Ретчель Дейсоп
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Ретчель Дейсоп

Присяжные уже два часа совещались, и публика въ суде начинала выказывать нетерпенiе. Судья около получаса оставался на своей скамье, читая газету, но потомъ ему надоело ждать и онъ ушелъ въ свою комнату; шерифъ, не зная что делать съ треугольной шляпой, которая лежала у него на коленяхъ, и шпагой, болтавшейся между ногами, силился принять натуральную позу и любезно разговаривалъ по временамъ съ дамами. Адвокаты, окруживъ столъ защитника, громко болтали обо всемъ, кроме разбиравшагося дела. Ихъ интересъ къ этому делу былъ уже исчерпанъ съ часъ передъ темъ и могъ быть вновь возбужденъ только прочтенiемъ приговора присяжныхъ.

Дело Гьюга Мольверера стояло последнимъ въ списке настоящей уголовной сессiи въ Толминстере. Онъ обвинялся въ убiйстве, но это было убiйство изъ ревности и совершено при такихъ обстоятельствахъ, что присяжные могли вынести оправдательный вердиктъ. Все зависело отъ того, какъ взглянутъ присяжные на право человека наказать коварнаго соперника. Подсудимый былъ джентльменъ, молодой, красивый, и его достойное, сдержанное поведенiе на скамье обвиняемыхъ снискало ему общее сочувствiе публики, особенно дамъ. Речь это защитника Сутля, лучшаго адвоката по уголовнымъ деламъ, отличалась могучей силой и красноречивой убедительностью, а заключительное слово судьи несколько склонялось въ его пользу. Но все знавшiе судью Кобля видели въ этомъ дурной признакъ, потому что онъ обыкновенно склонялся въ пользу обвиняемаго въ своемъ заключительномъ слове, когда его опытный, зоркiй глазъ замечалъ, что присяжные были предубеждены противъ него. Такимъ образомъ, онъ старался уравновесить его шансы.

Раздался звонокъ, и стали говорить, что присяжные потребовали свечей. Сероватый светъ ноябрьскаго дня быстро переходилъ въ сумерки, и глубокая тень ложилась въ углахъ судебной залы. Платья и шляпки дамъ казались одного цвета, а красный балдахинъ надъ судейскимъ местомъ совершенно почернелъ. Однако, не было еще на столько темно, чтобы зажечь газъ. Наконецъ, въ комнате присяжныхъ послышался второй звонокъ, и вследъ за этимъ появился судья, предшествуемый приставомъ, который поставилъ на судейскiй столъ две зажженныя восковыя свечи. Мерцающiй ихъ светъ рельефно выставилъ красную мантiю судьи, его горностаевый воротникъ и обшлага, а также черныя перчатки. Все зрители, вышедшiе изъ залы, быстро возвратились. Двери были настежъ отворены, и полицiя впустила всехъ желавшихъ, такъ что не осталось ни одного уголка не занятаго. Судебные пристава громко кричали: "Потише, господа". Адвокатъ Сутль въ шелковой мантiи проложилъ себе дорогу къ своему столу въ ту самую минуту, какъ обвиняемый появился въ сопровожденiи двухъ полицейскихъ.

Некоторыя изъ дамъ навели на него бинокли, но было слишкомъ темно, чтобы разглядеть выраженiе лица подсудимаго. Оне видели только, что лицо его было обращено къ скамье присяжныхъ, которые поспешно выходили изъ своей комнаты. Секретарь, стоя у судейскаго стола, началъ на распевъ: "Господа присяжные"... но прежде, чемъ онъ успелъ окончить свою фразу, старшина присяжныхъ, очень нервный человекъ произнесъ:

- Виновенъ.

- Вы говорите, что подсудимый виновенъ въ преднамеренномъ убiйстве и таковъ вердиктъ всехъ присяжныхъ?

- Виновенъ, повторилъ старшина дрожащимъ голосомъ.

Глухой ропотъ пробежалъ въ публике, и некоторыя дамы громко выразили свое сочувствiе. Но, повидимому, приговоръ удовлетворялъ общественную совесть, и въ дальней части залы, где толпились мелкiе негодяи, мошенники и воришки, эти обычные завсегдатаи судовъ, не послышалось ни одного возраженiя. Еслибы приговоръ былъ иной, то, быть можетъ, толпа выразила бы свое удовольствiе, но теперь она была только поражена, какъ обыкновенно въ техъ случаяхъ, когда правосудiе бываетъ безжалостно къ людямъ, стоящимъ на высокой общественной ступени. Однако, въ зале тотчасъ воцарилось мертвое молчанiе, и секретарь спросилъ подсудимаго: имеетъ-ли онъ что возразить противъ объявленiя ему смертнаго приговора въ установленной форме?

Онъ молча покачалъ головой, и судья вынулъ изъ стола нечто похожее на черный футляръ бювара съ протечной бумагой. Онъ наделъ это нечто на макушку своего парика, и лицо его приняло совершенно каррикатурный видъ. Но слова, съ которыми онъ обратился къ подсудимому, были не глупы и не лишены теплаго чувства.

- Гьюгъ Мольвереръ, сказалъ онъ: - все должны сожалеть, что человекъ въ вашемъ общественномъ положенiи признанъ виновнымъ въ самомъ ужасномъ преступленiи; но ваша защита, ваше уверенiе, что вы убили Сайлеса Бовера въ честной открытой борьбе, не могутъ заслуживать уваженiя. Онъ былъ вашъ соперникъ и гнусно васъ оклеветалъ; вы его подкараулили, дали ему дубину по вашимъ словамъ, вызвали его на бой и убили безъ свидетелей, которые могли бы засвидетельствовать, что поединокъ былъ честный. Это - преднамеренное убiйство, и я не могу оставить въ васъ ни малейшей надежды, чтобы отменили тотъ приговоръ, который я тотчасъ произнесу.

После этого, судья проговорилъ обычную формулу смертнаго приговора, и подсудимый не выказалъ ни малейшаго признака волненiя.

- Мольверера повесятъ, сказалъ одинъ адвокатъ своему товарищу, когда толпа хлынула изъ судебной залы: - если Коблъ говоритъ, что нетъ надежды, значитъ, ея действительно нетъ.

- Ну, жестоко вешать человека за убiйство такого негодяя, какъ Боверъ, отвечалъ другой адвокатъ, и они оба направились въ гостинницу, где былъ приготовленъ общiй столъ для всехъ лицъ судебнаго сословiя.

Гьюгъ Мольвереръ и Сайлесъ Боверъ любили одну молодую девушку - Ретчель Дейсопъ, единственную дочь и наследницу банкира, который, ликвидировавъ свои дела, купилъ въ окрестностяхъ Толминстера большое поместье. Мистеръ Дейсопъ былъ уважаемъ всеми за его прямой, благородный характеръ. Онъ очень любилъ свою дочь и дозволялъ ей полную свободу, но всегда говорилъ, что не выдастъ ея замужъ за искателя богатыхъ невестъ, что, конечно, означало въ немъ твердую решимость руководить ея выборомъ. А всемъ было известно, что Гьюгъ Мольвереръ велъ въ университете распутную жизнь, несколько разъ испортилъ себе карьеру чрезмерной страстью къ скачкамъ и находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, когда онъ началъ ухаживать за миссъ Дейсопъ. Въ сущности, онъ не былъ въ такомъ стесненномъ положенiи, какъ все полагали, потоку что принадлежалъ къ тому роду людей, которымъ дорого купленный опытъ идетъ въ прокъ, и онъ мало-по-малу съумелъ такъ устроить свои дела на скачкахъ, что пари приносили еку положительный доходъ. Но его соперникъ Сайлесъ Боверъ, который былъ его закадычнымъ другомъ въ университете и вместе съ нимъ кутилъ, не остановился передъ клеветой и уверилъ мистера Дейсопа, что Гьюгъ былъ самый развратный человекъ, что онъ не любилъ Ретчель и что онъ только желалъ овладеть ея деньгами. Этимъ путемъ ему удалось очернить своего друга въ глазахъ всей семьи молодой девушки, которую они оба любили. Сайлесъ Боверъ былъ умный, красноречивый и ловкiй человекъ; некогда онъ велъ такую же жизнь, какъ Гьюгъ, и даже самъ поощрялъ его къ кутежамъ, но въ последствiи онъ наследовать небольшее состоянiе, остепенился и принялъ наружный видъ очень приличнаго, почтеннаго джентльмена. Онъ носилъ высокiе, туго накрахмаленные воротнички и произносилъ въ носъ лицемерно набожныя речи. Онъ былъ церковнымъ старостою, председателемъ комитета для раздачи супа беднымъ и часто по вечерамъ распевалъ церковные гимны въ обществе молодыхъ девицъ на урокахъ вокальной музыки. Но душа у него была низкая, и его зоркiе глаза всегда искали легкой наживы. Ретчель Дейсопъ его ненавидела, но онъ мало-по-малу втерся въ милость ея семьи, и сама Ретчель, хотя и подозревала его истинный характеръ, но не имея доказательствъ его лжи и коварства, должна была пересилить свою антипатiю и старалась его уважать. Въ глубине же своего сердца бедная молодая девушка любила Гьюга Мольверера и дала себе слово, что если не будетъ его женой, то вовсе не выйдетъ замужъ. Поэтому, можно себе представить, что она почувствовала, когда въ одно прекрасное утро до нея дошла страшная весть, что ея поклонники встретились на земле Сайлеса Бовера и что, после гневной ссоры, Гьюгъ Мольвереръ нанесъ своему сопернику смертельный ударъ. Передъ своей смертью, Сайлесъ Боверъ успелъ сказать людямъ, которые нашли его истекающаго отъ крови:

- Онъ ударилъ меня сзади, не предупредивъ. Это - преднамеренное убiйство.

