Ричард Львиное Сердце.
Книга I. Да!
Глава IV. Как Жанна пригладила то, что взъерошила Элоиза

Глава IV

Как Жанна пригладила то, что взъерошила Элоиза

Когда граф Сен-Поль явился в Париж, он прежде всего нашел, что цель его поездки - вещь щекотливая: и правда, трудненько совещаться в столице короля с союзниками короля о том, как бы вернее помешать этому же королю. Как и следовало ожидать, оказалось, что он может сделать немного или вовсе ничего в этом направлении. Король Филипп французский был занят приготовлением к пышной встрече своей сестры Элоизы: герольды уже готовились ехать за ней. Николай д'Э [Э - городок на севере Франции. В 11-м веке здесь было графство, принадлежавшее побочной линии норманнских королей Англии. В конце средних веков оно перешло путем брачных союзов к Гизам, гробницы которых и теперь находятся в Э.] и барон де Керси [Керси - бывшее графство в Гиени с двумя столицами: Кагором и Монтобаном. В 12-м веке оно было захвачено англичанами, потом переходило из рук в руки, пока не было окончательно присоединено к Франции в 1451 году.] должны были их сопровождать. Король Филипп думал, что Сен-Поль как раз пригодится ему в качестве третьего посла, но тому это было вовсе не под стать.

Граф отправился к своему родственнику, маркизу Монферрату, тяжелому на подъем итальянцу, который сказал ему мало утешительного. Маркиз только посоветовал своему "доброму кузену" лучше помочь ему самому взойти на иерусалимский престол.

- Разве мало с вас одного короля на всю семью? - спросил он.

Сен-Поль язвительно ответил, что вполне довольно, но что Анжу гораздо ближе Иерусалима. Сверх того, он намекнул, что ходят в изобилии разные странные слухи насчет истории с мадам Элоизой.

- Если вам, Эд, нужна требуха, - сказал на это Монферрат, - не обращайтесь ко мне. Но я знаю такую крысу, которая может вам оказать услугу.

- Как её звать, вашу крысу? Больше мне ничего от вас не надо.

- Кто ж, как не Бертран де Борн? - ответил Монферрат.

Этот Бертран де Борн был всё равно что терние, засевшее в теле анжуйцев, ядовитый придаток к их хозяйству, без которого они никак не могли обойтись. Сен-Поль знал прекрасно ему цену: он решил, что надо отправиться к нему лично в его землю. И он, конечно, поехал бы, но его государь судил иначе. Сен-Поль получил приказание сопровождать в Лювье герольдов, и ему пришлось ограничиться отправкой посла к трубадуру с письмом, в котором говорилось, какое счастье привалило великому графу Пуату. Он знал, что это заставит Бертрана высунуть жало.

Не очень-то скоро прибыли французы в Лювье, зато тотчас же началась потеха. Сводить пуатуйца с нормандцем или анжуйца с анжуйцем - всё равно, что смешивать лед с огнем. Вельможи выступали петухами, пряча под бархатом свои когти; рыцари ссорились напропалую; оруженосцы следовали их примеру. Были даже открытые схватки. Так, например, Гастон Беарнец поссорился с Джоном Боттором, и они дрались на ножах во рву. Затем сам граф Ричард взял себе одного из ястребов брата и не хотел его отдать. Из-за этой долговязой птицы с десяток благородий бились на мечах, сам граф Пуату отвечал за шестерых и кончил тем, что до крови избил своего брата рукояткой меча.

Так продолжалось целую неделю или больше, а в это время старый король, как сумасшедший, рыскал на охоте целые дни и предавался постыдным порокам ночи напролет. Ричард редко видел его и французскую даму. Словно бледный призрак, печально появлялась она на зов короля и так же печально исчезала по первому его знаку. Когда бы она ни появлялась, подле неё непременно вертелся и принц Джон с тревогой на лице; затем слышался голос рябого клюнийца, который поучал принцессу насчет богословия и спасения души скучнейшими речами без ответов. Всё это было далеко не весело. Что же касается Элоизы, Ричард был убежден, что она - уныло-полоумная, и он сам становился тоскливым, раздражительным, сварливым. Оттого-то он сначала обобрал, а потом исколотил своего брата.

