Конец - делу венец.
Действие первое.

"Конец - делу венец (All's Well That Ends Well)". Также известно под другим наименованием: "Все хорошо, что кончается хорошо"

Конец - делу венец (All's Well That Ends Well).

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

Король французский.

Герцог флорентийский.

Бертрам, граф Русильонский.

Лафе, старый вельможа.

Пароль, приверженец Бертрама.

Несколько молодых французских вельмож, служащих с Бертрамом в флорентийской войне.

Сокольничий, Шут, Паж - служащие у графини Русильонской.

Графиня Русильонская, мать Бертрама.

Елена, благородная девица, питомица графини.

Старуха-вдова, флорентинка.

Диана, её дочь.

Виолента, Марианна - соседки и подруги вдовы.

Вельможи из свиты короля, французские и флорентийские дворяне, офицеры, солдаты и пр.

Сцена происходит: частью во Франции, частью в Тоскане.

.

СЦЕНА I.

В Русильоне. Комната во дворце графини. Входят: Бертрам, графиня, Елена, Лафе; все в трауре.

Графиня. Разставаясь с сыном, я как-бы хороню вторично мужа.

Бертрам. А я, уходя, оплакиваю вновь смерть моего отца. Но я должен повиноваться приказу его величества, у которого я в опеке, а еще более в подданстве.

Лафе. Король заменит вам супруга, графиня, а вам, граф, отца. Он, столь добрый всегда во всем, сохранит по необходимости такую доброту к вам, которые способны более возбудить ее там, где в ней недостаток, чем не вызвать ее, где она так изобильна.

Графиня. Есть-ли теперь надежда на выздоровление его величества?

Лафе. Он отказался от своих врачей, графиня; под их попечением, он только истощал время надеждою, но не находил другой пользы себе, кроме утраты надежды с течением времени.

Графиня. У этой молодой благородной девицы был отец... О, это "был"! Как грустно это выражение... Искусство его почти равнялось его честности.Еще немного - и он сделал-бы нашу природу бессмертною, а смерти пришлось-бы упраздниться, за неимением дела. Как я желала-бы, чтобы он был еще в живых, ради короля! Он сумел-бы побороть болезнь его величества.

Лафе. Как звали того, о ком вы говорите, графиня?

Графиня. Он был знаменит в своей профессии, мессир, и заслуживал того: звали его Жерар Нарбонсшй.

Лафе. Он был, действительно, превосходен, графиня. Король еще недавно говорил о нем, восхищаясь им и оплакивая его. Он был достаточно искусен для того, чтобы прожить и до сих пор, если-бы искусство могло побеждать смертность.

Бертрам. Но чем, почтенный синьор, страдает король?

Лафе. Свищом, граф.

. Я не слышал о том прежде.

Лафе. Я желал-бы, чтобы это было не достоверно!.. Так это благородная девица дочь Жерара Нарбонскаго?

Графиня. Его единственное дитя, синьор, и завещанное моему попечению. Я надеюсь на все благополучие, обещаемое её воспитанием; она унаследовала те качества, которыми украшаются природные способности; потому что, если дары ума совмещаются с нечистой душою, они не приносят плода: они и полезны, и вредны в то же время; но у нея, эти достоинства тем краше, что они непринужденны, и такое прямодушие венчает её добрые свойства!

Лафе. Ваши похвалы, графиня, вызывают у неё слезы.

Графиня. Это лучший рассол, которым девушка может сдобрить воздаваемую ей хвалу. Воспоминание об отце никогда не касается её сердца без того, чтобы не лишать её щеки всякой жизненности. Но, довольно, Елена, будет уже, будет; иначе можно подумать, что ты более любишь выставлять свою печаль, нежели ее чувствуешь.

Елена. Я выказываю печаль, но и чувствую ее.

Лафе. Умеренная скорбь - обязательна для нас в отношении умерших, но излишняя оказывается уже враждою к живым.

Графиня. Если живое враждует со скорбью,то её крайность скоро оказывается смертельной.

Лафе. Как понимать это?

