Король Генрих V.
Предисловие

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Король Генрих V. Предисловие (старая орфография)

Вильям Шекспир

Король Генрих V

Перевод А. Ганзен

Источник: Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1902.

V.

Время сочинения этой пьесы определяется прологом к 5-му действию, где описывается, как лондонские граждане встречают короля, возвращающагося после победы при Азенкуре.

В этих стихах указывается на графа Эссекса, который усмирял возстание в Ирландии с 27 марта по 28 сентября 1599 г. Следовательно, "Генрих V" был написан и, "Летописная история о Генрихе Пятом, с сражением, происходившим при Эджин Корте во Франции. С участием прапорщика Пистоля. Как она несколько раз была играна слугами достопочтенного Лорда Камергера". Это издание было затем перепечатано в 1602 и 1608 гг. Мнение о том, что оно вышло без ведома Шекспира и помимо его воли, основывается на небрежной передаче в изданиях 1600--1608 гг. текста пьесы, подвергшагося здесь значительным искажениям и сокращениям, устраненным только в первом in folio 1623 г. В упомянутых изданиях в 4-ку текст пьесы является не только в искаженном виде, но и сокращен почти на половину: так, напр., выпущены все прологи и пр. В издании 1623 г., в котором пьеса явилась уже в полном виде, она носит название: "Жизнь Генриха V".

По содержанию своему, эта хроника стоит в тесной связи с обеими частями "Генриха IV" и представляет дальнейшее развитие характера главного действующого лица или, лучше сказать, - превращение прежнего безпутного "принца Галя", проводившого время в попойках и разных ночных приключениях с Фальстафом и его свитой, - в идеального короля-рыцаря, храброго воителя и мудрого государя. Фальстаф, который, как видно из эпилога к "Генриху IV", должен был опять явиться на сцену в этой новой пьесе, исключен из числа действующих лиц при окончательной её обработке; мы слышим только рассказ о смерти толстого рыцаря от кабатчицы Куикли, успевшей уже выйти замуж за бывшого его собутыльника Пистоля. Вообще, память о Фальстафе сохраняется в новой пьесе лишь настолько, насколько это нужно для того, чтобы зритель не забывал о прежнем принце Генрихе.

"Генриха IV" беззаботную юность принца Галя, показав, во второй части, как с приближением более зрелого возраста принц мало по малу становится серьезным, мыслящим человеком, поэт изображает, наконец, в лице короля Генриха V, свой высокий идеал государя, одаренного всеми наиболее привлекательными качествами, - храбростью, мудростью, умеренностью, простотою и справедливостью. Устами прелатов, разсуждающих в первой сцене о короле, Шекспир высказывает, что мы должны искать естественных причин этой чудесной перемены характера принца именно в той мало обещавшей школе, в которой воспитался этот, повидимому, вовсе не воспитанный человек. Там образовалась в нем эта многосторонность, которой теперь все удивляются и вследствие которой он легко справляется со всякими делами, и духовными, и светскими, и в кабинете, и на поле сражения. Теперь он уже не тратит на пустяки время, ставшее для него драгоценным, а взвешивает его до последняго зерна; теперь он на свою страстную, порывистую натуру набросил узду кротости и милости, и даже неприятели начинают догадываться, что его прежняя безпорядочность была только маской, которая под видом глупости скрывала ум и характер. В первой же сцене, где мы встречаемся с королем Генрихом, он разсуждает со своими советниками о войне с Францией. Все одушевлены мыслью об этом славном предприятии, все сословия в героическом единодушии одинаково преданы королю; его родственники, дядя и братья, и все дворянство одинаково побуждают его к войне; духовенство дает ему огромную денежную ссуду, какой не давало ни одному из его предшественников; все вспоминают о героических временах Эдуардов и убеждают Генриха возобновить их подвиги; все проникнуты мужеством и самыми лучшими намерениями. Даже Бардольф, Ним и Пистоль, - и те охвачены общим патриотическим подъемом чувств и готовы отправиться в поход против общого неприятеля. Ирландцы, возставшие против Ричарда II, валийцы и шотландцы, с которыми приходилось бороться Генриху IV, - все теперь являются как земляки в войске английского короля. Измена нескольких подкупленных дворян оказывается совершенно безсильною...

