Из поэмы "Кентерберийские рассказы"
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Из поэмы "Кентерберийские рассказы"

1.

Когда засуху марта апрель смочилъ дождями,

Вспоивши ими землю съ засохшими корнями,

И каждый стебель травки той влагою обмывъ,

Которая рождаетъ цветы душистыхъ нивъ;

Когда поля и рощи дыханiе живое

Зефира ощутили и солнце золотое

Прошло до половины пути чрезъ знакъ Окна

И вновь запели птички, что въ обаяньи сна

Дремать привыкли ночью съ открытыми глазами,

(Такъ властвуетъ природа надъ птичьими сердцами),

Тогда на богомолье паломники спешатъ

Къ чужимъ, заморскимъ странамъ, где набожно хотятъ

Изъ каждаго местечка Британiи стремится

Народъ благочестивый въ Кентербери къ мощамъ,

Чтобъ въ храме передъ гробомъ свободу дать мольбамъ,

Благодаря святого, который охраняетъ

Людей отъ всехъ болезней и мощь имъ досылаетъ.

2.

Въ такое время года пришлось однажды мне

Заехать въ дальнiй Сотваркъ.быть въ "Табарде" 1. Вполне

Я былъ тогда настроенъ желанiемъ молиться,

Въ Кентербери поехать, къ святыне приложиться.

Въ гостиннице подъ вёчеръ случайно собрался

Кругъ добрыхъ богомольцевъ и каждый задался

(Ихъ было двадцать девять) сходить на богомолье,

Какъ я, въ Кентерббри же... Въ гостиннице приволье

Нашлось для насъ, а также и стойла для коней -

И мы съ большимъ удобствомъ расположились въ ней.

Когда на отдыхъ солнце въ тумане закатилось,

Всё общество со мною сошлось, разговорилось,

А я знакомцамъ новымъ советъ далъ отдохнуть,

3.

Пока у насъ, однако, есть часъ досуга, съ розу

Не стану приступать я къ дальнейшему разсказу,

А вкратце попытаюсь, раскинувши умомъ,

Покуда есть охота, поразсказать о томъ,

Какими люди эти тогда мне показались,

Какого званья были, чемъ въ жизни занимались

И даже что за платье носили на плечахъ...

Мы рыцаремъ займёмся на первыхъ же порахъ.

4.

Въ числе другихъ былъ рыцарь, цветъ рыцарскаго сана.

Съ дней первыхъ посвященья любить онъ началъ рано

Воинскiя потехи, свободу, правду, честь,

Великодушье храбрыхъ, чужда которымъ месть.

За доблести ценимъ былъ онъ въ войске сюзерена;

Никто, какъ онъ, безъ страха и безъ боязни плена,

Не странствовалъ такъ много; такъ зналъ людей и светъ,

Что каждому полезный всегда могъ дать советъ.

Съ успехомъ бился рыцарь у стенъ Александрiи,

Дрался въ Литве далёкой, среди снеговъ Россiи;

Онъ на почётномъ месте банкетовъ заседалъ

Где съ маврами рубился; сражался въ Бельмарине

И имя крестоносца гремело на чужбине.

Онъ виделъ много чуждыхъ и отдалённыхъ странъ,

Въ Великомъ море 2 плавалъ грозой магометанъ;

Онъ за святую веру дрался близь Трамедина

На поединке трижды, сразивши сарацина;

Въ пятидесяти битвахъ мечъ кровью обагрялъ

И на пути не мало опасностей встречалъ;

Съ врагами не страшился въ бою кровавыхъ встречъ онъ

И шлемъ его, какъ панцырь железный, былъ изсечемъ.

Достойный этотъ рыцарь ходилъ ещё при томъ

И въ Турцiю походомъ съ владельцемъ и вождёмъ

Полатiи, съ нимъ вместе за крестъ святой сражался,

И где бы ни являлся, тамъ первымъ онъ считался.

Но, храбрый въ битвахъ, былъ онъ благоразумно-строгъ

И въ скромности поспорить съ девицей красной могъ,

И, хоть ключомъ кипела кровь пламенная въ жилахъ,

Ну, словомъ, то былъ рыцарь безъ всякаго пятна;

А что до обстановки - вотъ какова она:

Конь рыцаря былъ добрый, но вовсе не нарядный;

Джипонъ изъ фустiана, далёко не парадный,

На всадника надетый, былъ латами истёртъ:

Онъ сделалъ, вероятно, въ нёмъ не одинъ походъ.

5.

Сынъ рыцаря былъ съ нимъ же, оруженосецъ статный,

Влюблённый и весёлый, съ улыбкою прiятной

И съ локонами, словно завитыми сейчасъ.

Ему летъ двадцать было, я думаю. Межь насъ

Высокимъ, стройнымъ станомъ пажъ юный отличался,

Въ движенiяхъ быть ловокъ и сильнымъ намъ казался.

Онъ, будущiй воитель и смелый паладинъ,

Выигрывалъ турниры уже по разъ одинъ,

Въ одномъ изъ нихъ сразивши однажды иноверца,

Чтобъ вызвать благосклонность прекрасной дамы сердца.

Его костюмъ былъ вышитъ, какъ разноцветный лугъ,

Одъ пелъ, игралъ на флейте безъ умолку день Божiй,

Безпечный, словно птичка, какъ месяцъ май пригожiй.