По несчастью, Гьюгъ Мольвереръ испортилъ еще свое дело попыткой бегства. Его поймали, отдали подъ судъ и приговорили къ смертной казни.

Это печальное известiе принесъ въ домъ мистера Дейсопа адвокатъ Сутль черезъ часъ после закрытiя судебнаго заседанiя. Онъ нашелъ всю семью въ самомъ глубокомъ отчаянiи. Мистеръ и мистрисъ Дейсопъ едва не сошли съ ума, безпокоясь о дочери, которая не переставала упрекать ихъ въ жестокости, доведшей Гьюга до его безумнаго поступка. Узнавъ, что любимый ею человекъ приговоренъ къ позорной смерти, она истерически зарыдала и стала безсвязно кричать, что бросится къ ногамъ королевы, чтобы вымолить ему помилованiе, что напишетъ письма во все газеты, что подниметъ всю страну противъ такого несправедливаго приговора. Однако, когда первая вспышка отчаянiя миновала, она немного успокоилась и спросила у адвоката съ страшнымъ хладнокровiемъ:

- Мы должны подать прошенiе министру внутреннихъ делъ, отвечалъ онъ: - я не думаю, чтобъ приговоръ былъ приведенъ въ исполненiе.

- Я подпишу съ удовольствiемъ прошенiе, заметилъ мистеръ Дейсопъ дрожащимъ голосомъ.

Въ последнiй месяцъ онъ постарелъ на десять летъ.

- Вы должны это сделать, папа, воскликнула съ жаромъ Ретчель, и слезы снова хлынули изъ ея глазъ: - ахъ, отчего вы не поняли сразу, что за человекъ былъ Сайлесъ Боверъ!

- Милое дитя мое, я действовалъ такъ изъ любви къ тебе, промолвилъ старикъ печально.

- Намъ не следуетъ отчаиваться, сказалъ Сутль: - я напишу прошенiе, въ которомъ выставлю все доводы въ его пользу, и я уверенъ, что его подпишутъ многiе. У Гьюга столько друзей.

- Всякiй, кто знаетъ Гьюга, любитъ его, промолвила сквозь слезы Ретчель: - онъ всегда былъ прямой, храбрый человекъ и, безъ всякаго сомненiя, убилъ мистера Бовера въ честномъ поединке. За-границей это назвали бы дуэлью; они были одинаковой силы, мистеръ Боверъ былъ даже выше ростомъ и плотнее Гьюга.

Мистрисъ Дейсопъ молча плакала. Она не могла промолвить ни слова отъ сердечнаго горя и съ материнской любовью оплакивала мрачную участь молодой девушки. Мистеръ Дейсопъ переговорилъ съ адвокатомъ насчетъ формы прошенiя въ министру внутреннихъ делъ и обещалъ найти много сторонниковъ въ Толминстере.

- Не унывайте, миссъ Дейсопъ, сказалъ Сутль, уходя: - я надеюсь получить нечто большее, чемъ отмену смертной казни; мы будемъ хлопотать о помилованiи.

Онъ, однако, сказалъ это только изъ сожаленiя къ бедной молодой девушке, которая съ самаго начала объявила, что она не хочетъ ни о чемъ слышать, кроме совершеннаго помилованiя; ее не могло удовлетворить присужденiе Гьюга къ каторжной работе, которая была хуже смерти.

Прежде, чемъ уехать въ Лондонъ, Сутль написалъ прошенiе, и не трудно было найти желающихъ подписать его. Преступленiе Гьюга ни кемъ не считалось обыкновеннымъ убiйствомъ. Быть можетъ, законъ считалъ его таковымъ, но поведенiе Сайлеса Бовера по отношенiю къ своему старому товарищу и другу было такъ гнусно, что могло вывести изъ себя самаго тихаго человека. Къ тому же, ничего не стоило подписать бумагу, и многiе, которымъ решительно было все равно, повесятъ-ли или нетъ Мольверера, присоединили свой голосъ къ просьбе о помилованiи темъ более, что все дамы были горячими его сторонницами. Доброжелатели Гьюга нашлись и вне Толминстера, копiи съ прошенiя были посланы во все главные города, и поднято было нечто въ роде нацiональнаго движенiя въ его пользу. Газеты отозвались о немъ очень сочувственно; многiе влiятельные люди лично просили за него министра внутреннихъ делъ. Но въ министерстве существуетъ рутина для подобныхъ делъ, и когда, по обыкновенiю, спросили мненiе судьи Кобля, то его неудовлетворительный ответъ перевесилъ тысячи подписей некомпетентныхъ лицъ. Такимъ образомъ, прошенiе было оставлено безъ последствiй, подъ темъ предлогомъ, что законъ долженъ быть исполненъ.

Прошло десять дней после объявленiя приговора, и исполненiе его назначено черезъ неделю, въ понедельникъ. Ретчель Дейсопъ это знала и, когда ея последняя надежда на помилованiе Гьюга исчезла, она решилась самй спасти его. Время слезъ и отчаянiя прошло; обезумевшая отъ любви молодая девушка стала хладнокровно обдумывать средства вырвать несчастнаго изъ рукъ палача силой или хитростью. Она добилась отъ отца торжественнаго обещанiя, что онъ дастъ сколько угодно денегъ на бегство изъ тюрьмы Гьюга, если только это можно было сохранить въ тайне. Основываясь на этомъ, Ретчель принялась за дело.

- Я его спасу во что бы ни стало, сказала она отцу: - замки и засовы для того и созданы, чтобъ ихъ ломать. Черезъ неделю Гьюгъ будетъ свободенъ, или мы оба умремъ!

Толминстерская тюрьма находилась въ получасовомъ разстоянiи отъ дома мистера Дейсопа. Она стояла на границе города, въ уединенномъ месте, вдали отъ жилыхъ строенiй. Женатые сторожа, уходившiе изъ тюрьмы на обедъ и на ночь, должны были пройти около четверти мили до перваго ряда домовъ въ ближайшемъ городскомъ предместье.

Однажды вечеромъ, въ 6 часовъ, тюремные сторожа, возвращаясь домой после дневнаго дежурства, увидели съ изумленiемъ молодую даму въ густомъ вуале, стоявшую подъ фонаремъ у перваго поворота дороги изъ тюрьмы. Они посмотрели на нее, недоумевая, для чего она тутъ стояла, но не могли хорошенько разглядеть ея лица; она же, напротивъ, отлично видела каждаго изъ нихъ при свете фонаря. Девять сторожей прошли мимо нея, группами по двое и по трое, по держась все вместе. Наконецъ, на разстоянiи двухъ или трехъ минутъ, следовалъ за ними десятый сторожъ, очевидно запоздавшiй. Не успелъ онъ поравняться съ Ретчель Дейсопъ, какъ она махнула ему рукою. Она успела заметить, что у него лицо было молодое, доброе.

- Сделаете вы мне одолженiе? спросила она, дрожа всемъ теломъ и подавая сторожу золотую монету.

- Съ большимъ удовольствiемъ, сударыня, отвечалъ онъ, снимая шапку.

- Скажите мне, какъ здоровье мистера Мольверера?

- Онъ переноситъ свою судьбу мужественно, сказалъ сторожъ, смотря пристально на молодую девушку: - обыкновенно джентльмэны не выказываютъ своего волненiя, но онъ ведетъ себя, какъ лордъ. Вы его, вероятно, знаете?

