Генрих V.
Действие I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Генрих V. Действие I. (старая орфография)

ДРАМАТИЧЕСКИЯ СОЧИНЕНИЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО
Н. КЕТЧЕРА,

выправленный и пополненный по найденному Пэн Колльером,
старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 2.

ГЕНРИХ V.
ГЕНРИХ VI,
ГЕНРИХ VI,
ГЕНРИХ VI,
ЧАСТЬ 1-я.
ЧАСТЬ 2-я.
ЧАСТЬ 3-я.

Издание К. Солдатенкова.

ЦЕНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.

В ТИПОГРАФИИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.

1863.

ГЕНРИХ V.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ.

Генрих V, король Англии.

Герцог Экстер, дядя его.

Герцог Иорк, двоюродный брат короля.

Граф Сольсбёри, Вестморлэнд и Варвик.

Архиепископ Кэнтербёрийский.

Епископ Элийский.

Граф Кэмбриджь, Лорд Скруп, Сэр Томас Грей, заговорщики.

Сэр Томас Эрпинам, Гоор, Флюэлльн, Мэкморис, Джими, офицеры в войск Генриха.

Батс, Корт, Вилльямс, солдаты того же войска.

Ним, Бардольф, Пистоль, прежние прислужники Фольстафа, теперь солдаты в войске Генриха.

Мальчик им прислуживающий.

Герольд.

Хор.

Карл VI, король Франции.

Людвиг, дофин.

Герцоги Бургундский, Орлеанский и Бурбонский.

Констабль Франции.

Рамбуре и Гранире, французские лорды.

Градоначальник Гарфлёра.

Монжуа, французский герольд.

Посланники к королю Англии.

Катарина, дочь Изабеллы и Карла VI.

Алиса, леди из свиты принцесы.

Квикли, хозяйка таверны и жена Пистоля.

Лорды, Леди, Французские и Английские офицеры и солдаты, Гонцы и свиты.

Место действия в начале в Англии, а потом во Франции.

ДЕЙСТВИЕ I.

Входит Хор, как пролог.

О, еслибы огненная Муза вознеслась к светлейшему небу вымысла! еслибы целое королевство было сценой, принцы актерами, а короли зрителями великого представления! тогда воинственный Генрих явился бы в своем настоящем виде - в виде Марса, и у ног его, как собаки на сворах, ползали бы голод, меч и пламя, ожидая работы. Но вы, добрейшие, простите уму неразумному, слишком мало возвышенному, что вздумал вывести на этот недостойный помост предмет столь великий: может ли этот курятник вместить в себе обширные поля Франции? можем ли мы втиснуть в этот деревянный О {Намек на театр, в котором эта пиеса в первый раз давалась, и который, по своей круглой форме, назывался The Globe.} хоть одни шлемы, ужаснувшие воздух Азинкурта? О, простите! ведь какая-нибудь каракулька может же выражать миллион на самом маленьком клочке, - почему жь и нам, нулям этой огромной выкладки, не действовать на ваше воображение? - Представьте, что в этих стенах совмещаются теперь два могучия государства, высокие, почти соприкасающиеся берега которых разделяет узкий, но опасный океан. Пополняйте наши недостатки вашим воображением: делите одного человека на тысячу, создавайте целые армии; воображайте, когда мы говорим о лошадях, что вы видите, как оне оттискивают гордые копыта свои на восприимчивой земле. Вашему воображению придется теперь и убирать наших королей, и переносить их то туда, то сюда, и перескакивать времена, и сбивать события многих лет в одну часовую стклянку. Ради сего, позвольте мне быть Хором этой истории, и он, подобно прологу, смиренно попросит вас прослушать нашу пиесу терпеливо и судить ее снисходительно.

(Уходить.)

СЦЕНА I.

Лондон. Передняя в королевском дворце.

Входят Архиепископ кэнтербёрийский и Епископ элийский.

Архиепископ. Да, лорд, опять предложен тот самый биль, который на одиннадцатом году царствования покойного короля прошел бы непременно, несмотря на все наши усилия, еслиб смуты и безпокойства того времени не прекратили дальнейших о нем прений.

Епископ. Как же отклонить его теперь?