На нёмъ камзолъ короткiй, ко моде, но ея на

Не до земли хватали концами рукава,

Волнисто драпируясь отъ каждаго движенья.

На лошадь онъ садится - такъ просто загляденье:

Красивая посадка, въ глазахъ его огонь -

И всадникомъ гордится какъ будто бы самъ конь.

Затянетъ-ли онъ песню - полна та песня ласки,

А сказку поразскажетъ - заслушаешься сказки.

Сражаясь на турнирахъ, умелъ онъ танцовать,

Умелъ писать искусно и бойко рисовать,

Любить же могъ такъ сильно, что спалъ во мраке ночи

Не больше чемъ безсонный соловушка. Короче -

Услужливъ былъ и вежливъ, ездокъ, танцоръ, певецъ...

Своимъ оруженосцемъ гордиться могъ отецъ.

6.

Былъ съ рыцаремъ и Йоменъ, прислугу заменявшiй.

(Такъ пожелалъ самъ рыцарь, слуги съ собой не взявшiй).

На Йомене кафтанъ былъ зелёный, капюшонъ;

И перьями павлина украшенныхъ. Кичился

Оружьемъ онъ и ловко съ симъ въ деле обходился;

Лукъ былъ всегда надеженъ и каждая стрела

Вернее самой смерти въ рукахъ его была.

Въ любой лесной охоте наездникъ самый смелый,

Имелъ квадратный лобъ онъ, цветъ кожи за горелый,

Мечь при бедре, на локте раскрашенный щитокъ.

Съ другого боку острый, отточенный клинокъ

Въ ножнахъ и подъ резьбою красиваго узора,

А на груди блистала Святого Христофора

Серебрянная бляха; на перевязи рогъ...

Охотникомъ смотрелъ онъ отъ головы до ногъ.

7.

Въ числе техъ богомольцевъ игуменью я встретилъ.

Робка ея улыбка, взглядъ прямодушно-светелъ.

"Клянусь святымъ Элоа!" божба ея одна,

А имя... Эглантиной звала себя она.

Священные каноны, петь начиная съ чувствомъ,

Ихъ въ носъ произносила съ особеннымъ искуствомъ:

Умела по французски речь правильно слагать,

Парижскiй же языкъ ей известенъ былъ едва-ли...

Когда мы за обедомъ съ ней вместе заседали,

Хорошимъ воспитаньемъ она пленила насъ:

Жаркого не роняла, къ тарелке наклонясь,

Съ любымъ столовымъ блюдомъ умела обращаться

И если приводилось ей соусомъ заняться,

Она остерегалась случайно какъ-нибудь

Сронить, спаси Богъ, каплю на девственную грудь.

Она манеръ хорошихъ ни въ чёмъ не нарушала:

Такъ аккуратно губы салфеткой вытирала,

Что никогда на чаше столоваго вина

Следовъ не оставляла отъ жирнаго пятна;

До кушанья касалась особенно прилично

И вообще держалась съ достоинствомъ публично.

Прiятнымъ обращеньемъ умея поражать,

Она старалась дамамъ придворнымъ подражать,

Въ разсчитанныхъ движеньяхъ ихъ важность сохраняя

И общее вниманье невольно возбуждая

За темъ - ея характеръ. Всегда была она

Что громко, безъ сомненья, и долго прорыдала,

Когда бы въ мышеловке мышонка увидала,

Она собакъ держала безъ счёту полонъ домъ,

Кормила ихъ то мясомъ, то кислымъ молокомъ:

По доброте сердечной невольно содрогалась '

Отъ визга толстыхъ мосекъ и кровно обижалась,

Когда ихъ били пилкой. Всемъ сострадать спеша,

Такъ сказывалась всюду въ ней добрая душа

На ней изящной плойки лежало покрывало;

Носъ былъ прямой. красивый, ротъ маленькiй и алый:

Зрачки глазъ тёмно-серыхъ сверкали, какъ стекло;

Высоко поднималось игуменьи чело

И, наконецъ, я смело могъ сделать заключенье,

Что инокиня эта прекраснаго сложенья.

На ней былъ плащь красивый и лёгкiй, какъ вуаль,

А чётки, где сверкала зелёная эмаль.

Съ руки спадали нитью изъ мелкаго коралла

Съ богатымъ фермуаромъ изъ золота. Стояло

Вверху "А" подъ короной; внизу три слова въ рядъ:

"Amor vincit omniu" 3. Но бросимъ дальше взглядъ.

Была ещё черница съ ней въ званьи капеллана

И три почтенныхъ мужа духовнаго же сана.

8.

Ещё монахъ былъ съ нами, завзятый молодецъ,

Ездокъ, охотникъ бравый, кутила и стрелецъ.

Откормленный на столько, что могъ бы быть аббатомъ.

Гордился онъ конями въ конюшняхъ, на богатомъ

Дворе своёмъ; когда же на нихъ ему случалось

Кататься, то бренчанье узды его казалось

Такъ звонко и такъ громко, какъ колокола звонъ

Часовни монастырской, где въ мирной келье онъ

Спасаться долженъ. Такъ-какъ давно ужь устарели

Уставы Бенедикта и Мавра, и на деле

Имъ трудно подчиняться, то бравый тотъ монахъ

На нихъ махнулъ рукою на собственный свой страхъ.

