По туманным следам.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: По туманным следам. Глава I. (старая орфография)

БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНИЯ.
Ежемесячный журнал
Декабрь 1878

С.-ПЕТЕРБУРГ.
ТИПОГРАФИЯ В. С. БАЛАШЕВА.
Екатерининский канал, между Вознесенским и Мариинским мостами, д. No 90--1.
1878.

Е. ШАВЕТТ.

ПО ТУМАННЫМ СЛЕДАМ
РОМАН.

I.

Было два часа утра, когда привратник дома No 21, в улице Гельдер, был разбужен звоном, в третий раз уже раздававшимся над его головой.

Человеку, разбуженному таким образом, среди ночи, позволительно быть не в очень любезном расположении духа. Поэтому легко понять, с каким ожесточением привратник дернул за шнурок.

- Чорт их побери! проворчал он сквозь зубы. Долго ли еще будет тянуться эта жизнь полишинеля?

Стук запиравшейся двери возвестил, что особа, которая посылалась к чорту, вошла в дом. Послышались легкие шаги и, спустя несколько секунд, у окошка привратника чей-то молодой и нежный голос произнес:

- Это я, Гренгуар!

- К вашим услугам, мадам Дюрье, поспешил отвечать привратник, самым любезным тоном.

Но едва мадам Дюрье вошла на лестницу, как Гренгуар снова заворчал, завертываясь в одеяло:

- Да, ужь я сыт этой жизнью полишинеля. Разве ночь не для того, чтобы спать? Чорт побери всех молодых вдов, которые только и думают что об удовольствиях... Ах! как хорошо было при покойном Дюрье... Все тогда были дома в десять часов!..

Последовавший за этими словами громкий храп показал, что ворчливый Гренгуар уже успел заснуть.

Оставим достойного привратника в царстве сновидений и сообщим читателю, кто такая была мадам Дюрье, которая одним звуком голоса укротила, хотя и наружно, гнев Гренгуара.

Она не могла быть в восторге от своей супружеской жизни. Г. Дюрье, пока он не догадался улечься под мраморной плитой, где золотыми буквами были изображены все его добродетели, был самый сварливый и угрюмый старик, которого, к тому же, одолевали ревматизмы.

До того дня, когда сострадательное Провидение сделало ее вдовой, молодая женщина вела жизнь сиделки. Припарки, втирания, декокты были её единственным развлечением в течении пяти лет супружеской жизни.

Поэтому, весьма естественно, что смерть мужа не погрузила ее в отчаяние, которое заставляет неутешных вдов стричься на подобие сапожной щетки и класть волосы в гроб мужа или не засыпать иначе, как сжимая в объятиях дождевой зонтик покойного.

Её горе было скромно и не шумно, как раз настолько, чтобы люди, знавшие Дюрье за грубого и злого старика, не стали бы подозревать, что он обладал какими-нибудь скрытыми достоинствами.

Похоронив супруга, Селестина, как звали мадам Дюрье, увидела себя обладательницей тридцати тысяч франков дохода.

Припарки и втирания конечно не представляют особенно приятного препровождения времени, но все-таки это занятие, которое необходимо заменить другим, когда оно прекратится.

Когда смерть мужа положила неожиданно конец припаркам и втираниям, Селестина, чтобы не оставаться праздной, стала искать других средств убить время. Всякое существо предпочитает ласки палочным ударам, поэтому молодая вдова увлеклась удовольствиями, которые позволяло ей её состояние, но которых она до сих пор не знала.

Она поспешила возобновить знакомства, прерванные благодаря сварливому характеру мужа и не прошло и года с того дня, когда Дюрье оставил на земле свою последнюю припарку, как Селестина была уже окружена толпой поклонников, которых привлекали особенно её тридцать тысяч дохода.

Она была одинаково любезна и мила со всеми, но, как женщина, испытавшая все прелести супружеской жизни, не выражала ни малейшого желания снова наложить на себя узы Гименея.

Праздники, спектакли, обеды, балы следовали один за другим, а молодая вдова и не думала о прекращении того, что Гренгуар называл жизнью полишинеля.

И он был прав бедняк!.. по крайней мере с своей точки зрения, так как его жизнь в последнее время сильно изменилась.

В блаженное время, когда был жив Дюрье, Гренгуар проводил счастливые дни и, особенно, спокойные ночи. Старик обратил свой дом в нечто в роде казармы, где жильцы были подчинены самой строгой дисциплине.

