Отелло, венициянский мавр.
Действие I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Отелло, венициянский мавр. Действие I. (старая орфография)

Отелло, Венициянский мавр.

Драма в пяти действиях
Шекспира

Перевод с английского.

Ив. П--ва

САНКТПЕТЕРБУРГ.
1836.

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА:

ВЕНЕЦИЯНСКИЙ ДОЖ.

БРАБАНЦИО, Сенатор, отец Дездемоны.

ОТЕЛЛО, Мавр.

КАССИО, лейтенант.

ЯГО, знаменоносец при Отелло.

ЛОДОВИКО, родственник Брабанцио.

ГРАЦИАНО, брат Брабанцио.

РОДРИГО, молодой Венецианский дворянин.

СЛУГА Отелло.

ГЕРОЛЬД.

ДЕЗДЕМОНА, доч Брабанцио, жена Отелло.

ЭМИЛИЯ, жена Яго.

БИАНКА, любовница Кассио.

Сенаторы, офицеры, посланники, матросы и свита.

Первый Акт в Венеции, остальные на острове Кипре.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

с тем, чтобы по отпечатании, представлены были в Ценсурный Комитет три экземпляра.

Все что в переводе отмечено знаком:" у Шекспира прозой.

Ни в одном из комментаторов Шекспира не нашел я замечания, которое вероятно сделает каждый читатель при чтении Отелло, но о котором упомянуть здесь, может-быть, будет не безполезно. Разговор Отелло резко отличен от других разговоров. Он цветист и фигурен, даже в те минуты, когда сердце Отелло растерзано страстию, когда весь состав его потрясен ревностью. Шекспир не забыл, что Отелло - Мавр. Его речи, полные восточной поэзии в устах Европейца, разумеется, были-бы странны и смешны; но как хороши эти речи в устах Мавра!

ДЕЙСТВИЕ I.

СЦЕНА I.

УЛИЦА В ВЕНЕЦИИ.

Входят РОДРИГО и ЯГО.

РОДРИГО.

О, не говори мне об этом. Это низко: ты, располагая моим кошельком, как будто шнурки от него в руках твоих, - ты, Яго, знал, что произошло.....

ЯГО.

Но вы не хотите меня выслушать. Если когда-либо, даже во сне, я видел что-нибудь подобное, то возненавидьте меня.

РОДРИГО.

Ты говорил мне, что будешь питать к нему вечную ненависть?

ЯГО.

Презирайте меня, если я солгал. Трое из здешних Нобилей удостоили сами просить его о доставлении мне звания его Лейтенанта, и клянусь честью, я знаю цену самому себе: мои заслуги, право, не ниже этого звания; но он, обуянный гордостью, упрямый и непреклонный, он отделался от них пустыми, напыщенными отговорками, которые забросал военными терминами, и наконец отказал моим покровителям. "Я не могу исполнить вашу просьбу", сказал он им; "я выбрал себе Лейтенанта." И этот Лейтенант, кто он? В самом деле, великий мудрец, какой-то Микель Кассио, Флорентинец, мальчишка, который готов повеситься за какую-нибудь красавицу, никогда не предводивший эскадроном в поле, и не лучше пряхи понимающий распорядок битвы; но ужь за то ученый с книгой в руках! Наши Сенаторы в своих тогах такие же теоретики, как и он. Простая и безсмысленная болтовня - вот вся его военная наука. Таков-то человек, избранный Мавром! А я, которого он видел с мечем в Родосе, в Кипре и в других землях Христиан и неверных, я принужден быть доволен только одними словами; как заимодавец, успокоен только одними обещаниями. Между тем как Кассио, в добрый час, будет его Лейтенантом, - я, синьор, останусь покуда, благодаря Бога, простым знаменоносцем Его Мавританства!

РОДРИГО.

Клянусь небом, я желал-бы лучше сделаться его палачем.

ЯГО.

Но к этому нет ни каких средств. Впрочем, таков в наше время ход службы. Повышение добывается происками и благосклонностию; оно не идет, как прежде, по ступеням старшинства, по которому второй непременно заступал место первого. Посудите-же сами, синьор, и скажите, можно-ли на моем месте любить Мавра?

РОДРИГО.

В таком случае, я не остался-бы при нем.

ЯГО.

О, синьор, подождите. Выслушайте прежде..... Я остаюсь при нем, чтобы заплатить ему мой долг. Ведь каждый из нас не может быть начальником, а каждый начальник не может иметь верного слугу. Вы найдете множество слуг, покорных и пресмыкающихся, которые, благоговея перед собственной неволей, изнашивают свою жизнь, как господские ослы, служащие из одного дневного корма. Устареют они, - их выгоняют и бьют этих верных слуг. Есть другие, которые носят маску и знаки глубокой приверженности, но которые любят только самих себя. Если они расточают перед своими господами наружную привязанность, то это для того, чтобы потом обогатиться на их-же счет, и только-что успеют набить карман, как уже чествуют только самих себя. Вот в этих людях, еще есть не много души, и я один из них. Будь я Мавром, синьор, я не захотел-бы быть Яго: это так верно, как вы Родриго. Служа ему, я служу самому себе. - И пусть небо будет моим судиею! я вовсе не привязан и не верен ему, а только кажусь таким для моих собственных видов. Думаете-ли вы, что мои действия открыто, простодушно будут выражать мои мысли, что моя наружность отразит глубину души моей? Не все ли это равно, что выставить на ладони сердце на расщипку воронам? Нет, нет, я не то, чем кажусь.

