Из поэмы "Кентерберийские рассказы"

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Из поэмы "Кентерберийские рассказы" (старая орфография)

1.

Когда засуху марта апрель смочил дождями,

Вспоивши ими землю с засохшими корнями,

И каждый стебель травки той влагою обмыв,

Которая рождает цветы душистых нив;

Когда поля и рощи дыхание живое

Зефира ощутили и солнце золотое

Прошло до половины пути чрез знак Окна

И вновь запели птички, что в обаяньи сна

Дремать привыкли ночью с открытыми глазами,

(Так властвует природа над птичьими сердцами),

Тогда на богомолье паломники спешат

К чужим, заморским странам, где набожно хотят

Из каждого местечка Британии стремится

Народ благочестивый в Кентербери к мощам,

Чтоб в храме перед гробом свободу дать мольбам,

Благодаря святого, который охраняет

Людей от всех болезней и мощь им досылает.

2.

В такое время года пришлось однажды мне

Заехать в дальний Сотварк.быть в "Табарде" 1. Вполне

Я был тогда настроен желанием молиться,

В Кентербери поехать, к святыне приложиться.

В гостиннице под вёчер случайно собрался

Круг добрых богомольцев и каждый задался

(Их было двадцать девять) сходить на богомолье,

Как я, в Кентерббри же... В гостиннице приволье

Нашлось для нас, а также и стойла для коней -

И мы с большим удобством расположились в ней.

Когда на отдых солнце в тумане закатилось,

Всё общество со мною сошлось, разговорилось,

А я знакомцам новым совет дал отдохнуть,

3.

Пока у нас, однако, есть час досуга, с розу

Не стану приступать я к дальнейшему рассказу,

А вкратце попытаюсь, раскинувши умом,

Покуда есть охота, порассказать о том,

Какими люди эти тогда мне показались,

Какого званья были, чем в жизни занимались

И даже что за платье носили на плечах...

Мы рыцарем займёмся на первых же порах.

4.

В числе других был рыцарь, цвет рыцарского сана.

С дней первых посвященья любить он начал рано

Воинския потехи, свободу, правду, честь,

Великодушье храбрых, чужда которым месть.

За доблести ценим был он в войске сюзерена;

Никто, как он, без страха и без боязни плена,

Не странствовал так много; так знал людей и свет,

Что каждому полезный всегда мог дать совет.

С успехом бился рыцарь у стен Александрии,

Дрался в Литве далёкой, среди снегов России;

Он на почётном месте банкетов заседал

Где с маврами рубился; сражался в Бельмарине

И имя крестоносца гремело на чужбине.

Он видел много чуждых и отдалённых стран,

В Великом море 2 плавал грозой магометан;

Он за святую веру дрался близь Трамедина

На поединке трижды, сразивши сарацина;

В пятидесяти битвах меч кровью обагрял

И на пути не мало опасностей встречал;

С врагами не страшился в бою кровавых встреч он

И шлем его, как панцырь железный, был изсечем.

Достойный этот рыцарь ходил ещё при том

И в Турцию походом с владельцем и вождём

Полатии, с ним вместе за крест святой сражался,

И где бы ни являлся, там первым он считался.

Но, храбрый в битвах, был он благоразумно-строг

И в скромности поспорить с девицей красной мог,

И, хоть ключом кипела кровь пламенная в жилах,

Ну, словом, то был рыцарь без всякого пятна;

А что до обстановки - вот какова она:

Конь рыцаря был добрый, но вовсе не нарядный;

Джипон из фустиана, далёко не парадный,

На всадника надетый, был латами истёрт:

Он сделал, вероятно, в нём не один поход.

5.

Сын рыцаря был с ним же, оруженосец статный,

Влюблённый и весёлый, с улыбкою приятной

И с локонами, словно завитыми сейчас.

Ему лет двадцать было, я думаю. Межь нас

Высоким, стройным станом паж юный отличался,

В движениях быть ловок и сильным нам казался.

Он, будущий воитель и смелый паладин,

Выигрывал турниры уже по раз один,

В одном из них сразивши однажды иноверца,

Чтоб вызвать благосклонность прекрасной дамы сердца.

Его костюм был вышит, как разноцветный луг,

Од пел, играл на флейте без умолку день Божий,

Безпечный, словно птичка, как месяц май пригожий.

