Избранные стихотворения
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Избранные стихотворения

"Русское слово", No 2, 1860

Представляя на судъ истинныхъ любителей поэзiи небольшой букетъ, связанный въ моемъ переводе изъ стихотворныхъ цветовъ персидскаго поэта, считаю нелишнимъ сказать несколько словъ, могущихъ споспешествовать верному воззренiю на предполагаемыя пьесы. Не зная персидскаго языка, я пользовался немецкимъ переводомъ, составившимъ переводчику почетное имя въ Германiи; а это достаточное ручательство въ верности оригиналу. Немецкiй переводчикъ, какъ и следуетъ переводчику, скорее оперсичитъ свой родной языкъ, чемъ отступитъ отъ подлинника. Съ своей стороны и я старался до последней крайности держаться не только смысла и числа стиховъ, но и причудливыхъ формъ газелей, въ отношенiи къ размерамъ и рифмамъ, часто двойнымъ въ соответствующихъ строкахъ.

Даже поверхностное знакомство съ нашимъ поэтомъ служитъ отраднымъ подтвержденiемъ двухъ несомненныхъ истинъ: во-первыхъ, что духъ человеческiй давно уже достигъ той эфирной высоты, которой мы удивляемся въ поэтахъ и мыслителяхъ нашего Запада; во-вторыхъ, что цветы истинной поэзiи неувядаемы, независимо отъ эпохи и почвы ихъ производившей. Напротивъ того, если они действительно живые цветы, - экзотическое ихъ происхожденiе сообщаетъ имъ особенную прелесть въ глазахъ любителей.

Новымъ подтвержденiемъ тому, что Азiя страна чудесъ и вопiющихъ противуположностей, является странная судьба или, лучше сказать, странное духовное развитiе нашего поэта.

Магометъ-Шемзеддинъ, солнце веры {Странно напоминать, что все это происходитъ на магометанскомъ Востоке.}, по прозванiю Гафизъ, блюститель корана, такъ какъ онъ съ начала до конца зналъ наизустъ эту священную книгу, - родился въ Ширазе и жилъ въ немъ съ перваго до последняго десятилетiя XIV века нашей эры. Онъ принадлежалъ къ секте дервишей и софи или созерцательныхъ мудрецовъ и мистиковъ, предавался богословскимъ и философскимъ трудамъ, сочинялъ въ аскетическомъ вдохновенiи возвышеннейшiе гимны, въ которыхъ попиралъ во прахъ все плотское, за что и получилъ прозванiе: мистическiй языкъ. Онъ былъ великимъ, славнымъ учителемъ своего времени, окруженнымъ толпою учениковъ, и въ качестве наставника состоялъ въ такой милости при дворе, что великiй визирь Хаджи-Ковамеддинъ-Магометъ-Али выстроилъ для него отдельную школу. И вдругъ, подъ старость летъ, этотъ мистикъ и мудрецъ добровольно отказывается отъ всехъ плодовъ своихъ долговременныхъ усилiй и бойкая песня старца расцветаетъ теми яркими красками жизни, темъ ароматомъ неподдельной свежести, какими украшены песни юности только немногихъ избранныхъ; а между темъ все, что пережилъ, изведалъ и перемыслилъ старецъ, звучитъ въ его лире, перестроенной на новый ладъ.

Этотъ нравственный переворотъ возбудилъ негодованiе въ прежнихъ приверженцахъ поэта; темъ не менее у него нашлись благородные и просвещенные друзья. Окруженный ихъ любовью и уваженiемъ, Гафизъ скончался въ глубокой старости въ 1389 году. Прахъ его покоится въ Моселе - одномъ изъ прелестныхъ предместiй Шираза и поныне привлекаетъ почитателей поэта.

Переведенныя мною песни относятся ко второй эпохе его деятельности, и я желалъ бы, чтобы читатель испыталъ хотя часть того наслажденiя, которое выпало на долю моему труду.

I.