. Надо об этом подумать. Пройдет - мы потеряем лучшую половину наших владений. Мы все равно что лишимся всех мирских земель, которые люди набожные завещали церкви, потому что предполагается взымать с них столько, сколько нужно на содержание, в честь короля, пятнадцати градов, тысячи пятисот рыцарей и шести тысяч двух сот эсквайров, - да на устройство, для хилых и престарелых бедняков, не имеющих сил работать, ста, всем снабженных богаделен, - и сверх всего этого, ежегодно еще по тысяче фунтов в казнохранилище короля. Таково содержание этого биля.

Епископ. Порядочный глоток.

Архиепископ. Глоток, который проглотит, и кубок, и все.

Епископ. Как же отвратить его?

Архиепископ. Король милостив, снисходителен.

Епископ. И верный сын святой церкви.

Архиепископ. Его юность не обещала, конечно, этого. Но только что душа оставила тело его отца, и его буйство смирилось, как бы умерло точно также; мало этого, - в тоже самое мгновение явилось, как ангел, и благоразумие, и выгнало из него грешного Адама, сделало его тело как бы раем, отверзтым только для светлых духов небесных. Никогда, никто не делался еще так быстро мудрым; никогда исправление не приливало еще таким кипучим потоком, смывая все прежние недостатки; никогда, гидра своеволия не лишалась еще своего престола так неожиданно; и все это так разом, вдруг.

Епископ. Благодатная для нас перемена.

Архиепископ. Послушайте только, как он разсуждает о предметах божественных, и, в изумлении, вы внутренно пожалеете, что он не прелат; послушайте, как судит о делах государственных, и вы подумаете, что он только ими и занимался; прислушайтесь, когда рассказывает о войне, и вы услышите страшную битву, переложенную на музыку; наведите на какой-нибудь политический вопрос, и он развяжет Гордиевы узлы его так же легко, как свою подвязку. Когда он говорит, и самый воздух, этот привилигированный повеса, недвижен, и немое изумление сторожит в ушах каждого, чтоб не пропустить ни одного из его прекрасных суждений - так мудрых, как будто бы вытекали не из одной теории, но и из глубокого жизненного опыта. Непостижимо, как он приобрел все это при своей прежней наклонности к суетам жизни, в обществе людей грубых, безграмотных, ничтожных, - убивая время в вечных пирах, в играх, в бражничестве; когда и кто видел, чтоб он занимался учением, уединялся, избегал мест увеселения, обращения с простолюдинами?

Епископ. Земляника ростет же и под крапивой, да и вообще здоровые ягоды зреют как-то лучше в соседстве плодов низшого достоинства. Так и принц скрывал свои знания под покровом буйства, и знания его росли, как ростет летняя трава - ночью, невидимо, но тем сильнее.

Архиепископ

Епископ. Но, добрый лорд, как же отвратить этот биль, о котором так хлопочут общины? Его величество за, или против?

Архиепископ. Кажется не решил еще; полагаю однакожь, что склоняется более на нашу сторону, чем на сторону противников; потому что я предложил его величеству, созвав лордов духовенства, собрать для него - во уважение настоящого положения дел, в отношении к Франции, которое я изложил ему подробно, - такую сумму, какой, единовременно, духовенство до сих пор, никогда не жертвовало еще ни одному из его предшественников.

Епископ. Как же принял он это предложение?

Архиепископ. Чрезвычайно милостиво; но не имел времени - хотя, как я заметил, ему и очень хотелось, - выслушать полное изложение ясных и неоспоримых доказательств его прав, но великому его прадеду Эдуарду, на некоторые герцогства, и вообще на корону и престол Франции.

Епископ. Что жь помешало?

Архиепископ. Французский посланник, просивший ауедиенции. Однакожь, назначенный ему час, я думаю, наступил уже. Есть четыре?

Епископ. Есть.

Архиепископ. Так пойдемте, послушаем что за причина его послания, хоть я и мог бы, по догадке, сказать ее вам прежде, чем Француз вымолвит слово.

Епископ. Идем; мне весьма интересно узнать ее.

СЦЕНА 2.

Там же. Приемная зала.

Король Генрих, Глостер, Бедфорд, Экстер, Варвик, Вестморлэнд и свита.

Король Генрих. Где почтенный лорд Кэнтербёри?

Экстер. Его нет еще.

Король Генрих. Пошлите за ним, добрый дядя.

Вестморлэнд. Не позвать ли посланника, ваше величество?

Король Генрих. Нет, подождите; нам хотелось бы прежде разрешить довольно важное недоумение на счет наших отношений ко Франции.