Война с Францией является следствием той политики, которую внушил своему сыну умирающий король Генрих IV. К этой войне молодого государя влечет не только сознание своего права и основательности своих притязаний, но и честолюбие, побуждающее его загладить великими подвигами ту праздность, какою отличалась его молодость. Он говорит, что история должна во весь голос трубить об его деяниях, - иначе пусть его кости будут погребены в недостойной урне, на которой не будет никакой надписи. Высокомерное презрение со стороны неприятеля и его насмешливый намек на буйно проведенную Генрихом молодость еще более возбуждают воинственный пыл короля. "В бурные дни моей молодости, говорит он, - я не высоко чтил бедный трон Англии; но когда я сяду на мой трон во Франции, то я окажу должную честь моему званию и явлюсь королем в таком блеске, что вы все ослепнете!" Но в то же время Генрих является и совершенно простым, всем доступным человеком: в его обхождении с людьми часто проглядывает прежняя привычка к безцеремонному обществу, хотя он и умеет при этом сохранять все свое королевское достоинство. Рядом с воинственною возбужденностью мы видим у него полное спокойствие и хладнокровие, рядом с царственно-героическим на-строением духа - проявления простой мещанской натуры, одаренной свежим юмором и светлым взглядом на жизнь.

"3наменитые победы Генриха V". Исторические факты переданы у Шекспира вполне согласно с источниками. Король Генрих V царствовал с 1413 по 1422 гг. В самом начале своего царствования он предпринял тот смелый завоевательный поход во Францию, который и служит содержанием и предметом патриотического прославления в пьесе Шекспира. Поводом к этой войне послужили притязания английского короля на французский престол, - притязания, основанные на мотивах, которые в наше время представляются более, чем сомнительными, но в средние века, - да и во времена Шекспира, - признавались вполне достаточными. Во Франции действовал старый салический закон, исключавший женскую линию от престолонаследия. Но, как передает летописец Холл, живший в царствование Елизаветы, английское духовенство всегда возражало против этого закона и доказывало права Генриха на французскую корону, так как прадед Генриха, король Эдуард III, был сыном Изабеллы, дочери французского короля Филиппа Красивого; к её то потомкам, по мнению англичан, и должен был перейти французский престол с прекращением, за смертью Карла IV, мужской линии Капетингов, между тем как в действительности французским королем сделался не родной племянник Карла Эдуард III, а двоюродный племянник - Филипп VI Валуа. Правда, впоследствии Эдуард III, по торжественному мирному договору в Бретиньи, отказался не только от своих притязаний на французскую корону, но и от своих прав на давнишния вассальные владения Плантагенетов во Франции, - на Нормандию, Турэнь, Анжу, Мэн и пр. - взамен крупного денежного вознаграждения со стороны Франции; но этот договор был уничтожен позднейшими войнами и, в сущности, никогда не исполнялся. Во владении англичан все еще оставалось во Франции несколько укрепленных городов, как напр. Калэ, Байонна, Бордо. В царствование Ричарда II и Генриха IV внутренния междоусобия в самой Англии препятствовали предпринять что либо против соседняго королевства, и взаимные отношения между Англией и Францией были, в сущности, похожи скорее на перемирие, так как спорный вопрос о престолонаследии еще нельзя было считать окончательно решенным. Таким образом, молодой король Генрих V, жаждавший подвигов и славы, смотрел на свой поход не только как на продолжение славного дела, начатого его предками и только приостановленного неблагоприятными событиями, но и как на вполне законное "возстановление" принадлежащого ему права на французскую корону. В этом и убеждает его епископ Кентерберийский, в уста которого Шекспир вложил исторические и политические доводы, почерпнутые из хроники Голиншеда. Независимо от этого, Генрих полагал, что завоевание Франции англичанами будет благодеянием для самой этой страны, которая в царствование слабоумного Карла VI пришла в самое жалкое положение. Но Шекспир не останавливается на этом соображении: тех аргументов, которые он нашел у Голиншеда, ему было вполне достаточно для того, чтобы не только вполне оправдать, но и возвеличить своего героя.

