Юлий Цезарь.
Акт первый

Вильям Шекспир

Юлий Цезарь

Пер. А. А. Фета.

Шекспир У. Юлий Цезарь / На англ. и русск. яз.

М., "Радуга", 1998

Действующие лица

Юлий Цезарь, Октавий Цезарь, Марк Антоний, Марк Эмилий Лепид - Триумвиры после смерти Цезаря

Цицерон, Публий, Попилий Лена - Сенаторы

Марк Брут, Кассий, Каска, Требоний, Лигарий, Деций Брут, Метелл Цимбер, Цинна - Заговорщики против Юлия Цезаря

Флавий, Марулл - Трибуны

Артемидор Книдский, Учитель риторики

Прорицатель

Цинна, Поэт

Другой поэт

Луцилий, Тициний, Мессала, Юный Катон, Волумний - Друзья Брута и Кассия

Варрон, Клит, Клавдий, Стратон, Луций, Дарданий - Слуги Брута

Пиндар, Слуга Кассия

Кальпурния, Жена Цезаря

Порция, Жена Брута

Место действия - Рим; окрестность Сард; окрестность Филипп.

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена I

Рим. Улица.

Входят Флавий, Марулл и толпа граждан.

Флавий

Пошли домой, бездельники, - домой!

Иль нынче праздник? Что ж! Вам неизвестно,

Работникам не сметь в рабочий день

Ходить без знаков своего занятья?

Твое какое ремесло, скажи?

1-й гражданин

Да я-то, плотник.

Марулл

А где отвес и кожаный передник?

Зачем в одежде праздничной пришел?

А ты, твое какое ремесло?

1-й гражданин

По правде, в сравнении с тонким ремесленником, я занимаюсь только, так сказать, починкой.

Да ремесло-то? отвечай прямей.

2-й гражданин

Ремесло, которым, надеюсь, могу заняться с чистой совестью: оно состоит в том, чтобы исправлять худые следы.

Марулл {*}

{* Видимо у Фета опечатка.}

2-й гражданин

Нет, прошу тебя, не надрывайся надо мной; а если что и надорвется, то я у тебя зачиню.

Марулл

Что ты под этим разумеешь?

Чинить меня хочешь, нахал?

2-й гражданин

Да произвесть починку у тебя.

Флавий

2-й гражданин

Точно, я всю жизнь провозился с шилом. Я не занимаюсь ни купеческими, ни бабьими делами, а только шилом. Я действительно врач старых башмаков; когда им приходится худо, я их восстанавляю. Лучшие люди, из ступающих на воловью кожу, ходили на моем рукоделии.

Флавий

Зачем же ты теперь не в мастерской?

2-й гражданин

По правде сказать, чтобы истрепать их башмаки; это прибавит мне работы. Но действительно мы не работаем, чтобы увидать Цезаря и порадоваться его триумфу.

Марулл

Какая радость? Что ж он приобрел?

Каких он пленных вам приводит в Рим,

Прикованных за пышной колесницей?

Дубины! камни! хуже чем скоты!

О! Римляне без сердца и без чувств.

Не знали что ль Помпея? - Сколько раз

Взлезали вы на стены и бойницы,

На крыши, окна и на трубы даже

И на руках держа детей, вы там

Сидели смирно день-деньской, чтоб видеть,

Когда Помпей великий вступит в Рим.

Его едва завидя колесницу,

Не общий ли вы подымали крик,

Так что до дна, бывало, дрогнет Тибр,

Когда раздастся громкий ваш привет

По берегам извилистым его?

А не решились праздновать весь день?

Не сыплете цветов на путь тому,

Кто праздновать идет Помпея кровь?

Ступайте прочь!

Скорей домой, падите на колени,

Молить богов об отвращеньи кар,

За черную неблагодарность вашу.

Флавий

Так, добрые сограждане, сберите

За грех такой, бедняги, всех своих,

Сведите к Тибру их, - и лейте слезы

В его поток, пока на мелком месте

Он верхних скал не станет лобызать.

Граждане уходят.

Смотри, как чувства тронуты у них;

Сознав вину, они уходят молча.

Ты к Капитолию ступай, а я

Пойду сюда. Разоблачи кумиры,

Коли найдешь их в знаках торжества.

Флавий

Да ничего; кумира не оставь

Ни одного ты в цезарских трофеях.

А я, так с улиц прогоню народ;

Ты сделай то же, увидав толпу.

У Цезаря, как перья эти вырвешь,

Так он пониже спустится летать,

А то бы он, поднявшись вон из глаз,

Держал нас всех под раболепным страхом.

Уходят.

