Бесплодные усилия любви.
Предисловие

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бесплодные усилия любви. Предисловие (старая орфография)

Вильям Шекспир

БЕЗПЛОДНЫЕ УСИЛИЯ ЛЮБВИ.

Комедия в 5-ти действиях.

ПЕРЕВОД

С предисловием

П. О. МОРОЗОВА.

Источник: Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1903. с. 113-180.

БЕЗПЛОДНЫЕ УСИЛИЯ ЛЮБВИ.

"Забавная и остроумная комедия, называемая "Безплодные усилия любви" как она была представлена пред Её Величеством в минувшее Рождество. Вновь исправлена и дополнена В. Шекспиром". В позднейшее время она не издавалась отдельно до 1631 г. В первом собрании драматических сочинений Шекспира - in folio 1623 г., - текст её, за исключением незначительных и, вероятно, случайных отступлений, ничем не отличается от первоначального издания, повторяя даже все его опечатки.

Заглавие этого первоначального издания свидетельствует, что пьеса уже раньше была известна публике, - иначе слова: "вновь исправлена и дополнена" не имели бы смысла. Относительно времени её сочинения нет более точных указаний; несомненно только, что она, вместе с "Двумя веронцами" и "Комедией ошибок", принадлежит к самым ранним комедиям Шекспира. Это подтверждается и особенностями её слога и языка, сохраняющими юношескую манеру драматурга. Здесь мы встречаем все отличительные черты "первой манеры" Шекспира: и слишком частое упоминание мифологических имен и лиц из древней истории, и обилие иностранных слов и фраз, и пристрастие к рифмованным стихам, в особенности к так называемым "доггрелям" или рифмованным сентенциям в стиле народной поэзии, к которым Шекспир питал, в первом периоде своей деятельности, слабость, впоследствии исчезнувшую; наконец, встречается здесь также и аллитерация, некогда очень распространенная в англо-саксонском и английском народном стихотворстве. Самое заглавие комедии в оригинале - Love's Labour's lost - представляет аллитерацию; педант Олоферн, называющей этот прием искусством играть буквой, пользуется им для сочинения стихов о принцессе: "The preyful princess pierced and pricked a pretty pleasing pricket", и т. д.

По своему общему характеру, комедия принадлежит к типу так называемых "масок", т. е. маскарадных представлений, которые устраивались обыкновенно на святках в королевском дворце и в домах знатных вельмож и имели самое разнообразное содержание, - большею частью аллегорическое, нередко - пасторальное и любовное и всегда - веселое, с примесью шаржа и буффонады и с непременным участием клоунов и других шутовских фигур. Изследователям до сих пор не удалось определить источника, из которого Шекспир мог заимствовать содержание своей пьесы; да в заимствовании не было и надобности, так как фабула комедии крайне проста и бедна действием. Конечно, в общем она навеяна знакомством автора с старинными новеллами и рыцарскими романами, рассказами о "любовных судах" и любовных приключениях королей и принцев; но в ней нет определенного "анекдота", и даже нет того, что принято называть "развязкой", как это признает и сам Шекспир. Исторически никогда не существовавший король наваррский Фердинанд вместе с несколькими молодыми людьми из своих приближенных мечтает устроить свою жизнь на новых, идеальных началах строгого целомудрия и спокойного созерцания; его двор должен на некоторое время подвергнуться особому, стеснительному искусу: в продолжение трех лет никто из членов этой "смиренной академии" не смеет смотреть на женщин, и все должны строго соблюдать установленные правила относительно порядка жизни, относительно пищи и сна. Но как раз в то время, когда король торжественно принимает это решение, к нему является, в виде посланницы, французская принцесса в сопровождении своих прекрасных дам. Появление этих гостей разрушает все хитроумные замыслы: король и его друзья забывают о своих обетах, все влюбляются и начинают сочинять пламенные сонеты и делать разные глупости. В конце пьесы, в самый разгар веселья, внезапно приходит печальная весть о кончине французского короля, отца принцессы; влюбленные пары должны разстаться, по крайней мере, на год, в течение которого кавалеры своим постоянством и трудом должны заслужить благосклонность своих дам. "Мы кончили не так, как в старых пьесах влюбленные оканчивают: Петр не женится на Марье", говорит одно из действующих лиц. "Эти дамы своею благосклонностью могли бы окончить все развязкою комедий". - "Что ж, - подождем", отвечает король: "всего, ведь, год и день, - и явится развязка!" - "Нахожу я этот срок для пьесы слишком длинным".

