к обработке собранного им материала, должна была взять у него довольно много времени. Слова Фукидида, стоящие в первых строках его истории: «приступил он к труду своему тотчас с момента возникновения войны», конечно, можно и должно понимать в том смысле, что с момента возникновения войны (может быть, точнее было бы сказать, с первых лет ее) он приступил к собиранию материалов для ее истории. До времени своего изгнания в конце 424 г. Фукидид мог стоять всегда «в курсе дела». Но с того времени, как Фукидид должен был покинуть Афины и удалиться во Фракию, собирать необходимые сведения о военных событиях стало для него куда труднее, за исключением разве тех военных операций, которые развертывались по близости его местожительства. Тут уже Фукидид сам не был «очевидцем событий», а должен был собирать сведения от других, «после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого». Изыскания эти, по словам Фукидида, приведенным выше, были «трудны»: приходилось постоянно проверять достоверность получаемых сведений, т. е. производить критическую работу над собранным материалом, прежде чем подвергнуть его литературной обработке.

для истории и критическая проверка их должны были потребовать от Фукидида немало труда и времени.

Возможно, по мере того, как в распоряжении Фукидида оказывалось достаточное количество собранного им и проверенного материала для того или иного «цикла» событий, имевших место в течение войны, он приступал к его литературной разработке, т. е., выражаясь попросту, излагал его в связной, литературной форме. В труде Фукидида можно констатировать присутствие вполне закругленных отделов, отделов, настолько законченных в отношении содержания и формы, что никакой дальнейшей работы и не потребовалось бы автору, если бы он сам издавал свой труд в свет. Но могло быть по ходу работы и так, что оказывалось нужным в те или иные отделы вносить дополнения, которые становились известными Фу- кидиду при его дальнейших разысканиях. Могло случиться, что приходилось делать и изменения в готовом уже тексте, коль скоро Фуки- дид получал те или иные сведения, более достоверные в сравнении с теми, какими он располагал ранее. Сам Фукидид говорит (V. 26 6), что во время своего изгнания, «на досуге», он «имел больше возможности разузнать те или иные события», т. е. получить о них более надежные сведения. Нужно не забывать того, что, за исключением так называемой археологии и эпохи пятидесятилетия, Фукидид описывает современные ему события, иными словами, что его источниками служила главным образом устная традиция. Излагать же современную историю даже в настоящее время, при всех усовершенствованиях в смысле научной техники, задача куда более трудная, чем писать историю времен прошедших и давнопрошедших, особенно если при изложении современной истории задаться теми серьезными целями, которые, как мы видели выше, поставил себе Фукидид.

критической проверке материалов для ее истории. Как долго продолжалась эта работа, мы, конечно, сказать не можем, равно как не можем сказать и того, собран ли был Фукидидом материал для истории всей войны, или только до 411 года, на котором обрывается его история.²² По мере того, как у Фукидида накапливался критически проверенный материал, достаточный для того, чтобы можно было заняться его литературной) обработкою, он приступал к ней. Скажу теперь же, что в значительной своей части история Фукидида является, на мой взгляд, вполне законченной не только в отношении содержания, но и формы; присутствие того, что мы называем добавлениями или вставками, приходится низвести до минимума, и очевидные добавления сразу же бросаются в глаза. Завершить свою работу настолько, чтобы опубликовать ее, Фукидид за своей смертью не успел. Рассуждать о том, писал ли Фукидид свою историю частями (точка зрения прогрессивной критики), или написал ее разом после возвращения своего в Афины в 404 году (точка зрения унитариев), при той постановке вопроса о композиции труда Фукидида, как мы ее понимаем, представляется делом и безразличным и, в конце концов, ввиду неразрешимости вопроса бесцельным. Еще менее склонны мы гадать о том, были ли отдельные части труда Фукидида (Архидамова война, Сицилийская экспедиция) изданы автором в виде отдельных монографий. Если даже и допустить, что это было так, мы не знаем, во всяком случае, когда он их издал. А затем, как бы то ни было, эти отдельные монографии были «антиквированы» тем общим изданием всего труда Фукидида, которое было сделано уже после его смерти.^с