Звезда полуночи дугой золотою скатилась;

На лоно земное съ его суетою скатилась.

И радостной ихъ и живой пестротою пленилась.

Она услыхала звонки говорливые стада,

И мелкихъ, серебряныхъ звуковъ игрою пленилась.

Коня увидала она, проскакавшаго въ поле,

И лошади статной летучей красою пленилась.

И мирными кровами хижинъ она и деревьевъ,

И даже убогой гнилушкой лесною пленилась.

И все полюбя, ужъ на небо она не просилась -

И рада была, что ночною порою скатилась.

II.

О! если бы озеромъ былъ я ночнымъ,

А ты луною, по немъ плывущей!

О! если бъ потокомъ я былъ луговымъ,

А ты былинкой, надъ нимъ растущей!

О! если бы розовымъ былъ я кустомъ,

А ты бы розой, на немъ цветущей!

О! если бы сладостнымъ былъ я зерномъ,

А ты бы птичкой его клюющей!

III.

Мы Шемзеддинъ, со чадами своими,

Мы шейхъ Гафизъ и все его монахи -

Удручены и вечныхъ жалобъ полны,

Безъ устали ярмо свое влача,

Роняя перлы изъ очей горячихъ -

Мы веселы и ясны какъ свеча.

Подобно ей мы таемъ, исчезаемъ,

И какъ она, улыбкой счастья светимъ.

Пронизаны кинжалами ресницъ

Жестокихъ, вечно требующихъ крови,

Мы только въ этихъ мукахъ и живемъ.

Въ греховномъ море вечно утопая,

Съ раскаяньемъ нисколько не знакомы,

А между темъ свободные отъ злаго,

Мы вечно дети света, а не тьмы -

И темъ толпе вполне непостижимы.

Она людей трехъ видовъ только знаетъ:

Ханжу во-первыхъ, варвара тупаго,

Фанатика, съ его душею мрачной;

А во-вторыхъ развратника безъ сердца,

Ничтожнаго, сухаго эгоиста -

Бредущаго; но для людей какъ мы

Ей не найдти понятья и названья.

IV.

Если вдругъ, безъ видимыхъ причинъ,

Затоскую, загрущу одинъ,

Если плоть и кости у меня

Станутъ ныть и чахнуть, безъ кручинъ,

Не давай мне горькихъ пить лекарствъ:

Не терплю я этихъ чертовщинъ.

Принеси ты чашу мне вина,

Съ нею лютню, флейту, тамбуринъ.

Если это не поможетъ мне,

Принеси мне сладкихъ устъ рубинъ.

Если жъ я и тутъ не исцелюсь,

Говори, что умеръ Шемзеддинъ.

V.

Я былъ пустынною страной;

Огонь мистическiй спалилъ

Моей души погибшiй долъ;

Песокъ пустыни огневой,

Я тамъ взвивался и пылилъ,

Я въ небеса ушелъ.

Хвала Творцу! во мне Онъ

Унялъ убiйственный огонь...

Онъ дождикъ мне послалъ сырой -

И кротко охлажденный,

Я прежнiй отыскалъ покой;

Богъ далъ мне быть веселой,

Цветущею землей.

VI.

О! какъ подобенъ я - смотри!

Свече, мерцающей въ потьмахъ;

Но ты, въ сiяющихъ лучахъ,

Восходъ зари.

Лишь ты сiяй, лишь ты гори,

Хотя по первому лучу

Твой яркiй светъ зальетъ свечу,

Но умолять тебя хочу:

Лишь ты гори,

Чтобъ я угасъ въ твоихъ лучахъ.

VII.

Дано тебе и мне

Украсить небеса:

Ты въ нихъ луною пышной,

Красавицей надменной,

А плачущей Плеядой

При ней мои глаза.

VIII.

Десять языковъ лилеи

Жаждутъ песни соловья,

И съ немеющихъ выходитъ

Ароматная струя.

IX.