Тотъ текстъ священной книги въ копейку онъ не ставилъ,

Гласящiй, что охотникъ чуждъ святости и правилъ

И что монахъ вне кельи, какъ рыба вне воды.

При этомъ, не скрывая злорадства и вражды,

"Текстъ этотъ - порешилъ онъ - и устрицы не стоилъ",

А потому вниманьемъ его не удостоить.

По моему, и правъ онъ: къ чему бы сталъ ломать

Онъ голову надъ книгой? Ему ли коротать

Векъ въ келье, Августину снятому повинуясь?

Какъ въ мiре жить, делами мiрскими не волнуясь?

Такъ пусть же изнуряетъ плоть Августинъ святой,

А онъ пойдётъ, какъ грешникъ, дорогою не той.

Его собаки быстры, какъ птицы на полёте

И, преданный душою веселью и охоте,

На нихъ не мало денегъ потратилъ въ жизни онъ.

Монахъ веселый этотъ былъ въ рясу облечёнъ

Съ пушистой оторочкой, изъ белки очень ценной;

Для капюшона рясы застежкой неизменной

Булавку золотую носилъ онъ, балагуръ,

Имея на булавке эмблему: "lacs d'amour"

Онъ голову брилъ гладко: она всегда блестела,

Какъ зеркало; видъ тотъ же лицо его имело

И лоснилось отъ жиру; сквозь жиръ не безъ труда

Глаза его смотрели и бегали всегда.

Какъ будто раскалёнъ былъ онъ печкою плавильной.

По истине, прелата не виделъ краше светъ!

Онъ не казался тощимъ, какъ тень или скелетъ,

Любилъ со вкусомъ выпить, любилъ покушатьсладко

И тёмно-карей масти была его лошадка.

9.

Ещё былъ съ нами вместе другой монахъ, острякъ,

Хотя степенный съ виду, но добрый весельчакъ;

Межь братьи монастырской никто съ нимъ не ровнялся,

Когда болтать забавно онъ въ обществе пускался.

Не мало юныхъ женщинъ, исполненный заботъ,

Онъ выдалъ даже за мужъ на собственный свой счётъ,

И въ ордене считался поддержкою большою.

Везде беседъ застольныхъ привыкнувъ быть душою,

Онъ всюду принимаемъ былъ, словно у родныхъ,

У местныхъ феодаловъ и женщинъ городскихъ.

По той причине - такъ онъ высказывался здраво -

Что больше всехъ приходскихъ поповъ имелъ онъ право

На исповедь мiрскую: онъ былъ лицентiатъ.

Грехи всемъ разрешая, исполненъ снисхожденья,

При этомъ постоянно придерживаясь мненья.

Что техъ эпитимьёю нельзя отягощать,

Которые не скупы монахамъ подавать.

Когда мiряне щедры ни лепту подаянья,

То это лучшiй признакъ людского покаянья:

Кто подаётъ, тотъ, значить, раскаялся вполне.

Объ этомъ заявляютъ не слёзы же одне!

А кто не можетъ плакать, въ молитву погружаться,

Тотъ деньгами обязанъ за грехъ спой расквитаться.

Носилъ онъ въ капюшоне, какъ-бы въ ходячей лавке,

Для женщинъ миловидныхъ серёжки и булавки -

И ихъ дарилъ любезно. Искуствомъ обладалъ

Певца и самъ на роте 4 отчётливо игралъ;

Никто въ высокихъ нотахъ съ нимъ въ песне не тягался,

А белизною шеи онъ съ лилiей ровнялся;

При этомъ очень ловкiй боксёръ былъ и боецъ.

И изучилъ гораздо подробнее чернецъ

Чемъ нищихъ безпрiютныхъ, скитальцевъ полуголыхъ.

Достойному монаху прилично-ли водить

Знакомство съ бедняками, которыхъ полюбить

Ему одно приличье уже не позволяло?

Ведь было бы не честно и даже выгодъ мало

Сближаться съ подлой чернью - и онъ, въ конце концовъ,

Вёлъ дружбу съ богачами, съ семействами купцовъ.

Где только предстояла хоть маленькая прибыль,

Готовый на услуги, сгибался онъ въ погибель;

Какъ сборщикъ подаянья въ своёмъ монастыре,

Онъ лучшимъ слылъ монахомъ въ заботахъ о добре,

И обладай вдовица хоть башмакомъ единымъ,

Всежь отъ вдовицы этой онъ уходилъ съ алтыномъ:

Бралъ большее чемъ могъ бы купить, иль просто взять.

Игривою беседой умелъ людей пленять

И вне служенья церкви онъ такъ перерождался,

Что не простымъ монахомъ предъ ближними являлся.

Смотрелъ не такъ, какъ смотритъ беднякъ-семинаристъ,

Подействовалъ, какъ папа, иль орденскiй магистръ.

Какъ колоколъ та ряса лежала вкругъ, и слова

Не могъ проговорить онъ, чтобы не шепелявить,

Чтобъ нежностью притворной всей речи не приправить;

Когда жь игралъ на арфе, съ улыбкой на устахъ,

Глаза его сверкали, какъ звезды въ небесахъ

Среди морозной ночи: онъ весь перерождался.

И Губертомъ - замечу я кстати - назывался.

10.

Затемъ свести знакомство съ купцомъ случилось мне.