РОДРИГО.

Как должно быть высоко блаженство этого толстогубого Мавра, если он успел похитить ее из отцовского дома!

ЯГО.

истерзайте его наслаждение, и если ужь суждено ему вкусить счастье, - по крайней-мере, пусть он вкусит его пополам с горечью и смутой.

РОДРИГО.

Вот дом отца её. Я разбужу его моим криком.

ЯГО.

Да, криком ужаса, отчаянным воплем, который раздается ночью в разливе пожара и безпорядка, среди многолюдного города.

РОДРИГО.

Эй, эй, Брабанцио! синьор Брабанцио! эй!

ЯГО.

Проснитесь! скорее, Брабанцио! воры! воры!... обегайте весь дом ваш, ищите дочь вашу. Осмотрите все!... воры! воры!

(Входить БРАБАНЦИО, пробужденный).

БРАБАНЦИО.

Что значит этот ужасный крик? Кто там?

РОДРИГО.

Синьор, все-ли ваши дома?

ЯГО.

Ваши двери хорошо-ли заперты?

БРАБАНЦИО.

Что такое? К чему эти вопросы?

ЯГО.

Синьор, вас обокрали. Заклинаю вас честью, оденьтесь скорей. Сердце ваше растерзано, вы потеряли половину души своей: в этот самый час, в эту минуту черный коршун захватил в свои когти вашу юную, белую голубицу.¹ Вставайте! вставайте! звоните в набат, пробудите уснувший город, или дьявол в эту-же ночь пожалует вас в дедушки. Вставайте, говорю я вам!

БРАБАНЦИО.

Что такое? Не помешались-ли вы?

Почтенный синьор, узнаёте ли вы мой голос?

БРАБАНЦИО.

Я? нет! Кто ты такой?

РОДРИГО.

Меня зовут Родриго.

БРАБАНЦИО.

Тем хуже. Я уже запретил тебе бродить около дверей моих. Не объявил ли я тебе с благородною откровенностью, что моя дочь не может принадлежать тебе? И сегодня, верно в безумстве опьянения, пресыщенный ужином, распаленный губительным вином, ты осмеливаешься безпокоить меня и злобно тревожить сонь мой!

РОДРИГО.

Синьор, синьор, синьор -

БРАБАНЦиО.

.....Но будь уверен, что я имею столько мужества, и, по моему званию, столько могущества, что заставлю тебя в том раскаяться.

РОДРИГО.

Терпение, добрый синьор!

БРАБАНЦИО.

Что говоришь ты мне о воровстве? Мы в Венеции, и мой дом не в лесу.

РОДРИГО.

Почтенный Брабанцио, я прихожу к вам с чистою душою и намерениями.....

ЯГО.

"Синьор! вы один из тех людей, которые готовы покинуть Бога, когда дьявол зовет их. Вы почитаете нас разбойниками, когда мы приходим оказать вам услугу. Если вы хотите видеть дочь свою матерью Африканских чудовищ, это другое дело. Чудесно! пестрые внуки будут ползать вокруг вас..... Славное будет ваше поколение!².

БРАБАНЦИО.

"О, несчастный, презренный, кто ты?

ЯГО.

"Человек, синьор, который пришел объявить вам, что в эту самую минуту, когда он говорит с вами, ваша дочь и Мавр, в объятиях друг друга.....³.

БРАБАНЦИО.

"Ты - подлец.

ЯГО.

"Вы - Сенатор!"

БРАБАНЦИО.

Ты мне будешь отвечать за твою наглость. Я тебя знаю, Родриго.

РОДРИГО.

Синьор, я готов ответствовать вам за все. - Но умоляю вас, будьте благоразумны, утвердитесь в моем подозрении. Разве по вашему приказанию, с вашего согласия, прекрасная дочь ваша - в этот мрачный и глухой час ночи, не имея никого проводником своим, кроме низкого наемника, гондольера, - перенесена в грубые объятия сладострастного Мавра? О, если это вам известно, если это совершилось по вашей воле, мы сознаемся, что нанесли вам кровавую обиду; но если вы этого не знаете, мой поступок сам говорит за меня и уничтожает вашу недоверчивость. Не подумайте, чтобы я, чуждый уважения и вежливости, дерзнул посмеяться над вашим саном. Если, повторяю вам, дочь ваша ушла без вашего согласия, она сделала непростительный проступок, жертвуя своим долгом, своею красотою, своими дарованиями, своим богатством, всем - этому прошлецу, который чужд здесь и чужд всему миру. Уверьтесь скорей. Если она в своей комнате, или еще в вашем доме, за такой ужасный обман обрушьте на голову мою правосудие, законы государства!

БРАБАНЦИО.

Вырубите огня! О, скорей зажгите светочь! Сзовите всех людей моих.... Это происшествие сходно с моим сном... Одна мысль об нем щемит мое сердце.... Огня! говорю вам, огня!

(Уходит).

ЯГО.