Из истории известно, что вся Англия единодушно поддержала своего короля в задуманном им предприятии. Со стороны Франции в ту пору мы вовсе не видим того высокомерия, какое приписывает ей Шекспир, основываясь на своих позднейших и не всегда достоверных источниках. Когда Генрих отправил во Францию торжественное посольство, с требованием, чтобы ему отдали французскую корону или, по крайней мере, треть государства, руку принцессы Екатерины и 3,600,000 франков приданого, - французы, ради сохранения мира, предложили ему значительную часть Аквитании, половину Прованса и приданое в размере 800,000 франков. Когда же эти предложения были отвергнуты, французское правительство само отправило в Англию посольство, чтобы по возможности предупредить вооруженное столкновение; но это посольство не имело успеха. Летом 1415 г. Генрих уже собрал войско и флот в Саутгэмптоне и был готов к переправе во Францию; но в это время открыт был опасный заговор среди ближайших к королю лиц. Двоюродный брат Генриха, сын его дяди Иорка, граф Ричард Кембриджский, и лорд Скруп, к которому король всегда относился с братским доверием, оказались во главе заговора, который, впрочем, вовсе не был затеян по соглашению с французами, как это предположил Шекспир на основании хроник, а имел в виду исключительно английския политическия цели. Этот заговор явился отголоском возмущения Перси, и так сказать, прологом к войне Алой и Белой Розы, так как дело касалось прав Иоркского дома на престол, находившийся в руках Ланкастеров. Граф Ричард был женат на Анне Мортимер, происходившей от третьяго сына Эдуарда III, Лионеля герцога Кларенса; а так как дед Генриха V, Джон Гант, был четвертым сыном Эдуарда, то, следовательно, Анна являлась представительницею старшей линии. Её брат, Эдмунд Мортимер, граф Марчский, был холост, а потому граф Ричард и разсчитывал, что права Эдмунда со временем перейдут к его сестре или к её потомству. Минута, когда Генрих готов был отправиться в поход, представилась заговорщикам весьма удобною для государственного переворота, который был предупрежден только своевременным обнаружением заговора. Генрих был поражен этим открытием. Он чувствовал себе в полной безопасности, так как вся Англия без исключений признала его законным государем, и он до такой степени далек был от всяких опасений, что сейчас же по вступлении на престол освободил единственного опасного претендента, именно этого самого Мортимера, заключенного в тюрьму Генрихом IV. Теперь Генрих признал необходимым действовать против внутренних врагов со всею строгостью: все заговорщики были тотчас же преданы суду и казнены в Соутгэмптоне.