Съ раздвоенной бородкой и на гнедомъ коне

Подъ шляпою фламандской съ опушкою бобровой

И въ сапогахъ съ двойными застёжками. Суровый,

Преважно очень мненья свои онъ излагалъ,

Въ виду имея только удвоить капиталъ

И то, чтобъ охраняли - решалъ такъ въ разговоре -

Между Ореуеллемъ и Мидделбургомъ море 5.

Курсъ денежный отлично онъ изучилъ въ свой векъ.

Вотъ чемъ былъ занятъ этотъ почтенный человекъ.

Долги имелъ, онъ, нетъ-ли - никто не зналъ объ этомъ:

Такъ вёлъ дела онъ скрытно передъ торговымъ светомъ,

Достойнымъ гражданиномъ онъ показался мне.

11.

Съ студентомъ изъ Оксфорда я также повстречался,

Который въ санъ духовный вступать приготовлялся.

Студента конь поджарый былъ непомерно хилъ,

Да и его хозяинъ и тощъ и бледенъ былъ.

Ещё не получилъ онъ особаго прихода

И въ жизни пробивался безъ всякаго дохода.

Единое богатство пока онъ чтить привыкъ:

Подъ краснымъ переплётомъ десятка два-три книгъ

Мыслителей любимыхъ и, съ ними неразлучный,

Ни скрипки не имелъ онъ, ни лютни сладкозвучной,

Ни свежаго наряда, ни денегъ въ сундуке;

А всё, что заведётся въ убогомъ кошельке,

Куда не попадали гроши въ большомъ излишке,

Онъ тратилъ на покупку давно желанной книжки.

И ревностно молился за всехъ, кто помогалъ

Ему своею лептой. Онъ более молчалъ

И суетной беседы смиренно сторонился;

Когда же говорилъ онъ, то слушатель дивился

Онъ, ближнихъ поучая, всю жизнь учился самъ.

12.

Тамъ адвокатъ былъ также, и знанiемъ богатый

И опытомъ житейскимъ, делецъ большой, завзятый.

Присутствовавшiй часто въ седалище суда,

Всегда благоразумный, находчивый всегда.

Везде съ почтеньемъ принятъ и ласково встречаемъ,

Былъ часто при объездахъ судьёй онъ назначаемъ

Особеннымъ указомъ и грамотой. Къ тому жь,

Прославившись какъ ловкiй и даровитый мужъ,

Сбиралъ съ своихъ клiентовъ наградъ онъ очень много.

Покупщика такого, какъ не следили строго,

Ещё никто не думалъ ни въ чёмъ подозревать:

Открыто, что угодно, онъ могъ прiобретать.

Онъ деломъ постоянно и много занимался

И дельнымъ даже больше, чемъ въ жизни былъ, казался.

Дела и все решенья онъ зналъ на перечётъ

Ещё, съ времёнъ Вильгельма, умея въ свой чередъ

Вести бумаги, акты такъ ловко, что, признаться,

И невозможно было къ нему ни въ чёмъ придраться.

Въ кафтане тёмно-серомъ безъ вычуръ и прикрасъ

Онъ кушакомъ былъ пёстрымъ, широкимъ подпоясанъ.

О нёмъ ни слова больше: довольно занялъ насъ онъ.

13.

Былъ и помещикъ съ нами. Онъ весело смеялся,

Седою бородою отъ -прочихъ отличался,

Сангвиникомъ по нраву назваться могъ вполне,

Любилъ по утру кушать сухарики въ вине,

Любилъ повеселиться, на жизнь смотрелъ не хмуро,

Какъ истинный питомецъ счастливца Эпикура,

Считавшаго, что созданъ для наслажденья мiръ,

Что жизнь должна тянуться, какъ безконечный пиръ.

Всеобщимъ хлебосольствомъ помещикъ отличался

И даже Юлiаномъ святымъ 6 почти считался

На родине, готовя для всехъ и хлебъ, и аль,

Вино, пирогъ и рыбу, и мягкую постель.

Весь домъ его открытъ былъ и званымъ и незванымъ,

Весь домъ съ утра до ночи былъ моремъ разливаннымъ;

Съ календарёмъ согласно любилъ онъ изменять:

Въ его хозяйстве всякихъ мы жирныхъ птицъ нашли бы,

Его садки ломились отъ всевозможной рыбы

И горе ожидало несчастныхъ поваровъ,

Испортившихъ жаркое для праздничныхъ пировъ.

Огромный столъ въ столовой открытъ былъ постоянно,

Где целый день сходились и ели безпрестанно.

Господствуя въ собраньяхъ, где много говорилъ,

Отъ графства выбираемъ онъ депутатомъ былъ,

Чтобъ въ Нижнюю палату въ урочный часъ являться.

Затемъ онъ, какъ охотникъ, привыкъ такъ одеваться:

Кинжалъ широкiй съ боку, охотничiй рожокъ

И патронташъ, въ которомъ дичину прятать могъ.

Шерифомъ онъ не разъ былъ, а также - казначеемъ

И въ целомъ графстве были довольны очень все имъ.

14.

За темъ позабывать я не долженъ пятерыхъ

Гражданъ въ красивыхъ, новыхъ одеждахъ меховыхъ.

То были: ткачъ и плотникъ, красильщикъ и обойщикъ

И или ремесленникъ-суконщикъ.