На нём камзол короткий, ко моде, но её на

Не до земли хватали концами рукава,

Волнисто драпируясь от каждого движенья.

На лошадь он садится - так просто загляденье:

Красивая посадка, в глазах его огонь -

И всадником гордится как будто бы сам конь.

Затянет-ли он песню - полна та песня ласки,

А сказку поразскажет - заслушаешься сказки.

Сражаясь на турнирах, умел он танцовать,

Умел писать искусно и бойко рисовать,

Любить же мог так сильно, что спал во мраке ночи

Не больше чем безсонный соловушка. Короче -

Услужлив был и вежлив, ездок, танцор, певец...

Своим оруженосцем гордиться мог отец.

6.

Был с рыцарем и Йомен, прислугу заменявший.

(Так пожелал сам рыцарь, слуги с собой не взявший).

На Йомене кафтан был зелёный, капюшон;

И перьями павлина украшенных. Кичился

Оружьем он и ловко с сим в деле обходился;

Лук был всегда надежен и каждая стрела

Вернее самой смерти в руках его была.

В любой лесной охоте наездник самый смелый,

Имел квадратный лоб он, цвет кожи за горелый,

Мечь при бедре, на локте раскрашенный щиток.

С другого боку острый, отточенный клинок

В ножнах и под резьбою красивого узора,

А на груди блистала Святого Христофора

Серебрянная бляха; на перевязи рог...

Охотником смотрел он от головы до ног.

7.

В числе тех богомольцев игуменью я встретил.

Робка её улыбка, взгляд прямодушно-светел.

"Клянусь святым Элоа!" божба её одна,

А имя... Эглантиной звала себя она.

Священные каноны, петь начиная с чувством,

Их в нос произносила с особенным искуством:

Умела по французски речь правильно слагать,

Парижский же язык ей известен был едва-ли...

Когда мы за обедом с ней вместе заседали,

Хорошим воспитаньем она пленила нас:

Жаркого не роняла, к тарелке наклонясь,

С любым столовым блюдом умела обращаться

И если приводилось ей соусом заняться,

Она остерегалась случайно как-нибудь

Сронить, спаси Бог, каплю на девственную грудь.

Она манер хороших ни в чём не нарушала:

Так аккуратно губы салфеткой вытирала,

Что никогда на чаше столового вина

Следов не оставляла от жирного пятна;

До кушанья касалась особенно прилично

И вообще держалась с достоинством публично.

Приятным обращеньем умея поражать,

Она старалась дамам придворным подражать,

В разсчитанных движеньях их важность сохраняя

И общее вниманье невольно возбуждая

За тем - её характер. Всегда была она

Что громко, без сомненья, и долго прорыдала,

Когда бы в мышеловке мышонка увидала,

Она собак держала без счёту полон дом,

Кормила их то мясом, то кислым молоком:

По доброте сердечной невольно содрогалась '

От визга толстых мосек и кровно обижалась,

Когда их били пилкой. Всем сострадать спеша,

Так сказывалась всюду в ней добрая душа

На ней изящной плойки лежало покрывало;

Нос был прямой. красивый, рот маленький и алый:

Зрачки глаз тёмно-серых сверкали, как стекло;

Высоко поднималось игуменьи чело

И, наконец, я смело мог сделать заключенье,

Что инокиня эта прекрасного сложенья.

На ней был плащь красивый и лёгкий, как вуаль,

А чётки, где сверкала зелёная эмаль.

С руки спадали нитью из мелкого коралла

С богатым фермуаром из золота. Стояло

Вверху "А" под короной; внизу три слова в ряд:

"Amor vincit omniu" 3. Но бросим дальше взгляд.

Была ещё черница с ней в званьи капеллана

И три почтенных мужа духовного же сана.

8.

Ещё монах был с нами, завзятый молодец,

Ездок, охотник бравый, кутила и стрелец.

Откормленный на столько, что мог бы быть аббатом.

Гордился он конями в конюшнях, на богатом

Дворе своём; когда же на них ему случалось

Кататься, то бренчанье узды его казалось

Так звонко и так громко, как колокола звон

Часовни монастырской, где в мирной келье он

Спасаться должен. Так-как давно ужь устарели

Уставы Бенедикта и Мавра, и на деле

Им трудно подчиняться, то бравый тот монах

На них махнул рукою на собственный свой страх.