Бертрам. Графиня, прошу ваших добрых пожеланий.

Графиня. Благословляю тебя, Бертрам! походи на своего отца поведением, как ты походишь на него лицом! Пусть кровь твоя и добродетель соперничают во власти над тобою, и твоя доблесть равняется твоему происхождению! Люби всех, доверяйся немногим, не делай вреда никому. Одолевай врага скорее отпором, нежели нападением, и охраняй друга под ключем своей собственной жизни! Пусть лучше укоряют тебя в молчании, нежели когда-либо в болтовне. Все, что небо соблаговолит подать тебе и что могут вымолить мои молитвы да будет с тобою! Прощай. Синьор, он еще непривычный царедворец: почтенный синьор, будьте его руководителем.

Лафе. Ему не будет недостатка в том, что только может он ждать от преданности.

Графиня. Бог да благословит его! Прощай, Бертрам. (Уходит).

(Елене). Все, o чем вы только можете мечтать, да будет выполнено! Будьте угодливы к моей матери и вашей госпоже, заботьтесь о ней.

Лафе. Прощайте, прекрасная особа! Поддержите славу вашего отца (Уходит с Бертрамом).

Елена. О, еслибы мне думать только об этом!.. Я мало. думаю об отце и эти слезы свыше более чтят его память, нежели пролитые мною. На кого он походил? Я его забыла в моем представлении живет один лишь образ: образ Бертрама. Я погибаю; нет жизни мне, нет никакой, с отъездом Бертрама. Но это то же, что любить какое либо блестящее созвездие и думать выдти за него: до того он выше меня, мне следует быть не в его сфере, а довольствоваться его блестящей лучезарностью и отбрасываемым им светом. Притязания моей любви составляют её же муку: лань, желающая сочетаться со львом, должна умереть от любви. Как было сладко, хотя и мучительно, видеть его ежечасно; сидеть и рисовать его дугообразные брови, его соколиные глаза, его кудри, на скрижалях сердца,- сердца, слишком наполненного каждой чертою, каждой особенностью его драгоценной личности. Но теперь его нет и моя покланяющаеся ему фантазия может лелеять одно былое... Кто идет сюда?

Входит Пароль.

Это один из его близких; люблю его ради Бертрама, хотя и знаю, что он заведомый лжец, считаю его порядочным шутом и явным трусом; но эти пороки так идут к нему, что его ласкают, между тем как железные кости добродетели могут зябнуть на холодном ветре. Так мы видим часто, что нагая истина должна служить слишком тепло одетой глупости.

Пароль. Бог в помочь, прелестная царица!

Елена. И вам, монарх!

Пароль. Я не монарх.

Елена. И я не царица.

Пароль. Мечтали вы о девственности?

Елена. Да, В вас есть нечто воинское; позвольте мне предложить вам вопрос: мужчины - враги девственности; как нам оборонять ее против них?

Пароль. Не подпускайте их.

Елена. Но они осаждают нас и, как ни храбро защищается наша девственность, она все же слаба. Научите нас какому-нибудь боевому средству защиты.

Пароль. Нет такого. Мужчина, обложив вас, подведет мины и взорвет вас.

Елена

Пароль. Если девственность пала, то тем скорее взлетел на верх мужчина, но только, при падении его обратно сквозь сделанную вами же брешь, вы потеряете свой город! В республике природы, сохранение девственности не политично. Потеря девственности логичное обогащение: ведь не родилось бы и девственниц, не будь потеряна перед тем девственность. То, из чего созданы вы, это металл для создания девственниц. Утраченная однажды, она может замениться десятерыми; будучи сохранена, она потеряна на веки. Она слишком холодный товарищ; прочь ее!

Елена. Я повременю с нею немного, хотя бы из-за этого мне пришлось умереть девушкой.