Ихъ пояса и сумки, кинжалы у бедра

Блистали самой чистой отделкой серебра

И каждый представлялся почтеннымъ гражданиномъ,

Достойнымъ, чтобы въ Думе сидеть подъ балдахиномъ,

Иль, за свои заслуги, хоть альдерманомъ быть.

Подобный взглядъ наверно могли бы подтвердить

Ихъ жоны, для которыхъ прiятно называться

Большими госпожами и въ церкви появляться

Предметомъ разговоровъ смущонныхъ жонъ и девъ

Всехъ впереди, со шлейфомъ, достойнымъ королевъ.

15.

Ещё былъ съ нами поваръ, достойный удивленья

Въ искустве кулинарномъ - печенья и соленья;

Никто въ стряпне британской поспорить съ нимъ

не могъ

А лондонскаго пива онъ лучшiй былъ знатокъ;

Умелъ варить и жарить на вертеле, решотке

И постигалъ все тайны кострюль и сковородки;

Пёкъ пироги отлично и делалъ фрикасе:

16.

Въ кружке моихъ знакомцевъ ещё былъ шкиперъ, жившiй

На западе (какъ видно, изъ Дартнута прибывшiй)

И ехавшiй на кляче - совсемъ не джентлеменъ -

Въ одежде, упадавшей небрежно до коленъ.

Кинжалъ, къ шнурку привязанъ, черезъ плечо мотался

И шкиперъ отъ загара коричневымъ казался.

Конечно, онъ былъ истымъ, весёлымъ добрякомъ

И упивался часто на корабле виномъ,

Пока его владелецъ въ каюте спалъ не мало:

Разборчивая совесть его не затрудняла.

Лишь мотъ бы онъ сражаться, брать верхъ и побеждать,

А после отчего же людей не надувать?

Что жь до его искуства разсчитывать приливы,

Соображать, где токи, где отмели есть, живо,

Знать положенье солнца, погоды перемены,

Отъ Гулля и до самой, пожалуй, Картагены -

Никто съ нимъ не ровнялся. Уверить васъ могу,

Онъ былъ благоразуменъ и не съ руки врагу.

Не мало бурь жестокихъ въ моряхъ его трепало:

Повсюду, отъ Готланда до мыса Финистера,

(И въ морякахъ таилась въ него большая вера)

Въ Испанiи, въ Бретани все бухты также зналъ

И "Магдалиной" судно своё онъ называлъ.

17.

Еще былъ съ нами докторъ. Едва-ли въ свете ныне,

Когда бъ и где бы речи не шли о медицине,

Ему нашелся равный. Одъ быль и астрономъ,

И пацiентовъ многихъ лечилъ съ большимъ умомъ,

Какъ магикъ, ту науку глубоко изучая,

Исходъ болезни всякой успешно предрекая,

Посредствомъ гороскоповъ, страдающихъ больныхъ.

Угадывалъ причину онъ всехъ недуговъ ихъ,

Хотя бы темпераментъ холодный былъ, горячiй,

Сухой, иль сыроватый. Такъ съ полною удачей

Онъ практикомъ считался въ среде больныхъ людей.

Узнавъ недуга корень при зоркости своей,

Давалъ больнымъ лекарство и славенъ былъ, какъ лекарь.

Къ тому жь, всегда исправно снабжалъ его аптекарь

Лекарствами сбоями: они другъ друга знали

По этому ихъ дружба давно была крепка.

Зналъ докторъ Эскулапа и Руфа старика,

Зналъ Галли, Авицену, Разиса, Галлiена,

Зналъ Иппократа также, Бернарда, Гатиздена;

Серапiонъ известенъ ему былъ, Константинъ,

Аверозсъ учоный и мудрый Гильбертовъ.

Умеренно онъ кушалъ, излишествъ избегая,

Питательную пищу лишь только выбирая;

Не редко углублялся и въ Ветхiй онъ Заветъ;

Въ малиновое платье всегда бывалъ одетъ,

Подбитое тафтою и тонкою сендалью 7,

Но тратился на это съ заметною печалью,

И что во дни повальной чумы прiобреталъ,

На чорный день охотно всегда приберегалъ.

А такъ-какъ въ медицине крепительное средство

Есть золото, то крепко его побилъ онъ съ детства.

18.

Изъ Бата горожанка въ томъ обществе была,

Немного глуховата, но доброю слыла

И фабрикой суконной при этомъ обладала,

Во всемъ ея приходе изъ женщинъ ни одна

Не смела приложиться къ мощамъ, пока она

Того не совершила; но если бъ то случилось,

Она бы, безъ сомненья, такъ сильно разсердилась,

Что вовсе позабыла смиренье христiанъ.

Платки она носила достойные, чтобъ станъ

Подобный былъ украшенъ - и я готовъ поклясться,

Что въ праздникъ та особа привыкла облекаться

Въ платки по фунту весомъ. За темъ ея чулки -

Пунцовые, и свежи казались башмаки.

Лицо же горожанки здоровье выражало.

Всю жизнь свою почтенье везде она встречала

И ровно пять разъ въ жизни въ законный бракъ вступала,

А о другихъ поступкахъ намъ лучше умолчать:

О нихъ не ловко даже теперь упоминать.