- Да, я - его невеста, произнесла Ретчель: - выслушайте меня: если вы поможете его бегству изъ тюрьмы, то получите тысячу фунтовъ.

- Вамъ этого мало. Хотите две тысячи?

- Я взялъ бы и менее тысячи за спасенiе мистера Мольверера, еслибъ это было возможно, сказалъ сторожъ, не выказывая никакого негодованiя при этомъ открытомъ подкупе: - я буду очень сожалеть, если такого славнаго джентльмена повесятъ; но вы, кажется, не знаете внутренняго устройства тюремъ.

И онъ въ двухъ словахъ объяснилъ внутреннее устройству тюремъ. Два сторожа постоянно, днемъ и ночью, дежурили въ келье арестанта, приговореннаго къ смертной казни, и смотритель приходилъ, отъ времени до времени, убедиться, на местахъ ли они. Такимъ образомъ, надо было подкупить трехъ лицъ, но тутъ деньги не причемъ, потому что ни одинъ сторожъ не согласится рисковать каторжными работами на десять летъ за содействiе побегу убiйцы.

Онъ говорилъ спокойно, сочувственно и, повидимому, былъ бы очень радъ оказать просимую помощь, еслибъ это было возможно. Она это видела, и сердце ея ёкнуло при мысли, что взятая ею на себя задача была неисполнима. Они молча сделали несколько шаговъ по направленiю къ городу. Ночь была холодная, на небе ходили черныя тучи. Ретчель лихорадочно дрожала. Она теперь думала, что ей оставалось одно: подкупить этого сторожа и послать ядъ Гьюгу, а потомъ отравиться и самой. Но отъ этой мысли холодъ пробежалъ по ея спине и въ глазахъ у нея помутилось.

- Мне дурно, промолвила она, схватившись за руку сторожа: - мне надо сесть.

- Войдемте въ кабачекъ въ конце этой улицы, отвечалъ сторожъ, поддерживая ее.

- Нетъ, меня здесь все знаютъ. Вонъ, поведите меня въ ту хижину.

- Нетъ; туда, миссъ, нельзя. Тамъ оспа. Дойдемъ ужь до моего дома; онъ недалеко отсюда.

- Оспа! произнесла Ретчель, и это слово какъ бы осенило ее счастливой мыслью: - оспа прилипчива. Вы боитесь ея?

- Нетъ, я не боюсь, миссъ. Я ухаживалъ за арестантами, у которыхъ была оспа. Но я боюсь за васъ.

- Вы не побоялись бы войти въ этотъ домъ, взять тамъ съ больного какое-нибудь зараженное белье и... отнести мистеру Мольвереру, чтобъ онъ занемогъ. Намъ нельзя терять времени; казнь его должна произойти въ понедельникъ; но ведь они его не убьютъ больного, неправда-ли? Такая болезнь, какъ оспа, проходитъ не ранее несколькихъ недель. И потомъ, когда онъ избегнетъ смерти отъ болезни, они, конечно, не убьютъ его! Нетъ, ведь не убьютъ?

Ретчель схватила сторожа за руку и смотрела ему прямо въ лицо съ самой пламенной мольбой.

- Это странная идея, но, можетъ быть, она удастся, промолвилъ онъ, глубоко тронутый.

- Вы получите, въ случае успеха, тысячу фунтовъ, сказала Ретчель, едва переводя дыханiе.

- Хорошо, я попробую, отвечалъ сторожъ после минутнаго колебанiя: - за тысячу фунтовъ стоитъ похлопотать, и рискъ не великъ.

Въ это время мистеръ Гарди, докторъ Толминстерской тюрьмы, былъ боленъ подагрой и его обязанности исполнялъ его помощникъ, молодой человекъ, летъ тридцати-трехъ, по имени Перси Сиринъ.

Онъ обладалъ недюжинными способностями, прiятными манерами и красивой наружностью, но потерялъ лучшiя двенадцать летъ своей жизни въ безуспешномъ ожиданiи счастливаго момента занять место доктора Гарди. При поступленiи къ нему въ помощники, Перси прямо уговорился насчетъ перехода къ нему всей практики доктора после его удаленiя отъ делъ, но докторъ Гарди не хотелъ ни подать въ отставку, ни умереть, и, что было всего хуже, онъ такъ небрежно относился къ своимъ пацiентамъ, посещая ихъ, лишь когда онъ былъ въ духе и погода хорошая, что большая ихъ часть мало-по-малу его бросила. Такимъ образомъ, Перси Сиринь, тридцати-трехъ летъ отъ рода, былъ помощникомъ доктора, упустившаго хорошую практику, и получалъ только 150 ф. с. въ годъ жалованья. Его будущность темъ более казалась мрачной, что докторъ Гарди съ обычнымъ эгоизмомъ старости никому его не рекомендовалъ. Напротивъ, онъ всегда называлъ Перси "мой мальчишка", что равнялось оффицiальному удостоверенiю въ его неспособности, такъ какъ люди серьёзно больные не любятъ лечиться у мальчишекъ, а по несчастью для него, докторъ Сиринь казался на взглядъ гораздо моложе, чемъ былъ на самомъ деле.

Онъ имелъ долги, что не было удивительно, ибо онъ одевался и жилъ хорошо, разсчитывая въ продолженiи многихъ летъ на перемену своего положенiя, которая все не наступала. Такимъ образомъ, въ то время, когда Гьюгъ Мольвереръ былъ присужденъ къ смертной казни, Перси Сири очень непрiятна, и онъ не разъ, размышляя о судьбе Мольверера, завидовалъ его блестящимъ шансамъ, которыми онъ не умелъ воспользоваться. Еслибъ его, Сириня, любила богатая наследница, то, конечно, никакой Сайлесъ Боверъ ихъ не разлучилъ бы. Онъ увезъ бы молодую девушку на зло ея родителямъ и тайно женился бы на ней; отличаясь романтичными стремленiями, онъ презиралъ Мольверера за то, что последнiй не съумелъ разыграть игру, въ которой все козыри были у него на руке.

- Я не понимаю, что хорошаго находятъ въ немъ миссъ Дейсопъ и публика, говорилъ онъ себе после каждаго посещенiя Мольверера въ его тюремной келье: - это просто гордый, надменный дуракъ. Я не пророню ни слезинки, когда его повесятъ.

Но однажды вечеромъ, посетивъ по обыкновенiю арестанта, онъ засталъ его въ большомъ волненiи. Онъ впервые, со времени своего заточенiя, плакалъ. Голова его горела, пульсъ былъ лихорадочный. Его рвало и на коже показалась сыпь.

- Гм! промолвилъ Перси: - счастье ему продолжаетъ улыбаться. У него оспа, и онъ увернется отъ виселицы.

- Сегодня занемогъ еще арестантъ, сэръ, сказалъ одинъ изъ сторожей, дежурныхъ въ келье Мольверера: - это No 12.

- Онъ помогаетъ сторожамъ этого отделенiя и убираетъ эту келью, не такъ-ли?

- Да, сэръ; вероятно, онъ схватилъ болезнь у Мольверера или Мольвереръ у него, заметилъ сторожъ.

- Удивляюсь, какъ сюда занесли оспу! произнесъ докторъ, пожимая плечами, и, обещавъ прислать лекарство Мольвереру, пошелъ въ арестанту No 12.

Это былъ Джонъ Биртль, сидевшiй въ тюрьме три месяца за недозволенную охоту; онъ велъ себя очень хорошо, и его произвели въ тюремные слуги вместо того, чтобы заставлять щипать паклю или ходить на колесе. Одна изъ его обязанностей заключалась въ уборке кельи приговореннаго къ смерти, и тамъ онъ заразился оспой. Докторъ Сиринь засталъ его на койке въ сильномъ жару: онъ сбросилъ съ себя арестантскую куртку и лежалъ въ одной рубашке съ краснымъ лицомъ и ужасной головной болью. Докторъ тотчасъ увидалъ, что онъ находился въ такомъ же опасномъ положенiи, какъ Мольвереръ, и его прямой обязанностью было изолировать этихъ двухъ больныхъ, чтобы пресечь дальнейшее распространенiе заразы въ тюрьме.

Онъ поспешилъ къ директору и заявилъ, что ихъ необходимо немедленно перевести въ лазаретъ. Конечно, директоръ былъ очень пораженъ этимъ известiемъ. Нервный, боязливый человекъ, очень тяготившiйся лежавшей на немъ ответственностью, онъ такъ испугался появленiю въ тюрьме заразительной болезни, что, не теряя ни секунды, принялъ энергичныя меры. Онъ вызвалъ смотрителя надъ сторожами и приказалъ распорядиться тотчасъ о переводе въ лазаретъ больныхъ арестантовъ. Черезъ несколько минутъ, Гьюгъ Мольвереръ, едва шевеля ногами и опираясь на двухъ сторожей, взобрался по лестнице въ верхнiй этажъ въ лазаретъ, где уже пылалъ огонь въ камине. Вскоре за нимъ принесли туда и Джона Биртля.

