Генрих VIII.
Действие V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Генрих VIII. Действие V. (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ V.

СЦЕНА 1.

Галерея во дворце.

Входят Гардинер епископ Винчестерский, перед ним Паж с факелом, и потом Сэр Томас Ловель.

Гардинер. Пробил ужь час за полночь?

Паж. Пробил.

Гардинер. Эти часы следовало б посвящать только необходимостям, а не увеселениям; это время не для вздоров, а для подкрепления нашей природы целебным успокоением. - Доброй ночи, сэр Томас! куда так поздно?

Ловель. Вы от короля, лорд?

Гардинер. От него; я оставил его за примеро {Игра.} с герцогом Соффольк.

Ловель. Мне необходимо видеть его прежде, чем он ляжет спать. Прощайте.

. Позвольте, сэр Томас Ловель. Что случилось? Вы в таких попыхах; если вас не оскорбит мое любопытство, так намекните вашему другу, хоть слегка, что за дела у вас в такое позднее время. Дела, которые бродят в полночь, как привидения, страшнее тех, которые требуют исполнения днем.

Ловель. Лорд, я люблю вас, и поверил бы вам тайну гораздо поважнее этого дела. Королева мучится родами, которые, говорят, очень трудны; боятся, что она не вынесет их.

Гардинер. Молю от души счастия и долгоденствия плоду; но что до самого дерева, сэр Томас, желал бы, чтоб его вырвало с корнем.

Ловель. Мне кажется, я мог бы сказать на это аминь, хотя совесть и шепчет, что такая добрая, такая прекрасная королева заслуживала бы лучших желаний.

Гардинер. Послушайте, сэр Томас; вы одного образа мыслей со мной; я знаю, как вы умны и религиозны, позвольте же сказать вам: не бывать ничему хорошему, не бывать, сэр Томас - поверьте мне - пока Кранмер и Кромвель, две руки её, и она сама, не успокоятся в могилах.

Ловель. Вы говорите, сэр, о двух значительнейших лицах государства. Кромвель, кроме звания хранителя государственных драгоценностей, сделан смотрителем архивов и секретарем короля, и на пути еще к большим почестям, которыми время осыпет его непременно. Архиепископ рука и язык короля; кто жь осмелится хоть только заикнуться против него?

Гардинер. Есть, сэр Томас, есть люди, которые осмелятся; и я сам осмелился уже высказать все, что я о нем думаю. Нынче - вам, сэр, я могу поверить это, - нынче я возбудил против него всех лордов совета, как против самого закоснелого еретика, как против язвы, заражающей все государство, - а что он таков, это я знаю, знают и они. Движимые негодованием, они представили все это королю, и его величество, выслушав наши жалобы, предвидя сам, по великой царской заботливости своей, ужасные последствия того, что мы сообщили ему, - приказал завтра же поутру, потребовать его к ответу в совет. Он - вредная трава, сэр Томас, и мы должны выполоть ее. Однакожь, я задержал вас. Доброй ночи, сэр Томас.

Ловель. Тысячу добрых ночей, почтенный лорд. Ваш покорный слуга. (Гардинер уходит с Пажем.)

В то самое время, как Ловель хочет идти, входит с Герцогом Соффольк.

Король Генрих. Нет, не хочу более играть, Чарльс. Я нынче как-то разсеян; нынче ты слишком для меня искусен.

Соффольк. Ведь это еще первый раз, что я выиграл у вашего величества.

Король Генрих. И то безделицу, Чарльс; когда меня ничто не развлекает, тебе ни за что не выиграть у меня. - Ну что, Ловель? что королева?

Ловель. Я не мог видеть ее, и потому передал ей ваше поручение через одну из прислужниц. Она благодарит вас и просит, чтоб вы молились за нее.

Король Генрих. Что говоришь ты? - а! - чтоб я молился за все? - Так она мучится родами?

Ловель. Так сказали мне её прислужницы. Говорят, что муки её так сильны, что каждая вся равно что смерть.