Тот текст священной книги в копейку он не ставил,

Гласящий, что охотник чужд святости и правил

И что монах вне кельи, как рыба вне воды.

При этом, не скрывая злорадства и вражды,

"Текст этот - порешил он - и устрицы не стоил",

А потому вниманьем его не удостоить.

По моему, и прав он: к чему бы стал ломать

Он голову над книгой? Ему ли коротать

Век в келье, Августину снятому повинуясь?

Как в мире жить, делами мирскими не волнуясь?

Так пусть же изнуряет плоть Августин святой,

А он пойдёт, как грешник, дорогою не той.

Его собаки быстры, как птицы на полёте

И, преданный душою веселью и охоте,

На них не мало денег потратил в жизни он.

Монах веселый этот был в рясу облечён

С пушистой оторочкой, из белки очень ценной;

Для капюшона рясы застежкой неизменной

Булавку золотую носил он, балагур,

Имея на булавке эмблему: "lacs d'amour"

Он голову брил гладко: она всегда блестела,

Как зеркало; вид тот же лицо его имело

И лоснилось от жиру; сквозь жир не без труда

Глаза его смотрели и бегали всегда.

Как будто раскалён был он печкою плавильной.

По истине, прелата не видел краше свет!

Он не казался тощим, как тень или скелет,

Любил со вкусом выпить, любил покушатьсладко

И тёмно-карей масти была его лошадка.

9.

Ещё был с нами вместе другой монах, остряк,

Хотя степенный с виду, но добрый весельчак;

Межь братьи монастырской никто с ним не ровнялся,

Когда болтать забавно он в обществе пускался.

Не мало юных женщин, исполненный забот,

Он выдал даже за муж на собственный свой счёт,

И в ордене считался поддержкою большою.

Везде бесед застольных привыкнув быть душою,

Он всюду принимаем был, словно у родных,

У местных феодалов и женщин городских.

По той причине - так он высказывался здраво -

Что больше всех приходских попов имел он право

На исповедь мирскую: он был лицентиат.

Грехи всем разрешая, исполнен снисхожденья,

При этом постоянно придерживаясь мненья.

Что тех эпитимьёю нельзя отягощать,

Которые не скупы монахам подавать.

Когда миряне щедры ни лепту подаянья,

То это лучший признак людского покаянья:

Кто подаёт, тот, значить, раскаялся вполне.

Об этом заявляют не слёзы же одне!

А кто не может плакать, в молитву погружаться,

Тот деньгами обязан за грех спой расквитаться.

Носил он в капюшоне, как-бы в ходячей лавке,

Для женщин миловидных серёжки и булавки -

И их дарил любезно. Искуством обладал

Певца и сам на роте 4 отчётливо играл;

Никто в высоких нотах с ним в песне не тягался,

А белизною шеи он с лилией ровнялся;

При этом очень ловкий боксёр был и боец.

И изучил гораздо подробнее чернец

Чем нищих безприютных, скитальцев полуголых.

Достойному монаху прилично-ли водить

Знакомство с бедняками, которых полюбить

Ему одно приличье уже не позволяло?

Ведь было бы не честно и даже выгод мало

Сближаться с подлой чернью - и он, в конце концов,

Вёл дружбу с богачами, с семействами купцов.

Где только предстояла хоть маленькая прибыль,

Готовый на услуги, сгибался он в погибель;

Как сборщик подаянья в своём монастыре,

Он лучшим слыл монахом в заботах о добре,

И обладай вдовица хоть башмаком единым,

Всежь от вдовицы этой он уходил с алтыном:

Брал большее чем мог бы купить, иль просто взять.

Игривою беседой умел людей пленять

И вне служенья церкви он так перерождался,

Что не простым монахом пред ближними являлся.

Смотрел не так, как смотрит бедняк-семинарист,

Подействовал, как папа, иль орденский магистр.

Как колокол та ряса лежала вкруг, и слова

Не мог проговорить он, чтобы не шепелявить,

Чтоб нежностью притворной всей речи не приправить;

Когда жь играл на арфе, с улыбкой на устах,

Глаза его сверкали, как звезды в небесах

Среди морозной ночи: он весь перерождался.