После того принц Джон скрылся на время, нянчась со своими синяками, и Ричард мог настолько приблизиться к мадам Элоизе, чтобы говорить с ней. Она даже сама позвала его к себе как-то поздно ночью, когда - как ему было известно - король где-то кутил вне дома, приправляя свои обыденные утехи ужинами в разных притонах разврата.

Пожав плечами, Ричард повиновался и пошел на зов. Его приняли со смущением. Дама, рассеянная как всегда, сидела в кресле, съёжившись. Рядом стоял клюниец, это воплощение смертельной скуки. Одна или две женщины попятились в испуге за королевский трон. Сама Элоиза, как только увидела, кто такой её посетитель, принялась дрожать.

- О-о! - прошептала она. - Вы пришли меня убить, мой повелитель?

- Помилуйте, мадам! - поспешил сказать Ричард. - Да я готов служить вам совсем иначе, и я предполагал, что имею на это право. Ведь я пришел сюда по вашему приглашению.

графу вслух:

- Вы видите, господин мой, мадам чересчур утомлена.

"Ещё бы, негодяй! Это - твоих рук дело", - подумал граф.

- Надеюсь, - перебил он вслух, - её милость дозволит вам удалиться, сэр.

В ответ на это мадам махнула своим приближенным рукой, чтобы они удалились, и продолжала махать ещё долго после того, как они все вышли. Так она осталась наедине со своим будущим повелителем. На её испитом личике были ещё следы дивной красоты - красоты сочетания черного с белым; но вид у неё был такой, как будто она дружила с привидениями. Ричард был с ней очень любезен. Он подошел поближе и сказал:

- Мне больно видеть вас, мадам, в таком состоянии...

Она перебила его вопросом;

- Они хотят, чтобы вы на мне женились?

Он улыбнулся.

- Наши повелители желают этого, мадам.

- Вы уверены в этом?

- Я только потому сюда и явился, что твердо уверен.

- И вы желаете...

- Я желаю, - поспешно, отрывисто перебил он её, - только двух вещей - блага моему государству и вам! Если я ещё желаю чего-либо, так это - Бог мне свидетель! - единственно сдержать свое обещание.

- Какое обещание?

- Вы видите, мадам: я ношу знак Креста Господня на плече.

- Ну, это - дело рук Господних! - промолвила она, со страхом глядя на крест.

Она принялась поспешно ходить по комнате, разговаривая сама с собой. Ричард не мог хорошенько разобрать, что она говорила: толковала она и про веру и про время;

- Надо бы сейчас же это сделать, сейчас! О, внемли мне. Пастырь Израиля!

Потом, дико взглянув Ричарду в лицо, Элоиза прибавила:

- Странное, не женское дело! Нельзя возлагать на меня такого дела...

- Фу, яд, яд, яд!..

"Бедная женщина, - подумал он. - Она ведь одержима бесом: стало быть, не жена мне. Во мне и без того много бесовского!"

Затем он проговорил вслух:

- Что мучает вас, мадам? Скажите мне, в чем ваше горе, и, клянусь жизнью, я вам помогу, как сумею.

- Нет, вы не можете пособить мне... Никто не поможет!

- В таком случае, с вашего позволения... - он подошел к выходу, - я позову слуг вашей милости. Обсуждать это дело мы можем и потом: времени у нас достаточно.

Элоиза остановила бы его, если бы у неё хватило смелости или силы. Но она буквально истощилась: едва успели войти к ней её женщины, как она свалилась. Смущенный Ричард решил выпытать у отца всю правду во что бы то ни стало, на другой же день. Он так и сделал, и, к его величайшему изумлению, король принялся говорить с ним рассудительно, вместо того, чтобы браниться. Он сказал, что мадам Элоиза - девушка слабая, болезненная и, по его мнению, ей нужно только то, что и всем молодым женщинам - мужа. Она слишком предана монастырю; ей являются видения, она подавлена строгостью правил, ничего не ест и реже стоит на ногах, чем на коленях.