Король Генрих. Бедная!

Соффольк. Дай Боже, чтоб она разрешилась благополучно, поскорей обрадовала ваше величество наследником.

Король Генрих. Ужь полночь, Чарльс; ступай спать, и ложась, помолись о твоей королеве. Оставь меня; голова моя полна мыслей, которые не терпят общества.

. Желаю вашему величеству покойной ночи, а доброй повелительницы моей я не забуду в молитвах моих.

Король Генрих. Прощай, Чарльс. (Соффольк уходить.)

Входит Сэр Антоний Денни.

Ну что, сэр? что скажете?

Денни. Государь, по вашему приказанию, я привел лорда архиепископа.

Король Генрих. А! Кэнтербёри?

Денни. Точно так, ваше величество.

Король Генрих. Да! - Где жь он, Денни?

Денни. Он ожидает приказаний вашего величества.

Король Генрих. Позови сюда. (Денни уходит.)

Ловель. (В сторону).

Денни возвращается с Кранмером.

Король Генрих. Оставьте нас. (Ловель медлит.) А! - я сказал кажется. - Убирайтесь! (Ловель и Денни уходят.)

Кранмер. (Про себя). Меня пугает грозное выражение лица его. Что разсердило его так? - Не хорошо это.

Король Генрих. Ну, лорд, вы верно желаете узнать, зачем потребовал я вас?

Кранмер. (Преклоняя колена). Мой долг исполнять повеления вашего величества.

Король Генрих. Прошу, встаньте, добры#, благородный лорд Кэнтербёри. Походим по галерее; есть новости, которые я должен сообщить вам. Дайте же мне вашу руку. Ах, добрый лорд, неприятно мне даже и говорить об этом; больно повторять, что услышите. Недавно, к величайшему моему прискорбию, до меня дошло много жестоких - повторяю, лорд! жестоких на вас жалоб, и это побудило нас и наш совет потребовать вас нынешним же утром к ответу. Но для того, чтоб вы вполне могли оправдаться, вам необходимо, прежде чем приступим к дальнейшему исследованию взводимых на вас преступлений, сделаться - как это ни неприятно - жильцем нашего Товера; ведь вы собрат наш {По совету, как член его.}, и потому, без этого, никто и не осмелится против вас свидетельствовать?

Кранмер бедного.

Король Генрих. Встаньте, добрый Кэнтербёри. Ваша правота и честность глубоко укоренились в нас, вашем друге. Дайте же вашу руку, встаньте; - походим. Я, право, удивляюсь вам; я ждал, что вы станете просить меня доставить вам очную ставку с вашими обвинителями, выслушать вас без предварительного заключения.

Кранмер. Государь, я вполне полагаюсь на мою правоту и честность. Оставят меня оне - я сам, вместе с моими врагами, готов торжествовать над моей личностью, которую без этих двух добродетелей не ставлю ни во что. Я не боюсь никакого обвинения.

Король Генрих. Но разве вам не известно ваше положение в этом мире - отношения к вам целого мира? Враги ваши многочисленны и сильны; козни их также, а правота и честность не всегда выходят из судов торжествующими. Разве злым трудно найти разно злых бездельников в присяжные свидетели против вас? - бывали такие случаи. Сильны противники ваши, сильна и злоба их. Неужели, в отношении лжесвидетелей, вы думаете быть счастливее того, кому служите - самого Спасителя, когда он был еще на этой развращенной земле? Полноте, полноте; вы и скачок через пропасть почитаете вполне безопасным, и сами обрекаете себя на гибель.

Кранмер. Бог и ваше величество защитят мою невинность; без вас мне не избежать сетей, мне разставленных.