И Губертом - замечу я кстати - назывался.

10.

Затем свести знакомство с купцом случилось мне.

С раздвоенной бородкой и на гнедом коне

Под шляпою фламандской с опушкою бобровой

И в сапогах с двойными застёжками. Суровый,

Преважно очень мненья свои он излагал,

В виду имея только удвоить капитал

И то, чтоб охраняли - решал так в разговоре -

Между Ореуеллем и Мидделбургом море 5.

Курс денежный отлично он изучил в свой век.

Вот чем был занят этот почтенный человек.

Долги имел, он, нет-ли - никто не знал об этом:

Так вёл дела он скрытно перед торговым светом,

Достойным гражданином он показался мне.

11.

С студентом из Оксфорда я также повстречался,

Который в сан духовный вступать приготовлялся.

Студента конь поджарый был непомерно хил,

Да и его хозяин и тощ и бледен был.

Ещё не получил он особого прихода

И в жизни пробивался без всякого дохода.

Единое богатство пока он чтить привык:

Под красным переплётом десятка два-три книг

Мыслителей любимых и, с ними неразлучный,

Ни скрипки не имел он, ни лютни сладкозвучной,

Ни свежого наряда, ни денег в сундуке;

А всё, что заведётся в убогом кошельке,

Куда не попадали гроши в большом излишке,

Он тратил на покупку давно желанной книжки.

И ревностно молился за всех, кто помогал

Ему своею лептой. Он более молчал

И суетной беседы смиренно сторонился;

Когда же говорил он, то слушатель дивился

Он, ближних поучая, всю жизнь учился сам.

12.

Там адвокат был также, и знанием богатый

И опытом житейским, делец большой, завзятый.

Присутствовавший часто в седалище суда,

Всегда благоразумный, находчивый всегда.

Везде с почтеньем принят и ласково встречаем,

Был часто при объездах судьёй он назначаем

Особенным указом и грамотой. К тому жь,

Прославившись как ловкий и даровитый муж,

Сбирал с своих клиентов наград он очень много.

Покупщика такого, как не следили строго,

Ещё никто не думал ни в чём подозревать:

Открыто, что угодно, он мог приобретать.

Он делом постоянно и много занимался

И дельным даже больше, чем в жизни был, казался.

Дела и все решенья он знал на перечёт

Ещё, с времён Вильгельма, умея в свой черед

Вести бумаги, акты так ловко, что, признаться,

И невозможно было к нему ни в чём придраться.

В кафтане тёмно-сером без вычур и прикрас

Он кушаком был пёстрым, широким подпоясан.

О нём ни слова больше: довольно занял нас он.

13.

Был и помещик с нами. Он весело смеялся,

Седою бородою от -прочих отличался,

Сангвиником по нраву назваться мог вполне,

Любил по утру кушать сухарики в вине,

Любил повеселиться, на жизнь смотрел не хмуро,

Как истинный питомец счастливца Эпикура,

Считавшого, что создан для наслажденья мир,

Что жизнь должна тянуться, как бесконечный пир.

Всеобщим хлебосольством помещик отличался

И даже Юлианом святым 6 почти считался

На родине, готовя для всех и хлеб, и аль,

Вино, пирог и рыбу, и мягкую постель.

Весь дом его открыт был и званым и незваным,

Весь дом с утра до ночи был морем разливанным;

С календарём согласно любил он изменять:

В его хозяйстве всяких мы жирных птиц нашли бы,

Его садки ломились от всевозможной рыбы

И горе ожидало несчастных поваров,

Испортивших жаркое для праздничных пиров.

Огромный стол в столовой открыт был постоянно,

Где целый день сходились и ели безпрестанно.

Господствуя в собраньях, где много говорил,

От графства выбираем он депутатом был,

Чтоб в Нижнюю палату в урочный час являться.

Затем он, как охотник, привык так одеваться:

Кинжал широкий с боку, охотничий рожок

И патронташ, в котором дичину прятать мог.

Шерифом он не раз был, а также - казначеем

И в целом графстве были довольны очень все им.

14.

За тем позабывать я не должен пятерых

Граждан в красивых, новых одеждах меховых.