Прощайте; теперь я должен покинуть вас. Оставаясь здесь, я буду свидетелем против моего Генерала, а такая роль для меня и неприлична и опасна. Положим, что это дело навлечет на него невзгоду, все-таки в нынешнее бурное время, Сенат не посмеет отрешить его. Опасность Кипрской войны, в эту минуту, заставляет дорожить им: его опытность придает ему столько важности, что, по признанию всех Сенаторов, у них нит ни одного человека, который-бы в состоянии был совершить с полною отчетливостию эту экспедицию. И так, не смотря на то, что я не терплю его, как адския муки, - мое положение, необходимость принуждают меня скрываться под личиной верности, показывать ему наружную привязанность наружную, клянусь душею моей, не более! Чтобы вернее отыскать его, укажите старику на Саджиттери⁴. -- Я буду с Мавром. Прощайте.

(Уходить).

(Входит БРАБАНЦЮ, сопровождаемый людьми, несущими факелы.)

БРАБАНЦИО.

Мое несчастие слишком верно! Она ушла.... Куда годится теперь поруганная жизнь моя? На добычу горя!.... Родриго, где ты ее видел? - - - О несчастная дочь! С Мавром, говоришь ты? - Кто после этого захочет быть отцем! - Как ты узнал, что это была она? - - О, ты обманула меня.... и как от меня была далека мысль...... А что она сказала тебе? - Еще огня! еще! - Разбудите всех родных моих - - - Обвенчаны-ли они, как ты думаешь?

РОДРИГО.

БРАБАНЦИО.

О небо! Каким образом она ушла?... О стыд! О кровавая измена! Отцы, не судите отныне о сердцах дочерей ваших по их поступкам! - Но нет-ли тут волшебства, чародейства, которым обольщают юность и девственность⁵? Не читал-ли ты чего-нибудь об этом, Родриго?

РОДРИГО.

Да, синьор, я читал.

БРАБАНЦиО.

Позови моего брата.... О, если-бы ты ею обладал!... Разослать во все стороны... Не знаешь-ли, - где мы можем найти ее и Мавра?

РОДРИГО.

Я надеюсь открыть их убежище, если вам будет угодно дать нам надежных людей и следовать за мною.

БРАБАНЦИО.

О, ради Бога, веди нас. Я буду стучаться у каждого дома. - Я могу повелевать в необходимости. Возьмите мечи, - побежимте. Соберите несколько человек стражи. - Пойдемте.... Добрый Родриго, я постараюсь заслужить чем-нибудь за твои труды для меня.

(Они уходят).

СЦЕНА II.

ДРУГАЯ УЛИЦА.

Входят ОТЕЛЛО, ЯГО и служители.

ЯГО.

С-тех-пор, как я ношу оружие, мне таки-случалось убивать людей, но не смотря на это, я твердо уверен, что совесть возстает против умышленного убийства. Я чувствую, мне часто не достает злобы на услугу самому себе. Девять, или десять раз покушался я пронзить его острием⁶.

ОТЕЛЛО.

О, гораздо лучше, что обошлось без этого.

ЯГО.

Пусть так. Но он наговорил столько дерзких, столько оскорбительных речей против вашей чести, что только та небольшая доброта, которою наделен я, могла удержать меня - Скажите мне пожалуйста, Генерал, законен-ли ваш брак? Подумайте хорошенько. Вельможный Брабанцио очень любим: его голос в Совете вдвое сильнее голоса Дожа; он вас принудить к разводу, он вас подавит всею тяжестью законов, которые усилит еще своим личным влиянием и могуществом.

Пускай он делает что хочет. Услуги, которые оказал я республике, заглушат его жалобы. Еще до-сих-пор никому не известно, и я объявлю, если узнаю, что есть какая нибудь честь в суетности, объявлю, что мои предки носили корону. Мои заслуги будут громогласны, как то горделивое счастие, которое завоевал я.... Знай, Яго, что если-бы не любовь к прекрасной Дездемоне, ни за какие сокровища моря⁷ не захотел-бы я мою свободную, бездомную участь опутать зависимостью.... Но смотри, что это за огни сверкают там?

(Входят КАССИО и несколько офицеров со светильниками. Они сначала в отдалении.)

ЯГО.

Это встревоженный отец бежит с своими друзьями. Вы лучше сделаете, если уйдете.

ОТЕЛЛО.

Нет, я должен остаться. Мои характер, мое звание и моя совесть безукоризненны. Они покажут меня тем, что я есть.... Точно ли это Брабанцио?

ЯГО.

Клянусь Янусом, кажется я ошибся.

ОТЕЛЛО.

Служители Дожа и Лейтенант мой..... Друзъя! да осенит вас ночь своим покровом. Какие новости?

КАССИО.

Генерал! Дож поручил вам кланяться и просить вас к себе не медля, сию-же минуту.

ОТЕЛЛО.

Не знаешь ли ты, зачем?

КАССИО.

Вероятно, известия из Кипра; дело не терпящее отсрочки. В эту ночь с наших галер прибыло двенадцать вестников - один за другим. Уже все Советники⁸ собрались к Дожу. За вами несколько раз посылали, но не находя вас дома, Сенат отправил три различные отряда, чтобы отыскать вас.

ОТЕЛЛО.

Хорошо, что со мною встретились. Я войду в дом, сказать одно слово - и потом иду с вами.

(Уходит).

Скажи, что Генерал здесь поделывает?

ЯГО.

О, в эту ночь он завладел богатым гальоном⁹, и если приз объявится законным, то дело кончено.

КАССИО.

                    Я не понимаю тебя.

ЯГО.

                                        Он женат.

КАССИО.

                                                            На ком?

(Отелло возвращается).

ЯГО.

Женат на..... Итак, Генерал, мы отправляемся?

ОТЕЛЛО.

