Отрывки из Путешествия г-на Шатобриана

Въ сей стране - пишетъ Шатобрiанъ о полуострове Морее - сердце путешественника на каждомъ шагу замираетъ; живыя развалины отвлекаютъ взоры его отъ развалинъ мраморныхъ и гранитныхъ. Дитя обнаженное, изнемогшее отъ голоду и обезображенное нищетою, показало намъ въ пустыне развалившiяся ворота Микенскiя и гробницу Агамемнонову. Тщетно захотите мечтать о Музахъ въ Пелопонесе: везде представляется тамъ печальная истина. Земляныя хижины походятъ более на скотные хлева, нежели на жилища человеческiя; женщины и дети, покрытыя рубищами, убегаютъ отъ чужестранца и янычара; боязливыя козы прячутся въ горахъ; только собаки встречаютъ странника пронзительнымъ воемъ своимъ: вотъ зрелище, которое не дозволитъ вамъ предаться сладкимъ воспоминанiямъ о прошедшемъ. Морея опустела; после войны съ Русскими Турки начали жестоко притеснять бедныхъ Мореитовъ; Албанцы истребили немалую часть жителей, везде представляются взорамъ села, огнемъ и мечемъ разоренныя; въ городахъ, на примеръ въ Мистре, целыя предместiя опустели: на разстоянiи пятьнадцати миль не видели мы ни одного жилища. Грабежи и всякiя обиды истребляютъ землепашество, истребляютъ все живущее въ отечестве Леонидовомъ. Выгнать Грека изъ собственной хижины его, отнять у него жену и детей, убить его за мнимой, за малейшiй проступокъ - все это для самаго последняго аги деревенскаго есть сущая безделица. Несчастный Мореитъ, потерявъ терпенiе, оставляетъ родину, и въ Азiи ищетъ облегченiя; но тщетно! нигде нетъ для него убежища: везде находитъ онъ пашей и кадiевъ, везде - и на пескахъ Іордана и въ пустыняхъ Пальмиры.

Мы не изъ числа техъ бодрыхъ почитателей древности, для которыхъ одинъ Гомеровъ стихъ служитъ лекарствомъ, и облегчаетъ сердце. Мы никакъ не могли постигнуть того чувствiя, съ которомъ говоритъ Лукрецiй:

{* Т. е. Прiятно во время бури смотреть съ берега на опасности плавателей.}

Нетъ, мы не только безъ удовольствiя смотримъ съ берега на кораблекрушенiе; но даже страдаемъ, видя, что другой страдаетъ. Тогда и Музы не имеютъ власти надъ нами, кроме той, которая заставляетъ болезновать о несчастiи....

И памятники страдаютъ не менее людей отъ варварства, здесь господствующаго. Грубой Татаринъ живетъ въ крепости, наполненной произведенiями Иктина и Фидiя, живетъ и не заботится спросить, отъ какого народа остались вещи сiи; не хочетъ выдти изъ своей хижины, которую построилъ на развалинахъ памятниковъ Перикловыхъ. Иногда подвижному истукану сему приходитъ на мысль дотащиться до дверей своей берлоги; тамъ садится онъ поджавши ноги на запачканомъ ковре, и глупо смотритъ на берега Саламинскiе и на море Эпидаврское; между темъ табачной дымъ, выходящiй изъ его трубки, вьется вокругъ столбовъ Минервина храма! Не возможно выразить, что мы чувствовали бывши въ Афинахъ, когда въ первую ночь отъ страха проснулись, услышавъ нестройные звуки барабана и Турецкой волынки, - звуки, которые раздались отъ вершины Пропилей {Пышное зданiе, построенное Перикломъ.}! Въ то же время мусульманской священникъ на Арабскомъ языке объявлялъ часъ ночи, христiянскимъ Грекамъ, обитателямъ града Минервина! Сей дервишъ напрасно напоминалъ намъ о теченiи времени; одинъ голосъ его, голосъ раздающiйся въ сихъ местахъ, ясно показывалъ уже, что веки минули!