Сцена II

Там же. Публичная площадь.

В торжественном шествии под музыку входят Цезарь; Антоний, готовый для бега в запуски, Порция, Деций, Цицерон, Брут, Кассий и Каска, за ними большая толпа и гадатель.

Цезарь

Каска

Музыка умолкает.

Кальпурния

Цезарь

Когда Антоний пустится бежать,

Стань прямо на пути его. - Антоний.

Антоний

Цезарь

Спеша, ты не забудь, Антоний, тронуть

Кальпурнию: с бесплодных, говорят,

Лишь тронуть их в священном этом беге,

Снимается проклятье.

Антоний

Цезарь

Музыка.

Цезарь

Каска

Музыка умолкает.

Цезарь

Кто это из толпы меня зовет?

Сквозь музыку я слышу, прорвался

Крик; "Цезарь"! Говори, внимает Цезарь.

Гадатель

Цезарь

Брут

Цезарь

Каска

Цезарь

Цезарь

Трубный звук; все уходят, кроме Брута и Кассия.

Кассий

Брут

Кассий

Брут

Меня не тянет к играм, нет во мне

Веселости, какой Антоний дышит.

Тебе мешать я не намерен, Кассий,

И я тебя оставлю.

Кассий

Брут, за тобой с недавних пор слежу:

Я у тебя в глазах не вижу ласки

И той любви, к которой я привык.

Стал слишком сухо, жестко подавать

Ты руку преданному другу.

Брут

Кассий

Так, Брут, не понял я твоей тоски,

Поэтому в груди своей таил

Я помыслы великого значенья.

Скажи мне, Брут, ты видишь ли свой лик?

Брут

Нет, Кассий, глаз себя не видит, разве

Чрез отраженье в чем-нибудь другом.

Кассий

И многие жалеют, Брут, о том,

Что пред тобой нет зеркала, чтоб видел

Ты доблести в нем тайные свои

И распознал бы тень свою. Я слышал

О Бруте толки самых лучших Римлян

(Один бессмертный Цезарь не в числе).

Влача ярмо годины, все желают,

Чтоб честный Брут глазами их взглянул.

Брут

К какой беде меня ведешь ты, Кассий,

Коль хочешь, чтобы я в себе искал,

Чего во мне и нет.

Кассий

Так слушать приготовься, добрый Брут:

Ты понял, что себя без отраженья

Ты не увидишь; я же, твой кристалл,

Тебе открою скромно про тебя же

Все то, чего поныне ты не знал.

Ты, добрый Брут, меня не осуждай:

Когда б я был насмешник площадной

В любви всех встречных; если б ты узнал,

Что людям льщу и висну я на них,

А за спиной ругаюсь; иль узнаешь,

Что на пирах отдать себя готов

Я всякому, тогда страшись меня.

Трубный звук и радостные клики.

Брут

Что там за клики? Я боюсь, народ

Венчает Цезаря.

Кассий

Брут

Нет, не хочу; хотя его люблю.

Но для чего меня ты держишь, Кассий?

И что такое хочешь мне внушить?

Коль речь о благе общем, ставь пред оком

Одним мне честь, а смерть перед другим

И я смотреть на обе стану ровно.

Пусть я храним богами в той же мере,

В какой мне честь милей, чем смерть страшна.

В тебе я доблесть так же знаю, Брут,

Как внешние твои черты я знаю. -

Так точно, честь предмет моих речей. -

Не знаю я, как ты иль кто иной

Глядят на жизнь; но лично для меня

Желал бы лучше я не жить, чем жить,

Страшась такого ж существа, как я.

Свободным родился я, как и Цезарь,

Ты тож; питались оба мы, как он;

Как он, мы оба сносим зимний холод:

Однажды в бурный и суровый день,

Когда смятенный Тибр плескался в берег,

Сказал мне Цезарь: "Можешь ли ты, Кассий,

Прыгнуть со мной в сердитую волну

И вон туда доплыть?" При этом слове,

Одетый, я, во всем, как был, прыгнул

И звал его с собой: прыгнул и он. -

Поток ревел, но, бойкими руками

Деля его, мы гнали вбок волну

Но, не доплыв до цели, Цезарь вскрикнул:

"На помощь, Кассий, или утону".

И как Эней, великий предок наш,

Что из горящей Трои на плечах

Анхиза вынес, вытащил из Тибра

Я Цезаря. И этот человек

Стал божеством, а Кассий стал ничтожным

Созданием и должен спину гнуть,

Когда ему кивнет небрежно Цезарь.

В Испании был в лихорадке он

И, как его, бывало, схватит, вижу,

Как он дрожит: да, этот бог дрожал.