- Впрочем, сын мой, всё это ты можешь по-своему исправить, - заметил король Генрих. - Все эти капризы, припадки скуки, тоска, мечты. Пуф! Ты можешь рассеять их одним поцелуем. Ещё не пробовал, нет? Что? Слишком холодна? Но тебе следовало бы...

И пошел, и пошел...

В тот же день, уже поздненько, прибыли французские послы, в их числе Ричард увидел графа Сен-Поля.

Никогда не нравился ему этот граф, вернее сказать, он просто не выносил его. Но Сен-Поль был родной Жанне. Она даже несколько отражалась в нем: его окружало её таинственное благоухание, его озарял луч её обаяния. Ошеломленному, истомленному, мрачному, несколько выбитому из седла Ричарду показалось, что Сен-Поль не походит на своих товарищей. Вследствие этого, он приветствовал его более, чем с простым радушием, к прискорбию Сен-Поля. Ричард заметил это впечатление, и вдруг ему припомнилось, что ведь такое обращение должно было служить жестокой обидой Сен-Полю.

"Чёрт побери, что это я затеял? - восклицал Ричард про себя. - Мне должно быть стыдно смотреть в лицо этому молодцу, а я веду себя с ним, как брат".

- Сен-Поль! - тотчас же обратился он к брату Жанны. - Мне хотелось бы с вами поговорить: это даже мой долг перед вами.

- Я весь к услугам вашей милости, - с чопорным поклоном отвечал Эд. - Когда и где вам угодно...

- Идите за мной, как только покончите со всем этим шутовством, - решил Ричард.

Спустя час его приказанье было исполнено. По своему обыкновению он пошел напролом:

- Сен-Поль! Полагаю, вам известно, где моё сердце - здесь или в другом месте? Я желаю, чтобы вы поняли, что в данном случае я поступаю против личной моей воли, против моего собственного убеждения.

Даже для Сен-Поля прямота этой царственной натуры была несомненна.

- Но, государь мой... - забормотал Сен-Поль, в котором благородное чувство боролось с озлоблением. Ричард прервал его:

- Если вы сомневаетесь - что вполне вам разрешаю - я готов вас убедить: я поеду с вами, куда вам будет угодно и отдаю себя в полное ваше распоряжение... Помните только, что это решение будет бесповоротно. Ещё раз говорю вам: я это сделаю! Хотите оставаться здесь, или поехать со мной?

- Господин мой! - проговорил он. - Я не могу вам повиноваться: моя обязанность везти мадам в Париж. Такова воля моего повелителя.

- Ну, так мне придется ехать одному. И я поеду. Ещё раз повторяю! Мне до смерти всё это надоело!

- Господин мой, Ричард! - вскричал Сен-Поль. - Я не смею приказывать, но и я скажу: поезжайте! Я не знаю, что произошло между вами и моей сестрой Жанной, но я хорошо знаю одно: было бы странно, если бы вы не сумели склонить на свою сторону такого судью.

Он рассмеялся недружелюбно. Ричард окинул его холодным взглядом.

- Если бы было в моей воле, друг мой, - проговорил он, - я не потерпел бы ничьего посредничества.

- Но это предложение было сделано не мной, государь мой, - возразил Сен-Поль.

- Да иначе и не могло быть, - резко заметил Ричард. - Я сам решил так, так как считаю, что каждая благородная дама имеет право по своему усмотрению располагать своей особой. Она меня любила...

- Я думаю, сэр, она ваша и сейчас.

- Вот я в этом-то и намерен убедиться, - заметил Ричард. - Но довольно об этом! Какие новости у вас в Париже?

Сен-Поль не мог удержаться: у него давно был готов сорваться с языка весь запас известий, которые он получил с юга.

- Там очень восхищаются одной сирвентой Бертрана де Борна [Сирвента - один из родов провансальской поэзии с 12-го века. По смыслу слова - это "служебное стихотворение", то есть произведение придворного певца в пользу своего господина. Оттого это были воинственные песни, нечто вроде боевых песен афинского Тиртея. Это значение сирвент видно на примере стихов Бертрана де Борна. Впоследствии содержание сирвенты расширилось особенно: она стала сатирой на падение нравов.].