Входят Архиепископ кэнтербёрийский и Епископ элийский.

Архиепископ. Господь и его Ангелы да хранят ваш священный престол и да даруют долгие дни вашему величеству!

Король Генрих. Искренно благодарим вас. Теперь прошу, мой ученый лорд, продолжать - объяснить нам безпристрастно, по совести: уничтожает, или не уничтожает салический закон Франции права наши? Но, да сохранит вас Бог, мой добрый и верный лорд, от всякого натянутого, кривого толкования, от сознательного обременения вашей души возбуждением притязаний несправедливых, в сущности противных истине; потому что Богу известно, сколь многим, теперь совершенно здоровым, придется пролить кровь свою для поддержания того, что ваше преподобие внушите нам. Обдумайте поэтому хорошенько, какой ответственности подвергаете вы нас; из-за чего пробуждаете спящий меч войны. Именем Бога, прошу вас быть осмотрительнее; ведь борьба двух таких государств никогда не обходилась без страшного пролития крови, и каждая невинная капля её будет воплем, жестокой жалобой на того, чья неправда отпустила меч, производящий такое опустошение между недолговечными смертными. Приняв все это в соображение, говорите, лорд, и мы выслушаем и примем ваше мнение, убежденные, что все, что вы скажете, омыто вашей совестью, как грехи крещением.

Архиепископ которое они приписывают Фарамунду и по которому: In terram Salicam mulieres ne succedant - женщины в земле салической не наследуют. Но Французы называют землей салической Францию, а издателем этого закона, исключителем женщин - Фарамунда, совершенно несправедливо. Их же собственные достоверные писатели утверждают, что земля салическая находится в Германии, между реками Салой и Эльбой, где Карл великий, покорив Саксонцев, поселил часть Французов, которые, презирая германских женщин за некоторые нечестные обычаи, постановили законом, что женщины в земле салической не наследуют, и эта салическая земля, находящаяся, как я сказал, между Эльбой и Салой, и до сих пор известна в Германии под названием Мейсена. Таким образом ясно, что закон этот был постановлен нисколько не для Франции; что Французы овладели салической землей только спустя четыреста двадцать один год по смерти мнимого виновника этого закона - короля Фарамунда, который умер в четыреста двадцать шестом году по пришествии нашего Спасителя, а Карл великий покорил Саксонцев и поселил Французов за Салой в восемьсот пятом. Кроме того, их писатели говорят, что король Пепин, свергнувший Гильдерика, доказывал свое право на корону Франции происхождением от Блитгильды, дочери короля Клотара. Точно также и Гуго Капет, завладевший короной Карла, герцога лореньского - единственного мужского наследника по прямой линии от Карла великого, - чтоб придать своему похищению хоть некоторую тень права, которого в сущности не имел, выдал себя за наследника леди Лингар, дочери Карломана, сына императора Людвига, сына Карла великого. Точно так и король Людвиг десятый, единственный наследник похитителя престола Капета, нося корону Франции, не мог успокоить своей совести до тех пор, пока не убедился, что прекрасная королева Изабелла, его бабушка, происходила по прямой линии от леди Эрменгарды, дочери вышеупомянутого Карла, герцога лореньского, и что этим браком линия Карла великого соединилась опять с короной Франции. Из всего этого ясно, как летнее солнце, что права Пепина, Гуго Капета и успокоение Людвига основывались на родстве с женщинами, на правах женщин. Этих прав короли Франции держатся, и доселе; на закон же салический опираются для того только, чтоб уничтожить твои. Им лучше запутаться в своих собственных сетях, чем обнаружить, что их право властвования похищено у тебя и твоих предков.

Король Генрих. И я могу предъявить мои требования, не греша ни против права, ни против совести?

Архиепископ. Да падет этот грех на мою голову! потому что и в "книге числ" сказано: умирает сын - наследие переходит к дочери. Вступись же, государь, за свою собственность; разверни кровавое знамя; оглянись назад, на твоих могучих предков; ступай к могиле твоего великого прадеда, от которого ведутся права твои; призови воинственный дух его и твоего прадяди, Черного принца Эдуарда, разыгравшого страшную трагедию на полях Французских, разбив все силы Франции, - между тем, как могущественный отец его стоял на холме и, улыбаясь, смотрел, как его львенок упивается кровью Французского дворянства. - О, дивный пример английской доблести! половина войска поборает гордыню всей Франции, а другая стоит, улыбаясь, без всякого дела, хладнокровным зрителем!