Такое непостоянство судьбы человеческой темъ более удивляетъ путешественника, что природа во всехъ прочихъ творенiяхъ своихъ кажется постоянною: какъ будто для насмешки надъ непрочностiю народовъ, животныя не имеютъ переменъ ни въ правительствахъ своихъ, ни въ нравахъ. На другой день по приезде въ Афины, мы видели аистовъ, которые строились въ полки на воздухе, и отлетали къ стороне Африки. Со временъ Кекропсовыхъ сiи птицы ежегодно отправляются въ путь, и потомъ возвращаются на прежнее место. Сколько разъ они заставали въ слезахъ своего хозяина, котораго оставляли веселымъ! Сколько разъ тщетно искали своего хозяина и жилища его, где обыкли вить гнезда!

Отъ Афинъ до Іерусалима взорамъ путешественника представляется картина бедствiй, которыя часъ отъ часу увеличиваясь, наконецъ въ Египте приемлютъ видъ ужаснейшiй. Тамъ-то видели мы, какъ пять вооруженныхъ шаекъ дрались за пустыни и развалины; тамъ-то видели мы, какъ Албанцы гонялись за несчастными детьми, которые въ безпамятстве отъ страха прятались за стенами обвалившихся хижинъ. Изо ста пятидесяти деревень, находившихся на берегахъ Нила отъ Розетты до Каира, ни одна не осталась въ целости. Часть Дельты остается невозделанною, чего можетъ быть не случалось еще съ техъ поръ, какъ фараонъ отдалъ плодоносную землю сiю потомству Іакова! Большая часть феллаговъ предана смерти; оставшiеся перешли въ верхнiй Египетъ. Поселяне, которые не могли разлучиться съ полями своими, отреклись воспитывать детей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Смотрящему съ горы Елеонской, лежащей по ту сторону Іоасафатовой долины, Іерусалимъ представляется равниною, наклоненной отъ восточной стороны къ западной. Стена съ зубцами, укрепленная башнями и готическимъ замкомъ, окружаетъ весь городъ, кроме одной части горы Сiонской, которая прежде также находилась въ городе.

На западной стороне, и въ средине города къ горе Голгофе, домы построены близко одинъ подле другаго; но къ востоку, вдоль по долине Кедррской, видны широкiя площади, въ числе коихъ окрестность мечети, построенной на развалинахъ храма, также место почти опустевшее, где прежде возносился замокъ Антонiя и второй чертогъ Иродовъ.

Домы въ Іерусалиме суть нескладныя, толстыя глыбы, безъ трубъ, безъ окошекъ, верхи ихъ имеютъ видъ плоскихъ насыпей или сводовъ, и походятъ на тюрьмы или на могилы. Все зданiя представлялись бы ровною поверхностiю, еслибъ колокольни, минареты, вершины кипарисовъ, кусты сабруровые и нопаловые не пестрили однообразiя картины. Взирая на каменные домы, окруженные каменными горами, вы спрашиваете: не кладбище ли это среди пустыни?

Входите въ городъ, и ни что не утешаетъ васъ, ни что не заставляетъ васъ забыть о печальной внешности: блуждаете по теснымъ, невымощенымъ улицамъ, которыя поднимаются и опускаются; идете по волнамъ песку или по движущимся кремнямъ; холстины, протянутыя отъ одного дома до другаго, сгущаютъ мракъ сего лавиринфа; наконецъ базары, сводами покрытые и смрадные, не даютъ пользоваться солнечными лучами. Немногiя лавки показываютъ бедность и ничего более; часто и оне бываютъ заперты, когда хозяева думаютъ, что кадiй пойдетъ мимо; никого нетъ на улицахъ, никого у воротъ города: иногда только видите поселянина, которой прокрадывается въ тени, спрятавши подъ платьемъ плодъ своихъ трудовъ, и боясь чтобы солдатъ не отнялъ его; тамъ вдали Аравiйской мясникъ бьетъ скотину, повесивъ ее за ноги къ стене развалившейся; смотря на свирепой видъ сего человека, на окровавленныя руки его, думаете, что онъ теперь только умертвилъ подобнаго себе. Въ городе нетъ никакого шуму, ничего не слышно; только иногда отдается топотъ дикой кобылицы: это янычаръ везетъ голову Бедуина, или скачетъ грабить феллага.