В августе 1415 г. английская эскадра, состоявшая из полутора тысяч кораблей, на которых находилось 6000 конницы, 23000 стрелков, 1000 канониров и саперов, явилась в устье Сены. Гарфлёр был взят после четырехнедельного геройского сопротивления. Но вскоре после этой первой удачи, в английском войске обнаружилась чума, истребившая чуть не половину всей армии. Франция не была истощена; население вовсе не было расположено признать над собою власть английского короля, и на средней Сене постепенно собралось довольно сильное войско под начальством дофина, коннетабля, герцога Алансонского и других вельмож. Наиболее осторожные из английских вождей стали уговаривать Генриха вернуться домой; но король не допускал и мысли об этом; он отослал в Англию только 5000 больных, да 2000 оставил гарнизоном в Гарфлере, а с остальными, которых было не более 12000, двинулся в поход внутрь Франции, в дождливую погоду и среди всевозможных затруднений. Французский король прислал в лагерь своих герольдов, чтобы побудить Генриха или к отступлению, или к решительному бою. "Скажите своему господину", отвечал им Генрих, "что на сей раз я не стану искать встречи с ним; но если он или его полководцы станут искать встречи со мною, то я, с Божьей помощью, пойду на них. Но я думаю, что вы будете благоразумны и не подадите мне повода окрасить вашу черную землю вашей алой кровью". С этими словами и с подарком в сто крон король отпустил герольдов, а вскоре после того, 24 октября, встретился с главными силами неприятеля: более 50-ти тысяч французов заградили путь англичанам; все это были свежия и хорошо вооруженные войска, в том числе - не менее 14-ти тысяч всадников. Французам казалось совершенно невероятным, чтобы Генрих мог устоять против такого войска, имея не больше 1000 конницы и 10-ти тысяч стрелков, тем более, что к пехоте французские рыцари относились с полным презрением. Никто не сомневался в решительном поражении англичан; французы уже заранее делили между собою пленных, которых разсчитывали захватить на следующий день, и всю ночь пировали, предвкушая свое торжество. И в самом деле, со стороны Генриха было безумною дерзостью принять сражение; но эта безумная дерзость соединялась у него с разсчетливым хладнокровием. Он позаботился, в виду тяжелого боя, подкрепить своих солдат пищей, питьем и сном и постарался воспользоваться всеми выгодами местности. В его лагере было тихо и темно; шел проливной дождь; многие исповедывались и причащались. Утро 25 октября, в день свв. Криспина и Криспиана, началось у англичан обедней; потом король, в блестящем вооружении и в шлеме, увенчанном короною, построил свои войска к бою длинной линией, не больше, как в четыре ряда, - как еще и в наше время строится английская пехота. Перед каждым стрелком был наискось воткнут в землю длинный и острый кол, для защиты от натиска неприятельской конницы. Против англичан тремя отрядами выступило пестрое, блестящее и шумное французское войско. "О, если бы сюда явились сегодня все англичане, владеющие мечем!" воскликнул один рыцарь из свиты Генриха. "Мне не нужно больше людей", отвечал король: "Бог может даровать победу и малочисленному войску". Он нимало не сомневался в своей победе, - и эта уверенность оправдалась. Французы сражались безпечно, не дружно, не слушались приказаний коннетабля и, таким образом, утратили все свои преимущества. Пушки и лошади вязли в поле, размокшем от дождя, а 8000 спешившихся рыцарей, составившие передовой отряд, в своем тяжелом вооружении едва могли двигаться.

"Вперед!" Старый маршал сэр Томас Эрпингэм подал знак к наступлению, и вся линия стрелков с громким боевым кличем устремилась на неприятельский центр. В то же время с боков англичане осыпали пеших французских рыцарей целым градом стрел. Отряд герцога Алансонского бросился было на англичан, но был встречен сильным отпором; завязался ожесточенный рукопашный бой дубинами, топорами, мечами, и вскоре французами овладел панический страх, и они бросились бежать. Целые тысячи без боя сдавались победителям. В это время другой отряд французов неожиданно напал на англичан с тылу. Генрих быстро принял ужасное и по тому времени очень убыточное решение: он приказал перебить всех пленных, чтобы не иметь помехи для нового боя. Вскоре оказалось, что причиною тревоги было только нападение мародеров на оставшийся почти без прикрытия английский обоз.

исторически верен. Потери англичан были крайне незначительны, хотя, разумеется, превышали 25 человек, - число, приводимое Шекспиром. Между прочим, в этом сражении был убит герцог Иоркский, - тот самый, который выведен в "Ричарде II" под именем Омерля.

Генрих обратился к своим войскам с речью, в которой говорил, чтобы они не превозносились этой победой, так как она дарована им Богом, который навел слепоту на неприятеля. Когда в английский лагерь явились французские герольды, чтобы осведомиться о числе убитых, король спросил их, как называется замок, возвышавшийся над полем битвы, и, узнав, что это - Азинкур, назвал свою победу азинкурской; день же св. Криспина он приказал праздновать по всей Англии.