То были: ткач и плотник, красильщик и обойщик

И или ремесленник-суконщик.

Их пояса и сумки, кинжалы у бедра

Блистали самой чистой отделкой серебра

И каждый представлялся почтенным гражданином,

Достойным, чтобы в Думе сидеть под балдахином,

Иль, за свои заслуги, хоть альдерманом быть.

Подобный взгляд наверно могли бы подтвердить

Их жоны, для которых приятно называться

Большими госпожами и в церкви появляться

Предметом разговоров смущонных жон и дев

Всех впереди, со шлейфом, достойным королев.

15.

Ещё был с нами повар, достойный удивленья

В искустве кулинарном - печенья и соленья;

Никто в стряпне британской поспорить с ним

не мог

А лондонского пива он лучший был знаток;

Умел варить и жарить на вертеле, решотке

И постигал все тайны кострюль и сковородки;

Пёк пироги отлично и делал фрикасе:

16.

В кружке моих знакомцев ещё был шкипер, живший

На западе (как видно, из Дартнута прибывший)

И ехавший на кляче - совсем не джентлемен -

В одежде, упадавшей небрежно до колен.

Кинжал, к шнурку привязан, через плечо мотался

И шкипер от загара коричневым казался.

Конечно, он был истым, весёлым добряком

И упивался часто на корабле вином,

Пока его владелец в каюте спал не мало:

Разборчивая совесть его не затрудняла.

Лишь мот бы он сражаться, брать верх и побеждать,

А после отчего же людей не надувать?

Что жь до его искуства разсчитывать приливы,

Соображать, где токи, где отмели есть, живо,

Знать положенье солнца, погоды перемены,

От Гулля и до самой, пожалуй, Картагены -

Никто с ним не ровнялся. Уверить вас могу,

Он был благоразумен и не с руки врагу.

Не мало бурь жестоких в морях его трепало:

Повсюду, от Готланда до мыса Финистера,

(И в моряках таилась в него большая вера)

В Испании, в Бретани все бухты также знал

И "Магдалиной" судно своё он называл.

17.

Еще был с нами доктор. Едва-ли в свете ныне,

Когда б и где бы речи не шли о медицине,

Ему нашелся равный. Од быль и астроном,

И пациентов многих лечил с большим умом,

Как магик, ту науку глубоко изучая,

Исход болезни всякой успешно предрекая,

Посредством гороскопов, страдающих больных.

Угадывал причину он всех недугов их,

Хотя бы темперамент холодный был, горячий,

Сухой, иль сыроватый. Так с полною удачей

Он практиком считался в среде больных людей.

Узнав недуга корень при зоркости своей,

Давал больным лекарство и славен был, как лекарь.

К тому жь, всегда исправно снабжал его аптекарь

Лекарствами сбоями: они друг друга знали

По этому их дружба давно была крепка.

Знал доктор Эскулапа и Руфа старика,

Знал Галли, Авицену, Разиса, Галлиена,

Знал Иппократа также, Бернарда, Гатиздена;

Серапион известен ему был, Константин,

Аверозс учоный и мудрый Гильбертов.

Умеренно он кушал, излишеств избегая,

Питательную пищу лишь только выбирая;

Не редко углублялся и в Ветхий он Завет;

В малиновое платье всегда бывал одет,

Подбитое тафтою и тонкою сендалью 7,

Но тратился на это с заметною печалью,

И что во дни повальной чумы приобретал,

На чорный день охотно всегда приберегал.

А так-как в медицине крепительное средство

Есть золото, то крепко его побил он с детства.

18.

Из Бата горожанка в том обществе была,

Немного глуховата, но доброю слыла

И фабрикой суконной при этом обладала,

Во всем её приходе из женщин ни одна

Не смела приложиться к мощам, пока она

Того не совершила; но если б то случилось,

Она бы, без сомненья, так сильно разсердилась,

Что вовсе позабыла смиренье христиан.

Платки она носила достойные, чтоб стан

Подобный был украшен - и я готов поклясться,

Что в праздник та особа привыкла облекаться

В платки по фунту весом. За тем её чулки -

Пунцовые, и свежи казались башмаки.

Лицо же горожанки здоровье выражало.