Директоръ и докторъ Сиринь сами позаботились, чтобы больные ни въ чемъ не нуждались. Ихъ поместили въ отдельныхъ комнатахъ, которыя были гораздо обширнее обыкновенныхъ келiй; кроме каминовъ, оне еще отличались большими окнами, изъ которыхъ открывался красивый видъ на окрестности. На чисто выбеленныхъ стенахъ висели тексты священнаго писанiя и картины изъ библейской исторiи.

- А кто будетъ ухаживать за этими людьми? спросилъ докторъ у директора, когда Мольверера уложили въ постель.

- Да, конечно, отвечалъ директоръ, совершенно теряясь, какъ обыкновенно съ нимъ случалось въ критическiя минуты: - такъ какъ Мольвереръ боленъ, я думаю, его можетъ караулить и одинъ сторожъ?

- Я не боюсь оспы, сэръ, произнесъ одинъ изъ сторожей, снимая свою фуражку: - если вамъ угодно, я останусь при немъ и буду ночевать въ лазарете.

- Хорошо, Докинсъ, мы очень будемъ вамъ обязаны, сказалъ директоръ, видимо успокоенный: - но помните, что необходимъ строгiй караулъ.

- И не забудьте, что оба больные должны быть тепло накрыты, прибавилъ докторъ: - я приду въ лазаретъ завтра, рано утромъ.

- Хорошо, сэръ, отвечалъ сторожъ, провожая начальство до лестницы.

Такимъ образомъ, Гьюга Мольверера отдали подъ личный надзоръ сторожа Докинса, а сторожъ Докинсъ былъ именно тотъ человекъ, котораго подкупила Ретчель Дейсопъ.

Гьюгъ Мольвереръ занемогъ опаснымъ недугомъ, который могъ стоить ему жизни. Она сделала нечто ужасное, но у нея не было другого средства спасти Гьюга отъ виселицы. Поэтому, она не сожалела о своемъ поступке и не мучилась мыслью о возможныхъ последствiяхъ, но просто ждала съ натянутыми нервами, и сосредоточивъ все свои мысли на страшномъ понедельнике, въ который любимый ею человекъ долженъ былъ, если только онъ здоровъ, умереть позорной смертью.

Докинсъ предупредилъ ее, чтобы она не старалась вступать въ сношенiя съ нимъ или съ кемъ либо другимъ въ тюрьме, такъ какъ иначе могли возбудиться подозренiя. Она должна была терпеливо ждать известiя о результате ея стратагемы чрезъ газеты или какой-либо другой случайный источникъ. Что же касается до него, то, въ случае успешнаго выполненiя взятой на себя задачи, онъ явится самъ за деньгами.

Прошло три дня, и Ретчель не имела никакихъ известiй. Наступила пятница, и оставалось только два дня до страшнаго понедельника. Молодая девушка не могла долее переносить мучительной неизвестности и сказала отцу, что она нездорова, прося послать за докторомъ Гарди. Мистеръ Дейсопъ хотя и не зналъ, что сделала его дочь, но подозревалъ причину, заставившую ее пригласить тюремнаго врача, а не ихъ обыкновеннаго доктора. И такъ, послали за докторомъ Гарди; но, какъ намъ известно, докторъ Гарди былъ боленъ, и потому Перси Сиринь прiехалъ въ Эльмъ-Гренджъ въ кабрiолете, отправленномъ въ Толминстеръ.

Былъ холодный, дождливый вечеръ, и молодой докторъ промокъ. Но онъ былъ въ очень веселомъ настроенiи духа, полагая, что наконецъ-то судьба ему улыбнулась. Это приглашенiе въ домъ мистера Дейсопа казалось ему поворотной эпохой въ его жизни, началомъ новой, счастливой эры. Онъ не сомневался, что Дейсопы, по крайней мере, Ретчель, хотели его разспросить о Гьюге Мольверере, и догадывался, какое удовольствiе доставитъ та весть, которую онъ могъ сообщить. На этомъ камне онъ построилъ целый фантастичный замокъ, потому что люди, ничего не имеющiе и очень самолюбивые - чрезвычайные мечтатели.

Прибывъ въ Эльмъ-Гренджъ, докторъ Сиринь, по указанiю дворецкаго, прошелъ прямо въ гостинную, где Ретчель сидела одна передъ каминомъ, грея свои холодныя руки. Онъ видалъ ее прежде раза два или три издали, но не узналъ бы ея въ этой бледной молодой девушке, съ большими смутно блуждавшими глазами. Увидевъ доктора, она устремила на него такой пристальный взоръ, что онъ опустилъ голову. Она была очень хороша. Ея черные, роскошные волосы падали въ безпорядке на плечи; глаза были глубокiе; ротъ удивительно изваянъ. Она была одета вся въ черномъ, какъ вдова. Действительно, она была девственною вдовою.

- Докторъ, начала она дрожащимъ голосомъ: - я нездорова... у меня голова...

- Сядьте, миссъ Дейсопъ, произнесъ Перси Сиринь, взявъ ея руку и слушая пульсъ: - у васъ лихорадочное состоянiе. Вы столько перенесли въ последнее время! Я все знаю.

- Каковъ онъ? спросила поспешно Ретчель и закрыла лицо платкомъ, который стала грызть въ мучительной агонiи.

- Вы говорите о мистере Мольверере? Успокойтесь; онъ, по крайней мере, избегнетъ судьбы, которая его такъ устрашала.

- А! произнесла Ретчель съ тяжелымъ вздохомъ и опустилась въ изнеможенiи въ кресло.

- Да, онъ боленъ, продолжалъ докторъ: - онъ слегъ во вторникъ и теперь находится въ лазарете. Вчера писали министру внутреннихъ делъ, и...

- И казнь отложена? воскликнула Ретчель, неожиданно вскакивая.

- Успокойтесь. Сегодня полученъ ответъ, съ разрешенiемъ отложить казнь. Иначе и быть не могло; а со временемъ, конечно, смертную казнь заменятъ другимъ наказанiемъ.

- Слава Богу! воскликнула Ретчель, бросаясь на колени, и зарыдала истерически.

Докторъ стоялъ безпомощно подле нея и въ глубине своего сердца ненавиделъ Мольверера за то, что тотъ съумелъ внушить подобную любовь.

- Миссъ Дейсопъ, сказалъ онъ, наконецъ, поднимая съ пола молодую девушку: - успокойтесь; вы теперь избавлены отъ большой тревоги и должны подумать о своихъ родителяхъ. Мистеръ Мольвереръ навсегда избегнулъ позорной смерти...

- Да, онъ можетъ умереть, отвечалъ холодно докторъ: - онъ опасно боленъ, и подобная смерть была бы для него спасенiемъ.

Ретчель вздрогнула всемъ теломъ, и губы у нея похолодели. Она думала о томъ, что Гьюгъ въ эту минуту умиралъ по ея милости, и въ голове ея происходилъ такой водоворотъ мыслей, что она не слышала словъ доктора. Онъ же ей разсказалъ, что, вместе съ Мольвереромъ, заболелъ другой арестантъ, который одинаково могъ умереть. Онъ даже намекнулъ на возможность эпидемiи въ тюрьме; но какое было дело Ретчель до всего этого? Ей даже не приходило въ голову, что болезнь Гьюга можетъ повести за собою смерть несколькихъ другихъ людей; впрочемъ, еслибы она объ этомъ и подумала, то жертва тысячи жизней за сохраненiе одного дорогого ей человека не показалась бы ей чрезмерной. Она хотела говорить только о Гьюге, объ одномъ Гьюге. Она до того была поглощена своими мыслями, что едва не открыла доктору заговоръ, составленный ею вместе съ сторожемъ Докинсомъ, но, по счастью, во-время удержалась. Это обстоятельство ее немного отрезвило, и она решилась переманить на свою сторону этого прiятнаго на взглядъ молодого доктора.

- Разскажите мне, пожалуйста, все подробности о болезни мистера Мольверера, сказала она нежнымъ, вкрадчивымъ голосомъ и смотря на него съ трогательной мольбой: - скажите мне, кто за нимъ ухаживаетъ и не нужно-ли ему чего-нибудь? О! вы его спасете? да? вы мне обещаете?