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

^а Вот вкратце те аргументы ex silentio, с которыми оперировали и оперируют ученые при определении года смерти Фукидида и которые заимствуются из его истории: 1) I. 138s. Фукидид не упоминает о том, что в 400/399 г. Магнесия была перенесена на другое место; значит, Фукидид умер до 400/399 г. 2) II. 100₂. Говоря об Архелае, Фукидид не упоминает о том, что он умер; это произошло в 399 г.; значит, Фукидид скончался, самое позднее, в 396 г. 3) III. 116. Фукидид не упоминает об извержении Этны в 396/395 г.; следовательно, он умер до 396 г. 4) IV. 74. Упоминая об учреждении в Мегарах крайней олигархии, Фукидид замечает, что последняя продержалась очень долгое время; отсюда вывод, что Фукидид пережил падение этой олигархии, случившееся в ближайшее время после 399 г. 5) I. 93₅ ex silentio можно умножить (напр., в VI. 3₁ Фукидид не упоминает о разрушении в 403 г. Накса Сицилийского), и все же ни один из них доказательной силы иметь не будет, если считаться с тем, что окончательной редакции своего труда Фукидид произвести не успел.

^b При восстановлении генеалогии Фукидида я следовал Kirchner'у, Prosopographia attica 7267; должно заметить, однако, что восстановление этой генеалогии не может считаться бесспорным во всех пунктах. Во всяком случае, тот факт, что Фукидид приходился роднёю Мильтиаду и Кимону, засвидетельствован прочно. Помимо его биографов, и Плутарх, Кимон, 4, говорит: "Матерью Кимона, сына Мильтиада, была Гегесипила, по происхождению фракиянка, дочь царя Олора; об этом говорится в поэме Архелая и Меланфия, написанной в честь того же Кимона. Поэтому и историк Фукидид приходился родственником Кимона. Его отец, Олор, носил одинаковое имя с его предком". Попытка Гемина (Марк. 18) установить родство Фукидида с Писистратидами - образец quasi-ученого домысла, возникшего в силу того, что Фукидид дважды в своей истории говорит о Писистратидах. Поэтому и схолиаст к I, 20 замечает: "Историк говорит так потому, что и сам принадлежал к роду Писистратидов, а потому и клевещет на семью Гармодия".

^с Вопрос об автопсии Фукидидом различных мест театра военных действий вызывал и вызывает оживленный обмен мнений среди ученых. Относительно осады Платей (II. 71--78; III. 20--24. 52--68) G. В. Grundy и в специальных статьях и в своей книге "Thycydides and the history of his age" (London, 1911) держится того мнения, что Фукидид никогда не видал Платей, хотя скудные указания на топографию местности, даваемые Фукидидом, стоят в связи с общей ее конфигурацией. Много споров и по поводу указаний Фукидида (IV. 8) относительно Сфактерии и Наваринской бухты. Прежде всего, несомненно, Фукидид ошибается, определяя длину острова в 15 стадий, тогда как на самом деле она равна 24 стад. Далее, по Фукидиду, южный канал мог быть загражден 9 триерами, между тем ширина его в самом узком месте в настоящее время равна ок. 1200 м; северный канал, оказывается, мог быть заперт двумя триерами, а его ширина равна ок. 110 м. Но наряду с этими ошибочными или, во всяком случае, возбуждающими сомнение указаниями, другие указания согласны с топографией местности. По мнению Grundy, Фукидид лично не был знаком с топографией Сфактерии и прилегающих к ней местностей, а пользовался тут двумя источниками, надежным и ненадежным. Burrow, напротив, полагает, что Фукидид описывает Сфактерию на основании автопсии, но ошибается только в цифрах.

^d В различных частях своего труда Фукидид называет описываемую им войну то ὅδε ὁ πόλεμος, то ὁ πόλεμος ὅδε. Некоторые ученые усматривали определенное различие в этих обозначениях, и думали, что под ὅδε ὁ πόλεμος нужно разуметь так называемую Архидамову, десятилетнюю, войну (431--421), а под ὁ πόλεμος ὅδε - всю Пелопоннесскую войну, 27-летнюю. Grundy, op. cit. p. 454 ff., доказал, что оба выражения эти равнозначащи.