Всю жизнь свою почтенье везде она встречала

И ровно пять раз в жизни в законный брак вступала,

А о других поступках нам лучше умолчать:

О них не ловко даже теперь упоминать.

К святому гробу трижды она ходить решалась,

Чрез много рек заморских в пути переправлялась,

Была в Болонье, в Риме, у Якова святого

И в Кёльне побывала, о чём могла толково

Передними зубами была она бедна.

Она на иноходце спокойно помещалась.

Лицо её под шляпой соломенной скрывалось

С широкими нолями, громадными, как щит.

Дорожный плащ искусно вкруг ног её обвит,

А на ногах - дне шпоры. Жива и беззаботна,

Она с людьми любила болтать весьма охотно

И от любви наверно лекарство дать могла,

Устраивать умея любовные дела.

19.

Ещё там был священник, друг нравственности строгой.

В селе имел приход он хоть бедный и убогий,

Но сам за-то делами был добрыми богат.

К тому жь учоный пастырь служить был ближним рад

И их учил усердно священному писанью,

И сам служил ступенью для сельской паствы к знанью.

Живым примером ставши для добрых прихожан,

В работе терпеливый, защитник поселян,

Он не являлся карой для бедняков унылых,

За-то, что десятины платить они не в силах,

Из скромных приношений, к нему идущих в дом.

Довольствоваться малым умел он даже в пище.

Его приход велик был и сельския жилища

Разбросанно стояли далеко друг от друга;

Но он ни в дождь, ни в бурю, хотя б шумела вьюга,

К больным и всем скорбящим ходить не за бывал

И в самых отдалённых местах их навещал

Пешком, лишь опираясь на пастырский свой посох;

Отличным был примером в житейских всех вопросах

Для христиан, сначала свершая сам, что им

Хотел внушить в беседах учением своим.

Из слов евангелистов заимствуя мысль эту.

Сам делал объясненье он Новому Завету:

"Уж если злато даже от ржавчины страдает,

Чего же от железа мир целый ожидает?

Когда не чист тот пастырь, который учить нас,

То дивно-ли что паства грешила много раз?

И горе если скажут священнику: "стыдись ты:

Как пастырь, сам ш грязен, твои же овцы чисты".

И собственною жизнью людей руководить..."

Священник добрый этот не торговал приходом

Был обожаем сельским придавленным народом,

В собор святого Павла не бегал в Лондон он

Искать себе капеллы, чтоб пышно под трезвон

Служить в ней панихиды, не прятался в обитель,

Но мирно жил в деревне, как паствы охранитель,

Её оберегая от порчи и волков.

Наёмщиком он не был и во веки веков;

Но если был он честен, правдив и непорочен,

То грешников не думал карать сурово очень:

Не говорил им гневных, заносчивых речей,

Но кротко поучал их по благости своей.

Указывать на небо достойный путь спасенья,

Как словом, так и делом - вот смысл его ученья.

Когда жь ему встречался упрямый гражданин -

Будь барин он богатый, иль бедный селянин -

Он был с ним безпощаден в суровом порицанье.

Его не привлекали: *ь смиренной простоте

Беседовал он с паствой о Господе-Христе,

Апостолов читал им и сам держался строго

Всего, что человеку завещано от Бога.

20.

С ним ехал земледелец и брат его родной,

Все силы посвящавший работе полевой.

Хороший хлебопашец и христианин честный,

Он мирно жил в деревне, как деятель безвестный.

Душою предан Богу, ему не лицемеря,

Была ли в жизни прибыль, иль тяжкая потеря,

Молился он и ближних, как самого себя,

Любил; своих досугов напрасно не губя,

Работал для соседа он бедного безплатно

И всякая работа была ему приятна.

Свою же десятину он честно отбывал,

Чем только мог, чем случай ему не помогал,

И где он не являлся, там все его любили.

Од был в крестьянской блузе и ехал на кобыле.

21.

Ещё там были: мельник, имений управитель,

Был эконом почтенный, духовных дел судья...

К кружку тех богомольцев принадлежал и я.

О мельнике скажу я, что был он парень дюжий,

С широкими плечами детина неуклюжий.

Борцов известных самых всегда он побеждал:

Ба каждый бой кулачный барана получал;

Любые ворота он сшибать мог с петлей прямо,

С разбега головою ударясь в них упрямо.