- Я, конечно, сделаю все, что могу, миссъ Дейсопъ, отвечалъ докторъ: - но хорошо-ли будетъ, если онъ выздоровеетъ? Ведь ему тогда грозитъ пожизненная каторжная работа.

- Все равно; вы его только спасите, воскликнула Ретчель, снова болезненно вздрагивая: - когда онъ выздоровеетъ, мы выхлопочемъ ему помилованiе. О, никто не будетъ такъ жестокъ, чтобы засадить его въ тюрьму на всю жизнь. И... постарайтесь, чтобы болезнь его не изувечила. Ухаживайте за нимъ самымъ нежнымъ образомъ, ради меня.

- Я сделаю все, что могу, повторилъ Перси съ искреннимъ чувствомъ.

- Благодарствуйте, докторъ, отвечала молодая девушка съ обворожительной улыбкой: - и вы будете посещать меня каждый день, если можете, и по два раза. Я нуждаюсь сама въ докторе, и ваши посещенiя будутъ для меня лучшимъ утешенiемъ.

Перси не заставилъ себя много просить и обещалъ прiезжать каждый день. Потомъ онъ разсказалъ подробно устройство тюремнаго лазарета и написалъ рецептъ для своей новой пацiентки. Прощаясь съ нею, онъ почувствовалъ съ удовольствiемъ, что Ретчель нежно пожала ему руку. Онъ вернулся въ Толминстеръ совершенно счастливый, утешая себя мыслью, что онъ произвелъ впечатленiе на миссъ Дейсопъ. Но это впечатленiе было далеко не такое, какого онъ ожидалъ. Ретчель съ женскимъ инстинктомъ ясно видела, что онъ будетъ въ ея рукахъ мягокъ, какъ воскъ.

Слухъ, что Гьюгъ Мольвереръ опасно заболелъ, быстро распространился и подготовилъ умы къ последующему известiю объ отсрочке его казни. Министръ внутреннихъ делъ - не такой жестокiй человекъ, чтобы повесить человека, который не сознавалъ бы того, что съ нимъ делаютъ. Въ старину, арестанта прежде вылечили бы, а потомъ повесили, но наши нравы стали мягче, и отсрочка казни въ подобныхъ случаяхъ всегда бываетъ прологомъ къ ея отмене. Быть можетъ, власти были рады исполнить просьбу многочисленныхъ лицъ, ходатайствовавшихъ въ пользу Мольверера, не выказывая при этомъ излишней слабости. Во всякомъ случае, никто не подозревалъ, чтобы его болезнь была плодомъ ухищренiй его друзей. Въ наше практическое время люди предугадываютъ только то, что вероятно, и эта обстоятельство служитъ объясненiемъ многихъ невероятныхъ явленiй, по милости которыхъ действительность - часто страннее вымысла.

Далее всехъ отъ мысли о настоящей причине случившагося былъ докторъ Сиринь. Бродяги, грязные, въ лохмотьяхъ, постоянно заносятъ въ тюрьмы различныя болезни, и его главной заботой въ первое время было старательно обкуривать уксусомъ все отделенiя тюрьмы, чтобы помешать распространенiю заразы. Действительно, более никто не занемогъ; Гьюгъ Мольвереръ и Джонъ Биртль остались единственными обитателями лазарета, и Докинсъ одинъ ухаживалъ за ними во время отсутствiя доктора.

Докинсъ былъ человекъ летъ тридцати пяти, совершенно рыжiй. Онъ прослужилъ въ армiи двенадцать летъ и былъ уже два года тюремнымъ сторожемъ. Онъ былъ женатъ и имелъ двухъ детей. Онъ былъ вообще честный человекъ, ни за что не укралъ-бы даже въ крайности, и если поддался соблазнительному подкупу Ретчель Дейсопъ, то лишь потому, что не каждый день выпадаетъ тюремному сторожу случай заработать тысячу фунтовъ стерлинговъ. Однако, согласившись спасти отъ виселицы одного джентльмена, онъ никакъ не подозревалъ, что другой арестантъ можетъ поплатиться за это жизнью. Такимъ образомъ, когда занемогъ Джонъ Биртль, то совесть заговорила въ сердце Докинса, и онъ решилъ выдать ему, после его выздоровленiя, известную сумму денегъ. Эта сумма изменялась отъ пяти до десяти фунтовъ, соразмерно тому, лучше или хуже становилось бедняку.

Когда Джону Биртлю становилось очень дурно, то Докинсъ назначалъ цифру вознагражденiя въ десять фунтовъ; когда происходила перемена къ лучшему, то Докинсъ считалъ, что довольно и пяти фунтовъ, такъ какъ не следовало поощрять всякихъ воровъ и мошенниковъ. Наконецъ, въ одно прекрасное утро, Биртлю такъ значительно стало лучше, что Докинсъ сказалъ себе: "будетъ ему несколько золотыхъ". Но къ вечеру въ тотъ же день произошелъ у больного кризисъ, и онъ быстро сталъ умирать.

Прибывъ въ лазаретъ въ шесть часовъ, докторъ Сиринь засталъ Докинса, стоящаго въ отчаянiи подле кровати умирающаго.

- А какъ сегодня другой? спросилъ докторъ у сторожа, не обращая вниманiя на то, что тотъ говорилъ насчетъ Джона Биртля.

Вообще, въ последнiе два или три дня, Перси Сиринь былъ очень задумчивъ и разсеянъ.

- Кажется, лучше, отвечалъ Докинсъ: - онъ еще не пришелъ въ себя, но бредъ уменьшается. А этотъ умретъ, сэръ, какъ вы думаете?

- Нетъ, отвечалъ докторъ коротко: - директоръ былъ сегодня?

- Хорошо, если онъ придетъ сегодня вечеромъ, то скажите ему... нетъ, лучше ничего не говорите. Я самъ пошлю ему свой рапортъ. Я возвращусь къ девяти часамъ.

Въ эту минуту Джонъ Биртль повернулся и промолвилъ въ бреду какiя-то несвязныя слова.

- О, докторъ! воскликнулъ Докинсъ, чувствуя тяжелые укоры совести: - жаль будетъ, если этотъ беднякъ умретъ, а тотъ человекъ, которому теперь жизнь не въ утешенiе...

- Когда срокъ тюремному заключенiю Биртля? спросилъ докторъ.

- После завтра, сэръ.

- Накройте его потеплее, сказалъ Перси Сиринь и удалился изъ лазарета, не сказавъ более ни слова.

Проходя черезъ корридоры тюрьмы, онъ услыхалъ звонокъ въ ужину. Жестяныя ведра съ кашей поднимались изъ кухни на особой машине; навстречу ему попадались длинные ряды арестантовъ въ маскахъ, возвращавшихся съ работы. Всюду слышался шумъ, и въ отверстiе двери каждой кельи просовывалась коричневая кружка, которую наполняли кашей, составлявшей весь ужинъ арестантовъ. Везде блестели газъ, чисто натертые полы, блестящiя медныя принадлежности. После раздачи каши тюрьма погрузилась въ могильную тишину.

Докторъ Сиринь направился въ свою докторскую комнату, где на стенахъ были многочисленныя полки съ лекарствами и белыми ступками, въ которыхъ онъ каталъ всегда пилюли. На письменномъ столе лежала груда печатныхъ бланокъ, на одной изъ которыхъ онъ долженъ былъ ежедневно подавать отчетъ о положенiи больныхъ. Смотритель надъ сторожами выставлялъ всегда имена больныхъ, а докторъ писалъ свои замечанiя противъ каждаго изъ именъ.

Перси Сиринь взялъ одной рукою дневной листокъ, а другой - перо. Онъ два раза обмакнулъ перо въ чернила и хотелъ что-то написать, но такъ ничего и не написалъ.

- Нечего съ этимъ торопиться, промолвилъ онъ: - я прежде ее повидаю.

Онъ подразумевалъ Ретчель Дейсопъ. Прошло пять дней со времени его перваго посещенiя молодой девушки, и онъ виделся съ нею каждый день, а иногда и по два раза въ день. При каждомъ свиданiи она спрашивала о положенiи Гьюга Мольверера, и онъ самъ, мало-по-малу, сталъ интересоваться этимъ пацiентомъ, потому что она слушала съ пламеннымъ вниманiемъ его разсказы о больномъ. Любовь Ретчель къ Мольвереру выходила изъ ряда обыкновенныхъ привязанностей, и Сиринь, влюбившись въ нее по уши, былъ совершенно слепъ. Онъ не замечалъ, что молодая девушка обманывала его, нежно пожимая ему руку, называя своимъ другомъ и благодаря за всю его доброту къ ней и къ бедному арестанту. Онъ воображалъ, что уже занялъ место Мольверера въ сердце Ретчель, и объяснялъ ея желанiе видеть несчастнаго человека здоровымъ естественнымъ чувствомъ гордой молодой девушки, которая не могла помириться съ мыслью, чтобъ человекъ, сделавшiй преступленiе по ея милости, поплатился бы за это жизнью или пожизненнымъ заключенiемъ. Но отчего, выходя теперь изъ тюрьмы, онъ казался столь мрачнымъ? Отчего его брови такъ насуплены, словно онъ обдумывалъ какой нибудь ужасный поступокъ?