Къ святому гробу трижды она ходить решалась,

Чрезъ много рекъ заморскихъ въ пути переправлялась,

Была въ Болонье, въ Риме, у Якова святого

И въ Кёльне побывала, о чёмъ могла толково

Передними зубами была она бедна.

Она на иноходце спокойно помещалась.

Лицо ея подъ шляпой соломенной скрывалось

Съ широкими нолями, громадными, какъ щитъ.

Дорожный плащъ искусно вкругъ ногъ ея обвитъ,

А на ногахъ - дне шпоры. Жива и беззаботна,

Она съ людьми любила болтать весьма охотно

И отъ любви наверно лекарство дать могла,

Устраивать умея любовныя дела.

19.

Ещё тамъ былъ священникъ, другъ нравственности строгой.

Въ селе имелъ приходъ онъ хоть бедный и убогiй,

Но самъ за-то делами былъ добрыми богатъ.

Къ тому жь учоный пастырь служить былъ ближнимъ радъ

И ихъ училъ усердно священному писанью,

И самъ служилъ ступенью для сельской паствы къ знанью.

Живымъ примеромъ ставши для добрыхъ прихожанъ,

Въ работе терпеливый, защитникъ поселянъ,

Онъ не являлся карой для бедняковъ унылыхъ,

За-то, что десятины платить они не въ силахъ,

Изъ скромныхъ приношенiй, къ нему идущихъ въ домъ.

Довольствоваться малымъ умелъ онъ даже въ пище.

Его приходъ великъ былъ и сельскiя жилища

Разбросанно стояли далеко другъ отъ друга;

Но онъ ни въ дождь, ни въ бурю, хотя бъ шумела вьюга,

Къ больнымъ и всемъ скорбящимъ ходить не за бывалъ

И въ самыхъ отдалённыхъ местахъ ихъ навещалъ

Пешкомъ, лишь опираясь на пастырскiй свой посохъ;

Отличнымъ былъ примеромъ въ житейскихъ всехъ вопросахъ

Для христiанъ, сначала свершая самъ, что имъ

Хотелъ внушить въ беседахъ ученiемъ своимъ.

Изъ словъ евангелистовъ заимствуя мысль эту.

Самъ делалъ объясненье онъ Новому Завету:

"Ужъ если злато даже отъ ржавчины страдаетъ,

Чего же отъ железа мiръ целый ожидаетъ?

Когда не чистъ тотъ пастырь, который учить насъ,

То дивно-ли что паства грешила много разъ?

И горе если скажутъ священнику: "стыдись ты:

Какъ пастырь, самъ ш грязенъ, твои же овцы чисты".

И собственною жизнью людей руководить..."

Священникъ добрый этотъ не торговалъ приходомъ

Былъ обожаемъ сельскимъ придавленнымъ народомъ,

Въ соборъ святого Павла не бегалъ въ Лондонъ онъ

Искать себе капеллы, чтобъ пышно подъ трезвонъ

Служить въ ней панихиды, не прятался въ обитель,

Но мирно жилъ въ деревне, какъ паствы охранитель,

Её оберегая отъ порчи и волковъ.

Наёмщикомъ онъ не былъ и во веки вековъ;

Но если былъ онъ честенъ, правдивъ и непороченъ,

То грешниковъ не думалъ карать сурово очень:

Не говорилъ имъ гневныхъ, заносчивыхъ речей,

Но кротко поучалъ ихъ по благости своей.

Указывать на небо достойный путь спасенья,

Какъ словомъ, такъ и деломъ - вотъ смыслъ его ученья.

Когда жь ему встречался упрямый гражданинъ -

Будь баринъ онъ богатый, иль бедный селянинъ -

Онъ былъ съ нимъ безпощаденъ въ суровомъ порицанье.

Его не привлекали: *ь смиренной простоте

Беседовалъ онъ съ паствой о Господе-Христе,

Апостоловъ читалъ имъ и самъ держался строго

Всего, что человеку завещано отъ Бога.

20.

Съ нимъ ехалъ земледелецъ и братъ его родной,

Все силы посвящавшiй работе полевой.

Хорошiй хлебопашецъ и христiанинъ честный,

Онъ мирно жилъ въ деревне, какъ деятель безвестный.

Душою преданъ Богу, ему не лицемеря,

Была ли въ жизни прибыль, иль тяжкая потеря,

Молился онъ и ближнихъ, какъ самого себя,

Любилъ; своихъ досуговъ напрасно не губя,

Работалъ для соседа онъ беднаго безплатно

И всякая работа была ему прiятна.

Свою же десятину онъ честно отбывалъ,

Чемъ только могъ, чемъ случай ему не помогалъ,

И где онъ не являлся, тамъ все его любили.

Одъ былъ въ крестьянской блузе и ехалъ на кобыле.

21.

Ещё тамъ были: мельникъ, именiй управитель,

Былъ экономъ почтенный, духовныхъ делъ судья...

Къ кружку техъ богомольцевъ принадлежалъ и я.

О мельнике скажу я, что былъ онъ парень дюжiй,

Съ широкими плечами детина неуклюжiй.

Борцовъ известныхъ самыхъ всегда онъ побеждалъ:

Ба каждый бой кулачный барана получалъ;

Любыя ворота онъ сшибать могъ съ петлей прямо,

Съ разбега головою ударясь въ нихъ упрямо.