Πελοποννησιακά, "Пелопоннесской историей"; это стоит в связи, конечно, с обозначением самой войны "Пелопоннесскою". Что касается афинян, то они называли "Пелопоннесскую" войну "Дорийскою" (Фук. II. 54₂) и "Лаконскою" (Аристотель. Политика. V. 2. Р. 1303а 10 - С. 212 моего перевода); пелопоннесцы называли ее "Аттическою" (Фук. V. 28₂). Ливаний (речь I. 148 Förster) цитирует труд Фукидида просто "история" (ξυγγραφή). Деление истории Фукидида на 9 книг известно Диодору Сицилийскому (XII. 37₂; XIII. 42₅), но ему же известно деление и на 8 книг. Деление на 13 книг см. у Марк. 58. Схол. к Фук. II. 78; III. 116; IV. 135₂

^е Литература по вопросу о композиции труда Фукидида огромная. Сжатый обзор ее см. у Busolt, Griech. Gesch. III. 2. 633 сл. (до 1904 г.), Grundy (op. cit.), a также подробное изложение (до 1887 г.) в предисловии Ф. Г. Мищенко. Из работ ученых, стоящих на точке зрения прогрессивной критики Ульриха, но подвинувших разрешение вопроса и самостоятельно, нужно отметить в особенности работы Цвиклинского, Кирхгофа, Брейтенбаха, Фридриха, Виламовица-Мёллендорфа, Бузольта. Цвиклинский (Cwiklinski L. Quaestiones de tempore quo Thucydides priorem historiae suae partem composuerit. Berlin, 1873; Die Entstehung des 2-ten Teils der thukydideischen Geschichte // Hermes. XII (1877), 23 сл.), принимая мнение Ульриха, что история Архидамовой войны, т. е. книги I--V. 24, составлена до 404 г., видоизменяет гипотезу Ульриха в следующих пунктах: история Сицилийской экспедиции, книги VI--VII, составлена Фукидид ом после истории Архидамовой войны, вероятно, до 404 г., и сначала как труд вполне самостоятельный; после 404 г. Фукидид сочинил историю 421--415 гг. и те отделы в VI и VII книгах, которые посвящены обозрению событий 415--413 гг. в собственной Греции, а также историю Декелейской войны, в том виде, в каком она дошла до нас; затем Фукидид вставил историю Сицилийской экспедиции в общую историю Пелопоннесской войны и приступил к полной переработке всего труда, которую он успел довести только до конца IV книги; при этой переработке Фукидид вставил в свое изложение так называемую археологию и историю пятидесятилетия. Взгляд Кирхгофа (К ire h ho ff A. Thukydides und sein Urkundenmaterial. Berlin, 1895) на композицию труда Фукидида может быть резюмирован так: труд Фукидида в том виде, в каком он дошел до нас, состоит из двух частей, написанных не в один прием, а в несколько, определить которые мы, однако, не можем: 1) история Архидамовой войны (I. 1--V. 20), первоначальное изложение которой впоследствии было расширено автором различными добавлениями большего или меньшего объема, причем, однако, переработка эта не была доведена до конца, и 2) V. 25--VIII. 109; эта часть написана после 404 г. и предназначена была дать изложение событий 421--404 гг., но она не была закончена и в значительной своей части осталась в совершенно неготовом виде. После смерти автора весь его труд был издан в свет неизвестным нам лицом, но еще в первой половине IV в., в том виде, в каком он остался после смерти Фукидида. Главы V. 21--24 представляют собою лишь эскиз, в который вставлены были Фукидидом заключающиеся в них документы; эскиз этот служит связующим звеном между обеими частями. Брейтенбах (во Введении к своему изданию "Греческой истории" Ксено-фонта, Leipzig, 1873) пытался примирить точки зрения Ульриха и Классена: по его мнению, Фукидид составил связное изложение всей Пелопоннесской войны до конца VIII книги уже до битвы при Эгоспотамах (406 г.). После своего возвращения в Афины Фукидид приступил к обработке своего сочинения и дошел до того пункта, на котором обрывается его труд. Туг он получил известие о разгроме Афин 404 г., прервал свою работу и после заключения мира приступил к переработке всего труда, но дошел только до конца VII книги, когда неожиданно умер. Таким образом VIII книга осталась лишь в первой обработке. По мнению Фридриха (Friedrich G. Jahrbücher für klassische philologie. 