Ни собак, ни кошек, ни фортепиано, запрещение плевать на дворе, обязательство быть дома не позже десяти часов и пр. и пр., таковы были драконовские законы, которым подчинял своих жильцов Дюрье, при помощи контрактов.

Много жильцов переменилось в первое время, но наконец дом наполнился людьми, покорными игу, которое, впрочем, гарантировало им полное спокойствие.

В Париже, как и повсюду, если поискать хорошенько, можно найти несколько человек, которые не любят, когда над их головой танцуют целую ночь, а за стеной целый день бренчат на фортепиано гаммы.

И так, до смерти старика Дюрье, Гренгуар был счастливейший из привратников. Но увы! В этом мире нет прочного счастия. Как только хозяин-самодержец был уложен в могилу, дисциплина, мало-по-малу, ослабела, к величайшему горю привратника, тщетно старавшагося остановить революционный поток.

Многия квартиры переменили хозяев и революция вошла с триумфом по следам новых жильцов, с которыми мадам Дюрье заключила контракты без всяких стеснительных условий, изобретенных покойным.

Поэтому, однажды утром, Гренгуар с ужасом услышал, что какой-то смелый жилец наигрывает на флейте арию Моя свирепая тигрица.

Мадам Дюрье не было дома. Поэтому Гренгуар, считая себя первым министром хозяйки, счел долгом своею властью прекратить этот скандал.

В несколько бешеных прыжков, он был уже у дерзновенного, который сам открыл ему дверь, продолжая наигрывать.

К несчастию, Гренгуар забыл, что старика Дюрье уже не было в живых, и позволил себе заговорить слишком громко с музыкантом, который был лейтенант карабинеров.

Лейтенант спокойно выслушал резкий выговор Гренгуара, потом, положив на стол флейту, взял его за ворот и повернул лицом к двери. В ту же минуту, несчастный получил в нижнюю часть спины один из тех солидных ударов ногой, которые потрясают человека до глубины души.

После этого, небывалого приключения, привратник должен был бы понять, что его власть колеблется и что его авторитету нанесен сильный удар; но он, молча, с гордым величием, начал спускаться с лестницы, решившись сообщить хозяйке дома, какое оскорбление получила она в лице её представителя.

Несчастный только еще начинал пить чашу горечи.

На пол-дороге его ожидал второй, еще более полный глоток.

Спустившись в первый этаж, он должен был прижаться к стене, чтобы пропустить четырех носильщиков, которые с трудом несли на верх тяжелую ношу, которая тотчас же была узнана испуганным Гренгуаром.

- Фортепиано! вскричал он, с ужасом. К кому это вы несете эту машину?

- К хозяйке дома, отвечал один из носильщиков.

Мадам Дюрье! Она! Сама хозяйка подавала жильцам такой пример!.. Это было слишком для несчастного привратника. Бледный, с печальным и покорным видом, побрел он в свою каморку.

- Куда идем мы? прошептал он. Каково теперь душе г. Дюрье видеть, что делается в его доме.

Вскоре новый удар обрушился на несчастного. Мадам Дюрье, как женщина снисходительная к проступкам, которые не были чужды ей самой, приказала Гренгуару, чтобы он отворял двери жильцам во всякое время ночи.

- Но, ведь, г. Дюрье назначил десять часов самым поздним сроком! осмелился заметить привратник.

- Мой муж поступал, как ему хотелось, а теперь вы должны исполнять мои приказания, отвечала сухо вдова.

С этих пор Гренгуар, еще недавно спокойно укладывавшийся спать в десять часов, принужден был бодрствовать до двенадцати, да и после его сон то и дело прерывался звонками запоздавших жильцов, причем не редко случалось, что последнею возвращалась сама хозяйка.

Так, мы уже видели, что звонок мадам Дюрье разбудил несчастного в два часа ночи.

На другой день, утром, Гренгуар мел двор, меланхолически думая о счастливом прошлом и о средствах вернуть его.

Вдруг он прервал свое занятие.

Как все отличные идеи, и эта была чрезвычайно хороша.

Сравнивая свое настоящее положение с тем покойным и почетным существованием, которое он вел, когда мадам Дюрье покорялась деспотической власти своего супруга, Гренгуар подумал, что лучшее средство воскресить прошлое, это - снова наложить на вдову супружеское иго.