                    Пойдемте, друзья.

КАССИО.

Вот другая толпа, которая также вас ищет.

(Входят БРАБАНЦИО, РОДРИГО, стражи и вооруженные служители с светильниками).

ЯГО.

Это Брабанцио! Генерал, будьте осторожны; он идет с недобрыми умыслами.

ОТЕЛЛО.

                    Эй! ни шагу вперед.

РОДРИГО (к Брабанцио).

БРАБАНЦИО.

                    Схватите его. Разбойник!

(С обеих сторон обнажают мечи).

ЯГО.

А, Родриго! начинайте, синьор, вы со мной.

ОТЕЛЛО.

Вложите ваши блестящие мечи: они заржавеют от ночной росы. Добрый синьор, седины ваши могут повелевать здесь с большим успехом, чем ваше оружие.

БРАБАНЦИО.

О низкий похититель! где ты скрыл дочь мою? Проклятый! ты околдовал ее! Ссылаюсь на всех благомыслящих, - если-б не власть волшебства обаяла ее своими чарами, решилась ли-бы она, юная, прекрасная, счастливая, ненавидевшая брак - она, презиравшая женихов самых знатных и самых богатых изо всей Венеции, - решилась-ли-бы она, предать себя общему посмеянию и бежать из отцовского дома на твою черную грудь? Ты можешь ужасать, а не нравиться. Вселенная, будь моим судьею! Не ясно-ли, что ты действовал на нее нечестивыми чарами, что ты околдовал ее какими-нибудь зельями, былиями, омрачающими разсудок? - Это будет разсмотрено, будет.... Все это очень вероятно.... Я беру тебя, я задерживаю тебя, как соблазнителя невинности, как человека, занимающагося чернокнижием, нетерпимым в государстве..... Возьмите его; если он будет сопротивляться, с опасностью его собственной жизни, схватите!

ОТЕЛЛО.

Остановитесь - и вы, которые хотите защищать меня, остановитесь. Если-бы мне нужно было прибегнуть к оружию, я-бы это сделал без вас. (К Брабанцио). Куда прикажите мне явиться, чтобы ответствовать на ваше обвинение?

БРАБАНЦИО.

В тюрьму, до-тех-пор, покуда время, предписанное законом, и нормы суда не призовут тебя защищаться.

ОТЕЛЛО.

Если я буду повиноваться вам, то каким образом исполню повеление Дожа? Он призывает меня по одному государственному делу, которое не терпит отлагательства. Вот, с обеих сторон, его посланные ожидают меня к нему.

ОФИЦЕР (к Брабанцио).

Точно, достойный Синьор. Дож в Совете, и я уверен, что уже там ожидают и вас.

БРАБАНЦИО.

Как! Дож в Совете? В такой поздний час ночи? - Ведите его туда тотчас. Мое дело не маловажно. Сам Дож и все благородные сочлены мои не потерпят этого оскорбления, нанесенного им в лице моем. Если такие поступки будут оставаться без казни, то скоро рабы и неверные сделаются повелителями республики и нашими.

(Уходят).

ЗАЛА СОВЕТА.

Входят ДОЖ, СЕНАТОРЫ и ОФИЦЕРЫ.

ДОЖ.

В этих донесениях нет никакого согласия, и потому вряд-ли они вероятны.

1-й СЕНАТОР.

В самом деле, они не сообразны; в моих письмах значится сто семь галер.

ДОЖ.

А в моих сто сорок.

2-й СЕНАТОР.

А в моих двести; и хотя донесения не совсем согласны, потому-что когда судят по однем догадкам¹⁰, то часто бывает противоречие; однако все утверждают, что Турецкий флот стремится к Кипру.

ДОЖ.

Да, нам должно хорошенько подумать об этом. Я не могу себя считать безопасным, основываясь на каких-нибудь ошибках, а должен вникать в сущность донесения, чтобы предупредить бедствие.

МАТРОСЫ (извне).

                    Эй, эй - новости! новости!

ОФИЦЕР (вводя в залу одного из матросов).

                    Нарочный от флота.

ДОЖ.

                    Еще! Что такое?

МАТРОС.

Турки осаждают остров Родос. Синьор Анжело приказал мне донести об этом республике.

ДОЖ.

Что думаете вы о такой перемене?

1-й СЕНАТОР.

то необходимо выводишь из всего этого - невероятность, чтобы, оставив позади себя место, требующее самых важных забот, пренебрегая богатой и легкой победой, устремляясь на безплодную опасность, - Турки были-бы до такой степени безсмысленны.

ДОЖ.

Нет, точно не может быть, чтобы они осадили Родос.

ОФИЦЕР.

                    Вот и еще известие!

(Входит другой вестник).

ВЕСТНИК.

Светлейший Дож! Оттоманы, владея Родосом, получили там второе подкрепление, которое должно присоединиться к их флоту.

1-й СЕНАТОР.

Да, я предвидел это. А как сильно, полагают, это подкрепление?

ВЕСТНИК.

До тридцати парусов. Турки ведут свои линии прямо, без всякого обмана, к Кипру. Синьор Монтано, ваш верный и храбрый слуга, исполняя свою обязанность, приказал вас известить об этом и удостоверить в истине этого донесения.

ДОЖ.

Итак, теперь мы наверно знаем, что они хотят осаждать Кипр. Марко-Люккезе не в Венеции-ли?

1-й СЕНАТОР.