Шекспиру и не нужна обычная развязка: его внимание сосредоточено вовсе не на интриге, которая здесь почти отсутствует, а на диалоге; вся пьеса - не что иное, как безпрерывный словесный турнир между лицами разных положений, которые только и делают, что "срезывают" друг друга ловкими ответами и насмешливыми возражениями. Стиль комедии представляет много сходства с сонетами Шекспира, написанными около того же времени; некоторые места её и по форме, и по содержанию, являются почти дословными заимствованиями из этих сонетов. Сонет, как известно, был любимой поэтической формой эпохи Возрождения не в одной только Италии, но и в Англии, где в ту пору итальянское влияние чувствовалось особенно сильно, - и Шекспир в своей пьесе очень удачно схватил и воспроизвел придворный тон этого времени, живого, страстного, причудливого, оригинального, с его культом женщины и любви, изливающимся в цветистой, фантастически-своеобразной речи. Рудольф Женэ справедливо видит в этой комедии интересный pendant к первым опытам Шекспира в области трагедии: как там, напр., в "Тите Андронике", Шекспир преувеличивал трагическое, т. е. собственно ужасное, так и тут он доходит до излишества не в комических положениях, а в остротах, в игре словами. Здесь и не перечесть всех метафор, замысловатых фраз, каламбуров и т. п., которыми так и сыплют действующия лица, все без исключения и каждое на свой особый лад. "Они - в хорошем расположении духа, и заставляют свой ум галопировать и через возможное, и через невозможное; они играют словами, извращают их смысл, выводят из них нелепые и смешные заключения, стреляют ими друг в друга, словно ракетами.... все свои мысли одевают в оригинальную и блестящую форму." (Тэн). Перед нами словно состязание искуснейших фехтовальщиков, показывающих чудеса своей ловкости: клинки мелькают так быстро, что нет возможности уловить их движения, и при каждом их ударе друг о друга сверкают искры остроумия, живого, веселого, заразительного и вместе с тем изысканного до крайности. "Этот язык, говорит Тэн, следует представлять себе не безжизненным, каким мы его встречаем в старых книгах, но порхающим по устам молодых дам и кавалеров в вышитых жемчугом камзолах, оживленным их звучным голосом, их смехом, блеском глаз, движениями рук, которые играют эфесом шпаги или мнут край шелкового плаща. Они в ударе; их голова наполнена и переполнена воображением, и они тешутся себе в свое удовольствие... Они говорят вовсе не затем, чтобы убедить или понять друг друга, но чтобы дать волю фантазии, утолить кипучий избыток молодости и силы. Они играют словами, гнут их, как попало, обезображивают, любуются неожиданными перспективами и столкновением контрастов, которые так и брызжут у них, один за другим, до бесконечности. Они наваливают цветы на цветы, блестки на блестки; им нравится все, что блестит; они украшают золотом, вышивкой, перьями свой язык, как и свои платья. О ясности, порядке, здравом смысле - ни малейшей заботы: тут идет празднество, какое-то беснование; им мила эта нелепица; их ничто так не пленяет, как этот пышный и уморительный карнавал. И действительно, чего-чего здесь не насмотришься и не наслушаешься: тут и грубоватая веселость, и нежное или грустное слово, и пастораль, и громоподобная фанфара неизмеримо-длинного капитана, и прыжки клоуна. Глаза, уши, все напряженные любознательные чувства находят себе пищу в металлическом лязге слогов, в радужных переливах красивых слов, в неожиданном столкновении смешных или фамильярных выражений, в величавом рокоте равномерных периодов.. Мы решительно не в силах теперь себе представить подобной изобретательности, смелости фантазии, неистощимого обилия чуткой, нервной впечатлительности".

Такия словесные схватки, которые в нашей комедии сравниваются то с игрой в мяч, то с морским сражением, были в обычае той эпохи; им охотно предавался и сам Шекспир, сидя с приятелями в знаменитой таверне "Морской Девы"; оне были в большой моде и в утонченном придворном кругу, где читали и заучивали наизусть образцовое произведение этого изысканного стиля - роман Лилли "Эвфуэс или Анатомия остроумия", влияние которого чувствуется во многих произведениях Шекспира и едва ли не более всего - в этой ранней его комедии.

"до завтра", потому что не получены важные документы; но это "завтра" так и не наступает, и мы ничего не узнаем об исходе спора, и даже совсем забываем о нем, потому что он понадобился только как предлог для встречи французской принцессы с наваррским королем.