Король Генрих. Будьте же покойны; им не торжествовать более, чем нам будет угодно. Явитесь, нисколько не унывая, нынешним утром к ответу. Решат они, в силу взводимых на вас обвинений, подвергнуть вас заключению - возстаньте против этого решения всею силой вашего красноречия, и если понадобится, не щадя их нисколько. Не помогут все ваши убеждения - вручите им этот перстень и объявите, что передаете все дело на мой суд. - Добрый, он плачет. Он, клянусь честью, благороднейший человек. Да, Матерь Божия, клянусь, во всем королевстве не найдешь души чище и вернее. - Ступайте домой и действуйте так, как я сказал вам. - (Кранмер уходит.) Слезы лишили его языка.

Джентельмен за сценой. Назад; зачем?

Голос за сценой. Не пойду; моя весть оправдает мою дерзость.

Входить Пожилая Леди.

Леди

Король Генрих. Я угадываю твою весть по лицу твоему. Королева родила. - Говори же: да, и мальчика.

Леди. Да, да, мой повелитель! и прекраснейшого мальчика. Господь да благословит ее и на этот час и на будущее время! - девочкой, которая обещает за тем много мальчиков. Государь, королева желает вас видеть, познакомить вас с этой гостьей; она похожа на вас - ну вот, как вишенка на вишенку.

Король Генрих. Ловель!

Входит Ловель.

Ловель. Государь!

Король Генрих. Дай ей сто марк. Я пойду к королеве. (Уходит.)

Леди. Сто марк! Я ждала не много побольше этого; так можно наградить какого-нибудь конюха. Мне надо больше, и я выжурю это. Разве я для этого сказала, что девочка так похожа на него? Мне надо больше, или отопрусь от того, что сказала; однакожь, куй железо, пока горячо.

СЦЕНА 2.

Комната перед государственным советом.

Входят Кранмер, Придверник и служители, которые остаются у дверей совета.

Кранмер

Придверник. Знаю, лорд; но не могу впустить.

Кранмер. Почему же?

Придверник. Вы должны подождать, пока вас потребуют.

Входит Доктор Ботс.

Кранмер. Вот что.

Ботс. (Про себя.) Какая злая проделка. Хорошо, что мне привелось идти здесь; я сейчас же доведу это до сведения короля. (Уходит.)

Кранмер. (про себя). Это Ботс, врач короля. Проходя, он взглянул на меня так мрачно; молю, чтоб не заметил моего позора. Нет никакого сомнения, что это придумано моими ненавистниками - Господь да исправит сердца их! никогда, ничем не возбуждал я злобы их, - придумано нарочно, чтоб унизить меня; без этого, они ни за что не заставили б меня, такого жь как и они советника, ждать у дверей, в толпе пажей, разсыльных и лакеев. Да будет по их желанию; подожду.

На верху в окне показываются Король Генрих и Доктор Ботс *).

Ботс. Я покажу вашему величеству престранную вещь.

Король Генрих. Что же, Ботс?

Ботс. Впрочем, может-быть, ваше величество видали ужь это не раз?

Король Генрих. Да что же, где?

Ботс. А вон там, государь. Видите необыкновенное возышение лорда Кэнтербёри, как он величается в толпе разсыльных, пажей и служителей?

Король Генрих. А! - Он в самом деле. - Так вот как они уважают друг друга? Хорошо, что есть еще кто-та над ними всеми. Я думал, что они там благородны, на столько, покрайней мере, знают приличие, что никогда не заставят человека его сана и столь близкого к нам, ждать их соизволения, и где же - у дверей, как разсыльного с пакетами. Клянусь пречистой Девой, Ботс, гнусно это! - Задерни занавеску; мы сейчас узнаем более.

(Скрываются.)

Зала Совета.

Входят Лорд Канцлер, Герцоги Норфольк и Соффольк, Граф Серри, Лорд Камергер, Гардинер и Кромвель. Лорд Канцлер садится в верхнем конце стола по левую сторону; выше его место архиепископа Кэнтербёрийского остается пустым. Прочие разсаживаются по порядку по обеим сторонам стола. Кромвель, как секретарь, занимает место на нижнем конце.

Канцлер. Объявите, господин секретарь, для чего собрались мы здесь.

Кромвель

Гардинер. Извещен он?

Кромвель. Извещен.

Норфольк. Кто ждет там?