Он во Флоренции.

ДОЖ.

Напишите ему от нашего имени, чтобы он, не медля ни минуты, прибыл сюда.

1-й СЕНАТОР.

Вот Брабанцио, сопровождаемый доблестным Мавром.

(Входят БРАБАНЦИО, ОТЕЛЛО, ЯГО, РОДРИГО и ОФИЦЕРЫ).

ДОЖ.

Храбрый Отелло! мы не медля снова должны отрядить вас против всеобщих врагов - Оттоманов.

(К Брабанцио).

БРАБАНЦИО

А мне - ваши. Да простит мне, Светлейший Дож! Не для исполнения моего долга, поднялся я с ложа: польза общественная не имеет более влияния на мою душу..... Моя собственная скорбь слишком ужасна, слишком глубока: она поглощает все другия горести и не находит ни в чем утоления.

ДОЖ.

                    Как! Что такое?

БРАБАНЦИО.

                    Моя дочь! о, моя дочь!.....

2-й СЕНАТОР.

                    Что, она умерла?

БРАБАНЦИО.

Да, для меня. Ее соблазнили, ее похитили у меня, ее испортили чародейством, зельями. Природа не может впасть в такое заблуждение в полной силе и чистоте, имея глаза, чтобы видеть, смысл, чтобы судить..... Нет! это действие чародейства.

ДОЖ.

Кто-бы ни был человек, который так беззаконно лишил дочь вашу разсудка, а вас лишил дочери, - кто-бы ни был он, - вы сами прочтете ему кровавую книгу законов, одни вы произнесете суровый приговор, начертанный в этой книге, - да! будь преступник хоть собственный сын наш.

БРАБАНЦИО.

Благодарю, Светлейший Дож.. Человек этот здесь: это Мавр, которого вы нарочно повелели призвать сюда по делам государственным.

ДОЖ и СЕНАТОРЫ.

Он! Нам это очень прискорбно.

ДОЖ (к Отелло).

А вы, что вы скажете против этого обвинения?

БРАБАНЦИО.

Ничего, потому-что оно справедливо.

ОТЕЛЛО.

вся моя вина, не более. Мой слова грубы; я не умею говорить красноречиво в мирное время, потому-что с семи лет, с-тех-пор, как руки эти стали наливаться силою, их любимое занятие, - кроме последних девяти лун, - было под военными шатрами и на поле битв. Мало я знаю об этом великом мире, но и в этом малом, нет ничего, кроме осад да битв: итак, вы видите, что я не съумею хорошо защитить самого себя. Но, если у вас есть благосклонное терпение выслушать меня, я без приготовлений, просто разскажу вам повесть любви моей; и разскажу вам - в ответ на мое обвинение, - какими талисманами, какими чарами и какою волшебною силою я овладел сердцем его дочери.....

БРАБАНЦИО.

Девушке такой застенчивой, такой скромной, робкой, красневшей при каждом малейшем движении, ей поругаться над природой, над своею юностью, над своим отечеством, над своим именем - и полюбить человека, на которого она не могла взглянуть без страха! Боже мой! кто в здравом смысле может утверждать, что такое совершенное существо попрало все законы природы? Это ужасное заблуждение ясно показывает, что источник его должно отыскивать в таинствах адского искусства. Подтверждаю снова, что не иначе, как зельем, воспламеняющим кровь, каким-нибудь заклятым напитком, он привлек ее к себе.

ДОЖ.

Утверждать - не значит доказывать; нам надобны доводы более убедительные и более очевидные, а не эти темные и жалкия догадки, основанные на простонародных предразсудках, которые вы против него представляете.

1-й СЕНАТОР.

Но что скажешь ты, Отелло? Противозаконными-ли, насильственными-ли средствами, похитил и обаял её девственное сердце, или вымолил любовь её, или просто в её сердце нашел отзыв на свое сердце?

ОТЕЛЛО.

Умоляю вас, пошлите за нею в Саджиттери. И пусть сама она говорит обо мне перед лицем своего отца. Если её речи обвинят меня, то не только лишите меня доверия, сана и звания, которые получил я от вас; но пусть приговор ваш лишит меня самой жизни.

ДОЖ.

Послать за Дездемоной.

ОТЕЛЛО.

Яго, проводи их; ты лучше знаешь это место.

(Яго и некоторые Офицеры уходят).

А до её прихода, с тою искренностью, с какою небу исповедую заблуждения моей жизни, разскажу вам, как овладел я сердцем её и как она овладела моим.

ДОЖ.

                    Говори, Отелло!

ОТЕЛЛО.