- Если я ее снова выдам замуж, она уже не будет бегать по ночам, сказал он себе.

Воодушевившись этой идеей, он пришел к убеждению, что если ему удастся найти для вдовы мужа, человека тихого и спокойного домоседа, то тот, чье счастье он таким образом составит, без всякого сомнения, не поколеблется, из благодарности, привести дом в прежний вид.

Тогда Гренгуар, сделавшись первым министром Ришелье, этого нового монарха, обязанного ему своим троном, снова возьмет железный скипетр, перед которым так долго склонялись поставщики, слуги и весь революционный класс жильцов, которые теперь далеко не выказывали ему прежнего уважения.

Если честолюбие делает человека способным делать чудеса, чтобы достичь желанной власти, то оно, естественно, способно удесятерить его силы, когда, лишенный этой власти, он старается снова овладеть ею.

В таком положении был Гренгуар, когда он пришел к смелому решению выдать снова замуж хозяйку дома.

Лучше всего, с точки зрения Гренгуара, было найти мужа старика, в роде Дюрье, но в тоже время привратник вполне понимал, что молодая женщина, попробовав жизни с семидесятилетним стариком, едва ли сохранила о ней такое приятное все поминание, чтобы решиться повторить опыт.

Чтобы позолотить пилюлю второго брака, необходимо было предложить вдове молодого мужа; а Гренгуар должен был признаться, что молодой человек, удовлетворявший его условиям, был очень редкой птицей.

С этими мыслями он снова принялся мести двор, но, на двадцатом взмахе метлы, он вдруг остановился и, ударив себя в лоб, вскричал:

- Вот я и нашел кого мне надо! Где у меня была голова, когда я искал для хозяйки мужа - домоседа! Напротив ей надо веселого кутилу, который с разу нашел бы, что квартира слишком тесна, чтобы в ней давать вечера, что в ней еще пахнет припарками... одним словом он живо убедит свою супругу выехать; и тогда они поручат мне управление домом и я буду здесь полным господином.

Да! полным господином! повторил он насмешливо, взглядывая на верхние этажи дома. Слышишь ты, флейтист? В тот день тебе откажут от квартиры!

Мне надо молодца, который шибко веселился-бы... А веселится больше тот, кто начинает. В таком случае у меня есть подходящий человек. Тот, у кого часто нет франка в кармане, съумеет протереть глаза денежкам хозяйки!

Гренгуар был из числа людей, которые не любят откладывать до завтра важные дела, поэтому он поспешил подмести двор и двинулся вверх по лестнице, сказав решительным тоном:

- В путь, в пятый этаж!

Поднявшись на самый верх, он остановился перед одной из дверей и постучал.

В туже минуту, изнутри послышался веселый голос:

- Если это стучится богатство, пусть оно войдет сейчас же. Если это прачка, пусть она немного подождет. Если это мущина, пусть он делает, что хочет, я надеваю панталоны.

Гренгуар открыл дверь и вошел.

- Увы! Даже геркулес не вынес бы этого лишения сна, которому я подвергаюсь вот уже который день! отвечал жалобно привратник. Целую ночь надо отворять двери, то одному, то другому.

- Да, признаюсь, я не хотел бы быть привратником.

- И вы правы, господин Кловис. Оставайтесь всегда артистом, не старайтесь возвыситься.

- Благодарю за добрый совет, генерал, сказал торжественным тоном молодой человек пожимая руку Гренгуару. Вы пришли не с поручением от хозяйки? прибавил он спустя минуту, как бы колеблясь.

- С какой стати?

- А по случаю неуплаты в срок денег?

- О! Нет. Вы знаете что это меня больше не касается, с тех пор, как хозяйка поручила вести все свои дела Гравуазо.

- А! жильцу третьяго этажа?... это человек лет пятидесяти, в парике и с португальским орденом?

- Он самый. Вот уже педеля, как ему переданы все дела. Он не замедлит придти к вам за деньгами.

- Гм! Гм! сказал Кловис, посоветуйте г. Гровуазо не утомляться напрасно взбираться ко мне в мансарду.

- Чорт побери! Разве ваши финансы так ужь плохи?

- Да, у меня теперь всего на всего пятьдесят два су.

- Разве гравировка на дереве плохо идет?

- Напротив, отлично... но только я свихнул кисть правой руки и теперь не могу держать резца.