У мельника щетиной стояла борода,

Не знавшая гребёнки наверно никогда;

Пучкомъ такихъ же рыжихъ щетинистыхъ волосъ

И толстой бородавкой его украшенъ носъ,

А ноздри у красавца столь редкаго при этомъ,

Какъ уголь чорны были всегда, зимой и летомъ.

Носилъ съ собой онъ кортикъ при небольшомъ щите;

А ротъ его - мы скажемъ два слова и о рте -

Собой напомнить могъ бы отверстiе печное.

Слылъ мельникъ балагуромъ и, всемъ гримасы строя,

До шутокъ слишкомъ сальныхъ большой охотникъ былъ,

Себе тройную долю, не разъ кривя душой,

Но всё жь имелъ, ей-Богу, онъ палецъ золотой 8.

На нёмъ кафтанъ былъ белый и шапка голубая.

Игрою на волынке въ пути насъ развлекая,

Приплясывоя шолъ онъ и устали не зналъ.

22.

Насъ экономъ церковный ещё сопровождалъ.

Покупщикамъ отличнымъ онъ могъ служить примеромъ,

Какъ нужно ухитряться темъ, ни другимъ манеромъ

Устроивать покупку: бралъ въ долгъ онъ, или нетъ,

Но совершалъ, однако, дела безъ всякихъ бедъ

И въ барышахъ огромныхъ при этомъ оставался.

Своимъ успехамъ самъ онъ невольно удивлялся:

Не дивно-ль, въ самомъ деле: могъ хитростью одной

Одъ, грамоте не зная, осилить целый строй

Людей глубоко-мудрыхъ и истинно-учоныхъ!

Какихъ на беломъ свете не встретишь делъ мудрёныхъ!

23.

А вотъ и управитель. Онъ страшно вспыльчивъ, худъ;

Брить часто подбородокъ себе не ставитъ въ трудъ,

И даже аккуратно, какъ бы отецъ духовный,

Предлинными ногами природой награждёнъ

И тонкими такими, какъ будто икръ лишонъ,

Объ овсяныхъ амбарахъ онъ пёкся очень много,

Преследуя за плутни всехъ подчинённыхъ строго;

Любой его помощникъ надуть его не смелъ.

Угадывать посевы отлично онъ умелъ,

Следя за переменой погоды постоянно,

И за хозяйствомъ барскимъ упорно, неустанно

Присматривалъ; все овцы, и птицы, и быки,

И скотъ, и маслобойня, коровы, лошаки -

Въ его распоряженьи полнейшемъ находились:

(Подобные порядки давно установились)

Въ нихъ долженъ по контракту онъ отдавать отчётъ,

Съ-техъ-поръ какъ новый баринъ вступилъ въ двадцатый годъ,

Во всехъ своихъ проделкахъ онъ не былъ уличаемъ;

Хоть толковали люди: "мы знаемъ то, что знаемъ",

Но старшины деревни, крестьяне, пастухи

Молчали почему-то про все его грехи:

Гораздо больше смерти они его боялись.

Въ тени большого сада. Онъ скрытно былъ богатъ,

Въ чемъ съ нимъ не могъ равняться самъ баринъ, говорятъ.

Онъ барину льстилъ ловко, лукаво угождая,

И барскiя же деньги въ займы ему давая,

За это постоянно награды получалъ...

На жеребце отличномъ теперь онъ гарцовалъ:

Конь въ яблокахъ былъ серыхъ, Шотландцемъ назывался.

Въ камзоле тёмно-синемъ самъ всадникъ рисовался

Съ заржавленною шпагой, висевшей при бедре.

Онъ ехалъ изъ Норфолька, где въ барскомъ жилъ дворе

И личныя делишки обделывалъ безъ страха.

Въ широкiй плащъ закутанъ, со скромностью монаха,

Онъ сзади всехъ насъ ехалъ на статномъ скакуне.

24.

Затемъ судья духовный былъ съ нами. Какъ въ огне,

Лицо его пылало, по не было приветно,

А пара глазъ заплывшихъ была едва заметна.

Горячъ и сладострастенъ онъ былъ, какъ воробей,

Съ бородкой очень жидкой, почти что безъ бровей.

Его лица все дети пугались выше меры;

И всякой едкой мази, и сильныхъ пластырей

Не могъ онъ излечиться отъ страшныхъ волдырей

И отъ нарывовъ красныхъ, которыми покрыты

Довольно щедро были вокругъ его ланиты.

Любилъ чеснокъ онъ съ лукомъ, порей елъ и морковь

И крепкiя пилъ вина, багровыя, какъ кровь;

Когда же слишкомъ сильно въ беседе напивался,

То начиналъ горланить и всюду бесновался,

Желая но латыни со всеми говорить,

Хоть только два-три слова латинскихъ изучить

Изъ дедовыхъ, судебныхъ решенiй ухитрился,

Ихъ слыша ежедневно. Ведь каждый убедился,

Что и сорока можетъ рядъ словъ пролепетать

И ясно, какъ самъ папа, при насъ ихъ повторять.

Когда же подвергался другимъ онъ испытаньямъ,

То, ставъ въ тупикъ, терялся, произнося съ мычаньемъ

Лишь "questio quit.juris". Онъ славный малый былъ

По-крайней-мере въ людяхъ такимъ давно прослылъ.