Англичане безпрепятственно продолжали свой поход до Калэ и оттуда переправились на родину с огромной добычей. Когда король прибыл в Лондон, все население города, с мэром и ольдерменами во главе, вышло к нему навстречу и провожало его по украшенным цветами улицам в собор св. Павла и в Вестминстер.

Сделав Азинкурскую победу и её ближайшия последствия центральным фактом своей пьесы, Шекспир лишь слегка коснулся событий дальнейшей англо-французской войны, продолжавшейся еще целых четыре года, и от изображения победы прямо перешел к заключению мира. При этом он даже не объяснил тех мотивов, которые заставили французов пожертвовать интересами своего дофина и признать иностранного государя наследником французской короны. Герцог Иоанн-Бургундский был изменнически убит в Париже, в присутствии самого дофина и не без соучастия последняго; его родная мать, королева Изабелла, в ярости поклялась ему за это отомстить. С нею заодно действовал и наследник убитого, Бургундский герцог Филипп, и им не трудно было заставить неспособного Карла заключить позорный для Франции мирный договор в Труа (1420), фактически предавший Францию во власть иноземного государя. И действительно, Генрих V в продолжение двух лет управлял Францией - "великодушно, мужественно и умно", как говорит старинный летописец, замечая при этом, что король был "превосходным судьею в крупных и мелких делах и пользовался уважением как своих подданных, так и соседей". Он скончался всего 35-ти лет от роду, в Венсене, 31-го августа 1422 года, девять месяцев спустя после рождения наследника, - будущого короля Генриха VI. На смертном одре он сделал все распоряжения для того, чтобы обезпечить своему малолетнему преемнику мирное и благополучное царствование, и жалел только об одном, что ему не суждено было совершить крестовый поход в Св. Землю, о котором он уже давно мечтал.

невознаградимую. И чем хуже были времена впоследствии, тем чаще вспоминали англичане о своем "безпутном принце", который съумел сделаться таким идеальным государем. Предания о нем жили в памяти народа и дали материал для того величественного апофеоза, которым почтил его Шекспир в своей драматической хронике. Комментаторы Шекспира и историки английской литературы любят сравнивать "Генриха V" с "Персами" Эсхила. И в самом деле, обе пьесы представляют большое сходство в том отношении, что обе оне являются торжественными победными гимнами в драматической форме; обе "полны Ареева духа" и высокого патриотизма. Во времена Шекспира азинкурская победа считалась одним из величайших событий английской истории, точно так же, как её герой - Генрих V - признавался одним из величайших английских королей, не взирая на то, что материальные выгоды этой победы исчезли вскоре после смерти победителя. Значение французского похода Генриха V для Англии сравнивают с значением крестовых походов для Европы: ничтожные в смысле завоевательном, они имели огромное влияние на подъем национального самосознания. Смелое предприятие молодого короля, проведенное с таким упорством и хладнокровием и увенчавшееся успехом вопреки всякой вероятности, внушило Англии сознание своих сил и могущества тех качеств, которым она обязана своим выдающимся положением в среде европейских государств. В особенности же важно было то, что в походе Генриха V маленькие люди, крестьяне и мелкие землевладельцы, сражались рядом с представителями крупного дворянства: здесь уже не видно было прежней противоположности между норманскими рыцарями и саксонскими мужиками; все являлись представителями единой британской нации, которая впервые здесь дала почувствовать всю свою силу неприятелю, несравненно более многочисленному. "С этого исторического момента", говорит Боденштедт, "и ведет свое начало та самоуверенность, которая в позднейшие века так часто вела англичан к успеху в самых рискованных предприятиях и обезпечила им господство над морями и над отдаленными государствами. Та специфически-британская национальная гордость, с какою даже простолюдин смотрит на все прочие народы, а особенно - на народы романского происхождения, в значительной степени обязана своим развитием этой удивительной победе мужества и энергии англичан над французами при Азинкуре".