Онъ, какъ всегда, зашелъ домой, чтобъ переодеться, изъ боязни занести заразу въ Эльмъ-Гренджъ, и потомъ поспешилъ въ гостинницу "Корона", у двери которой его ожидалъ кабрiолетъ, присланный мистеромъ Дейсопомъ. Былъ уже восьмой часъ, когда онъ прибылъ въ Эльмъ-Гренджъ, и, по обыкновенiю, засталъ въ гостинной одну Ретчель, которая, при известiи объ его прiезде, вышла изъ столовой, где остались за обеденнымъ столомъ ея отецъ и мать.

- Какiя новости? спросила она, протягивая руку и видя по лицу доктора, что онъ привезъ какiя-то известiя.

- Мольвереръ вне опасности, отвечалъ Перси Сиринь, не выпуская ручки Ретчель изъ своей дрожащей руки: - теперь скажите мне, миссъ Дейсопъ, вы непременно хотите, чтобъ этотъ человекъ вышелъ изъ тюрьмы?

- Да, произнесла она тихо и покраснела, но не вырвала своей руки.

- Почему вы этого хотите?

Мольвереръ... когда-то меня любилъ... и я не могла бы вынести всю жизнь пытки...

- Я такъ и думалъ, воскликнулъ Перси, перебивая ее, и, схвативъ уже ея обе руки, прибавилъ тихо, почти ей на ухо, какъ говорятъ влюбленные: - хорошо, миссъ Дейеопъ, я его освобожу; я рискну своей репутацiей, свободой, чтобы вы не мучились всю жизнь мыслью, что изъ-за васъ этотъ человекъ попалъ на каторгу. Черезъ неделю онъ будетъ на свободе, вне тюремныхъ стенъ, и я дамъ ему прiютъ въ моемъ доме, пока онъ не найдетъ себе безопаснаго пути за-границу. Мы его пошлемъ въ Америку, не правда-ли? и, когда онъ будетъ далеко отсюда и вне всякой опасности попасть въ руки правосудiя, вы легко вздохнете.

- Да, сделайте это, и я вамъ вечно буду благодарна, промолвила Ретчель, не сопротивляясь доктору, который привлекъ ее къ себе.

- А могу я просить награды, Ретчель? шепнулъ онъ и поцеловалъ ее.

Она не отскочила, но, еслибъ онъ увидалъ ея лицо, когда она въ ту-же минуту отвернулась въ смущенiи, то пришелъ бы въ тупикъ отъ болезненнаго, страждущаго выраженiя ея прелестныхъ чертъ. Любая собака на улице была для нея дороже этого человека, и она позволяла ему целовать себя только ради спасенiя Гьюга.

- Вы его спасете? Да? воскликнула она черезъ минуту, повертываясь снова къ нему: - скажите мне какъ?

- Теперь не время говорить, милая Ретчель. Каждая минута дорога. Мне надо еще уговорить сторожа помочь мне.

- Докинса? о! это не трудно. Я его подкупила. Теперь можно въ этомъ сознаться. Приказывайте ему смело все, что хотите, и онъ исполнитъ.

- Неужели? Зачемъ-же вы его подкупили? спросилъ съ удивлешемъ докторъ, который былъ очень далекъ отъ разгадки таинственной услуги, оказанной Докинсомъ.

- Я вамъ скажу другой разъ, отвечала съ принужденной улыбкой Ретчель: - когда мы увидимся? Прiезжайте поскорее.

- Завтра, сказалъ Перси и хотелъ снова ее поцеловать, но она застенчиво отвернулась.

Несмотря на это, возвращаясь въ Толминстеръ, онъ чувствовалъ себя самымъ счастливымъ докторомъ во всей Англiи. Онъ былъ теперь вполне убежденъ, что судьба ему улыбнулась.

На тюремныхъ часахъ пробило половина девятаго. Докинсъ стоялъ одинъ у кровати Джона Биртля. Онъ былъ очень бледенъ. Прежде онъ никогда не боялся смерти и на поле сраженiя, не дрогнувъ, смотрелъ, какъ кругомъ его смерть косила тысячи жертвъ. Но теперь онъ не смелъ ни сказать слова, ни дотронуться до неподвижно лежавшаго на постели Джона Биртля. Онъ молча стоялъ, держа въ рукахъ свечу, и дрожалъ всемъ теломъ.

Вдругъ скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ докторъ. Онъ подошелъ къ кровати и такъ странно посмотрелъ на Докинса, что у того подкосились ноги. Ему стало страшно при мысли, что, можетъ быть, его тайна узнана и ему придется искупить на виселице попытку спасти убiйцу. Любимые образы жены и детей мелькнули передъ нимъ.

- Докинсъ, онъ умеръ, сказалъ докторъ.

- Да, сэръ.

- Выслушайте меня; миссъ Дейсопъ сказала мне, что я могу разсчитывать на васъ. Вы должны мне помочь перенести этотъ трупъ на постель Мольверера, а того - сюда. Они такъ обезображены оспой, что ихъ невозможно узнать. Биртля похоронятъ подъ именемъ Мольверера, а Мольвереръ черезъ несколько дней выйдетъ изъ тюрьмы подъ именемъ Джона Биртля. Никому отъ этого не будетъ ни теплее, ни холоднее.

- О! Боже мой, какъ я радъ, что кто нибудь разделяетъ со мною эту страшную тайну! воскликнулъ Докинсъ: - а мне становилось уже невыносимымъ это бремя. Я исполню все ваши приказанiя, но если будетъ опасность, вы меня защитите.

Онъ, действительно, сталъ теперь совершенно другимъ человекомъ и весело смотрелъ на доктора. Они оба сняли сюртуки и быстро заменили живого мертвецомъ и обратно мертвеца живымъ. Джонъ Биртль былъ, действительно, мертвецъ и не пошевелился, а Гьюгъ Мольвереръ спалъ, что означало въ его болезни перемену къ лучшему.

Спустя четверть часа, докторъ отметилъ въ своей рапортичке противъ имени Мольверера - умеръ, а противъ Джона Биртля - "перемена въ лучшему".

Какъ мы уже сказали, директоръ толминстерской тюрьмы, капитанъ Бизеръ, былъ очень боязливый человекъ, угнетаемый бременемъ лежавшей на немъ ответственности. Онъ постоянно жаловался на судьбу, что такъ часто неожиданныя обстоятельства нарушаютъ установленную рутину жизни. Сегодня никогда не походило на вчера, и нельзя было разсчитывать, чтобы обеденный звонокъ въ тюрьме раздавался каждый день въ одно, положенное время, такъ какъ новые арестанты могли явиться именно въ ту минуту, какъ изъ кухни отпускали порцiи, и перевернуть все вверхъ дномъ. Подобные непрiятные случаи бывали часто.

а не былъ повешенъ, какъ было решено. Родственники потребовали его тело, и директору пришлось разрешить важный вопросъ: находится ли арестантъ, приговоренный къ смерти, но умершiй отъ болезни, въ томъ же положенiи, какъ повешенный, который, по приговору суда, долженъ быть похороненъ въ пределахъ тюрьмы? Эта задача была для него положительно неразрешимой, и онъ телеграфировалъ министру внутреннихъ делъ, который заставилъ его ждать ответа два дня. Между темъ, после оффицiальнаго осмотра тела, согласно закону, родственники Мольверера прислали три гроба - два деревянные и одинъ свинцовый; но едва они прибыли въ тюрьму, какъ получился приказъ министра поступить съ теломъ Мольверера согласно определенiю суда, такъ какъ смертная казнь была только отсрочена, а не отменена. Крайне смущенный директоръ старался утешить родственниковъ заверенiемъ, что приготовленные три гроба будутъ употреблены въ дело, но тутъ его мненiе сталъ энергично оспаривать докторъ Сиринь, по словамъ котораго следовало, согласно обычаю, хоронить убiйцъ въ негашеной извести. Никогда молодой врачъ не выказывалъ себя такимъ строгимъ исполнителемъ тюремныхъ правилъ, и его странное поведенiе привело въ ярость тюремнаго комиссара, который намеревался поставить на счетъ негашенной извести сумму въ двадцать шиллинговъ и, не расходуя матерiала, положить деньги себе въ карманъ. Система побочныхъ доходовъ царитъ въ тюрьмахъ такъ же, какъ и въ другихъ общественныхъ учрежденiяхъ, и комиссары терпеть не могутъ, когда доктора или пасторы вмешиваются не въ свое дело.