Однако же, хотя все действие комедии и ограничивается утонченными забавами придворных и турнирами остроумия, новейшим изследователям все-таки удалось подметить в этой пьесе некоторое соответствие с действительными историческими обстоятельствами, о которых Шекспир несомненно был осведомлен и которыми отчасти воспользовался. Прежде всего, обращает на себя внимание сам король наваррский. Он носит имя Фердинанда; наваррского короля с этим именем в действительности никогда не существовало; но самым популярным из наваррских королей и, вместе с тем, современником Шекспира, был знаменитый Генрих, впоследствии французский король Генрих IV, в характере которого, как известно, были черты, родственные характеру вымышленного Фердинанда Шекспировой комедии. Далее, имена придворных Бирона и Лонгвиля совпадают с именами двух знатнейших приверженцев наваррского Генриха: Армана Гонто, барона де-Бирона, и Анри, герцога Лонгвиля; в истории Франции известен также и герцог Шарль дю-Мэн, бывший одним из предводителей лиги против Генриха IV. Самое действие пьесы является отражением событий, происходивших в 1578--79 гг. именно в Аквитании, которая в то время называлась уже Гиенью. Здесь, в небольшом местечке Нераке, поселился Генрих наваррский, который после Варфоломеевской ночи разстался с своей супругой, Маргаритой Валуа, дочерью французского короля Генриха II, и вел уединенную жизнь в тесном кругу молодых дворян-гугенотов. И вот, осенью 1578 г., Маргарита, вместе с своей матерью, знаменитой Марией Медичи, приехала к Генриху в Аквитанию, в сопровождении блестящей свиты из дам и девиц. Оне были встречены в Бордо маршалом Бироном, а затем приняты Генрихом в Ла-Реоле очень приветливо и дружелюбно, хотя король никогда не чувствовал расположения к своей супруге. Это посещение имело политическую цель: посеять раздор между гугенотами и утвердить в южной Франции или, по крайней мере, в Аквитании, католическую религию и французский престиж. Пребывание королевы в Нераке и Оше было странной смесью любовных приключений и политических интриг; это был ряд блестящих празднеств, с охотой, спектаклями, сюрпризами и враждебными выходками. В свите Маргариты находился, между прочим, и её канцлер, красноречивый Пибрак, послуживший оригиналом для шекспировского Бойе. Дипломатические переговоры привели к заключению особого договора, за которым, однако, вскоре (1579) последовала так называемая "война влюбленных". В этой войне главную роль играли Тюренн, Констанс, д'Обинье; но Шекспир, сочинявший свою комедию, по всей вероятности, около 1592--93 г., выбрал имена Бирона, Лонгвиля и Дюмена, более знакомые англичанам по истории недавней осады Руана (зимой 1591-92).

Впрочем, поэту были известны не только эти имена, но и некоторые обстоятельства жизни носивших их лиц: он называет Лонгвиля (II, 1) "прославившим себя в войне", что было совершенно справедливо, так как молодой герцог действительно отличился военными подвигами; далее, Лонгвиль и молодой Дюмен представляются в комедии как бы кавалерами любовной кадрили, где их дамами являются Катарина и Мария; Лонгвиль и на самом деле был женат на Катарине, дочери герцога Невера, а Дюмен впоследствии женился на её младшей сестре, Марии. Может быть, однако, это совпадение - не более, как простая случайность.

Вообще по отношению к фактическим обстоятельствам комедия Шекспира представляет странную смесь верной передачи подробностей с незнанием общеизвестных вещей. Принцесса французская послана была в Наварру королем; но этот король был не отцом её, как в комедии, а братом; при этом поэт как бы совсем забыл о том, что эта принцесса уже давно была обвенчана с королем наваррским. Её пребывание при наваррском дворе продолжалось не несколько дней, а (с перерывами) несколько лет: она окончательно разсталась с мужем только в 1585 г. Точно так же Шекспир как будто совсем забыл и об ужасах Варфоломеевской ночи, и о королеве-матери, несомненно игравшей выдающуюся роль, и о религиозных междоусобиях: все это не укладывалось в рамку его безобидной маскарадной комедии, в которой кровопролитная "война влюбленных" обратилась в галантное состязание придворных дам и кавалеров. И только строгий устав основанной королем "академии" отчасти напоминает о строгих нравственных правилах кальвинистов.