155. 1897. 244 ff.), Фукидид написал вторую часть своего труда до окончания войны, первую часть в качестве самостоятельного произведения издал в свет до 418 г. и, лишь после своего возвращения из изгнания, при соединении готовых частей в одно целое, вставил ее в общую историю. Wilamowitz-Möllendorff (Aristoteles und Athen. Berlin, 1893. I. S. 106 ff.) по поводу Архидамовой войны соглашается с Цвиклинским; остальные части труда Фукидида составлены также до 404 г., причем история Сицилийской экспедиции, т. е. кн. VI--VII, образовывали самостоятельное произведение; затем Фукидид приступил к переработке всего труда, но не успел ее закончить; книги V и VIII остались в первоначальной редакции. Busolt (Griech. Gesch. III. 2, 635 ff) указывает на то, что между V. 20 и V. 26 имеется, несомненно, вставка, разделяющая весь труд Фукидида на две части: изложение Архидамовой войны, заканчивающееся V. 20, и продолжение истории Пелопоннесской войны, начинающееся с V. 25; V. 21--24 являются и дополнением к первой части труда Фукидида и связующим звеном между первой частью и второй. Далее Бузольт указывает, что большая часть тех мест в истории Фукидида, на основании которых Ульрих заключал, что Фукидид изложил первую часть до 404 г., вероятно, даже до 415 г., не имеют того значения, какое старался придать им Ульрих, или, во всяком случае, могут быть истолкованы иначе. Главные из этих мест следующие: I. Юг, 23_1-3, II. 34. 54. Но одно из указанных Ульрихом место, III. 87₂ (ср. VIII. 87₃), написано, несомненно, до сицилийской катастрофы, а другие с вероятностью указывают на то, что при написании Фукидид не знал еще Декелейской войны, или считал Архидамову войну за войну самостоятельную. Это: II. 23₃₁; II. 94₁, ср. VIII. 96₁; IV. 48₅, ср. Диодор. XIII. 48. Вообще, по мнению Бузольта, Фукидид в своем изложении смотрит на Архидамову войну как на войну законченную; если бы он смотрел на нее иначе, т. е. как на составную часть всей Пелопоннесской войны, то он должен был бы это рельефнее обосновать с самого начала, т. е. в I. 1, а не в начале второй части. V. 26. Но когда Фукидид закончил первоначальную редакцию изложения Архидамовой войны, с достоверностью, по словам Бузольта, сказать нельзя; во всяком случае об издании в свет отдельной монографии об Архидамовой войне Фукидид и думать не мог, коль скоро он пришел к убеждению, что Архидамова война - только часть всей Пелопоннесской. Что касается Сицилийской экспедиции и Декелейской войны, то для их истории Фукидид, по всей вероятности, не только стал собирать материал, соответственно тому, как развивались события, но и изложил этот материал в литературной форме еще до окончания всей войны. После заключения мира 404 г. Фукидид приступил к продолжению своего труда, которое обнимало историю событий от Никиева мира до падения Афин. Вместе с тем он подверг переработке историю Архидамовой войны. Переработку эту, однако, Фукидид не произвел по одному плану, но ограничился, смотря по надобности, частичными дополнениями и поправками; такими вставками, по мнению Бузольта, являются: I. 89--118₂₃, 65, 100; III. 82--83, 93; IV. 81₂--108₄. Фукидид умер, прежде чем успел довести до конца переработку истории Архидамовой войны. Вторая часть труда Фукидида также носит следы незаконченности. Вполне обработаны книги VI и VII, не закончено изложение событий 421--415 гг., простым "торсом" является VIII книга - набросок, написанный до 404 года.

Примечания

1 VII. 82-87.

3 Сообщаемое в § 6—7 относится не к Фукидиду-историку, а к политическому противнику Перикла, Фукидиду, сыну Мелесия.

4 III. 104.

5 1. 18.