Её отец любил меня; часто зывал к себе, распрашивал меня о приключениях моей жизни, о каждом годе отдельно, о войнах, об осадах, о происшествиях, которые случались со мною. С ним я пробегал все, начиная от младенческих лет моих до последних минут моего рассказа. Я говорил ему о моих бедствиях, о трогательных приключениях на мори и на суше: как однажды, в страшном, гибельном проломе я был на волосок от смерти, как в другой раз буйный неприятель увлек меня в плен и продал в неволю, и потом, как освободился я из этого плена. Я передал ему всю историю моих путешествий, описывал глубокия пещеры, безплодные пустыми, мрачные подземелья, утесы, горы, главами досягающия небес. Я говорил также о Каннибалах, пожирающих друг друга, об Антропафагах - и о людях, у которых плечи выше их голов¹¹. Дездемона просто полюбила мои рассказы; и когда заботы по хозяйству, вызывали ее из комнаты, она спешила, как можно скорей, их выполнит и, возвратившись, с жадностью прислушивалась к словам моим. Я заметил это, и скоро дождался минуты, в которую она сама попросила меня снова пересказать все мои странствования по свету; прежде, ей были известны только одни отрывки из рассказов моих. Я согласился - и в продолжение моего повествования часто замечал слезы на очах её, когда говорил о каком-нибудь несчастии, претерпенном мною в юных летах. Когда я кончил мою историю, она наградила меня за мои бедствия - несчетными вздохами; она воскликнула: "Какия странные приключения, престранные! Как это достойно участия, самого нежного участия!" Она уже сожалела, что выслушала рассказ мой - и вместе с тем, желала сама быть мужчиной, чтобы испытать. все это; она благодарила меня и сказала, что если между друзьями моими найдется человек, любящий ее, то, для того, чтобы она полюбила его взаимно, он должен выучиться разказывать мою историю. И когда таким образом, она открыла мне сердце свое, я сказал: она полюбила меня за опасности, перенесенные мной, я полюбил ее за участие, которое возбудили в ней мои страдания. Вот все мое колдовство. Дездемона приближается, пусть она сама подтвердит слова мои.

ДОЖ.

Я не желал-бы, чтобы дочь моя слышала этот рассказ..... Добрый Брабанцио, лучше смотреть с хорошей стороны на вещи, которые нельзя исправить. Человек с обломком оружия, все-таки сильнее, чем вовсе безоружный.

БРАБАНЦИО.

Выслушайте ее, Светлейший Дож, и если она признается, что добровольно участвовала в этом союзе, пусть на главу мою падет разрушение, когда после того уста мои еще раз произнесут против него упреки. Приближься, достойная дочь. Говори. Отличи того, кому в этом блестящем собрании ты обязана повиновением.

ДЕЗДЕМОНА.

Батюшка! я вижу, что моя обязанность должна здесь разделиться: вам - я одолжена жизнью и воспитанием; жизнь и воспитание, которые вы мне даровали, внушают мне к вам уважение..... Как отец - вы были до-сих-пор повелителем моим, но вот - мой супруг. И я должна исполнять мои обязанности к Мавру, теперешнему моему повелителю, также, как мать моя, предпочтительно перед отцемь, исполняла свои обязанности к вам.

Бог с вами! я кончил (к Дожу). Не угодно-ли, синьор, перейти теперь к делам государственным? О, лучше иметь приемыша, чем родное дитя! Мавр, приближься: я оставляю ее тебе от чистого сердца, - это существо, которым уже ты обладаешь и которое-бы я хотел, от чистого сердца, отнять у тебя. А ты, дитя мое, - сокровищница разума, ты заставила меня почувствовать радость, что я не имею других детей. Твой побег научил меня, что отец должен быть деспотом, что он должен держать детей своих в железных цепях. Я кончил, Светлейший Дож.

ДОЖ.

Позвольте мне говорить за вас и произнести приговор, который возвратит вашу милость этим супругам. Когда уже нет средств к помощи, когда роковой удар, висевший над нами, разгромит душу - все горести кончены. Оплакивать минувшее несчастие, не значить-ли снова накликать его на себя? Когда нельзя спасти блого, которое отнимает у нас судьба, то перенося с терпением жестокости её - уж одним этим уничтожаешь их. Человек, которого обокрали и который смеется, сам кое-что похищает у вора; а безполезно сетующий, только обкрадывает самого себя.

БРАБАНЦИО.

терпения, перенося в одно время и горе и наставления. Услаждать, или отравлять назначены эти наставления: во всяком случае, они произвольны и двусмысленны; слова все-таки слова; я никогда не слыхивал, Светлейший Дож, чтобы раны горести излечивались речами утешения. Умоляю вас, перейдемте к делам государственным.

ДОЖ.

Турки, для осады острова Кипра, делают огромные приготовления. Отелло, вы лучше чем кто-нибудь знаете местное положение. Правда, у нас есть офицер, достойный своего звания, но общий голос - этот неограниченный властелин событий, избирая вас, заверяет в успехе. Подумайте: мы вас отрываем от вашего настоящого счастия для трудов и тревог.

ОТЕЛЛО.

Благородные сенаторы! Самовластительная привычка обратила для меня железный одр и грязь лагерей в пуховую постель. В трудах и бурях военных, - все мое наслаждение. Я готов итти на Оттоманов, но теперь, преклоняясь пред вами, я испрашиваю только одного, чтобы вы призрили и обезпечили участь жены моей, прилично её роду.

ДОЖ.

                    Вы можете оставить ее в доме отца.

                    Я не согласен на это.

ОТЕЛЛО.

                    Ни я.

ДЕЗДЕМОНА.

ДОЖ.

Чего хотите вы, Дездемона?

ДЕЗДЕМОНА.

Я не могу разлучиться с Мавром. Пусть целый свет видит, что для него я готова на все пожертвования, что для него предала я бурям мою жизнь. Сердце мое покорилось его редким достоинствам: в душе Отелло, я видела его образ, и мою душу, мою участь посвятила его славе и воинским доблестям. Оставаясь спокойно здесь, когда он пойдет на войну, я буду лишена того, что меня к нему привязывает; я должна буду переносить в его отсутствии тяжкое одиночество..... Позвольте мне ему сопутствовать.