Подобно тому, как Эсхил в "Персах" и в трагедии "Семеро против Фив" проводит мысль, что "цвет тщеславия дает плодом бедствие, а жатвою - слезы", так и Шекспир противопоставляет в своей пьесе французский лагерь и французских принцев с их высокомерием и нечестием - маленькой горсти британцев и их неустрашимому и богобоязненному вождю. Между изображенными им французскими полководцами нет ни одного, который бы не соперничал с другими в пустом хвастовстве и заносчивости, не обнаруживал бы детской радости при виде пышных нарядов и красивого оружия и проявлял бы хоть несколько той серьезности, того спокойного мужества и той преданности, какими одушевлены англичане. И между французами всех превосходит дофин своим мелким самодовольством, легкомысленной кичливостью и простодушной ограниченностью. Эти сцены, благодаря вплетению в них осколков французской речи, подходят к карикатуре... "Мне кажется более нежели вероятным", говорит Гервинус, "что Шекспир, изображая своего Генриха, был руководим ревностно-патриотическою мыслью - противопоставить своему блистательному современнику - Генриху IV французскому своего народного героя Генриха, который на английском престоле не уступал французскому королю ни в величии, ни в оригинальности. Но величие этого героя проявилось бы с еще бо даже там, где он изображает и карает их безбожие. Что Шекспир изображал карикатурно враждебных Англии французов, это составляет одну из тех немногих черт, которых не хотелось бы встречать в его сочинениях; это - та национальная ограниченность, вследствие которой англичанин в нем затмевал человека. Народы древности, при всем том, что национальный отпечаток сказался на них гораздо явственнее, были чужды подобной узкой национальной гордости, - даже римляне: возле своих триумфальных арок они ставили статуи пленных варварских царей, придавая им облагороженный внешний вид и то возвышенное внутреннее выражение, которое свидетельствовало об их врожденом чувстве сопротивления и независимости"...

здесь совершенно покидает его. Он смотрит на французов положительно как на низшую расу; наряду с дофином и коннетаблем даже рядовые английские солдаты являются героями, а в 4-м акте французский рыцарь, ради спасения своей жизни, пресмыкается даже перед трусом и негодяем Пистолем. Очевидно, поэт имел в виду публику, в высокой степени одушевленную тем же национальным патриотизмом и верою в превосходство Англии пред всеми странами мира. Старинные притязания английских королей на французский престол не совсем были забыты даже и в XVI веке: о возобновлении их помышлял одно время Генрих VIII, и еще много лет спустя по смерти Шекспира последний английский король из дома Стюартов включал в свой герб, наряду с английскими и шотландскими, также и французские знаки. В эпоху Елизаветы, когда воинствующий патриотизм в Англии был чрезвычайно силен, вполне естественно было воспоминание о славных подвигах прежних государей и возвеличение рыцарственного Генриха V.

Екатерине. Эти последния сцены окрашены слегка комическим характером, так как Шекспир представил короля говорящим только по-английски, а принцессу - говорящею только по-французски; исторически это, конечно, неверно, потому что в XV веке французский язык все еще продолжал быть в Англии языком двора и высшого общества; поэт допустил эту неточность именно ради комического эффекта; он даже заставляет принцессу брать урок английского языка и сравнивать между собою французския и английския слова, сходные по звуку, но имеющия совершенно разное, и по-французски - даже неприличное значение. Вообще, французский язык, которым говорят иные лица пьесы, очень неправилен; но, очевидно, это - тот самый язык, который Шекспир слышал в Лондоне и который для его цели был совершенно достаточен.