Епископ. Пробуди воспоминание об этих славных покойниках, возобнови мощной рукой своей их подвиги. Ты их наследник, сидишь на их троне; кровь и мужество, прославившия их, текут в твоих жилах, и ты, мой трижды могущественный повелитель, хоть и в майском еще утре юности, но созрел уже для дел славных, для предприятий великих.

Экстер. Твои братья короли и земные властители ждут, что ты возстанешь, как предшествовавшие тебе львы твоей крови.

Вестморлэнд. Они знают, что ваше величество имеете на это причину, средства, силы, - и вы, в самом деле, имеете их. Ни у одного еще из королей Англии не было дворянства богаче, подданных вернее, и сердца их, оставив тела свои в Англии, расположились уже станом на равнинах Франции.

Архиепископ. Пусть же и тела последуют за сердцами с мечем, огнем и кровью, чтоб возвратить права твои. Для этого мы, духовные, соберем твоему величеству, такую сумму, какой в один раз духовенство никогда не собирало еще ни для одного из твоих предшественников.

Король Генрих. Но нам надо вооружиться не для одного похода во Францию; необходимо оставить еще достаточные силы и против Шотландцев, которые, без того, легко могут вторгнуться в наши владения.

Архиепископ. Но наши пределы, мой повелитель, и без того достаточно защищены от хищных пограничников.

Король Генрих. Мы разумеем не одних бродяг; мы боимся общого вторжения Шотландии, которая, для нас, всегда была алчным соседом {В прежних изданиях: Who hath been still а giddy neighbour... По экземпляру Колльера: Who hath been still а greedy обезсиленную страну жестокими попытками, облагали города и замки тягостной осадой, и что беззащитная Англия приходила в ужас от этого опасного соседа.

Архиепископ. Который, однакожь, не столько вредил, сколько пугал; потому что вот, ваше величество, какой пример подала себе сама же Англия: - когда все её рыцарство было во Франции, когда она оставалась печальною вдовицей своего дворянства, она не только съумела защитить себя, но взяла еще в плен короля Шотландии, заключила его как забеглого зверя, и потом переслала во Францию, чтоб увеличить свиту Эдуарда {В прежних изданиях: To fill king Edward's fame... По экземпляру Колльера: То fill king Edward's train...} пленными королями, чтоб обогатить наши летописи, как обогащается ил морского дна потонувшими кораблями и несметными сокровищами.

Вестморлэнд. Есть однакожь очень старая и очень справедливая пословица: "Хочешь восторжествовать над Францией - управься прежде с Шотландией". Вылетел только орел-Англия на добычу, и ласка-Шотландия, тотчас же вползает в неохраненное гнездо его, высасывает царственные яица, и разыгрывая мышь в отсутствии кошки, рвет и душит {В прежних изданиях: То spoil and havock... По экземпляру Колльера: То tear and havock...} более, чем может съесть.

Экстер. Из чего следует, что кошка должна оставаться дома? но это нисколько не неизбежная еще необходимость {В прежних изданиях: Yet that is but а crush'd necessity... По экземпляру Колльера: Yet that is not а crush'd necessity...}, так как у нас есть и замки для хранения запасов, и отличные ловушки для воришек. Между тем как вооруженная рука сражается вне государства, осмотрительная голова защищает себя дома; потому что правление, как бы оно ни дробилось, все-таки хранит созвучие, сливаясь в полный и естественный финал, как музыка.

Архиепископ. Потому Небо и делит человеческое общество разными призваниями, приводя все его силы в постоянное движение, поставляя повиновение как бы целью. Так действуют и пчелы - создания, которые законами природы научают нас устройству многолюдного государства. У них есть царица и государственные служители {В прежних изданиях: officers of sorts... state...}, из которых некоторые, как градоначальники, смотрят дома за порядком; другие, как купцы, ведут внешнюю торговлю; третьи, как солдаты, вооруженные жалами, собирают дань с летних бархатистых почек и весело возвращаются с своей добычей домой, к главной ставке царицы, которая, с царственной заботливостью, наблюдает как распевающие строители выводят золотые своды, как мирные граждане месят мед, как бедные поденщики с тяжелыми ношами теснятся в узких воротах, как мрачные судьи, жужжа сердито, передают бледным палачам лениво-зевающих трутней. Из этого я вывожу, - что многое, вполне стремящееся к одному и тому же, может действовать весьма разнообразно; что, как несколько стрел, пущенных с разных мест, попадают в одну цель, как много дорог приводят в один город, как много быстрых потоков вливаются в одно соленое море, как много линий сходятся в центр солнечных часов, - так точно и тысячи разнообразных действий, нисколько не мешая и не вредя одно другому, приводят к одному прекрасному концу. И потому, во Францию, государь. Раздели твою счастливую Англию на четыре части, возьми одну четверть с собой, и ею ты приведешь всю Галлию в трепет. Если же мы, с силами втрое большими, не съумеем защитить нашего порога от собаки - так пусть же она рвет нас, пусть народ наш лишится названия храброго и искуссного в делах государственных.