Пароль. Многаго не приходится говорить о девственности, но только она противна законам природы, защищать ее, значит осуждать наших матерей, а это уже несомненное озорство. Повесившийся равен девственнице: девственность - тоже самоубийство и заслуживает погребения на большой дорог, вне освященной земли, как отчаянное посягательство на закон природы. Девственность выводит червей, как сыр, изсушивает себя до последней корки и вымирает, питая только свой собственный желудок.Сверх того, девственность своенравна, надменна, ленива, полна себялюбия, которое более всего осуждается духовным уставом. Не храните ее; вы только проиграете через нее! Избавьтесь от нея: через десять лет она удесятерится, что составляет уже хорошенький прирост, когда сам капитал, при этом, нисколько не умалится. Долой ее!

Елена. Но как потерять ее только по своему вкусу?

Пароль. Позвольте... Прах побери, дело худо тем, что надо полюбить того, кто против нея... Но это товар, который теряет блеск, когда залежится; чем долее его храните, тем менее он стоит; надо его сбывать, пока он годен в продажу и соответствует спросу. Девственность, подобно старому придворному, носит старомодную шляпу: богато отделанную, но непригодную, как застежки и зубочистки, которых теперь не носят. Ваш финик лучше в вашем пироге или компоте, нежели у вас на лице; и ваша девственность, заматерелая девственность подобна французским сушеным грушам: дурна на вид, жестка на вкус, словом, это завялая груша; она была когда-то хороша, а теперь увяла, Куда вам ее девать.

Елена. Я никуда не хочу девать теперь мою девственность. Ваш господин найдет себе там тысячу любовниц, найдет в них мать, возлюбленную, друга, феникса, вождя, врага, руководителя, богиню, владыку, советницу изменницу, сокровище... свое смиренное честолюбие и гордую смиренность, задорное согласие и сладкий раздор; свое упование и сладостную гибель, вместе с целым сонмом красивых, ласковых слов, свойственных болтовне слепого Купидона. Пусть будет он... Что?.. не знаю... Но пошли ему Господь добра!.. Двор - место поучительное... а он...

Пароль. Что он? Скажите.

Елена. Я желаю ему хорошаго... Очень жаль...

Пароль. Жаль чего?

Елена. Того, что наши желания не могут воплощаться, быть осязательными; что мы, более низкорожденные, обречены нисшими созвездиями скрывать в себе желания наши; мы не можем следовать действительно за нашими друзьями и выказать то, что обдумываем только втайне, не получая за то признательности никогда.

Входит Паж.

Паж. Мессир Пароль, мой господин зовет вас (Уходит).

Пароль. Малютка Елена, прощай! Если вспомню, то буду думать о тебе там, при дворе.

Елена

Пароль. Я? Под Марсом.

Елена. Я так и думала, под Марсом.

Пароль. А почему под Марсом?

Елена. Войны так вас изморили, что вы не могли родиться иначе, как под Марсом.

Пароль. Когда он был в апогее.

Елена. Скорее, когда он отступал.

Пароль. Почему вы это думаете?

Елена. Вы так любите отступать, когда сражаетесь.

Пароль. Если это выгодно!

Елена. Убегать всегда выгодно, когда страх советует спасаться. Но смешение, производимое в вас храбростью и страхом, придает вам свойство хорошего полета; это качество недурно.

Пароль. Я завален делом и потому мне некогда препираться с тобою; но я возвращусь настоящим царедворцем и тогда мои наставления могут послужить тебе в назидание, если ты окажешься способной принять советы придворного человека и понимать, что он тебе скажет; иначе, ты умрешь среди своей неблагодарности, и твое невежество погубит тебя. Прощай. Если тебе будет время, читай свои молитвы; если нет,- вспоминай друзей; постарайся найти себе доброго мужа и обращайся с ним, как он с тобою будет. Прощай! (Уходит).

Елена. Весьма часто, те средства, которые мы приписываем небу, находятся в нас самих. Роковое небо предоставляет нам полную свободу и отстраняет наши вялые попытки, лишь, когда мы недеятельны сами. Что за сила возносит мою любовь так высоко, заставляя меня лишь видеть, но не насыщать моих глаз? Но природа соединяет иногда подобное с подобным, не смотря на величайшее различие состояний, сливая их поцелуем в предметы родственные. Необычные предприятия невозможны для тех, кто взвешивает трудности рассудком и полагает, что не может быть уже бывавшее. Однако, разве стремившиеся заявить свои достоинства, не добивались любви?.. Болезнь короля... Может быть, мне и не удастся... Но мое намерение твердо и я не откажусь от него (Уходит).