Придверник. За дверьми, лорды?

Гардинер. Да.

Придверник. Лорд архиепископ; он почти что полчаса ждет ваших приказаний.

Канцлер. Впустить его.

Придверник. Можете теперь войдти, ваше преподобие.

Кранмер подходит к столу.

Канцлер. Добрый лорд архиепископ, сидя здесь, мне больно видеть это место не занятым; но что же делать, все мы люди, слабы по самой природе, рабы плоти нашей {В прежних изданиях: and of our flesh... По Колльеру: and culpable of our flesh...}; ангелы редки. По этой-то самой слабости, по недостатку истинной мудрости, и вы - человек, которому следовало быть нашим учителем, вы сами провинились, и сильно, во первых, против короля, и потом против его законов, распространяя по всему государству, как собственным своим учением, так и чрез посредство вашим капеланов - как извещают нас - новые мнения, ложные и опасные, одним словом - ересь, которая, если не искоренить ее, может сделаться гибельной.

Гардинер. А искоренить ее, благородные лорды, необходимо вдруг и решительно; потому что, кто хочет укротить дикую лошадь, не станет ее проваживать, но зажмет ей рот крепкими удилами, будет шпорить ее до тех пор, пока она не покорится ему. Если, по безпечности, или из детского снисхождения к чьей-либо чести, мы не пресечем этой заразительной болезни теперь же - все лекарства будут безполезны; и чем же все это кончится? Возмущениями, бунтами, заражением всего государства, как это недавно было у наших соседей верхней Германии {Намек ни смуты, произведенные в Саксонии учением Фомы Мюнцера в 1521 и в 1522 годах.}, горький опыт которых так еще свеж в нашей памяти.

Кранмер. Благородные лорды, до сих пор, во все продолжение моей жизни и моего служения, я постоянно трудился, и трудился ревностно, чтоб мое учение и строгия обязанности моего сана шли одним путем безукоризненно и всегда к одной цели - к добру. Нет человека - я говорю это без всякого хвастовства, лорды, - который, как по внутреннему убеждению, так и по месту им занимаемому, ненавидел бы, возставал бы более меня против нарушителей общественного мира. Дай Бог, чтоб королю никогда не привелось найти сердце менее преданное. Люди, которым зависть и злобное недоброжелательство - пища, не посовестятся грызть и самое лучшее. Прошу вас, лорды, поставить моих обвинителей, кто б они ни были, лицем к лицу со мной, и пусть они говорят против меня свободно.

Соффольк. Нет, лорд, это невозможно; вы член совета, и потому никто не осмелится обвинять вас явно.

Гардинер. Лорд, так как нам предстоят еще дела гораздо важнее этого - мы кончим с вами в коротких словах. Для того, чтоб суд наш был сколько можно безпристрастнее, его величеству угодно, и мы вполне согласны с ним, чтоб вы отправялись отсюда прямо в Товер. Сделаетесь там снова частным человеком - обвинители выступят смело, и, боюсь, их будет даже более, чем полагаете.

Кранмер. О, благодарю вас, добрый лорд Винчестер: вы всегда были добрым другом мне; сделайся по вашему - я непременно нашел бы в вас я судию и присяжного; так сострадательны вы. Я знаю чего вам хочется - моей гибели. Любовь и снисхождение, почтенный лорд, лицу духовному, право, гораздо приличнее честолюбия; обращайте заблудшихся кротостью и не отвергайте никого. Что я оправдаюсь, как бы вы ни искушали моего терпения - я точно так же нисколько не сомневаюсь, как вы нисколько не совеститесь делать ежедневные несправедливости. Я мог бы сказать еще более, но уважение к вашему сану смиряет меня.

Гардинер. Лорд, лорд, вы еретик - это верно; тот, кто знает вас - знает, что под этим ярким лоском кроются только слова и слабости.

Кромвель. Почтенный лорд Винчестер, позвольте заметить вам, что вы выражаетесь немного резко. Человек, столь благородный, еслиб он и действительно был виновен, все-таки должен внушать уважение; по одной ужь памяти того, чем был; безчеловечие оскорблять человека падающого.