Но докторъ Сиринь былъ правъ; и въ одинъ холодный, дождливый вечеръ тело фиктивнаго Гьюга Мольверера вынесли изъ лазарета и предали земле въ углу тюремнаго двора. Шесть другихъ убiйцъ покоились уже тутъ, и ихъ могилы были обозначены белыми досками, вделанными въ кирпичную стену, съ надписями, которыя оглашали только первыя буквы имени и фамилiи каждаго, а также число и годъ ихъ казни. Пасторъ въ полномъ облаченiи прочелъ отходную. Обыкновенно, при погребенiи убiйцъ этого не делается, такъ какъ часть отходной читается, когда преступника ведутъ на виселицу; но этотъ случай былъ совершенно исключительный.

Пока пасторъ поспешно читалъ молитвы при мерцающемъ свете фонаря, который держалъ одинъ изъ сторожей, другiе двое бросали негашеную известь на тело беднаго Джона Биртля. Докторъ стоялъ подле и смотрелъ, чтобы все было исполнено по правиламъ. Тутъ же находился и комиссаръ чернее ночи; онъ никакъ не могъ помириться съ мыслью, что пропало даромъ столько драгоценнаго матерьяла. Наконецъ, пасторъ умолкъ, сторожа засыпали могилу землею, и докторъ Сиринь удалился. Хоть одно тяжелое бремя свалилось съ его плечъ.

Вообще, онъ находился теперь въ ужасно тревожномъ положенiи. Настоящiй Гьюгъ Мольвереръ не давалъ ему ни минуты покоя. Бредъ у него прошелъ, но онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы перенести какое бы то ни было движенiе, а удалить его изъ тюрьмы было необходимо для безопасности его самого, доктора, и сторожа Докинса. Докторъ Гарди поправлялся и могъ во всякое время явиться въ тюрьму для исполненiя своихъ обязанностей и обличить подмену одного арестанта другимъ. Съ другой стороны, еслибы Мольверера тронули съ места преждевременно, то онъ могъ умереть, и что сказала бы тогда Ретчель Дейсопъ?

Докторъ Сиринь еще не сказалъ больному о томъ, что съ нимъ сделали. Онъ решился теперь поведать ему эту тайну, надеясь, что известiе о его спасенiи придастъ ему силы, чтобы разыграть свою роль въ предстоявшей маленькой комедiи. Поэтому, онъ пошелъ прямо въ лазаретъ, где засталъ Докинса, убиравшаго комнату, въ которой стояло тело Биртля.

- Мольвереръ не спитъ? спросилъ онъ.

- Нетъ, и очень мечется, отвечалъ сторожъ: - онъ спрашивалъ, когда вы придете. Кажется, съ памятью вернулось къ нему и сознанiе роковой участи.

- Капитанъ Кизеръ, сказалъ онъ: - срокъ заключенiя Джона Биртля истекъ, и онъ желаетъ завтра выйти изъ тюрьмы.

- Боже мой! воскликнулъ директоръ, приведенный въ смущенiе этой новой диллемой: - разве онъ достаточно для этого здоровъ?

- Да, онъ чувствуетъ себя достаточно сильнымъ, и я полагаю, что, если его тепло закутать, то онъ можетъ безопасно выйти на воздухъ.

- Но куда онъ пойдетъ? Онъ нищiй.

- Къ несчастью, произнесъ капитанъ Кизеръ, мигая, что всегда случалось съ нимъ при сообщенiи непрiятнаго известiя: - полицiя просила меня задержать Джона Биртля.

- Что? воскликнулъ докторъ дрожащимъ голосомъ.

- Полицiя просила уведомить ее, когда Биртль будетъ выходить изъ тюрьмы, потому что его подозреваютъ въ участiи еще въ другомъ деле незаконной охоты.

Въ глазахъ Перси Сириня потемнело, и директорская комната, съ весело пылавшимъ огнемъ въ камине и колодками на стенахъ, закружилась передъ нимъ. Онъ походилъ теперь на человека, который стоитъ на льду и слышитъ вдругъ ужасный трескъ подъ ногами. Онъ погибъ, и не было ни малейшей надежды на спасенiе. Прямо противъ него, на шкапу, стоялъ рядъ масокъ, снятыхъ съ повешенныхъ убiйцъ. Оне смотрели на Перси съ выкатившимися глазами и судорожно искривленными губами. Взглядъ его остановился на этихъ страшныхъ маскахъ, и онъ схватился за стулъ, чтобы не упасть.

охоте не очень тяжелое.

- Новый арестъ убьетъ беднаго Биртля, произнесъ докторъ, чувствуя, что ему необходимо сказать нечто: - онъ такъ жаждетъ поскорее очутиться среди своихъ друзей.

- Очень, очень сожалею, повторилъ директоръ, нервно качая головой: - вы, можетъ быть, нашли бы возможнымъ обратиться въ полицiю съ просьбой, чтобы обвинители отказались отъ привлеченiя Биртля въ ответственности; но это не входитъ въ кругъ моихъ обязанностей.

- Послушайте, капитанъ Кизеръ, воскликнулъ докторъ, доведенный до отчаянiя: - вы ведь не получили приказа объ аресте Джона Биртля. Никакой законъ не обязываетъ васъ задержать этого человека по минованiи срока его заключенiя. Онъ имеетъ полное право выйти изъ тюрьмы. Полицiя сама виновата, что не распорядилась арестовать его въ день срока.

уговорить обвинителей прекратить преследованiе.

- Ничего подобнаго никогда не делалось въ этой тюрьме, произнесъ директоръ, ломая себе голову, чтобы припомнить хоть одинъ случай, когда административная рутина преклонилась передъ пользою арестанта.

Однако, онъ не могъ не согласиться, что по закону молодой докторъ былъ правъ.

- Я только могу высказать свое мненiе, какъ докторъ, сказалъ Перси Сиринь, пользуясь впечатленiемъ, которое произвели его слова на директора: - и я долженъ васъ предупредить, что мой пацiентъ можетъ умереть, если вы немедленно не выпустите его на свободу.

Сказавъ это, онъ поспешно вышелъ изъ комнаты и побежалъ въ лазаретъ, решившись немедленно одеть Мольверера и свести его внизъ. Это было последнее средство для спасенiя Мольверера, себя и Докинса. Но директоръ отгадалъ его намеренiе и, боясь взять на себя такую серьёзную ответственность, написалъ два слова начальнику полицiи въ Толминстере. Запечатавъ это письмо, онъ вышелъ въ корридоръ, чтобы послать кого-нибудь въ полицiю. Но все дневные сторожа сменились съ дежурства, а ночныхъ было всего три, за исключенiемъ Докинса, находившагося въ лазарете. Случайно Докинсъ попался ему на встречу. Онъ шелъ съ совкомъ за углемъ. Директоръ остановилъ его.

- Хорошо, сэръ, я только пойду наверхъ и надену сапоги, отвечалъ Докинсъ, который былъ въ туфляхъ, какъ и следовало по правиламъ для ночного дежурства.

- Нетъ, ступайте прямо. Теперь сухо, вы можете и не надевать сапогъ.

Докинсъ не видалъ доктора после его свиданiя съ директоромъ и нимало не подозревалъ, что письмо капитана Кизера касалось Мольверера. Поэтому, онъ повиновался приказанiю своего начальника.

Спустя несколько минутъ, въ лазарете раздался звонокъ, и дежурный сторожъ, поспешивъ туда, увиделъ Джона Биртля за ногахъ. Докторъ кое-какъ его оделъ и вывелъ на лестницу. Лицо его было такъ завернуто въ шерстяномъ платке, что невозможно было разсмотреть его чертъ, которыя, впрочемъ, были до того изуродованы оспой, что никто не могъ узнать въ немъ молодого, красиваго джентльмэна.

Сторожъ повиновался. Съ большимъ трудомъ Мольвереръ спустился по лестнице; онъ едва передвигалъ ноги и всей своей тяжестью опирался на доктора и сторожа. Но, несмотря на слабость, онъ былъ въ полной памяти и, чувствуя всю важность этой критической минуты, напрягалъ все свои силы. Наконецъ, онъ достигъ кое-какъ директорской комнаты и глухо промолвилъ по наущенiю доктора:

- Я требую, сэръ... чтобъ... меня выпустили на свободу.