СЦЕНА II.

Звуки труб. Входит французский король с бумагами в руках. Вельможи и свита.

Король. Флорентийцы и сиенцы сцепились. Они дрались с одинаковым счастьем и продолжают свою отважную войну.

1-й вельможа. Так доносят, ваше величество.

Король. Оно и вероподобно, а теперь подтверждено еще нашим кузеном, австрийским государем, предупреждающим нас, что флорентийцы будут просить у нас скорейшей помощи. Наш дражайший друг, предваряя нас об этом, желает, повидимому, чтобы мы отказали.

1-й вельможа. Его любовь и мудрость, доказанные уже вашему величеству, позволяют вам доверять ему.

Король. Он подготовил наш ответ, и флорентийцам отказано уже нами еще до их прибытия, но если кто из наших дворян пожелает вступить в тосканскую службу, им позволяется свободно стать на ту или другую сторону.

2-й вельможа. Это может послужить школою для нашего дворянства, томящагося по движению и подвигам.

Король. Кто идет сюда?

Входят: Бертрам, Лафе и Пароль.

1-й вельможа.Это граф Русильонский, государь. Юный Бертрам.

Король

Бертрам. Моя признательность и мои услуги принадлежат вашему величеству!

Король. Желал бы я быть столь же здоровым телесно, как в те дни, когда мы с твоим отцом, друзьями, впервые испытали боевую жизнь! Он служил отлично в то время, будучи учеником самых храбрейших, и жил долго, но к обоим нам подкралась злая старость и выбила нас из строя. Мне утешительно толковать о твоем добром отце. В своей юности он был одарен таким же остроумием, какое я замечаю в нашей молодежи; но она способна острить до тех пор, пока её собственные насмешки не обращаются незаметно на её же голову; она не успевает затмевать своим достоинством свое легкомыслие. Он был царедворцем, но в его горделивости или резкости не было ни презрения, ни горечи, разве что их вызывал кто-либо из ему равных; его честь, как верные часы, указывала ему минуту, в которую ему настояло заговорить, и тогда его язык повиновался этой стрелке. С своими низшими он обращался не как с таковыми; он нисходил с своей высоты к их низкому уровню, заставляя их гордиться его смирением и склоняясь перед их униженными похвалами. Такой человек мог бы послужить образцом для позднейшего поколения; следуя его примеру, оно увидело бы, до чего оно теперь отстало.

Бертрам. Такая добрая память о нем, ваше величество, богаче выражена вами, нежели на его гробнице: его эпитафия не восхваляет его так, как ваша королевская речь.

Король. Хотелось бы мне быть с ним!.. Он говаривал... Мне кажется, я его еще слышу; он не тратил слов по-пустому в уши, но прививал их там, дабы они выросли и принесли плод... "Мне лучше умереть", так начинал он часто с грустью, по окончании шутливого препровождения времени, когда все умолкало,- "мне лучше умереть, говорил он, когда в моем светильнике не хватит масла, чем чадить перед молодыми умами, которые воспринимают без презрения лишь то, что ново, направляют свой разум лишь на изобретение нарядов и истощают свое постоянство быстрее своих мод..." Он желал того, и я, вслед за ним, того же желаю: если я не могу приносить домой ни воска, ни меду, то мне лучше исчезнуть из моего улья, очистив место другим работникам.

2-й вельможа. Вы любимы, ваше величество. Те, которые наименее преданы вам теперь, первые поскорбят о вас.

Король. Я занимаю место, знаю... Граф, как давно умер врач вашего отца? Он был знаменит...

Бертрам. Уже шесть месяцев тому назад, ваше величество.

Король. Будь он жив, я попытался бы обратиться к нему... Одолжите вашу руку... Остальные измучили меня своим леченьем... Природа и недуг расправляются теперь сами собой... Привет мой, граф! Вы мне дороги как сын.