Гардинер. Любезный господин секретарь, извините, не вы, менее, нежели кто-нибудь из присутствующих здесь, можете говорить это.

. Почему жь, лорд?

Гардинер. Разве я не знаю, что вы покровительствуете новой ереси; вы сами не совсем чисты.

Кромвель. Не чист?

Гардинер. Да, не чисты.

Кромвель. Желал бы, чтоб вы, хоть в половину были так же чисты; тогда вы внушали б любовь, а не страх.

Гардинер. Я припомню эти дерзкия речи.

Кромвель. Припомните; не забудьте, кстати, и дерзостей всей вашей жизни.

Канцлер. Это слишком ужь. Постыдитесь; перестаньте, лорды.

Гардинер. Я кончил.

Кромвель. Я также.

. (Кранмеру). Лорд, по единодушному решению, вы должны сейчас же отправиться в Товер, где и останетесь до дальнейших распоряжении его величества. Так, лорды?

Лорды. Так.

Кранмер. Неужели жь не будет никакого снисхождения, и я непременно должен отправиться в Товер?

Гардинер. Чего жь вы еще хотите? Вы удивительно докучливы. Позвать стражу.

Кранмер. Для меня? - и меня поведут, как изменника?

Гардинер. (Вошедшей страже). Возьмите, и отведите его в Товер.

Кранмер. Позвольте, добрые лорды, мне необходимо сказать вам еще несколько слов. - Смотрите, в силу этого перстня, я вырываю мое дело из рук злых и передаю его на решение судии благороднейшого - короля, моего повелителя.

Лорд Камергер. Это кольцо короля.

Сёрри. И не поддельное.

Соффольк

Норфольк. И вы думали, что король позволит оцарапать хоть мизинчик этого человека?

Лорд Камергер. Теперь слишком ясно, как дорожит он его жизнию. Как теперь выпутаться из этого скверного дела?

Кромвель. Я знал, что, собирая доносы и жалобы на этого человека - в честности которого могут сомневаться только дьявол и его поклонники, - вы вздували огонь, который сожжет вас самих. Берегитесь же теперь.

Входит Король, взглядывает на них гневно и садится на трон.

Гардинер. Великий государь, мы ежедневно благодарим небо, что оно даровало нам монарха не только доброго и мудрого, но и глубоко религиозного; монарха, который, в смирении, ставит церковь венцем славы своей; который, чтоб еще более утвердиться в этой священной обязанности, является теперь, из чистого к ней уважения, присутствовать собственной особой при разборе дела между ею и этим великим её оскорбителем.

Король Генрих. Епископ Винчестерский, вы всегда отличались способностью говорить похвальные речи без всякого приготовления; но я пришел не для того, чтоб слушать подобные ласкательства; они слишком наглы и низки, чтоб могли прикрыть действия слишком для меня возмутительные. Меня вы не обманете. Вы разыгрываете болонку, воображая обольстить меня виляньем языка своего; но, чтобы ты ни думал обо мне - я знаю, что ты жестокосерд и кровожаден. - (Кранмеру.) Садись, добрый человек. Посмотри теперь, кто будет столько дерзок, что осмелится хоть только погрозить тебе пальцем. Клянусь всем, что есть святого - лучшее околеть тому с голоду, кто хоть только подумает, что ты недостоин этого места.

Сёрри. Если вашему величеству угодно -

Король Генрих. Нет, сэр, не угодно мне. Я думал, что совет мой составлен из людей со смыслом, с умом, и нахожу, что ошибался. Хорошо ли, лорды, заставить этого доброго человека - многие ли из вас стоят этого названия - этого честного человека, по сану совершенно вам равного, ждать у дверей, как вшивого разсыльного? Не срам ли это? Уполномочил я вас забываться до такой степени? Я дал вам право судить его, как члена совета, а не так, как конюха. Я знаю, некоторые из вас, не из любви к правосудию, а по злобе, были бы радехоньки осудить его на самое ужасное; но пока я жив - не бывать этому.