Знакомымъ разрешалъ онъ за штофъ хорошей водки,

И ихъ вполне за это былъ оправдать готовъ;

При этомъ бралъ и взятки; когда жь на пару словъ

Сходился онъ съ друзьями, то - долженъ въ томъ сознаться -

Анафемы церковной училъ ихъ не бояться.

Когда имелъ онъ душу, то, разве - въ кошельке,

Хоть самъ и толковалъ всемъ, порою, въ уголке:

"Дно кошелька - дно ада!" Но лгалъ онъ несомненно:

Проклятiя бояться должны все непременно;

Проклятье - убиваетъ, прощенье же - спасётъ...

За этимъ, онъ не мало таилъ другихъ заботъ:

Имея подъ своею отеческой охраной

Въ анархiи всехъ женщинъ, онъ, ихъ защитникъ рьяный,

Искуссно лицемеря, избралъ благой уделъ:

Все женскiя ихъ тайны выпытывать умелъ

И зналъ, по нихъ доверьи, любовныхъ много шашенъ.

Онъ ехалъ вместе съ нами, гирляндою украшенъ,

Причёмъ гирлянда эта была такъ велика,

Какъ-будто бы висела надъ дверью кабака.

25.

Съ запасомъ индульгенцiй съ нимъ рядомъ подвигался

Его большой прiятель и кумъ съ былыхъ времёнъ:

Чернецъ изъ Ронсеваля. Недавно только онъ

Изъ Рима воротился и ехалъ распевая:

"Приди, приди ко мне ты, подруга дорогая!"

А кумъ грубейшимъ басомъ подтягивалъ ему.

Трубы столь громкой въ мiре наверно никому

Не удавалось слышать. Висели кудри плоско

На черепе монаха и цветъ имели воска,

Вкругъ шеи разсыпаясь отдельными прядями;

Но онъ гордился очень своими волосами,

Пренебрегая токомъ - и потому свой токъ

Изъ щегольства запряталъ въ дорожный свой мешокъ

И, сильно убеждённый, что онъ одетъ по моде,

Простоволосый ехалъ при всёмъ честномъ народе,

Нерукотворный образъ, а при себе хранилъ -

Мешокъ для индульгенцiй, биткомъ набитый ими.

Такимъ товаромъ славнымъ его снабдили въ Риме.

Владелъ онъ дребезжащимъ, козлинымъ голоскомъ

На гладкомъ подбородке пушинки не видали...

Какого онъ былъ пола? - мы порешимъ едвали.

За-то где ни являлся, кого онъ ни встречалъ,

Всехъ ловкостью своею невольно поражалъ

Чудесъ хранилъ онъ всякихъ: и часть отъ покрывала

Святой Марiи-Девы, и паруса кусокъ,

Когда-то украшавшiй священный тотъ челнокъ,

Въ которомъ Пётръ апостолъ катался и потомъ

Хранилъ и крестъ онъ медный съ какими-то камнями,

Святыя кости, стклянки - и съ этими дарами

Онъ много наживался и въ день то добывалъ,

Чего священникъ бедный и въ годъ не получалъ.

Обманывая паству и духовенство вместе,

Но всёжь, на недостатки такiе не смотря,

Онъ проповедникъ славный былъ, правду говоря;

Евангелiе въ церкви читать умелъ отлично,

"возгласъ" отчётливо и зычно:

Онъ помнилъ, что окончивъ песнь эту распевать,

Ему придётся тотчасъ и проповедь начать,

А проповедь монаха съ доходомъ неразлучна.

Вотъ почему и пелъ онъ такъ весело и звучно.

26.

И сели мы за ужинъ, въ кружокъ соединясь.

Предъ нами были блюда его приготовленья

И крепкiе напитки мы пили безъ стесненья.

Трактирщикъ нашъ былъ видный, осанистый на взглядъ,

Съ брюшкомъ довольно круглымъ, съ заплывшими глазами

И, признанный красавцемъ единогласно нами,

Благоразумной, смелой онъ речью отличался -

Ну, словомъ, гражданиномъ отличнымъ оказался

Что онъ весёлый малый - вся публика нашла;

Когда жь онъ сталъ смеяться и съ нами балагурить -

И въ мысль не приходило своихъ бровей намъ хмурить.

Д. Минаевъ.

1. Табардскаи гостинница существуетъ до-сихъ-поръ и съ давняго времени украшается надписью, гласящей, что почтенное это зданiе имело честь быть сборнымъ местомъ богомольцевъ Чосера.

2. Атлантическомъ океане.

3. То-есть - любовь все покоряетъ.

4. Рота - инструментъ провансальскихъ трубадуровъ, получившiй свое названiе отъ колеса (rota), вращаемаго посредствомъ маленькой рукоятки и приводящаго въ сотрясенiе струны.

6. Св. Юлiанъ почитается у католиковъ патрономъ гостепрiимства и покровителемъ путешественниковъ.

7. Шолковая матерiя.

8. Намекъ на старинную англiйскую пословицу, которая говоритъ, что "у честнаго мельника большой палецъ изъ золота", то-есть, что честнаго мельника не существуетъ на свете. Что же касается самаго большого пальца мельника, то онъ есть самый характеристическiй органъ у людей этого сословiя, такъ-какъ, въ следствiе постоянной, посредствомъ его, поверки качества размола муки, онъ бываетъ у нихъ, более чемъ у другихъ, широкъ, плосокъ и гладокъ.