Бертрам. Благодарю, ваше величество (Уходят при звуках труб).

СЦЕНА III.

Входят: Графиня, Дворецкий и Шут.

Графиня. Я выслушаю вас теперь; что скажете вы мне об этой девице?

Дворецкий. Графиня, я желал бы, чтобы мои старания всегда вам угождать были занесены в список моих прежних заслуг; мы оскорбляем свою скромность и черним чистоту своих поступков, если сами выставляем их на вид.

Графиня. Зачем здесь этот негодяй? Уходите прочь! Я не верю всем жалобам на вас, но это лишь до моей излишней слабости, потому что, я знаю, вы довольно глупы, чтобы задумать всякую мерзость, и довольно хитры, чтобы ее совершить.

Шут. Вам известно, ваше сиятельство, что я бедное существо.

Графиня. Хорошо, сударь.

Шут. Нет, какие сиятельство, вовсе нехорошо, что я беден, хотя многие богатые и прокляты. Но если вашему сиятельству благоугодно, чтобы я пристроился, то Избель, эта женщина, и я проживем как-нибудь.

Графиня. Тебе хочется стать нищим?

Шут. Прошу вашего соизволения в этом деле.

Графиня. В каком деле?

Шут. В Избелином и в моем... Служить - не то, что наследство получить, и мне все думается, что не будет мне благословения Божьяго, пока я не произведу потомства. Ведь говорят, что дети - благословение.

Графиня. Скажи мне, что заставляет тебя жениться?

Шут

Графиня. Других причин нет у вашей милости?

Шут. Есть и другия, ваше сиятельство, священные причины.

Графиня

Шут. Я был порочной тварью, графиня, как вы и все, состоящие из плоти и крови; поэтому я должен жениться, чтобы покаяться...

Графиня. В своей женитьбе еще более, чем в своих прегрешениях?

Шут. У меня нет друзей, графиня, и я надеюсь приобресть их через жену.

. Такие друзья - твои враги, негодяй!

Шут. Вы, ошибаетесь, ваше сиятельство, даже большие друзья. Эти подлецы будут делать за меня то, что меня утомит.Тот, который вспашет за меня поле, пощадит мою запряжку, а мне предоставит воспользоваться жатвой; если он наставит мне рога, за то сам будет моим подневольным; тот, кто позабавит мою жену, позаботится о моей плоти и крови; а если кто заботится о моей плоти и крови, тот, значит, любит мою плоть и кровь; кто любит мою плоть и кровь, тот друг мне; ergo, кто целует мою жену, мой друг. Если бы люди довольствовались быть тем, что они есть, брак был бы не страшен. Пусть молодой Чэрбон, пуританин, и старый Пойзем, папист, будут раздельны душой в отношении религии, головы-то у них одинаковы; они могут стукаться между собой рогами, как всякая скотина в стаде.

Графиня. Ты так и останешься злоязычным и клевещущим негодяем?

Шут"браки суждены нам роком, кукушке суждено на роду петь свое".

Графиня. Убирайся! Не хочу более говорить с тобою.

Дворецкий. Не прикажете-ли ему, ваше сиятельство позвать сюда Елену? Я хочу поговорить с вами, о ней.

. Ей, ты! Скажи моей даме, что мне нужно сказать ей нечто... Я разумею Елену..

Шут (поет). Не это-ли прекрасное лицо, спросила она, была причиной того, что греки разрушили Трою? Не умно это, не умно! Вся радость Приама была в ней. Сказав это, она вздохнула, стоя там; вздохнула, стоя там, и произнесла такое изречение: "Если между десятком дурных одна хороша, если между десятком дурных одна хороша, значит, все же одна хорошая на десяток!"

Графиня. Как? Одна хорошая на десяток? Ты коверкаешь песню, негодный!

Шут говорю я; да еслибы нам родилось по хорошей женщине при каждом появлении кометы или при землетрясении, и это уже подправило бы лотерею, а то сердце у человека изноет, прежде, чем он такую найдет.