Канцлер пред целым светом; ручаюсь, покрайней мере за себя.

Король Генрих. Хорошо, хорошо; уважайте же его, лорды, примите опять в среду свою, любите - он вполне заслуживает этого. Скажу более - если только государь может быть обязан своему подданному, так это я, за его любовь и службу. Без возражений; обнимите его, будьте друзьями! - Лорд Кэнтербёри, я имею еще до вас просьбу, и вы верно не откажете мне; прекрасная, только что родившаяся девочка нуждается в крещении - вы будете восприемником её, должны отвечать за нее.

Кранмер. И величайший из всех живущих монархов возгордился бы такой честью; стою ль этого я, бедный и смиренный ваш подданный?

Король Генрих. Полноте, полноте, я знаю, вам не хотелось бы поистратиться на ложки {Старое обыкновение, по которому восприемник должен был подарить своему крестнику одну или несколько ложек с изображением апостолов, потому оне и назывались апостольскими. Богатые дарили двенадцать апостолов, а беднейшие ограничивались только четырьмя евангелистами или только тем святым, которого имя дано новорожденному.}. Восприемницами будут старая герцогиня Норфольк и маркиза Дорзет. Довольны вы? - Еще раз повторяю вам, лорд Винчестер, обнимите и любите его.

Гардинер. (Обнимая Кранмера). Обнимаю от души, с братской любовью.

Кранмер. Бог свидетель, как приятно для меня это уверение.

Король Генрих. Добрый человек, радостные эти слезы доказывают твою искренность. Вижу теперь, народная поговорка: "сделай лорду Кранмеру какое-нибудь зло, и будь уверен, что он навсегда сделается твоим другом" - оправдывается вполне. - Идемте же, лорды; мы понапрасну тратим здесь время; мне так хочется скорей окрестить мою малютку. - Я примирил вас - будьте же всегда дружны: таким образом и я буду могущественнее, и вы - почетнее.

(Уходят.)

СЦЕНА 3.

Дворцовый двор.

Внутри шум и беготня. Входит Привратник с своим

Привратник. Да перестанете ли вы шуметь, негодяи? ведь вы на королевском дворе, а не в Парижском саду {В Шекспирово время в Парижском саду была медвежья травля. Парижским он был назван по Роберту Парижскому, который в царствование Ричарда II имел тут свой дом и сад.}. Перестаньте же горланить, бездельники!

Голос за сценой. Я с кухни, господин привратник.

Привратник. С виселицы, разбойник! на ней бы я висеть тебе! Ну, место ли орать тут так безбожно? - Принеси-ка мне дюжину яблонных палок, да поувесистее; эти просто хлыстяки. - Вот я нагрею вам головы! - Вишь хочется посмотреть крестины - элю, да пирогов хочется вам, бездельники!

Работник. Оставьте их; отогнать их от ворот без пушек так же невозможно, как и уложить спать в утро первого мая {Утро первого мая праздновалось всеми сословиями.}. Скорей сдвинешь церковь святого Павла, чем их.

Привратник. Да как же, черт возьми, ворвались они на двор?

Работник. Право, не знаю; верно так же, как прилив. Все что можно было сделать здоровой дубинкой в четыре фута - видите жалкий остаток её, - я сделал, сэр.

Привратник. Вы ничего не сделали, сэр.

Работник. Да я ведь не Самсон, не сэр Гуг, не Кольбрандт {Гуг Варвик и Кольбрандт Датчанин - герой рыцарских романов средних веков.}, чтоб так и косить их перед собою; но если из тех, кому можно было проломить голову, я пощадил кого-нибудь - ребенка или старика, его или ее, рогоносца или того что приставляет рога, - чтоб мне в жизнь мою не видать более королевы, а на это я не соглашусь и за корону {В прежних изданиях: Let me ne'er hope to see а chine again, And that I would not for а cow... queen again, And that I would not for а crown...} - да хранит ее Господь!