Сбежал и цвет обычный с робких уст

И этот взор, что ныне страшен миру,

Утратил блеск. - Я слышал, он стонал;

Да, и язык, что заставляет Римлян

Внимать и речь записывать его,

Увы! кричал: "Титиний дай напиться",

Как девочка больная. Боги! странно,

Потряс величье мира - и один

Себе взял пальму.

(Радостные клики и трубы).

Брут

Кассий

Да, Брут, стоит над этим тесным миром

Он как колосс, а, маленькие люди,

Мы бродим меж его громадных ног,

Ища себе могилы недостойной.

Но часто мы творцы своей судьбы:

Не наши звезды, добрый Брут, а мы

Тому виной, что стали мы бессильны.

Что Брут, что Цезарь: что ж такое Цезарь?

Чем это имя твоего звучней?

Хоть рядом напиши - одна краса,

Произнеси - все то же и для уст,

Взвесь - равный вес, - стань ими заклинать -

Нет, ты скажи, во имя всех богов,

Чем наконец питается наш Цезарь,

Что вырос так? Век! Ты покрылся срамом.

Рим! Ты забыл рождать мужей великих.

Когда ж был век от самого потопа,

В котором был бы славен лишь единый?

Когда ж сказать об Риме было можно:

В его стенах один лишь человек.

О! мы с тобой слыхали от отцов,

Что был когда-то Брут, который в Риме

Скорее б стал терпеть толпу чертей,

Чем повелителя.

Брут

В твоей любви ко мне не сомневаюсь;

К чему меня влечешь, отчасти вижу;

Что думаю о всем я современном,

Впоследствии скажу. Теперь как друга

Тебя прошу, чтоб больше ты меня

Не побуждал. О том, что ты сказал,

Раздумаю; то, что сказать имеешь,

И рассудить о деле столь высоком.

До той поры вот что обдумай, друг:

Брут лучше быть готов поселянином,

Чем сыном Рима величать себя,

При тягостных условиях, какие,

Мне кажется, возложит век на нас.

Кассий

Я рад, что слабой речию своей

Огня хоть столько мог извлечь из Брута.

Возвращается Цезарь со свитой.

Брут

Кассий

Как подойдут они, так дерни Каску

Ты за рукав; он с резкостью обычной

Расскажет о событьях важных дня.

Брут

Изволь. Однако посмотри же, Кассий,

Как светит гнев на Цезарском челе.

У прочих вид обруганной прислуги,

Кальпурния бледна, а Цицерон

Как будто бы в Капитолийском преньи

Сенаторы пошли против него.

Кассий

Цезарь

Антоний

Цезарь

Ко мне людей давай ты потучней,

Да с лысиной, таких, что ночью спят.

У Кассия сухой и тощий вид,

А все от дум: такой народ опасен.

Антоний

Не бойся, Цезарь, не опасен он:

Он благородный Римлянин и дельный.

Цезарь

Будь он потолще; мне-то он не страшен,

Но если б с именем моим совместен

Поджарый Кассий. Он читает много,

Он зоркий наблюдатель, он провидит

Дела людские; он не любит игр

Как ты, Антоний, музыки не любит,

Смеется редко и смеется так,

Как будто над самим собой за то,

Что вызвало в нем что-либо улыбку.

Такие люди вечно беспокойны,

Пока над ними высший кто-нибудь;

Вот почему они всегда опасны.

Я говорю, чего страшиться можно,

А не чего страшусь: ведь все я Цезарь.

Ты справа стань, я глух на это ухо,

И мне открой, как думаешь о нем.

Цезарь со свитой уходят,

Каска остается.

Каска

Брут

Да, расскажи нам, Каска, что случилось,

И отчего так Цезарь мрачен стал?

Каска

Брут

Каска

Ну, ему предлагали корону, а когда предложили, он отклонил ее кистью руки, вот так; и народ поднял радостные клики.

Брут

Каска

Ну, да тому же.

Брут

Каска

Ну, да тому же.

Брут

Каска

Да, действительно так, и он трижды отклонял ее, но с каждым разом слабее прежнего, и за каждым разом честные мои соседи подымали радостные клики.

Брут

Каска

Да, Антоний.