Как и в "Генрихе IV", серьезное действие пьесы окружено разными веселыми эпизодами; но здесь этот комический элемент не имеет такого значения, как в "Генрихе IV", и ограничивается лишь небольшими сценками. Мы уже говорили о том, что Шекспир первоначально желал вывести и в этой пьесе Фальстафа, но потом отказался от своего намерения и только заставил кабатчицу Куикли повествовать о смерти толстого рыцаря; из прежних сотоварищей ночных похождений принца Галя остались в пьесе только Бардольф, Пистоль и Ним; но их роль здесь уже совершенно не та, что прежде: Бардольфа король приговаривает к смертной казни за святотатство; Пистоль является жалким трусом и наглым хвастуном; Ним - личность совершенно безцветная. Взамен этих старых фигур, оказавшихся теперь неуместными, Шекспир выводит на сцену типы иного порядка, - представителей войска и народа. Наряду с положительным и достойным Гоуэром, суровым Уильямсом и сухим Бэтсом, самою видною и типичною фигурою является валлиец Флюеллен, земляк короля. Он, как выражается о нем и сам король, - человек очень мужественный и очень заботливый, но несколько старомодный. В сравнении с прежними собеседниками Генриха, распущенными, грубыми и пьяными хвастунами, Флюеллен является воплощением дисциплины, добросовестности, честности и храбрости. Сначала он простодушно дает одурачить себя хвастуну Пистолю, повидимому, равнодушно переносит от него оскорбления, но потом с лихвой отплачивает ему за все, заставляет его съесть пучек валлисского порею и, напоследок, дает ему грош, чтобы залечить его разбитый череп. Точно так же он устроил одно дело и с Уильямсом, по поручению ко-роля, хотя это и стоило ему удара; но когда король награждает Уильямса полной перчаткой крон, то и Флюеллен не хочет отстать от своего государя в великодушии, и тоже дарит Уильямсу шиллинг. О своих начальниках он отзывается, смотря по их достоинству, хорошо или дурно, будучи глубоко убежден в значении и важности своих отзывов; но долг свой он одинаково исполняет при каждом начальнике. Он бывает болтлив весьма не кстати, перебивает чужия слова и сердится, когда его перебивают; но в ночь перед битвой умеет быть тихим и спокойным, потому что в его глазах нет ничего выше военной дисциплины, о которой ему случалось читать в римской истории. Своего земляка-короля он высоко чтит в особенности за то, что король съумел избавиться от своих старых товарищей. Делая сравнение между Генрихом V и Александром Македонским, он видит самое существенное различие между ними в том, что Александр под пьяную руку убивал своих друзей, а Генрих, протрезвившись, прогоняет их. С этих пор он вписал своего земляка в свое честное сердце, между тем как прежде считал его только пустозвоном; теперь ему уже нечего опасаться, что кто-нибудь узнает о том, что он - земляк королю, потому что ему не придется краснеть за Генриха, - "пока его величество будет оставаться честным человеком". Счастье для Генриха, что он может на такой приговор искренно отвечать: "Аминь! Да сохранит меня Бог таким!" - иначе капитан Флюеллен тотчас же прекратил бы с ним всякую дружбу. Вообще, во всех чертах этого характера превосходно выдержано убеждение в своей непоколебимой правоте и не поддающейся никакому искушению честности. В ряду многочисленных типов, созданных Шекспиром, капитан Флюэлен - одна из очень заметных и интересных фигур.

"Генриха V", то в этой пьесе обращает на себя внимание весьма широкое пользование поэта хором. В разных пьесах Шекспира мы встречаемся с прологами, - напр. в "Зимней Сказке", "Ромео и Джульете", во 2-йчасти "Генриха IV"; но в "Генрихе V", кроме пролога, которым пьеса начинается, и эпилога, которым она заключается, мы имеем еще хоры в начале каждого акта, - прием, к которому Шекспир не обращался нигде, кроме этой пьесы. Эти хоры, как объясняет и сам поэт, введены им для того, чтобы восполнить недостающия подробности действия. Весьма вероятно также, что они послужили выражением внутренней потребности поэта высказать свое личное мнение об изображаемых им событиях, чего он не мог сделать речами своих действующих лиц.