Голос за сценой. Эй, господин привратник!

Привратник. Сейчас, почтеннейший. - Смотри, не впускай никого.

Работник. Да как же это?

Привратник. Как же? валяй их десятками! Что здесь, смотр что ли, как на Мурском поле; или ужь не явился ли ко двору какой-нибудь чудный Индеец с огромными снастями, что женщины там осаждают нас? (Шум.) Боже ты мой, у ворот-то как безчинствуют! Клянусь эти крестины породят тысячи; тут и настоящие и крестные отцы, все вместе.

Работник. Тем больше будет крестинных ложек, сэр. Видите вон того малого, что стоит почти подле самых ворот? судя по лицу, он непременно медник {Тут не переводимая игра значениями слова brazier - медник и жаровня.}, потому что в носу его, клянусь честью, двадцать каникульных дней, и окружающие его находятся под экватором - другого наказания им ужь не нужно. Три раза огревал ужь я этого огненного дракона по голове, и три раза нос его обдавал меня пламенем; он все стоит, как мортира, готовая бомбардировать нас. Подле него вертелась какая-то полоумная торговка, ругавшая меня за то, что произвел такой ужасный пожар в государстве, до тех пор, пока сплюснутая миска {Чепчик, похожий на суповую миску.}, не свалилась с головы её. Замахнувшись на метеор, я, как-то задел эту бабу, и она завопила: "палок! палок {Обыкновенный призыв на помощь при драках на улицах.}!" Человек сорок палочников, цвет Стрэнда {Улица Лондона.}, на котором она живет, бросились тотчас же к ней на помощь, и прямо на меня - я стою твердо; вот они от меня ужь на длину метлы - я все защищаюсь; но вдруг, из-за них, целая ватага мальчишек пустила в меня такой град камней, что я поневоле, спасая честь мою бегством, должен был уступить им укрепление. Я вполне убежден, что между ними был сам дьявол.

Привратник. Это повесы, которые из-за закушенного яблока поднимают в театре такой шум, какой может выносит только Товергильской цех, да члены Лэймгоуза {Некоторые из комментаторов полагают, что тут намек на пуритан.}, достойные соперники их. Некоторые из них сидят ужь у меня в Limbo Patrum {В темнице. Собственно же Limbue patrum - место подле ада, в котором праотцы и патриархи ожидают воскресения мертвых.}; в нем танцуй они себе эти три дни сколько угодно, а за тем, вместо десерта, их угостят еще и розгами.

Входит

Лорд Камергер. Боже, какая толпа здесь и все ростет; сбегаются со всех сторон, словно на ярмарку. - Где жь привратники, ленивые эти бездельники? - Хорошо жь исполняете вы свою обязанность! Это что за сволочь напустили вы? неужели все ваши друзья и знакомые из предместий? Как же пройти теперь нашим леди по возвращении с крестин?

Привратник. Мы ведь люди, благородный лорд; все что можно было сделать, не подвергаясь опасности быть разорванным на части - мы сделали. И целая армия не справится с ними.

Лорд Камергер. Если король сделает мне за это выговор, клянусь, я сейчас же посажу вас в колодку, да наложу еще порядочную пеню за такую небрежность. Вы лентяи; вместо того, чтоб заниматься своей должностью, вы хлопочете здесь около бочек. Слышите? они возвращаются. Скорей, раздвиньте толпу, прочистите дорогу торжественной процессии - или я засажу вас месяца на два в Маршальси {Тюрьма.}.

Привратник. Дорогу принцессе!

Работник. Ты, верзило, посторонись, или долго будешь жаловаться на головную боль.

Привратник. Эй, ты, камлотовый, прочь, если не хочешь перелететь через решетку.

СЦЕНА 4.

Во дворце.