- Какого содержания эта сирвента?

- Непристойного. Он назвал это - "Сирвента о королях", а сам в ней говорит много дурного о вашем ордене.

Ричард засмеялся.

- Я уверен, что тут ему и книги в руки, и недаром. Я думаю, не поехать ли мне повидать Бертрана?

- О, государь мой! - многозначительно проговорил Сен-Поль. - Он вам наговорит много хорошего, но много и не совсем хорошего.

- О, наверно! Уж у него такая привычка, - заметил Ричард.

Ему не хотелось теперь никому поверять свои думы, не хотелось искать помощи против осаждавших его соблазнов. Он ведь всегда и всё делал по-своему: и это было как бы его право, его "droit de seigneur" ["права сеньора" были весьма обширны, как видно даже из перечисления того, что было отменено революцией: это - целый словарь крепостничества. И эти права разнообразились по местам. Немудрено, что сложилась поговорка: "У всякого барона своя фантазия".], естественный закон, в силу которого глупцы подставляют свою шею под пяту людей, сильных духом. Но что из этого? Ричард знал, что желаемое всегда у него под рукой, знал, что он может завладеть снова Жанной, когда ни пожелает. И ни король английский, ни король французский, ни Вестминстерский Совет, ни Имперский Сейм [Вестминстерский Совет - это английский парламент. Имперский Сейм - собрание фюрстов, или князей Германии под председательством императора.] - ничто не в силах помешать ему, если захочет. Но этого-то именно он и не хотел теперь, он сам сознавал это. Подавить её потоками излияний любви, чувствовать, что она вся трепещет, пугается, теряет самообладание от волнения своего сердца, принудить её, сломить, укротить, когда в ней всего прекраснее её молодые силы, её юный гордый дух... Нет, никогда, хоть поклясться Крестом Господним!

Уважать в девушке то, что сдерживает её - не это ли истинная любовь, на какую только способен мужчина? Ричард именно только потому и приблизился к этому идеалу, что был скорее поэтом, чем любовником. Можете, если угодно, сомневаться (вместе с аббатом Милó), был ли он способен на любовь: я и сам сомневаюсь. Но он, бесспорно, был поэт. Он видел Жанну в полном блеске и был благодарен за это видение. Приближаясь к ней, он чувствовал, будто достигает небес, но в то же время не стремился ей обладать. Может быть, он удовлетворялся сознанием, что она ему уже принадлежала: это во вкусе поэтов. Во всяком случае, он так мало сгорал страстью, что, поодумавшись, послал в Сен-Поль-ля-Марш Гастона Беарнца с письмом к Жанне, в котором говорилось: "Через два дня я с тобой увижусь в последний раз или навсегда, как ты пожелаешь". А сам, тем временем, вооружился терпением на назначенное число часов.

Гастон Беарнец - замечательно-романтическая личность для наших туманных краев. Бледный, черноглазый, с курчавой бородкой, он ехал себе в своем светло-зеленом наряде, распевая. Он велел доложить о себе сударыне, назвавшись Дитя Любви. Увидя её, он коснулся её ноги поцелуем.

- Чудесная Звезда Севера! - проговорил он, преклоняя колени. - Я привез топливо для твоих неизреченных огней. Наш Король Влюбленных и Влюбленный Король весь у ваших ног, а вздохи его - в этой бумажке.

Он говорил как по писаному и ловким движением руки подал ей сверток. Ему было приятно видеть, что Жанна тотчас же прижала руку к сердцу, как только взяла бумагу, но больше ничего не последовало. Она пробежала письмо, не сморгнув и гордо держа голову.

- Прощайте, сударь! - наконец промолвила она. - Я приготовлюсь встретить моего повелителя.

- А я, графиня, - сказал Гастон, - буду ждать его в лесу. И, следуя обету, который я дал своему святому, забуду о сне и о пище, буду ждать, покуда он не достигнет исполнения своих пылких желаний. Прощайте, госпожа!