Графиня. Уйдешь ты, дрянь, и сделаешь, что тебе приказано?

Шут. Мудрено исполнять приказания женщины и не совершить зла!.. Но хотя честность моя и не пуританка, но зла она не сделает: она облечется в ризу смирения поверх черного кафтана великого сердца. Иду я, иду; мое дело позвать сюда Елену (Уходит).

Графиня

Дворецкий. Я знаю, ваше сиятельство, что вы очень любите эту особу.

Графиня. Действительно: её отец завещал ее мне, но она сама, помимо этого, имеет законное право на всю оказываемую ей любовь. Она стоит большего, чем получает, и получит более, нежели требует.

. Ваше сиятельство, мне недавно привелось быть ближе от нея, чем она того могла желать, я думаю, она была одна и говорила с собою, посылая свои слова к одному своему слуху. Она была уверена, могу ручаться в этом, что они не дойдут ни до кого другого. Оказалось, что она любит вашего сына. Фортуна, говорила она, не божество, если она постановила такое различие между их положениями; любовь тоже не божество, если (она простирает свое могущество лишь на равноправных. Диана не царица девственниц, если она допускает, чтобы её бедная служительница подверглась нечаянному нападению, оставаясь беспомощною в первой стычке и без выкупа впоследствии. Она высказывала все это с таким горьким выражением скорби, какого я не слыхивал от девушки. Я счел своим долгом уведомить вас обо всем скорее, потому что, если предстоит беда, вам лучше быть предупрежденной.

Графиня. Вы поступили честно; но сохраните все это в тайне; многие признаки намекали уже мне на то же, но они так сбивали меня с толку, что я не знала, верить или не верить. Прошу теперь, уйдите и держите все про себя; я-же благодарю вас за честную заботливость и потолкую с вами после (Дворецкий уходит).

Входит Елена.

. Так было и со мною в молодости; если мы зависим от природы, то все это естественно в нас; эти шипы принадлежат по праву нашей розе юности. Как наша кровь присуща нам, так это присуще нашей крови, и сильная любовная страсть, испытываемая молодостью, служит показанием, печатью правдивости натуры. Согласно памяти моей о днях прошедших, таковы были наши ошибки; но мы тогда их таковыми не считали... В её глазах истома; я замечаю теперь это.

Елена. Вытребовали меня, графиня?

Графиня. Ты знаешь, Елена, что я мать тебе.

Елена

Графиня. Нет,мать. Почему не мать?..Когда я сказала: мать, ты точно увидала змея. Что могло так поразить тебя в слове: мать? Да, я говорю, что я мать тебе и что ты включена мною в список зачатых мною. Весьма часто усыновление соперничает с природой: приемыши бывают как-бы родным отпрыском для нас из чуждых нам семян. Я не претерпела ради тебя мук материнства, но я лелею тебя с материнской нежностью... Господи, помилуй, девушка! Разве у тебя свертывается кровь, когда я говорю, что я мать тебе? В чем дело, отчего эта унылая предвестница ненастья, многоцветная Ирис, окружает твои глаза? Отчего?.. Что ты мне дочь?..

Елена. Я не дочь.

Графиня

Елена. Простите мне, графиня: граф Русильонский не может быть мне братом; я низкого, он славного происхождения; мои родные незамечательны, его - все благородны. Он мой господин, мой дорогой владыка, а я живу его служанкой и хочу умереть в его подданстве; он не может быть братом мне.

Графиня. А я твоею матерью?

Елена. Вы, моя мать... О, еслибы вы были ею, но так, чтобы мой господин, ваш сын, не был моим братом... были, действительно, мне матерью! Или, матерью ему и мне, но чтобы я... О, я желала-бы этого не менее, чем неба... не быть его сестрой!.. Разве нет возможности, чтобы я была вам дочерью, а он не братом мне?