6 Пердризе (Perdrizet. Scaptesyle И Klio Χ. 1910. P. 23) неправильно, и в противоречии со свидетельством самого Фукидида (VI. 1050, переносит местоположение Скаптегилы в пределах самого Пангея.

8 В «Осах» Аристофана, поставленных на сцене в 422 г., хор, не называя Фукидида по имени, вероятно, его имеет в виду, когда говорит: «...идет толстяк (άγηρ παχύς = πλούσιος = 'богач') из числа тех, что предали Фракийское побережье».

9 Busolt G. Zur Aufhebung der Verbannung des Thukydides // Hermes. 1898. XXXIII. S. 335 ff.

10 Заглавие это легко объясняется тем, что первые строки истории Фукидида гласят: Θουκυδίδης 'Αθηναίος ξυνέγραψε.

11 См. мою статью: Когда и кем была издана история Фукидида? // Сборник в честь В. П. Бузескула. Харьков, 1914.

Фукидид отмечает не конец 10-го года войны, а замечает: «описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих десяти лет, закончено». Обыкновенно окончание каждого года войны Фукидид как бы сигнирует своею подписью. Исключения из этого правила: II. 472; III. 116з; V. 39, 512, 56s, 812, 8З4, 812, 8З4. 2 Совершенно неосновательно эта система вызывает неодобрение Дионисия Галикарнасского (О Фукидиде, 9 = Opusc. I. 336 Us. R. Письмо к Помпею Гемину, 3i3=Opusc. II. 237 Us. R.), сожалеющего о том, что Фукидид не пошел тут по проторенной дороге.

13 Ullrich F. W. Beiträge zur Erklärung des Thukydides. Hamburg, 1845. S. 6.

15 Meyer Ed. Forschungen zur alten Geschichte. II. Halle, 1899. S. 269 ff.

16 В своей «Geschichte des Altertums» (III. 264) Эд. Мейер не без некоторого основания замечает по поводу представителей прогрессивной критики: «немногие филологи, впрочем, вполне научились, или даже вовсе не научились, смотреть на Фукидида как на историка».

âge. London, 1911. P. 387 ff. Ср. рецензию на книгу Grundy С. П. Шестакова в Журн. Мин. Нар. Проев. 1912, январь.

18 По мнению Г. Гранди, весь отдел I. 89—118 представляет собою расширение первоначальной заметки I. 182—19, причем I. 118з непосредственно примыкает к I. 87. Что касается книг П. 1—V. 24, то Г. Гранди сознается, что здесь прибавленный или интерполированный материал не выделяется столь определенно по своему назначению, как в I книге. IV. 108—V. 17 написаны в первоначальной редакции по данным из пелопоннесских источников, за исключением лишь IV. 118, вставленной после 404 г. по афинским архивным данным.

19 Материал для этой монографии Фукидид, по мнению Г. Гранди, заимствовал до своего возвращения в Афины у афинских пленников, с которыми он познакомился в Сицилии во время своего посещения ее.

20 Meyer Ed. Thukydides und die Entstehung der wissenschaftlichen Geschichtsschreibung. Wien, 1913.

21 См.: Бузескул В. П. Фукидид и новейшая историческая наука и Исторические этюды. СПб., 1911. С. 29 ел.

начиная с 411 года в совершенно необработанном виде. Тогда заманчивой является высказываемая некоторыми учеными мысль, что Ксенофонт, который в первых двух книгах своей «Греческой истории» дает изложение последних семи лет Пелопоннесской войны, мог воспользоваться материалами, оставленными Фукидидом. Вопрос этот нуждался бы, впрочем, в подробном освещении, которому здесь не место. С другой стороны, если принять во внимание, что восьмая книга истории Фукидида, как указывают некоторые исследователи, менее обработана, чем предшествующие, приходится допустить и то, что Фукидид успел собрать материал только для того периода войны, который описан им, т. е. до 411 года. Из слов Фукидида (V. 26s): «я пережил всю войну... и внимательно наблюдал с тем, чтобы узнать в точности отдельные события», мне кажется более вероятным, что в руках Фукидида находился материал для истории всей войны. Доказать это, конечно, нельзя.