Он удалился выполнять свой обет. Целый день, целую ночь темная лесная чаща была оживлена его веселой песней: он пел почти всё время, не переставая, с неиссякаемой бодростью. А Жанна провела часть этого времени в часовне, скрестив руки на своей прекрасной груди. Бог в её сердце боролся с Богом на алтаре. Она не произносила молитв, но, покидая часовню, отправила гонца за Жилем Герденом - за тем тупоносым рыцарем-нормандцем, который так глубоко её любил, что ничего не говорил об этом.

Этот самый Герден, рыская по лесу, наткнулся на Гастона Беарнца, нарядного, как цветущее дерево, и распевающего, словно какой-нибудь вдохновенный инструмент. Заметив это удивительное видение, он потянул поводья и нахмурился. Такова обыкновенная встреча нормандца. Гастон принял его как бы за часть общего вида этой местности, мрачной, располагающей к унылым напевам.

- Добрый день, прекрасный господин! - произнес Жиль, а Гастон махнул рукой и продолжал идти, распевая во всё горло. Тогда Жиль, который очень торопился, попытался проехать мимо; но тут Гастон загородил руками дорогу и промолвил:

- Ах ты, бык! Тут нет пропуска никому, кроме смельчаков.

- Прочь, попугай! - воскликнул Жиль и, оттолкнув наглеца, углубился в лес.

Только благодаря тому, что Гастон дал клятву, не было тогда пролито ни капли крови, но он надеялся, что своего не упустит. Оттого-то он заметил: "Вон поехал покойник!" - и снова принялся за свои песни.

Жанна, заслыша конский топот, выбежала навстречу всаднику. Лицо её вспыхнуло.

- Войдите, войдите! - сказала она и взяла его за руку.

Он посдедовал за ней с бьющимся сердцем, не смея и не зная, как вымолвить слово. Жанна повела его в маленькую темную часовню.

- Жиль! Жиль! - воскликнула она, задыхаясь. - Жиль, любите ли вы меня?

Он как-то вдруг потерял голос и едва мог справиться со спазмами в горле.

И он двинулся вперед, заметив какое-то волнение в её глазах. Но Жанна протянула обе руки, отстраняя его.

- Нет, Жиль, нет ещё! - грустно зазвучал её голос. - Сначала выслушайте меня. Я не люблю вас, но мне страшно... Сюда придет... Вы должны быть подле меня, чтобы мне помочь... Я отдаюсь вам, я буду вам принадлежать... Так надо... Другого нет исхода!

Она остановилась. И можно было расслышать, как бьется его сердце.

- Так отдавайся! - сказал хриплым голосом Жиль и схватил её.

Она почувствовала, будто погрузилась в кипящий ад, но стиснула зубы и терпела это разрушительное пламя. Бедный парень поцеловал её только раз. И не так крепко, как анжуец. Но сладость зависит от степени возможности: Жиль всё-таки делал первый шаг к обладанию и удовлетворился этим. Затем рука об руку, оба, обладатель и обладаемая, дрожа, стали перед мерцающей лампадой, озарявшей лик Сына Божия и начали ждать, что случится дальше.

С полчаса спустя Жанна услышала долгие, ровные шаги, которые были ей хорошо знакомы, и глубоко вздохнула. Вслед за тем и Жиль что-то услышал.

- Кто-то идет. Кто это? - прошептал он.

- Ричард Анжуйский. Теперь мне нужна ваша помощь.

- Вам нужен был я, чтобы...

Жиль в простоте своего сердца думал, что его позвали убить графа. Но она скоро его разубедила в этом.

- Убить Ричарда?.. Нет, Жиль: тебе не под стать убивать его.

Жанна отрывисто засмеялась, и это не особенно понравилось любящему её человеку. Жиль всё-таки схватился за меч. Граф Пуату появился на пороге и увидел их рядом друг с другом.

Только этого не доставало, чтобы разжечь тлевший в нем огонь. В нем проснулась ярость тигра, прилив ревности, какой-то не совсем чистой гордости. Как вихрь, рванулся он вперед, подхватил девушку на руки, поднял её на воздух и заглушил её вопль криком:

- Моя Жанна! Моя Жанна! Кто смеет?..

Жиль дотронулся до его плеча. Как молния обернулся к нему Ричард, крепко обнимая Жанну. Быстро, отрывисто дышал он носом. Жиль подумал, что настал для него смертный час, но попытался вполне воспользоваться им.