Остановимся на минуту среди столь необычайнаго опустошенiя, и посмотримъ на предметы еще более необычайные. Среди развалинъ Іерусалима живутъ члены двухъ различныхъ народовъ, и Ихъ пенiе днемъ и ночью раздается въ окрестностяхъ святаго гроба. Поутру бывъ ограблены Турецкимъ правительствомъ, ввечеру они опять являются у подошвы Голгофы, опять молятся Іисусу Христу тамъ, где онъ молился о спасенiи всего рода человеческаго. Чело ихъ светло; на устахъ видите улыбку; съ радостiю, съ усердiемъ встречаютъ они чужестранца, не имея силъ, не имея воиновъ, они защищаютъ целыя деревни отъ насильства. Жены, дети, стада сельскiя, страшась палки и меча, ищутъ убежища въ монастыряхъ отшельниковъ. Чтожь удерживаетъ вооруженныхъ злодеевъ преследовать свою добычу? что мешаетъ имъ разрушить столь слабую ограду? человеколюбiе монаховъ. Они отдаютъ последнее за жизнь своихъ просителей. Турки, Аравитяне, Греки, христiяне разныхъ исповеданiй, все прибегаютъ подъ покровительство Европейскихъ монаховъ, бедныхъ и беззащитныхъ. Здесь-"руки, воздетыя къ небу, поражаютъ непрiятелей лучше нежели копьями вооруженныя."

Такъ новый Іерусалимъ, сiяющь светомъ, исходитъ изъ пустыни! Теперь обратите взоры на место между горою Сiонскою и храмомъ; взгляните на людей, отделенныхъ отъ прочихъ жителей города. Сiе общество, всеми презираемое, смиренно преклоняетъ выю, и никогда не жалуется; терпитъ всякiя обиды, и не проситъ защиты; изнемогаетъ подъ бичемъ судьбы, и не плачетъ. Заносятъ ли мечь - оно подаетъ голову, умираетъ ли бедность ужасную, найдете ихъ читающихъ таинственную книгу детямъ, которыя некогда также будутъ читать ее своимъ потомкамъ. Сей народъ и теперь продолжаетъ делать то, что онъ делалъ за пять тысячь летъ прежде. Шесть разъ былъ онъ свидетелемъ разрушенiя Іерусалима, и ни что не можетъ отнять у него бодрости, ни что не можетъ отвести взоровъ его отъ Сiона. Нельзя не дивиться чудесному разсеянiю Іудеевъ по лицу земному, но чтобы ощутить удивленiе сверхъестественное, надобно увидеть ихъ въ самомъ Іерусалиме, надобно увидеть, какъ сiи законные обладатели Іудеи живутъ рабами и своего избавителя. Победоносный крестъ водруженъ надъ ихъ головами близъ храма, отъ котораго ниже камня на камени не осталось; но они до сихъ поръ еще пребываютъ въ бедственномъ ослепленiи! Сильные Персы, Греки и Римляне исчезли на лице земномъ, между темъ какъ народъ немногочисленный, старшiй ихъ по бытiю, существуетъ въ развалинахъ своего отечества, и ни съ кемъ не смешивается. Вотъ истинное чудо! Но и того чудеснее, даже для философа, сiя встреча древняго Іерусалима съ новымъ при подошве Голгофы: одинъ терзается при воззренiи на место Іисусова погребенiя; другой радуется, приседя гробу, единому гробу, изъ котораго при кончине вековъ никто не востанетъ.