Ветеръ нежный, окрыленный,

Благовестникъ красоты,

Отнеси приветъ мой страстный

Той одной, что знаешь ты.

Разскажи ей, что со света

Унесутъ меня мечты,

Если мне отъ ней не будетъ

Техъ наградъ, что знаешь ты.

Потому, что подъ запретомъ

Видеть райскiе цветы

Та печаль, что знаешь ты.

И на что цветы Эдема,

Если въ душу пролиты

Ароматы той долины,

Техъ цветовъ, что знаешь ты,

Не орломъ я быть желаю

И парить на высоты;

Соловей Гафизъ ту розу

Будетъ петь, что знаешь ты.

X.

Падетъ ли взоръ твой гордый

На голову, во прахе

Трактирнаго порога,

Не тронь ея, - молю я!

То голова Гафиза,

Что надъ собой невластенъ...

Не наноси ты словомъ

Ему - или зазорнымъ

Насилiемъ - обидъ.

Незнающее меры,

Лишь изъ трактирной пыли

Всемилосердый создалъ -

Онъ знаетъ, что творитъ.

Обдумай только это -

И кроткимъ снисхожденьемъ

Твою исполнитъ душу

Тогда бедняги, старца,

Упавшаго постыдно,

Неблагородный видъ.

XI.

Книгу мудрую берешь ты -

Свой бокалъ беретъ Гафизъ;

Къ совершенству все идешь ты -

Къ бездне золъ идетъ Гафизъ.

Въ рабстве тягостномъ живешь ты,

Терпеливою овцей -

Какъ пустынный левъ въ неволе,

Все оковы рветъ Гафизъ.

Съ тайной гордостью ведешь ты

Списокъ мнимо добрыхъ делъ -

На себя кладетъ Гафизъ.

Многихъ избранныхъ блюдешь ты

Поученiемъ своимъ -

Къ безразсудствамъ безразсудныхъ,

Веселясь, зоветъ Гяфизъ.

Мечь убiйственный куешь ты,

Покарать еретиковъ -

Светлый стихъ свой, драгоценный,

Золотой, - куетъ Гафизъ.

Къ небу ясному встаешь ты,

Дымомъ тяжкимъ и густымъ -

Горной речки блескъ и свежесть

Въ глубь долинъ несетъ Гафизъ.

Все скажу однимъ я словомъ:

Вечно бедный человекъ,

Горечь каждому даешь ты,

Сладость всемъ даетъ Гафизъ.

XII.

Ты въ мозгу моемъ убогомъ

Не ищи советовъ умныхъ,

Только флейтъ онъ полонъ шумныхъ.

XIII.

Пусть, на сколько хватитъ силъ,

Чернь тебя клянетъ!

Пусть зелоты на тебя

Выступятъ въ походъ!

Ты не бойся ихъ, Гафизъ;

Вечно милосердъ,

Самъ Аллахъ, противу нихъ,

Твердый твой оплотъ,

Зельзебилами *) твою

Жажду утолитъ,

Сваритъ солнце для тебя

Райскихъ этихъ водъ.

Чтобы горести твои

Усладить вполне,

Онъ безкрылаго, не разъ,

Ангела пришлетъ.

Мало этого; Онъ самъ

Въ благости своей

На тебя кладетъ.

И не Грецiя одна,

Даже и Китай -

Песни вечныя твои

Съ завистью поетъ.

Будутъ некогда толпой

Гробъ твой навещать;

Всякiй умница тебя

Съ честью помянетъ.

И когда умрешь ты, - твой

Просветленный ликъ

Солнце, блескомъ окружа,

Въ небо понесетъ.

*) Зельзебилъ -- райскiй источникъ.

XIV.

Въ царство розы и вина приди,

Въ эту рошу, въ царство сна - приди.

Утиши ты песнь тоски моей,

Кротко слезъ моихъ уйми ручей;

Ими грудь моя полна - приди.

Дай испить мне, здесь, во мгле ветвей,

Кубокъ счастiя до дна - приди.