переходы от простой, трудовой жизни к роскоши и забавам живо напоминают того "храброго короля", который "имел три таланта: пить, драться и ухаживать за женщинами". Внешния черты принцессы, - её красота, остроумие и любезность, - также представлены вполне согласно с историческими её описаниями. Общий тон французского двора, с его легкомыслием, кокетством, галантностью и жаждою удовольствий, схвачен совершенно верно; наконец, даже и место действия, - большой и прекрасный парк, - также соответствует действительности. Далее, как это и было на самом деле принцессу встречает Бирон; король совещается с своими друзьями о том, принять ли ему принцессу; тотчас после встречи они расходятся в разные стороны и живут отдельно; наконец, придворные кавалеры, вместе с королем, подшучивают друг над другом по поводу своей влюбленности в прекрасных дам из свиты принцессы. Все это совершенно совпадает с тем, что мы знаем из истории.

Таким образом, комедия Шекспира имеет известную фактическую основу. Нет сомнения, что поэт был знакомь с подробностями жизни Генриха наваррского; источником этого знакомства могли послужить рассказы кого-либо из свиты графа Уоррика или Эссекса, бывших послами во Франции в конце 80-х и начале 90-х годов XVI века. Но этим источником Шекспир воспользовался с полною поэтическою свободою, причем за исходную точку своей комедии взял обстоятельство, совершенно вымышленное. Наваррский король с своими приближенными хочет основать "академию": такая мысль никогда не пришла бы в голову Генриху IV, и вообще - французу, и совершенно не отвечала также и тогдашним английским нравам. Это - черта специально итальянская: в Италии XVI века было в моде учреждать различные общества этого рода, для которых образцом служила флорентийская академия Медичи. В этой черте комедии, точно так же, как и в итальянских стихах о Венеции и в нескольких случайно брошенных в пьесе итальянских словах, большинство изследователей склонно видеть следы предполагаемого пребывания Шекспира в верхней Италии, летом 1592 г. Как бы то ни было, многое в этой пьесе напоминает итальянскую комедию dell'arte и её популярные маски. Шут Башка - близкий родственник толстоголового мужика Бертолино или Педролино; Жакнетта очень похожа на Коломбину, которая, кстати, часто является невестой Педролино (Пьеро); "причудливый испанец" дон Адриано де Армадо также близко подходит к популярному типу капитана Спавенто или Матаморо, ведущему свое происхождение по прямой линии от плавтовского "хвастливого воина" Пиргополиника; школьный учитель Олоферн соответствует "педанту" или "доктору" итальянской комедии, - хотя его имя, может быть, заимствовано Шекспиром из "Гаргантюа" Рабле, где одним из действующих лиц является "великий ученый софист, именуемый господин Тубал Олоферн"; наконец, Бирон и его товарищи похожи на типических "влюбленных" итальянской комедии, - Флавио, Леандро и т. п.

Но для этого французско-итальянского сюжета Шекспир создал своеобразную английскую рамку, приспособив свою комедию к понятиям английской публики. Французская принцесса получила у него идеальный облик английской королевы: Шекспир сохранил только те черты оригинала, которые могли быть приятными для Елизаветы, - красоту, любезность, остроумие; во всем остальном принцесса такова, какою казалась - или желала казаться - Елизавета: она любит делать своим любимцам разные сюрпризы, увлекается маскарадами, театральными представлениями, охотой и проч. Холодность принцессы в отношении к влюбленному королю также представляется искусно сочиненным комплиментом королеве, причем принцесса также сравнивается с целомудренной богиней луны. Двор короля наваррского производит впечатление резиденции богатого английского лорда: тут и обширный парк, в котором охотятся за дичью, и поля, и цветущие луга. К этой обстановке как нельзя лучше подходят фигуры сельского священника, школьного учителя и крестьянина Башки.

уже в довольно близких отношениях к молодому графу Саутгэмптону, которому он посвятил свои поэмы "Венера и Адонис" и "Похищение Лукреции"; последнее из этих произведений, по ходу мыслей и поэтическим образам, довольно близко подходит к нашей комедии. Это дает повод предположить, что комедия, так же, как и поэма, сочинена для Саутгэмптона и его круга. А если это так, то в лице молодого графа мы имеем прототип для изображения короля наваррского, в котором, таким образом, оказываются черты, родственные и Генриху IV, и лицу, более близкому к Шекспиру.

"Розалинда", встречается еще в одной шекспировской комедии: "Как вам будет угодно", сочинение которой относится к концу XVI века. Некоторые изследователи склонны видеть в этой фигуре отголосок итальянских впечатлений поэта...