ОТЕЛЛО.

подумайте, чтобы любовь довела меня до забвения моих обязанностей. Когда в бездействии, упоенный негою, я пренебрегу распоряжениями или битвами, пусть ваши жены поставят мой обезславленный шлем на ряду с своей домашней утварью, и пусть стыд падет на мое имя!

ДОЖ.

Вы условитесь между собой: оставаться-ли ей, или следовать за вами. Опасность ростет. Ваша поспешность успокоит государство. В эту ночь вам надобно отправиться¹².

ДЕЗДЕМОНА.

                    В эту ночь, Светлейший Дож?

ДОЖ.

                    Да, в эту самую ночь.

                    От всего сердца.

ДОЖ.

Завтра, Синьоры, мы соберемся в девять часов утра. Отелло, оставьте здесь одного офицера; он принесет вам наши поручения и возьмет на себя другия заботы, касающияся до вашего назначения, или до ваших дел.

ОТЕЛЛО.

Я оставлю, если позволите, моего знаменоносца Яго. Это человек честный и верный; на его попечение отдаю я жену мою; ему вверяю все бумаги, которыми вы разсудите снабдить меня.

ДОЖ.

1-й СЕНАТОР.

Прощайте, храбрый Мавр. Составьте счастие Дездемоны.

БРАБАНЦИО.

Стереги ее, Мавр; следи за её шагами: она обманула отца своего, она может обмануть и тебя.

Я ручаюсь за нее жизнью! (Дож, Сенаторы и проч. уходят). Честный Яго, я оставляю тебя при Дездемоне. Пусть жена твоя будет также при ней; избери удобное время, чтобы принести ее ко мне. Пойдем, Дездемона..... мне остается только один час для любви и для нежных о тебе попечений. Надобно покоряться обстоятельствам.

(ДЕЗДЕМОНА и ОТЕЛЛО уходят).

РОДРИГО.

                                                                                Яго.

ЯГО.

"Ну, честная душа, что ты на это скажешь?

РОДРИГО.

"Угадай, что я хочу сей-час сделать?

ЯГО.

"Разумеется, как-бы добраться до постели и лечь спать.

РОДРИГО.

"Сию минуту утопиться.

ЯГО.

"Прекрасно! да если ты это сделаешь, я перестану любить тебя - и для чего-же, безумный?

РОДРИГО.

"Не безумство-ли жить, когда жизнь - мученье; и если только одна смерть может исцелить нас, мы, по неволе, должны искать смерти.

ЯГО.

"О малодушный! вот уже четырежды семь лет, как я наблюдаю за этим миром - и с-тех-пор как стал различать благодеяние от обиды, я, право, еще не встречал человека, истинно самолюбивого..... Да я согласился-бы скорее низойти от достоинства человека на степень обезьяны, чем утопиться за какую-нибудь прелестницу¹⁵.

"Что-же мне делать? Правда, я сам стыжусь своей слабости, но ее не может исправить никакая добродетель.

ЯГО.

"Добродетель! какой вздор: быть тем или другим всегда зависит от нашей воли. Наше тело - сад, а воля - садовник, который его обработывает. Сеет-ли он крапиву или латук, ѵссоп или тмин, различные или одинаковые растения; тощают-ли они от его праздности, или делаются плодородными от заботливости, все-таки это зависит от него. Если-бы тяжесть разума не уравновешивала тяжести страстей на весах жизни, - горячка крови и наши низкия наклонности всегда-бы влекли нас к самым безразсудным деяниям; но мы наделены разумом, который усмиряет буйство чувств, укрощает порывы наших желаний, побеждает необузданность страстей. Итак то, что вы зовете любовью - есть дикий терн, сухая ветвь нашего сердца.

РОДРИГО.

                    "Какая нелепость.

ЯГО.

"Да, любовь - одно кипение крови, прихоть воли. Полно, будь человеком. Топиться! топят только кошек и слепых щенят. Я твой друг - и клянусь, что привязан к твоим пользам крепчайшими узами. Я верно никогда не встречу случая быть тебе более полезным..... Набей кошелек свой потуже деньгами..... следуй за нашим войском; старайся казаться старее своих лет..... Повторяю, набей кошелек деньгами. Любовь Дездемоны к Мавру не может быть продолжительна..... запасись деньгами..... ни любовь Мавра к ней. Вспышка этой любви была слишком сильна, и ты увидишь такое-же сильное охлаждение..... Наполни свой кошелек, говорю я тебе. - Эти Мавры так непостоянны в своих желаниях..... главное, чтобы кошелек был полон..... плоды, которые сегодня находят они слаще меда, завтра покажутся им горче колаквинты. Она молода, ей нужна перемена. Дай ей только насытиться ласками Мавра, она тотчас почувствует свое заблуждение. Ей нужна перемена, да, нужна - и потому запасись золотом. А если уж тебе непременно хочется отдать свою душу чорту, так избери какую-нибудь смерть получше. Забери денег как можно больше..... И если святость ломких обетов, связующих этого пройдоху-дикаря с лукавой Венециянкой, не будет через-чур неодолима для моего гения, подкрепляемого всеми силами ада, - то ты уж будешь обладать ею. Только денег, денег! Прочь мысль топиться. Она оскорбляет здравый смысл. Поищи-ко лучше средств, как бы утопать от наслаждения в объятиях твоего божества, чем топиться вдали и от нея!

РОДРИГО.