Брут

Каска

Я скорей в состоянии повеситься, чем рассказать, как было дело. Это больше было шутовство, на которое я не обращал внимания. Я видел, Марк Антоний предложил ему корону собственно не корону, а так, вроде венка и, как я вам сказывал, он отклонил ее раз; но при всем том он, по-моему, рад бы был взять ее. Тот предложил вторично: он вторично отклонил ее; но, по-моему, тяжело ему было отнять от нее свои пальцы. Тогда тот ее предложил ему в третий раз: он отклонил ее в третий; и за каждым его отказом толпа подымала клики, шлепала корявыми руками, швыряла вверх свои потные шапки и распространяла такое смрадное дыхание по поводу непринятия Цезарем короны, что Цезарь едва не задохнулся. Ему сделалось дурно, и он упал. А я, с своей стороны, боялся засмеяться, чтобы не раскрыть рта и не надышаться зловония.

Кассий

Каска

Он упал на площади, с пеной у рта и не мог говорить.

Брут

Кассий

Нет, не у Цезаря; вот ты, да я,

Да честный Каска, мы теперь в падучей.

Каска

как они это делают с комедиантами на театре.

Брут

Каска

Вот, прежде еще чем упал, заметя радость толпы тому, что он отказался от короны, он как рванет на себе тунику и давай им предлагать перерезать ему горло. Будь я какой-нибудь ремесленник и если бы я не поймал его на слове, то пусть бы провалился с этими подлецами - а тут он упал. Когда пришел опять в себя, то сказал, что, если сделал или сказал неприличную вещь, просит их милости счесть это следствием болезни. Три или четыре бабы подле меня воскликнули: "Эко добрая душа!" - и простили ему от чистого сердца; но это ровно ничего не значит: если бы Цезарь зарезал их матерей, они поступили бы не иначе!

Брут

Каска

Да.

Кассий

Каска

Он говорил по-гречески.

Кассий

Каска

Да, если я скажу вам это, то пусть не увижу вас более в лицо: но те, которые понимали его, смеялись между собой и качали головами; для меня же собственно это было тарабарской грамотой. Могу рассказать вам еще новость вот какую: Марулла и Флавия за то, что сорвали повязки со статуй Цезаря, угомонили. Прощайте. Много еще было глупостей, да всего не припомнишь.

Кассий

Каска

Кассий

Каска

Да, если буду жив, и ты не сойдешь с ума, и обед твой будет стоить труда его съесть.

Кассий

Каска

Ну ладно; прощайте оба.

Каска уходит.

Брут

А пылок был, когда ходил он в школу.

Кассий

Таков еще поныне он во всех

Отважных, благородных предприятьях,

Хоть принимает неуклюжий вид.

Он грубостью своею приправляет ум,

И оттого варит людской желудок

Охотнее слова его.

Брут

Да, это так. - Пока тебя оставлю.

Коль завтра хочешь говорить со мной,

Я в дом к тебе приду, а пожелаешь,

То приходи ко мне, - я буду ждать.

Кассий

Брут уходит.

Да, Брут, ты благороден, но, я вижу,

Твой честный нрав быть может отклонен

От сродного ему: вот почему

Искать себе подобных должен честный.

Мне Цезарь враг, а Брута любит он.

Но если б я был Брут, а он был Кассий,

Ему бы мной не править. В эту ночь

Ему в окошки почерков различных

Записки брошу, как бы разных граждан.

Во всех скажу: какого мненья Рим

Высокого о нем, да вставлю темный

На честолюбье Цезаря намек.

И вслед за тем пусть Цезарь бережется,

Столкнем его, иль тяжко нам придется.

Уходит.

Сцена III

Там же. Улица.

Гром и молния. Входят с разных сторон Каска с обнаженным мечом и Цицерон.

Цицерон

Здорово. Ты от Цезаря ли, Каска?

Чего так тяжко дышишь и расстроен?

Каска

Ты не смущен, когда весь шар земной

Дрожит как зыбкий лист? О, Цицерон!

Колол дубы корнистые, видал я,

Как океан, сердясь и пенясь, рос

И восставал на тучи громовые;

Но никогда по нынешнюю ночь

Не шел еще под огненным дождем.

Иль спор возник междоусобный в небе,

Иль мир своей надменностью богов

Послать ему заставил разрушенье.

Цицерон

Каска

Невольник (знаешь сам его в лицо)

Приподнял руку левую, и, вспыхнув,

Она, как двадцать факелов, светила,

А для руки безвреден был огонь.

Да вот (с тех пор меча я не влагал)

У Капитолия я встретил льва:

Он грозно глянул на меня и прочь

Пошел, меня не тронув; сбились в кучу

До сотни бледных женщин, искаженных

По улицам шли люди все в огне.

А вот вчера ночная птица в полдень

Уселася как раз на площади,

Крича и укая! Когда так много

Чудес собралось, пусть не говорят:

"Причина вот какая, - это просто",

А я уверен, не добро сулят

Они стране, в которой показались.

