Перикл, принц Тирский.
Действие первое.

Перикл, принц Тирский (Pericles, Prince of Tyre).

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Антиох, царь антиохский.

Перикл, принц тирский.

Геликан, Эскан - тирские вельможи.

Симонид, царь Пентаполиса.

Клеон, правитель Тарса.

Лизимах, правитель Митилен.

Церимон, эфесский вельможа.

Тальярд, антиохийский вельможа.

Фидемон, слуга Церимона.

Леонин, слуга Дионисы.

Маршал.

Хозяин дома разврата и его жена.

Засов, их слуга.

Гоуэр, как хор.

Дочь Антиоха.

Диониса, жена Клеона.

Магина, дочь Перикла и Таисы.

Лихорида, кормилица Марины.

Диана.

Вельможи, рыцари, матросы, пираты, рыбаки, гонцы и пр.

Место - в разных странах.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Входит Гоуэр.

Перед дворцом Антиоха.

Пропеть песню, петую в старые времена, из праха снова возстал Гоуэр, снова возлагая на себя человеческие немощи, чтобы потешить ваше ухо и понравиться вашим глазам. Она пелась на пирах, во время ночных бдений, в праздничные вечера; а вам и кавалеры в былые времена читали ее для развлечения. Ея цель заключается в том, чтобы сделать людей доблестными, et bonum quo antiquius eo melius. Если вы, родившиеся в эти позднейшие времена, когда умы стали более зрелыми, не погнушаетесь моими рифмами, и если пенье старого человека может доставить вам удовольствие, то я бы пожелал жить еще, чтобы ради вашего удовольствия сгореть, как свеча. Вы видите перед собою Антиохию; великий Антиох построил ее, чтобы сделать ее своею столицей, - самый прекрасный город во всей Сирии, а я только повторяю вам то, что говорили писатели. Этот царь взял себе подругу, которая скончалась, оставив ему дочь, такую резвую, такую приятную, такую красивую, что, казалось, сами небо одарило ее всеми этими прелестями. К ней-то и воспылал её отец страстью и вовлек ее в грех. Скверна дочь, сквернее еще отец! Завлекать свое собственное дитя ко злу, - этого не должен был делать никто. Но благодаря привычке к тому, до чего они дошли, они и забыли, что это грех. Красота этой грешной дамы привлекала сюда многих принцев, желавших добыть себе ее в сопостельницы и как подругу брачных наслаждений. Но желая предотвратить это, он издал закон, чтобы сохранить дочь себе и держать женихов в отдалении. Он повелел, что всякий, желающий получить ее в жены, должен будет лишиться жизни, если не разгадает некоторую загадку. Таким образом многие умерли ради нея, как свидетельствуют об этом свирепые головы. А то, что следует, я отдаю на суждение ваших глаз, могущих оправдать мое творение.

СЦЕНА I.

Антиохия. Комната во дворце.

Входят: Антиох, Перикл и свита.

Антиох. Молодой принц тирский, ты теперь вполне знаком с опасностями того, что ты предпринимаешь.

Перикл. Да Антиох, и с душой, ободренной величием награды, я не страшусь смерти в этом предприятии.

Антиох. Так введите-же мою дочь, одетую, как должна быть одета невеста для объятий самого Юпитера. С самого её зачатия (тогда царствовала еще Луцина) природа даровала ей в приданое красоту, все планеты держали совет, чтобы наделить ее своими самыми лучшими совершенствами.

Музыка. Входит дочь Антиоха.

. Посмотрите, как она идет, убранная точно весна; грации являются её подданными, а её помыслы - царь всех добродетелей, составляющих славу людей! Ея лицо - книга восхвалений, в которой нельзя прочитать ничего, кроме самых изысканных наслаждений, как еслибы печаль была навсегда вычеркнутая суровый гнев не должен никогда сопровождать её кротости. Вы, боги, создавшие меня человеком и повелевающие любовью, воспламенившие в моей груди желание отведать плод этого божественного дерева или умереть от этой попытки, - придите мне на помощь, если я действительно ваш сын и раб вашей воли, чтобы достигнуть столь великого счастия.

Антиох. Принц Перикл...

Перикл. Который желает быть сыном великого Антиоха.

Антиох. Перед тобой возстает этот прекраснейший сад Гесперид, с золотыми плодами, но к которым опасно прикасаться, потому что смертоносные драконы оберегают ее, чтобы устрашить тебя. Ея лицо, подобное небу, влечет тебя к созерцанию её безчисленных прелестей, добыть которые можно лишь заслугой; без этой заслуги ты должен будешь умереть, чтобы искупить смелую нескромность твоих очей. Славные когда-то принцы, подобно тебе, которых ты видишь там, привлеченные молвой, осмеленные желанием, говорят тебе своими немыми языками и бледными ликами, что они стоят здесь без всякого покрова кроме звездного неба, как мученики, умерщвленные в войне Купидона, и своими мертвыми щеками советуют тебе отступиться и не бросаться в сети неизбежной смерти.

Перикл. Антиох, благодарю тебя; ты научил мою бренную смертность уразуметь себя и зрелищем этих ужасных предметов приготовить мое тело к тому, чем и я может быть, буду. Мысль о смерти должна, подобно зеркалу, говорит нам, что жизнь наша - не более как вздох и что полагаться на нее - большое заблуждение. Поэтому я сделаю завещание, подобно больному, изведавшему свет, который видит небо и, чувствуя приближение смерти, перестает хвататься, как прежде, за радости земные. И вот, я завещаю тебе благодатный мир, как и всем добрым людям, как должен делать и всякий истинный принц; мои богатства я завещаю земле, даровавшей их мне. А тебе (обращаясь к дочери Антиоха) - чистейший и благороднейший пламень моей любви. Приготовленный таким образом отправиться в путь жизни или смерти, я жду рокового удара.