"Обещаешься-ли ты осуществить мои надежды, если я соглашусь ждать успеха?

ЯГО.

"Положись на меня. Поди, собирай деньги. Я безпрестанно говорил тебе, говорю теперь, и и еще-таки повторяю, что не терплю Мавра. Мои причины исходят из сердца, и твои не менее законны. Соединимся-же для мщения. Если успеешь поругаться над ним, то доставишь себе наслаждение, а мне несколько приятных минут. Еще совершится много событий, которые теперь таятся в лоне времени..... Ступай! Доставай денег..... Завтра, мы поговорим об этом подолее. Прощай.

РОДРИГО.

"Где-же мы встретимся утром?

ЯГО.

                                                            У меня.

РОДРИГО.

                    "Я приду к теби поранее.

ЯГО.

"Ступай с Богом!.... Слышишь, Родриго?

                                                  "Что?

ЯГО.

                    "Не топись-же. Слышишь?

РОДРИГО.

"Я переменил намеренье: продаю все мои поместья.

ЯГО.

"Ступай с Богом, набивай как можно потуже свой кошелек.... (Родриго уходит).

Так-то всегда провожу я простаков для выгод моего собственного кошелька. Да, в самом-деле, я худо-бы употреблял приобретенную мной опытность - мое дорогое достояние, если-бы без всякого для себя удовольствия и пользы стал расточать время с таким глупцом!.... Я ненавижу Мавра. Ктому-же все кричат, будто он выполнял мою обязанность за занавесами моего ложа. Не знаю, правда-ли это, но и при одном только подозрении, я поступлю как-бы совершенно уверенный. Он уважает меня - и мои внушения вернее всех будут действовать на его сердце..... Кассио - именно человек, который мне нужен. Потом увидим..... Получить его место и совершить мщение. Двойная ловкость..... Но каким образом? каким образом?.... Посмотрим..... Спустя несколько времени обмануть Мавра, шепнув ему, будто Кассио слишком короток с его женою..... Он так свеж, в таких летах и силе, что легко может возбудить подозрение..... Он создан для того, чтоб доводить женщин до преступления..... Мавр откровенен, доверчив к честным людям: стоит только прикинуться таким. Он с кротостью, как осел, позволит водить себя за нос..... Так..... план готов..... Ад и ночь выкажут перед свеитом это чудовищное порождение моей мести.

Примечания

¹ В подлиг. Even now, very now, an old black ram

Is tupping your white ewe.......

²

³ В подлин. Your daughter and the Moor are now making the beast with two backs.

⁴ Полагают, что это название Венециянской гостинницы. Sagittary - воображаемое чудовище, входившее в состав Троянских войск, по словам Гвидо-де-Колонна. Страшный стрелок, полу-человек и полу-животное (Кентавр), который ржет, как лошадь, которого глаза сверкают, как огонь - и посылают смерть, как молния (См. Critical Glossary to Shakspeare, Leipsic 1826, стр. 164.)

⁵ В те времена верили в могущество_: любовных зелий, и обвинения в этом преступлении допускалось Венециянскими судилищами. Этот род преступления имел даже особенное наказание, означенное в народном законе: De i maleficii ed herbaria гл. 17 уложения наименованного: Delia promission del maleficio: Statuimo etamdio che se alcun homo o fernina harra fatto malefcii, i quali же dimandano vulgarraeute amatorie, o veramenle alcuni alti'i maleficii, che alcun homo o femiua se liavessuu in odio, sia frustra e bollado, e che hara cousegliato patisca simile pena. В Англии во времена Шекспира, также существовал закон, который осуждал на год в тюрьму и на 6 часов к позорному столбу, кто первый раз был обвинен в том, что каким-нибудь колдовством, или какими-нибудь чарами, возбудил незаконную любовь; уличенные в этом другой раз, наказывались смертью. (Warburton.)

⁶ Яго говорит о Брабанцио.

⁷

⁸ Нобили, составляющие великий совет Венеции (Theobald).

⁹ В подлин. carack. Джонсон полагает, что это слово означает корабль дорогой цены, и думает, что оно заменяется вполне словом: (род большого Испанского корабля); другие комментаторы (Месон и Мелон) думают, что слово carack происходит от Испанских колоний в Каракасе, или от самого Испанского слова caraca, carico -- груз. Это истолкование достаточно характеризует комментаторов Шекспира.

¹⁰ В подл. in these cases where the aim reports.... Слово aim все комментаторы единогласно принимают в смысле: догадки.

¹¹

Каннибалы и Антропофаги известны были до Шекспира на Английской сцене. О них упоминается в первой сцене истории Orlando Furioso, которая была играна при Елисавете.

Ралейф (Raleigh) говорить также о народе, у которого головы ниже плеч. (Reed.)

¹² В издании W. Chetwood (Prompter to His Majesty's Company of Comedians at the Theatre-Royal in Drury-Lane, 1734) которое, между прочими, было у меня под рукою - последния слова Дожа: В эту ночь сам надобно отправиться с театральной рукописи. Прим. Перев.

¹³ В подл. а Guinea-hen -- выражение, употреблявшееся во времена Шекспира. Так называли женщин дурного поведения.

¹⁴ Муза (But my muse labours, and thus she is deliver'd....) и весь следующий за сим разговор Яго с Дездемоной рифмованными стихами. Прим. Перев.

¹⁵ То change the cod's head for the salmons tail. Пословица.