Чтобъ любовь до тла моихъ костей

Не сожгла, - она сильна, - приди.

Но дождись, чтобъ вечеръ сталъ темней;

Но тихонько и одна - приди.

XV.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XVI.

Веселись - о, сердце-птичка!

Пой, довольное судьбиной,

Что тебя пленила роза,

Воцарившись надъ долиной.

Ужъ теперь тебе не биться

Въ грубой сети птицелова,

И тебя не тронутъ когти,

Не укуситъ зубъ змеиной.

Правда, что занозы розы

Глубоко въ тебя вонзились,

Ты должна передъ кончиной.

Но за то твоей кончине

Нетъ подобной ни единой: -

Ты умрешь прекрасной смертью,

Благородной, соловьиной.

XVII.

Предавъ себя судьбамъ на произволъ,

Моя душа жила голубкой мирной;

Но твой - о солнце! пламень къ ней дошелъ, -

Испепелилъ ее твой огнь всемiрной.

Свободныхъ крылъ гордись стезей обширной,

Божественнаго генiя орелъ

Дышать взлетаетъ радостью эфирной.

XVIII.

Ужасы волнъ и смерчей -

Кто на покойной земле,

Даже при полномъ желаньи,

Васъ понимать въ состояньи?

Кто, подъ дыханiемъ бурь,

Въ неизмеримомъ плыветъ

Отъ береговъ разстояньи.

XIX.

Ахъ, какъ сладко, сладко дышетъ

Но еще дышалъ бы слаще

Ароматъ души твоей.

XX.

Въ доброй вести, нежный другъ, не откажи,

При звездахъ прiйдти на лугъ - не откажи.

Чтобъ унять мой злой недугъ, - не откажи.

Въ леденцахъ румяныхъ устъ, чтобы мой взоръ

За слезами не потухъ, - не откажи.

Въ пище темъ устамъ, что юности твоей

Въ персяхъ, нежныхъ какъ лилейные цветы,

Въ этихъ округленныхъ двухъ, - не откажи.

И во всемъ, на что завистливо въ ночи

Смотритъ неба звездный кругъ, - не откажи.

Веки счастья помнитъ духъ, - не откажи.

Въ томъ, что властно укротить еще одно

Предъ могилою испугъ - не откажи.

XXI.

Ежели осень наноситъ

Снова надъ мiромъ проснутся

Вешнiя грозы - не сетуй ты.

Ежели мертвою листвою

Всюду твой взоръ оскорбляется,

Выглянутъ розы, - не сетуй ты.

Если тернистой пустыней

Путь твой до Кабы *) потянется,

Ни на колючiй кустарникъ,

Если Юсуфъ **) одинокiй

Плачетъ, отторженъ отъ родины,

Знай, что заблешутъ звездами

Жаркiя слезы, - не сетуй ты.

Жребiй и твой переменится;

Только не бойся судьбины

Злобной угрозы, - не сетуй ты.

*) Каба или Кааба - мечеть съ гробомъ Магомета.

XXII.

Гiацинтъ своихъ кудрей

За колечкомъ вилъ колечко,

Но шепнулъ ему зефиръ

О твоихъ кудряхъ словечко.

Твой вечно, неизменно,

Пока дышать я буду;

Усну ль я подъ землей -

Взлечу къ твоей одежде

XXIV.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXV.

О помыслахъ Гафиза

Лишь онъ одинъ, да Богъ на небе знаетъ.

Ему онъ только - сердце

И не однимъ прощеньемъ

Всемилосердый благъ, - Онъ благъ молчаньемъ...

Ни ангеламъ, ни людямъ

Объ этомъ онъ словечка не роняетъ.

XXVI.

И я слова распознаю:

"Гафизъ! зачемъ мечтаешь,

"Что самъ творишь ты песнь свою?

"Съ предвечнаго начала

"На лилiяхъ и розахъ,

"Узоръ ея волшебвый

"Стоитъ начертанный въ раю!"