Трубные звуки. Входят Трубачи, за ними два Альдермена, Лорд Мер, Герольд, Кранмер, Герцог Норфольк со маршальским жезлом и два Лорда несут крестинные дары, состоящие из больших чаш на ножками. За ними четыре Лорда несут балдахин, под которым идет крестная мать Герцогиня Норфольк с ребенком, завернутым в богатую мантию и т. д. Шлейф её несет леди. За ней отходит Маркиза Дорзет, другая крестная мать, и прочия леди. Вся эта процессия проходит по сцене, а между тем:

Герольд. Да дарует небо, по бесконечной благости своей, долгую и вечно счастливую жизнь великой и могущественной принцессе Англии, Елизавете!

Трубы. Входит Король со cвumoй.

. (Преклоняя колена). А вашему величеству и доброй королеве благородные восприемницы и я молим вот что: да развивается для вас в этом прекрасном ребенке ежечасно все радостное и утешительное, чем когда-либо небо счастливило родителей!

Король Генрих. Благодарю вас, добрый архиепископ. Как назвали вы ее?

. Елизаветой.

Король Генрих. Встаньте, лорд. - (Целуя ребенка.)

Кранмер. Аминь.

Король Генрих. Благородные восприемницы, вы слишком ужь щедры. От души благодарю вас; то же скажет вам и этот ребенок, когда выучится на столько по-английски.

. Государь, выслушайте же, что само небо повелевает мне возвестить вам, и никто да не примет слов иных за лесть, потому что все они оправдаются. - Царственное дитя это - да витает над ним всегда дух Господа - хоть еще и в колыбели, но обещает уже стране этой тысячи тысячь благословений, которые время выростит. Она будет - но не многие из живущих теперь увидят это - образцом всех государей, как современных ей, так и тех, которые будут царствовать после. Никогда Саба {Царица Сабы.} не любила мудрости и добродетели так, как будет любить их чистая душа эта; все царственные доблести, которыми небо наделяет великих мира сего, все добродетели, украшающия добрых, в ней удвоятся; истина будет её кормилицей, святые, небесные помыслы - её советниками. Ее будут любить и бояться; свои будут благословлять ее, враги вострепещут, склонят в тоске головы, как прибитая нива. С ней возрастет и благоденствие. В её царствование каждый спокойно будет насыщаться тем, что посеял, под своим собственным виноградником; будет напевать веселые песни мира всем соседям своим; Бога познают истинно; окружающие ее научатся от нея идти путем чести, честью достигать почестей, а не рождением. И это благоденствие не кончится с ней; как по смерти дивной птицы - девственного Феникса возникает из праха его другой, столь же дивный, так и она, когда небо призовет ее из этой юдоли мрака, передаст все добродетели свои преемнику {Иакову.}, который из священного праха её славы возникнет яркой звездой, и будет так же славен и могуч, как она. Мир, изобилие, любовь, истина и гроза, служившие этому дивному ребенку, перейдут к нему, и обовьются вокруг него, как виноградник. Доблести и слава его имени, распространятся во всех странах озаряемых солнцем и создадут новые нации {Намек на поселения и завоевания в разных странах света.}; он процветет, и как кедр нагорный осенит огромными ветвями своими все окрестные долины. Дети детей наших увидят это, и благословят небо.

Король Генрих. Ты предвещаешь чудеса.

Кранмер должна, потому-что святые ждут ее с нетерпением; девой, чистейшей лилией сойдет она в могилу, и весь мир облечется в траур.

Король Генрих. О, лорд архиепископ, вы сделали меня теперь настоящим отцом; до этого счастливого ребенка, я не имел еще детей. Ваше утешительное предсказание так понравилось мне, что и там, на небе, пробудится во мне желание смотреть, что делает здесь этот ребенок, и славить моего создателя! - Благодарю вас всех. - Много обязан вам, лорд мер и вам добрые алдермены, что почтили меня своим присутствием; вы увидите, как я признателен. - Продолжайте шествие лорды; вы все должны побывать у королевы и она должна поблагодарить вас - без этого она непременно захворает. Никто и не думай нынче о домашних делах своих - все должны быть моими гостями; крошка эта делает этот день праздником.