Вообще, следует заметить, что в этой комедии встречаются, так сказать, в зародыше, многие типы, впоследствии развитые и вновь переработанные Шекспиром. Так, напр., Бирон и Розалина в более совершенном виде появляются в комедии "Много шуму из ничего", под именами Бенедикта и Беатриче; любовь Армадо к Жакнете повторяется в изображении любви Оселка к Одри в комедии "Как вам будет угодно"; констэбль Тупица воскресает в лице старого Гоббо в "Венецианском купце", и пр.

Как уже сказано выше, главное содержание комедии заключается в словесных турнирах на любовные темы, причем пускается в ход неистощимое богатство изысканного "эвфуизма". Вполне овладев этим модным стилем своего времени, Шекспир не мог не подметить в нем смешных сторон - и, комически преувеличивая эти свойства, в конце концов, приводит к признанию победы простого здравого смысла над словесными ухищрениями. Представители эвфуизма в комедии составляют три отдельные группы, столкновения которых и производят комическое впечатление: это, во-первых, король и принцесса с своими приближенными дамами и кавалерами, с резким и находчивым Бироном, "разнощиком остроумия" Бойе и Розалиной, всегда готовой срезать кого угодно своим острым как бритва языком. Эти лица представляют, так сказать, высшую школу изысканной речи. К ним примыкает уже вполне комическая фигура "причудливого" испанца Армадо. Прототип этого лица указывают в некоем Антонио Пересе, который зимою 1591--92 гг. жил в Беарне, при дворе Генриха наваррского, а в следующем году поселился в Лондоне. Это был один из многочисленных в ту пору странствующих авантюристов. Некогда он служил при короле Филиппе II, но навлек на себя его немилость и затем, повидимому, стал служить Генриху IV и королеве Елизавете в качестве политического агента, жил попеременно то в Англии, то во Франции и пользовался покровительством графа Эссекса. Можно думать, что Шекспир в своей комедии осмеял "великолепный" слог этого испанца, писавшого английским лордам напыщенные письма. В комедии дон Армадо "говорит не так, как говорят люди, созданные по подобию Божьему":

и остроумного пажа "Моли", который тоже, в свою очередь, потешается над ним.

"словесным крохоборством"; второй - его хвалитель и подражатель. К ним примыкает третья группа - шут Башка, крестьянка Жакнетта и констэбль Тупица. Башка из всех сил старается набраться учености и с восторгом вслушивается в забавные шуточки Моли; в порыве любви к этому "кошельку остроумия" он даже готов отдать ему на пряники все свое состояние, хотя бы оно составляло только один грош. Жакнетта, изловленная констэблем в интимном разговоре с Башкой, высмеивает влюбленного в нее испанца; глупая и неуклюжая фигура Тупицы достойно заключает это простонародное трио, в речах которого с таким своеобразным комизмом отражается эвфуизм высшого круга. В конце пьесы король и его придворные, замаскированные "московитами", терпят полное поражение от принцессы и дам её свиты; таким же полным фиаско оканчивается и маскарад "девяти героев", придуманный "учеными" - Армадо, Олоферном и Натаниилом, с участием Башки и Моли. Все действующия лица смеются над обоими маскарадами и, вместе с тем, - сами над собой. Первым приходит в себя Бирон: он проклинает "тафтяные фразы", "лощеные шелковые речи", "трижды полированные гиперболы", "педантическия фигуры" и все это напыщенное жеманство, и дает обещание, что отныне его влюбленное сердце будет высказываться только или грубым "да", или полновесным "нет". Таким же точно образом Шекспир впоследствии заставил высказываться влюбленного короля Генриха V, - свой идеал безыскусственности и естественности.

Комедия кончается обещанием влюбленных выдержать годовой срок, назначенный дамами для их испытания, и посвятить себя не фразам, а делу. Заключительные песни Весны и Зимы в похвалу кукушки и совы опять-таки звучат торжеством простоты и естественности над утонченной изысканностью.

Современник Шекспира, Фрэнсис Мирес, в своем сочинении: "Palladis Tamia" (1598), перечисляя Шекспировския комедии, рядом с "Безплодными усилиями любви" ставит "Успешные усилия любви" (Love's Labour's won). Так как в собрании сочинений Шекспира нет пьесы под этим заглавием, то полагают, что он впоследствии заменил его другим. Большинство изследователей склонно думать что эта пьеса известна нам теперь под названием: "Все хорошо, что хорошо кончается". Это предположение представляется довольно вероятным, так как сюжет этой пьесы подходит к утраченному заглавию, которое, притом, несколько раз упоминается и в самой пьесе. Но в последней действуют уже совсем другия лица.