У мельника щетиной стояла борода,

Не знавшая гребёнки наверно никогда;

Пучком таких же рыжих щетинистых волос

И толстой бородавкой его украшен нос,

А ноздри у красавца столь редкого при этом,

Как уголь чорны были всегда, зимой и летом.

Носил с собой он кортик при небольшом щите;

А рот его - мы скажем два слова и о рте -

Собой напомнить мог бы отверстие печное.

Слыл мельник балагуром и, всем гримасы строя,

До шуток слишком сальных большой охотник был,

Себе тройную долю, не раз кривя душой,

Но всё жь имел, ей-Богу, он палец золотой 8.

На нём кафтан был белый и шапка голубая.

Игрою на волынке в пути нас развлекая,

Приплясывоя шол он и устали не знал.

22.

Нас эконом церковный ещё сопровождал.

Покупщикам отличным он мог служить примером,

Как нужно ухитряться тем, ни другим манером

Устроивать покупку: брал в долг он, или нет,

Но совершал, однако, дела без всяких бед

И в барышах огромных при этом оставался.

Своим успехам сам он невольно удивлялся:

Не дивно-ль, в самом деле: мог хитростью одной

Од, грамоте не зная, осилить целый строй

Людей глубоко-мудрых и истинно-учоных!

Каких на белом свете не встретишь дел мудрёных!

23.

А вот и управитель. Он страшно вспыльчив, худ;

Брить часто подбородок себе не ставит в труд,

И даже аккуратно, как бы отец духовный,

Предлинными ногами природой награждён

И тонкими такими, как будто икр лишон,

Об овсяных амбарах он пёкся очень много,

Преследуя за плутни всех подчинённых строго;

Любой его помощник надуть его не смел.

Угадывать посевы отлично он умел,

Следя за переменой погоды постоянно,

И за хозяйством барским упорно, неустанно

Присматривал; все овцы, и птицы, и быки,

И скот, и маслобойня, коровы, лошаки -

В его распоряженьи полнейшем находились:

(Подобные порядки давно установились)

В них должен по контракту он отдавать отчёт,

С-тех-пор как новый барин вступил в двадцатый год,

Во всех своих проделках он не был уличаем;

Хоть толковали люди: "мы знаем то, что знаем",

Но старшины деревни, крестьяне, пастухи

Молчали почему-то про все его грехи:

Гораздо больше смерти они его боялись.

В тени большого сада. Он скрытно был богат,

В чем с ним не мог равняться сам барин, говорят.

Он барину льстил ловко, лукаво угождая,

И барския же деньги в займы ему давая,

За это постоянно награды получал...

На жеребце отличном теперь он гарцовал:

Конь в яблоках был серых, Шотландцем назывался.

В камзоле тёмно-синем сам всадник рисовался

С заржавленною шпагой, висевшей при бедре.

Он ехал из Норфолька, где в барском жил дворе

И личные делишки обделывал без страха.

В широкий плащ закутан, со скромностью монаха,

Он сзади всех нас ехал на статном скакуне.

24.

Затем судья духовный был с нами. Как в огне,

Лицо его пылало, по не было приветно,

А пара глаз заплывших была едва заметна.

Горяч и сладострастен он был, как воробей,

С бородкой очень жидкой, почти что без бровей.

Его лица все дети пугались выше меры;

И всякой едкой мази, и сильных пластырей

Не мог он излечиться от страшных волдырей

И от нарывов красных, которыми покрыты

Довольно щедро были вокруг его ланиты.

Любил чеснок он с луком, порей ел и морковь

И крепкия пил вина, багровые, как кровь;

Когда же слишком сильно в беседе напивался,

То начинал горланить и всюду бесновался,

Желая но латыни со всеми говорить,

Хоть только два-три слова латинских изучить

Из дедовых, судебных решений ухитрился,

Их слыша ежедневно. Ведь каждый убедился,

Что и сорока может ряд слов пролепетать

И ясно, как сам папа, при нас их повторять.

Когда же подвергался другим он испытаньям,

То, став в тупик, терялся, произнося с мычаньем

Лишь "questio quit.juris". Он славный малый был

По-крайней-мере в людях таким давно прослыл.