- Вы упали?

- Да... кулаками на голову одного господина, который вздумал приставать на улице к какой-то даме.

- Я думаю, она была вам благодарна.

- Ну, не знаю. Я не видел и конца её носа. Она бросилась бежать, пока я укладывал нахала около стены, чтобы его не раздавил какой нибудь экипаж.

- Вы значит его порядочно угостили.

- Должно быть вы хорошо его тронули! заметил Гренгуар, смотря на мускулистые руки молодого человека, который в это время засучил рукава собираясь мыться.

- Может быть; но все-таки у меня теперь свихнута рука... Но это еще ничего! прибавил он со смехом.

- А что же еще?

- Я готов подозревать, что этот нахал и оскорбленная им дама, были просто воры, которым захотелось воспользоваться моими часами.

- В самом деле?

- Ну да. Только вернувшись домой, я заметил исчезновение часов.

- А что оне дорого стоят?

- В ломбарде мне давали за них с первого слова двести франков; вот лучшая похвала, которую я могу сделать их достоинству.

- Но ведь вы знаете сколько вы за них заплатили?

- Ни коим образом... мне они были подарены в воспоминание об одном происшествии... Это длинная история, которая нисколько для вас не интересна. Ну, да теперь я кажется должен сказать им "прости на всегда". Припоминая как поспешно убежала эта женщина, я почти уверен, что она именно и украла мои часы.

- Но может быть вы потеряли их в борьбе. Дали вы знать о вашей пропаже в полицию?

- Да, и если воровка попытается продать часы, я имею некоторые шансы получить их обратно, так как на крышке вырезано мое имя и полиция сообщила всем ювелирам и часовщикам.

Да, продолжал артист с комическим вздохом, никогда я так не любил мои часы как теперь; двести франков, которые дали-бы мне за них в ломбарде помогли бы мне расплатиться с сэром Гравуазо, этим полномочным министром хозяйки. Ах, да! кстати, что какова из себя эта особа?

- Кто? Гравуазо?

- Нет, хозяйка дома.

- Вы значит ее никогда не видали?

- Ни когда; раз я ходил к ней, когда моя печка стала дымить, но горничная объявила мне тогда, что её госпожа берет ванну, так что я принужден был ретироваться... На моем месте стали бы вы настаивать, генерал? Ведь, конечно нет.

- Ну так узнайте, что она брюнетка.

- Мне очень нравятся брюнетки, сказал Кловис.

- Отлично!

- Двадцать четыре года.

- О! произнес одобрительно гравер.

- И вдова.

- Совершенно?

- Как только может быть вдовой женщина, муж которой уже четырнадцать месяцев лежит на кладбище. Кажется этого достаточно чтобы быть вполне вдовой.

- Я хотел сказать, нет ли какой нибудь особы... которая говорит ей о покойном... помогает ей переносить горе.

- О! нет. В этом я готов поклясться. Я не говорю чтобы она не хотела снова выйти замуж... Я уверен, что если она найдет молодого человека, лет тридцати...

- Как я.

- Крепкого и здорового, без ревматизмов.

- Тоже как я.

- Веселого характера.

- Опять как и н.

- И если он ей понравится, она, я уверен, отдаст ему свою руку, сердце и тридцать тысяч франков дохода.

- А! если так, это не про нас писано:

- Это почему?

- Потому что мои пятьдесят два су, покажутся мадам Дюрье слишком ничтожным приращением к её богатству, чтобы она согласилась взять меня к ним на прибавку.

Но будет глупить, поговорим серьезно, продолжал артист прерывая Гренгуара, который хотел было возражать ему.

дело с Богом, чем с его святыми и поэтому мне очень хочется, не дожидаясь визита Гравуазо, идти прямо к мадам Дюрье и попросить у ней отсрочки. Что вы на это скажете генерал?

- Я вполне с вами согласен.

- Ну, так я поскорее кончу мой туалет и спускаюсь к хозяйке.

- Хорошо. Вы после придете мне рассказать, как вас примут, сказал с оживлением Гренгуар.

- Конечно, генерал.

- Госпожа не может принять вас, она берет ванну! отвечала горничная, мадам Дюрье, которую артист попросил доложить о нем хозяйке. С этими словами она заперла дверь перед его носом.

- Все берет ванну! сказал себе смеясь артист. Право можно подумать что это не женщина, а сирена!