- Тебе чего, пес? - проворчал сухощавый Ричард.

- Пустите её, сударь мой! - ответил тучный Жиль. - Она просватана мне.

- Сердце Господа! Это ещё что такое?

Ричард откинул голову и посмотрел на соперника, как змея, выбирающая место, куда ужалить.

- Это правда, девушка?

- Так это правда? Ты помолвлена?

- Да, я помолвлена, господин мой. Пустите меня!

Он сразу выпустил её из рук и поставил на ноги между собой и Герденом. Тот двинулся вперед, чтоб взять её снова за руку, но, взглянув на Ричарда, остановился. Граф продолжал свои расспросы. Судя по наружности, он был спокоен, как снежное поле.

- От чьего имени ты просватана за этого рыцаря, Жанна? От имени твоего брата?

- Нет, сударь. Я сама дала обещание.

- Значит, я для тебя ничто?

Жанна зарыдала.

- О! О! - застонала она. - Вы для меня всё, всё на свете!

Он отвернулся от неё и, глубоко задумавшись, стоял перед алтарем, скрестив руки. Жиль был настолько умен, что молчал. Жанна задыхалась. В сущности, Ричард был тронут до глубины души и способен на всякую жертву, которая могла бы равняться её жертве. Ведь он должен был всегда и во всём быть впереди всех, даже в великодушии. Но в ту минуту им управляло чувство лучшее, нежели тщеславие. Когда он повернул свое спокойное, чистое лицо снова к Жанне, в нем не осталось ни тени анжуйца: все словно вдруг спалилось в огне.

- Как имя этого рыцаря? - спросил он.

- Жиль де Герден, - отвечала Жанна.

- Ну, поди же сюда, де Герден! - воскликнул он.

Жиль преклонил колени пред сыном своего властелина. Жанна тоже была готова пасть перед ним на колени, но он крепко держал её за руку и не позволил бы этого.

чтоб не поддаться дьяволу. Верный ли ты человек, Жиль?

- Господин мой, стараюсь быть таким, - ответил Герден. - Отец ваш посвятил меня в рыцари. Я же любил эту даму с той поры, как ей было ещё только двенадцать лет.

- А состоятельный ты человек, друг мой?

- У нас хороший лен, сударь: мой отец держит его от Руанской церкви, а также от церкви герцога. Я несу военную службу со своей сотней копьеносцев где случится, даже в качестве дорожного стражника, если не представляется ничего лучшего.

- Если я отдам тебе Жанну, что ты дашь мне взамен?

- Встань, Жиль! - произнес Ричард.

- Боже, помоги мне так, как я помогу тебе, Жиль, если из этого выйдет что-нибудь дурное! - проговорил он резко.

Его слова как бы просвистели в воздухе, а Жиль посмотрел прямо ему в лицо. Ричард смерил его взглядом и убедился, что Жиль - честный малый. Затем он поцеловал Жанну в лоб и вышел, не оглядываясь назад. На опушке леса он нашел Гастона Беарнца, который сосал свои пальцы.

- Я дал ему нечто такое, что должно вылечить его от хмурости и послужить к оправданию цвета его лица, - ответил граф. - Мало того, я дал ему возможность обрести жизнь вечную... О, Гастон! - вдруг воскликнул он. - Едем на юг! Там солнышко светлыми пятнами ложится на дорогу, там благоухают апельсины... Едем на юг, дружище! Мне чудится, что я сейчас беседовал с ангелом небесным. И теперь-то, когда я дал ей крылья и она отлетела от меня, я начинаю познавать, как горячо я её люблю! Скорей, Гастон! Мы уедем на юг и там увидим Бертрана, и сложим ещё много песен про добрых женщин и про бедных мужчин.

- Чёрт побери! - воскликнул Гастон. - Я еду с вами, Ричард, потому что я тоже бедный: два дня у меня во рту не было ни крошки.

Так выехали они из леса Сен-Поль-ля-Марш. Ричард принялся распевать про Жанну Чудный Пояс. Никогда не любил он её так, как теперь, потеряв возможность любить...