. Да, Елена, ты могла быть моей невесткой... Господи спаси! Ты этого не думала... Как "дочь" и "мать", действуют на твой пульс! Опять ты побледнела!.. Мои опасения сумели обнаружить твою склонность. Теперь я понимаю тайну твоего уединения, вижу причину твоих горьких слез. Теперь слишком явно, что ты любишь моего сына. Стыдно притворяться при этом обнаружении твоей страсти, говорить, что её нет: поэтому скажи мне правду; признайся, что это так. Смотри, щеки твои выдают это одна другой, и твои глаза, видя, что так явно выражается всем твоим поведением, высказывают тоже по-своему. Одна преступность и адское упрямство сковывают твой язык, и женщина может лишь подозреваться... Говори, не так-ли?.. Если верно, то ты сплела славный клубок; если нет, поклянись в том; но я требую, так как само небо понуждает меня действовать на пользу тебе, скажи мне правду!

Елена. Простите мне, добрая графиня!

Графиня. Любишь ты моего сына?

Елена

Графиня. Любишь ты моего сына?

Елена. Разве вы не любите его, ваше сиятельство?

Графиня

Елена. Если так, я признаюсь здесь на коленях, перед лицом высших небес и перед вами, что более чем вас, тотчас после высших небес, я люблю вашего сына... Мои родные были бедны, но честны; такова и моя любовь. Не оскорбляйтесь, потому что ему нет вреда оттого, что я его полюбила: я не преследую его какими-либо выражениями моей дерзкой склонности; я не хочу овладеть им, пока не заслужу этого, и не знаю,в чем может состоять подобная заслуга. Я понимаю, что люблю напрасно, что всякая борьба безнадежна, однако, продолжаю лить в это громадное и пропускное сито воды моей любви и не хочу прекратить этого; так, подобно индейцу, в моем религиозном заблуждении, я покланяюсь солнцу, которое смотрит на своих поклонников, но и не знает о них более. О, дорогая моя госпожа, не ответьте ненавистью на мою любовь, за то, что мы с вами любим одно; но если вы, чья честь в пожилые годы свидетельствует о добродетельной юности, испытывали когда-либо столь чистый пламень любви, желали целомудренно, любили горячо, так что Диана была в вас и любовью,- о, тогда сжальтесь над той, которая может лишь ссужать и давать, зная что все потеряет, и которая не старается найти предмет своих поисков, но, подобно загадке, живет сладко тем, отчего умирает!

Графиня. Говори правду, не имела-ли ты намерения отправиться в Париж?

Елена. Имела, ваше сиятельство.

. Зачем? говори правду.

Елена. Я скажу правду, клянусь самою благодатью! Вам известно, что мой отец оставил мне несколько рецептов, редкой и испытанной действительности; он почерпнул сведения для их чудной целебности в своих книгах и в практической опытности и завещал мне хранить их с крайнею заботой, как предписания, внутренняя сила которых значительнее, чем они сулят. Между прочим, здесь есть и средство против отчаянных измождений, подобных тому, который губит короля.

Графиня. И это было поводом тебе ехать в Париж? Говори.

Елена

Графиня. Но думаешь-ли ты, Елена, что если ты предложишь свою предполагаемую помощь, она так и будет принята? Король и его врачи составили себе свои убеждения,- он в том, что они не могут ему помочь; они, что помощь невозможна. Как могут они поверить бедной, неученой девушке, когда все школы, гордые своим знанием, уже решили предоставить недуг самому себе?

Елена. Мне что-то предвещает, даже сильнее, чем самое искусство моего отца, превосходившего других в своем ремесле, что завещанный им мне рецепт будет наследием, освященным самими счастливыми небесными созвездиями; и если ваша милость отпустите меня попытать удачи, а решусь взяться, под страхом моей жизни, излечить короля к такому-то дню и часу.

Графиня

Елена. Да, графиня, с полным убеждением.

Графиня. Тогда, Елена, я отпускаю тебя с любовью, на мои средства, со свитой и с моим любовным приветом к моим при том дворе; я останусь дома и буду просить Божьяго благословения твоему предприятию. Отправься завтра же и будь уверена. что тебе не будет недостатка в том, в чем я могу оказать тебе помощь (Уходят).