Знакомым разрешал он за штоф хорошей водки,

И их вполне за это был оправдать готов;

При этом брал и взятки; когда жь на пару слов

Сходился он с друзьями, то - должен в том сознаться -

Анафемы церковной учил их не бояться.

Когда имел он душу, то, разве - в кошельке,

Хоть сам и толковал всем, порою, в уголке:

"Дно кошелька - дно ада!" Но лгал он несомненно:

Проклятия бояться должны все непременно;

Проклятье - убивает, прощенье же - спасёт...

За этим, он не мало таил других забот:

Имея под своею отеческой охраной

В анархии всех женщин, он, их защитник рьяный,

Искуссно лицемеря, избрал благой удел:

Все женския их тайны выпытывать умел

И знал, по них доверьи, любовных много шашен.

Он ехал вместе с нами, гирляндою украшен,

Причём гирлянда эта была так велика,

Как-будто бы висела над дверью кабака.

25.

С запасом индульгенций с ним рядом подвигался

Его большой приятель и кум с былых времён:

Чернец из Ронсеваля. Недавно только он

Из Рима воротился и ехал распевая:

"Приди, приди ко мне ты, подруга дорогая!"

А кум грубейшим басом подтягивал ему.

Трубы столь громкой в мире наверно никому

Не удавалось слышать. Висели кудри плоско

На черепе монаха и цвет имели воска,

Вкруг шеи разсыпаясь отдельными прядями;

Пренебрегая током - и потому свой ток

Из щегольства запрятал в дорожный свой мешок

И, сильно убеждённый, что он одет по моде,

Простоволосый ехал при всём честном народе,

Нерукотворный образ, а при себе хранил -

Мешок для индульгенций, битком набитый ими.

Таким товаром славным его снабдили в Риме.

Владел он дребезжащим, козлиным голоском

На гладком подбородке пушинки не видали...

Какого он был пола? - мы порешим едвали.

За-то где ни являлся, кого он ни встречал,

Всех ловкостью своею невольно поражал

Чудес хранил он всяких: и часть от покрывала

Святой Марии-Девы, и паруса кусок,

Когда-то украшавший священный тот челнок,

В котором Пётр апостол катался и потом

Хранил и крест он медный с какими-то камнями,

Святые кости, стклянки - и с этими дарами

Он много наживался и в день то добывал,

Чего священник бедный и в год не получал.

Обманывая паству и духовенство вместе,

Но всёжь, на недостатки такие не смотря,

Он проповедник славный был, правду говоря;

Евангелие в церкви читать умел отлично,

"возглас" отчётливо и зычно:

Он помнил, что окончив песнь эту распевать,

Ему придётся тотчас и проповедь начать,

А проповедь монаха с доходом неразлучна.

Вот почему и пел он так весело и звучно.

26.

И сели мы за ужин, в кружок соединясь.

Пред нами были блюда его приготовленья

И крепкие напитки мы пили без стесненья.

Трактирщик наш был видный, осанистый на взгляд,

С брюшком довольно круглым, с заплывшими глазами

И, признанный красавцем единогласно нами,

Благоразумной, смелой он речью отличался -

Ну, словом, гражданином отличным оказался

Что он весёлый малый - вся публика нашла;

Когда жь он стал смеяться и с нами балагурить -

И в мысль не приходило своих бровей нам хмурить.

Д. Минаев.

1. Табардскаи гостинница существует до-сих-пор и с давняго времени украшается надписью, гласящей, что почтенное это здание имело честь быть сборным местом богомольцев Чосера.

2. Атлантическом океане.

3. То-есть - любовь все покоряет.

4. Рота - инструмент провансальских трубадуров, получивший свое название от колеса (rota), вращаемого посредством маленькой рукоятки и приводящого в сотрясение струны.

6. Св. Юлиан почитается у католиков патроном гостеприимства и покровителем путешественников.

7. Шолковая материя.

8. Намек на старинную английскую пословицу, которая говорит, что "у честного мельника большой палец из золота", то-есть, что честного мельника не существует на свете. Что же касается самого большого пальца мельника, то он есть самый характеристический орган у людей этого сословия, так-как, в следствие постоянной, посредством его, поверки качества размола муки, он бывает у них, более чем у других, широк, плосок и гладок.