. (Всходя на трон). (Один из свиты уходит.) Мы решились, и с помощию Бога и вашей, благородные мышцы нашего могущества, мы заставим Францию, так как она наша, покориться нам, или разгромим ее совершенно; будем полным её властелином и всех её, почти королевственных герцогств, или сложим наши кости в жалкую урну без могилы и памятника. И громко заговорит история о наших подвигах, или могила наша, будет безмолвна, как турецкой немой, - не почтится даже и восковой эпитафией.

Входят Французские послы.

Посол. Угодно вашему величеству, чтоб мы высказали наше поручение свободно и вполне, или мы ограничимся только намеком на желание Дофина и вину нашего послания?

Король Генрих. Мы не тиран, а король христианский, страсти которого подчинены милосердию, скованы как преступники в наших темницах, и потому передавайте поручение Дофина с полной, смелой откровенностью.

Посол. Вот оно в коротких словах. Ваше величество посылали недавно во Францию с требованием некоторых герцогств в силу прав вашего великого предшественника Эдуарда третьяго. В ответ на это требование, принц, наш повелитель, говорит, что оно слишком отзывается вашей юностью, что во Франции ничего нельзя выиграть плясками, что вам не бражничать в её герцогствах, и потому посылает вам этот боченок сокровищ, более соответствующих вашему характеру, с просьбою не помышлять более о герцогствах, которых требуете. Вот поручение Дофина.

. Взгляни, дядя, что это за сокровища?

Экстер. Мячи, мой повелитель.

Король Генрих ему, что он вызвал такого игрока, что все дворы Франции смутятся, как начнут летать мячи наши. Мы понимаем, почему он напоминает нам буйное наше время; он не знает, как мы им воспользовались. Мы никогда не обольщались бедным престолом Англии, и потому, живя вдали от двора, предавались грубому своеволию; вне дома всегда как-то веселее. - Но скажите Дофину, что я не унижу моего сана: буду королем, покажу все величие души моей {В прежних изданиях: and show my sail of greatness... По экземпляру Колльера: and show my soul of greatness...}, когда взойду на трон моей Франции. Здесь я слагал с себя мою царственность, трудился как поденщик; но там я возстану в таком блеске, что ослеплю глаза всей Франции, не исключая и глаз самого Дофина. Скажите вашему шутливому принцу, что его насмешка превратила его мячи в каменные пушечные ядра; что на его душу ляжет тяжелая вина опустошительного мщения, которое полетит вместе с ними, потому что насмешка, эта отсмеет у многих тысяч жен любимых мужей, отсмеет сынов у матерей, отсмеет много замкoв во прах, и многим незачатым и нерожденным еще подаст причину проклинать дерзость Дофина. Но все это во власти Бога, на которого полагаю все мои надежды, и во имя Его-то, скажите это Дофину, приду я мстить за себя как смогу, подниму правдивую руку за дело правое. Ступайте же с миром и скажите Дофину, что его шутка окажется страшной пошлостью, возбудив не смех, а вопли тысячей. - Дать им охранный отряд. - Прощайте.

Экстер

. Мы, надеюсь, заставим покраснеть пославшого. (Сходит с трона.) И потому, благородные лорды, не пропускайте ни одного благоприятного часа к ускорению нашего похода; теперь, после Бога, у нас одна только мысль: Франция. Приготовьте в наискорейшем времени все нужное для этой войны, придумайте все, что может придать больше перьев крыльям необходимой поспешности {В прежних изданиях: with reasonable seasonable swiftness...}. С Божией помощью, мы проучим Дофина перед дверьми дома отцов его. Пусть каждый напряжет все свои умственные силы, чтоб осуществить это прекрасное предприятие.