- Хорошо, отвечалъ директоръ, смотря съ сожаленiемъ на несчастнаго, который дрожалъ всемъ теломъ и скорее виселъ на шее поддерживавшихъ его людей, чемъ стоялъ на полу: - вы имеете право получить три шиллинга за вашу работу въ тюрьме, и вотъ деньги, которыя были у васъ въ кармане при вашемъ поступленiи сюда. Подпишите квитанцiю.

- Возьмите перо и пишите свое имя, сказалъ докторъ, подводя Мольверера къ столу: - ну, теперь все кончено.

- Чья эта одежда? спросилъ онъ: - конечно, онъ пришелъ сюда не въ этой одежде.

- Нетъ, это одежда Мольверера; я наделъ на него что мне попалось подъ руку, произнесъ докторъ съ нетерпенiемъ: - онъ не можетъ же выйти отсюда въ арестантскомъ костюме.

- Но я не могу отдать ему одежды Мольверера. Его родственники могутъ ее потребовать, и мне придется отвечать.

- Я вамъ пришлю эту одежду обратно, сказалъ докторъ.

Онъ сказалъ это только, чтобы выиграть время, зная очень хорошо, что частная одежда арестантовъ находится у особаго сторожа, котораго ночью не было въ тюрьме. Всегда выпускали арестантовъ изъ тюрьмы въ 8 часовъ утра, и, конечно, ночью кладовая была заперта. Поэтому, онъ оставался въ корридорахъ минутъ съ десять и потомъ вернулся, очень недовольный въ глубине своей совести, что ему пришлось прибегнуть къ обману. Въ комнате теперь уже не находилось доктора Сириня; онъ ушелъ въ городъ за кэбомъ и приказалъ, чтобы Мольверера переодели, если найдется его платье, и потомъ свели бы въ комнату привратника, где держали бы у огня. Между темъ, Мольвереръ едва держался на ногахъ, и поддерживавшiй его сторожъ выразилъ капитану Бизеру, что безчеловечно было выпускать человека въ такомъ положенiи.

Действительно, докторъ Сиринь побежалъ за кэбомъ въ городъ на станцiю железной дороги; хотя она отстояла на милю отъ тюрьмы, но онъ поспешилъ ближайшей дорогой черезъ ноля и достигъ станцiи въ десять минутъ. Еще прошло десять минутъ, и онъ уже былъ съ кэбомъ у воротъ тюрьмы. Не зная, что директоръ уведомилъ полицiю, онъ считалъ дело счастливо оконченнымъ и намеревался тотчасъ перевезти Мольверера къ себе на квартиру, а на следующiй день переправить его въ какому-нибудь знакомому фермеру, у котораго онъ могъ бы скрываться до совершеннаго выздоровленiя.

Войдя въ комнату привратника, Перси Сиринь остановился въ оцепененiи. Ужасное зрелище представилось его глазамъ. Мольвереръ упалъ въ обморокъ и лежалъ неподвижно на полу, окруженный директоромъ, двумя сторожами и несколькими полицейскими. Немного поодаль стоялъ Докинсъ, бледный, какъ полотно, и скрежеща зубами.

- Намъ очень непрiятно, сэръ, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, обращаясь въ доктору: - но мы обязаны арестовать этого человека.

- Въ городскую больницу. Онъ не въ состоянiи отправиться въ полицiю.

- Конечно, заметилъ съ горечью докторъ.

Онъ только теперь заметилъ, что несчастный былъ совершенно раздетъ и его нижнее платье было мокрое. Дело въ томъ, что когда Мольвереръ упалъ въ обморокъ, полицейскiе раздели его, окатили холодной водой и вынесли на воздухъ, полагая, что это - лучшее средство привести его въ чувство. Докторъ хотелъ накинуться на нихъ за подобное безумiе, но слова замерли на его устахъ. Не было-ли теперь всего лучше и для него, и для самого Мольверера, чтобы онъ поскорее умеръ?

- Этотъ человекъ умретъ завтра; но вы правы, ему лучше умереть въ больнице, чемъ здесь, произнесъ онъ мрачно, насупивъ брови.

Гьюгъ Мольвереръ умеръ въ ту же ночь; второй арестъ и простуда доконали его.

На следующее утро, Перси Сиринь долженъ былъ сообщить Ретчель Дейсопъ эту мрачную весть. Треволненiя прошлой ночи оставили неизгладимый следъ на его лице. Онъ виделъ свою гибель лицомъ къ лицу, и подобное зрелище не скоро забывается. Поэтому, отправляясь въ Эльмъ-Гренджъ, онъ утешалъ себя мыслью, что вполне заслужилъ награду изъ прелестныхъ ручекъ Ретчель. Онъ такъ ей прямо и сообщилъ о неуспехе всехъ его усилiй и неожиданной смерти Гьюга. Въ эту минуту онъ думалъ только о себе. Онъ слишкомъ много выстрадалъ изъ-за этого убiйцы, обманувшаго виселицу. Онъ нуждался теперь въ нежномъ уверенiи со стороны Ретчель, что она его любитъ, и жаждалъ забыть совершенно объ отвратительной тюрьме среди своего блаженства. Ретчель онъ показался пьянымъ.

Она стояла передъ нимъ бледная и неподвижная, какъ статуя.

- Такъ онъ умеръ? промолвила она, наконецъ: - и я его убила. Сказали вы ему, докторъ, что я устроила его спасенiе?

- Такъ онъ умеръ, не зная, что я его любила до конца?

- Я ни за что не сказалъ бы ему этого. Что съ вами, Ретчель?

- Я его любила всемъ сердцемъ, произнесла молодая девушка медленно, какъ бы находя удовольствiе въ страданiяхъ человека, который не съумелъ оказать ей услугу: - еслибы онъ остался въ живыхъ, то я вышла бы за него замужъ и мы уехали бы въ Америку. Благодарю васъ, докторъ, за ваши хлопоты; но прошу васъ, не прiезжайте более въ Эльмъ-Гренджъ: я не могу васъ видеть.

- Ретчель, разве вы мне это обещали? Разве это - моя награда? воскликнулъ Перси, вне себя отъ изумленiя и отчаянiя.

передайте сторожу его долю и поблагодарите его отъ меня. Онъ, по крайней мере, спасъ Гьюга отъ виселицы.

бросить деньги на столъ, но онъ былъ по уши въ долгахъ и не могъ позволить себе роскоши быть гордымъ. Онъ скомкалъ банковые билеты и сунулъ ихъ въ карманъ. Многiе люди не лучше его умеютъ глотать позолоченныя пилюли.

- Впрочемъ, утешалъ онъ себя по дороге въ Толминстеръ: - я никогда не былъ бы счастливъ съ этой девчонкой. Она меня постоянно мучила бы своей надменной гордостью.

Никто никогда не подозревалъ, что Гьюгъ Мольвереръ вышелъ изъ тюрьмы и покоился последнимъ сномъ въ могиле Джона Биртля. Но главные участники въ этомъ деле процветаютъ доселе. Докинсъ вышелъ изъ тюремныхъ сторожей и открылъ кабачекъ; а Перси Сиринь бросилъ тюрьму и доктора Гарди, поступилъ въ помощники къ другому старому доктору и, после его смерти, не заставившей себя долго ждать, наследовалъ его обширную практику. Тогда онъ женился и выбралъ не гордую молодую девушку, а напротивъ очень скромную и нежную, считавшую его великимъ человекомъ. Онъ теперь уже окончательно убежденъ, что счастье ему улыбнулось.

По своей обязанности доктора, онъ часто бываетъ на кладбище, отдавая последнюю честь своимъ важнымъ пацiентамъ. Однажды, уходя съ кладбища после подобной церемонiи, онъ заметилъ, что молодая женщина, въ которой онъ тотчасъ узналъ Ретчель Дейсопъ, клала два венка изъ незабудокъ на богатый мраморный крестъ, съ терновымъ венцомъ на верху. На этомъ роскошномъ памятнике не было никакой надписи.

- Это - бедный человекъ, по имени Джонъ Биртль, умершiй въ городской больнице, отвечалъ могильщикъ: - но у этой молодой девушки что-то неладно въ голове: она вообразила, что это - могила другого человека, и уговорила отца поставить великолепный памятникъ.

- А чья это могила, по ея словамъ?

- Гьюга Мольверера, ея жениха, похороненнаго, какъ убiйца, въ тюрьме. Но тише, вотъ она идетъ.

Они посторонились. Ретчель была въ трауре и шла, опустивъ глаза въ землю. Но, поравнявшись съ могильщикомъ, она подняла голову и сунула ему въ руку серебряную монету.