Цицерон

Да, странным духом веет это время,

Но люди часто свой отыщут смысл

В вещах, вполне значенью их обратный.

Придет ли Цезарь завтра в Капитолий?

Каска

Наверно. Он Антония просил

Сказать тебе, что там он будет завтра.

Цицерон

Так доброй ночи, Каска; В эту бурю

Нельзя ходить.

Каска

Входит Кассий.

Кассий

Каска

Кассий

Каска

Кассий

Каска

Кассий

Тот, кто вины так полной землю помнит.

А я вот все по улицам ходил

И подвергал себя опасной ночи.

И так без пояса, как видишь, Каска,

Грудь подставлял я громовой стреле:

И только синей молнии извив

Разрежет небо - выставлю себя

Я целию прямой ее лучу.

Каска

Судьба людей бояться и дрожать,

Когда владыки-боги посылают

Таких ужасных вестников беды.

Кассий

Ты, Каска, туп; тебе той искры жизни,

Что в Римлянах должна быть, недостало

Или не нужно. Ты смущен и бледен

И полон страха, растерялся весь,

Увидя гнев необычайный неба;

Но если б ты причину знать хотел,

Зачем огни и привиденья бродят,

Что свойства птиц меняет и зверей,

Что старцев учит врать, детей пророчить,

Что обращает каждой вещи вид

Естественный и ей всегда присущий

В чудовищность: тогда бы ты нашел,

Что небо этот дух внушает им,

Орудиям угроз и увещаний,

Стране с таким чудовищным устройством.

Кто очень сходен с этой ночью грозной,

Гремит, сверкает, разверзает гробы

И как Капитолийский лев рычит.

Он не сильней тебя или меня

По личной силе, только вырос страшно

И грозен, как вот этот чудный взрыв.

Каска

Кассий

Будь он кто бы ни был; те же все у Римлян

И плоть и кровь, что и у предков были,

Но в нас, увы, отцовский умер дух,

Дух матерей руководитель наш;

Ярмо и гнет в нас обличают женщин.

Каска

Да, говорят, сенаторы назавтра

Решились Цезаря признать царем,

С тем, чтобы венец на море и на суше

Носил он вне Италии, везде.

Кассий

Тогда я знаю, где носить кинжал свой;

Вот в чем, вы, боги, дали слабым силу,

Вот в чем, вы боги, пагубны тиранам.

Ни стены башен, ни литая медь,

Ни мрак тюрьмы, ни связь цепей железных

Не могут силы духа удержать.

И жизнь, когда ей ноша мира в тягость,

Всегда властна сама себя увольнить.

Я это знаю, пусть же знает свет:

Тиранства часть лежащую на мне,

По воле свергнуть я могу.

Каска

Кассий

Да как же Цезарь сделался тираном?

Бедняк! я знаю, он бы не был волком,

Будь Римляне не овцы перед ним;

Не стал бы львом, будь Римляне не лани.

Кто хочет скоро вздуть большой огонь,

За сор и за отребье, чтоб презренным

Быть материалом к освещенью вещи

Такой пустой, как Цезарь? - Но мой гнев!

Куда меня завел ты? Говорю

Перед рабом, быть может добровольным,

И должен буду дать ответ; но я

Вооружен и не боюсь напастей.

Каска

Ты с Каской говоришь, и не был он

Наушник подлый. Вот моя рука:

Ищи друзей, чтоб злу всему помочь,

И я не ближе всякого шагну

Ногой вот этой.

Кассий

Входит Цинна.

Каска

Кассий

То Цинна, я походку узнаю;

Он друг. - Чего ты, Цинна, так спешишь?

Цинна

Кассий

Нет, это Каска, наш сообщник в деле.

А что, меня не ожидают, Цинна?

Цинна

Я очень рад. Вот страшная-то ночь!

Кассий

Цинна

Кассий

Не беспокойся, Цинна, вот письмо,

Вложи его ты в Преторское кресло,

Чтоб Брут его нашел, а это кинь

К статуе Брута старого прилепишь;

Все конча, в дом Помпея к нам вернись.

А что Требоний там и Деций Брут?

Цинна

Все, одного Метелла Цимбра нет.

Записки разместить, как ты просил.

Кассий

Цинна уходит.

В дому еще до света должно Брута.

Три четверти в нем наши, а всего

Себя отдаст он нам при первой стычке.

Каска

Как высок в народных он сердцах;

Одна его наружность, как алхимик,

В достоинство и доблесть превратит.

Кассий

Его, и как нам нужен вид его,

Уж за полночь теперь, и до зари

Его разбудим и уговорим.

Уходят.