Антиох. Так как ты пренебрег советом, то читай загадку, а если, прочитав ее, ты не в состоянии будешь ее объяснить, то знай, что ты погибнешь, как и все твои предшественники.

Дочь Антиоха. Во всем за исключением только этого, я желаю тебе удачи. Во всем, за исключением только этого, желаю тебе счастия.

Перикл. Как смелый боец, я вступаю в бой и не советуюсь ни с кем, кроме моей любви и моего мужества (Читает загадку): "Я не ехидна, но все-таки я питаюсь телом моей матери, родившей меня. Я искала мужа и, ища его, встретила любовь в отце. Он - отец, сын и нежный муж; я - мать, жена и тем не менее его дочь. Как все это может существовать в двоих - отгадай, если хочешь жать". Это последнее - горькой лекарство. О, великие силы, даровавшие небу безчисленные очи, чтобы созерцать деяния людей, - отчего они не заволакиваются навсегда, если правда, что я побледнел, когда прочел это?.. Прекрасное зеркало света, я любил тебя, и любил бы и в будущем еслиб зло не наполняло эту великолепную шкатулку. Но я должен сказать тебе... мои мысли теперь возмущены, ибо не может быт добродетелен тот, который, зная, что он стоит у входа к пороку, все-таки стучится, чтобы войти. Ты - прекрасный альт, а твои чувства - струны; еслибы на них играли так, чтобы оне издавали законную гармонию, то этот альт заставил бы и небо склониться к тебе, и всех богов заслушаться; но, взятый раньше времени, он своими раздирающими звуками заставит плясать только ад. Будь уверена, что я не ищу тебя.

Антиох. Принц Перикл, не прикасайся к ней, - ты рискнешь жизнью; это - одно из требований нашего закона стол же опасное, как и другия. Дарованный тебе срок истек: или сейчас же разгадай загадку, или ступай на казнь.

Перикл. Великий царь, немногие любят слушать о грехах, которые они любят совершать. Я бы жестоко оскорбил тебя, если бы стал говорить. Тот, у кого была бы книга, в которой было бы записано все, что монархи совершают, поступил лучше для своей безопасности, еслибы держал ее закрытой. Ибо закрытый порок, точно бешеный ветер, который, поднимаясь, засыпает глаза других пылью, но в конце-концов, этот ветер утихает и пострадавшие глаза снова проясняются; попытка же удержать его только погубила бы их. Слепой крот приподнимает к небу свои закругленные бугорки, точно желая сказать ему, что земля страдает под гнетом человека, и что за это умирает бедный червь. Цари - боги земли; в пороках их воля становится их законом и если заблуждается Юпитер, то кто осмелится сказать, что Юпитер делает дурно? Довольно и того, что вы это знаете, и благоразумно, когда зло увеличивается при огласке, несколько притупить его. Все любят тело, даровавшее им жизнь; позвольте же и моему языку любить мою голову.

(всторону). О, небо, если бы я ужь имел его голову! Он нашел настоящий смысл... Постараюсь похитрить с ним (Громко). Молодой принц Тирский, хотя по смыслу нашего строгаго закона, мы бы и могли пресечь твои дни, потому что ваше объяснение совершенно ошибочно, однако надежда, возникшая из столь прекрасного дерева, как ты, настраивает нас иначе. Мы даруем тебе отсрочку в сорок дней; если в течение этого времени ты откроешь нашу тайну, то эта милость докажет, как мы счастливы иметь такого сына. До тех же пор с тобою будут обращаться, соответственно нашему достоинству и твоим заслугам (Антиох уходит с дочерью и свитой).

Перикл. Как любезность старается скрыть преступление! Все это очень похоже на лицемерие, в котором хорошо только то, что находится на виду. Если справедливо, что мое объяснение ошибочно, то, конечно, ты не так порочен чтобы обезчестить твою душу таким гнусным кровосмешением, но ты в одно и тоже время и отец, и сын вследствие неестественного союза с твоею дочерью (наслаждения, принадлежащего мужу, а не отцу), а она питается телом матери, оскверняя её ложе; оба-же вы подобны ехиднам, которые, питаясь прекраснейшими цветами, порождают только яд. Антиох, прощай! Благоразумие говорит мне что люди, не краснеющие от деяний столь же черных, как ночь, не пренебрегут ничем, чтобы их скрыть от света. Я ведь знаю, что одно преступление всегда влечет за собой другое; убийство так же близко к сладострастию, как дым к пламени. Яд и предательство, это - две руки греха, да, - и щиты, защищающие его от позора. А потому, боясь, чтобы вы не пресекли моей жизни, ради собственного спасения, я бегством спасусь от ожидаемой мною опасности (Уходит).

Входит Антиох.

Антиох. Он нашел разгадку, а потому мы решили, что за это он поплатится головой. Он не должен жить для того лишь, чтобы разгласить мой позор и чтобы объявить миру, что Антиох грешит таким гнусным образом. Этот принц должен умереть немедленно, потому что его смерть охранит мою честь. Эй, кто-нибудь!

Входит Тальярд.

Тальярд. Ваша светлость меня звали?

Антиох. Тальярд, ты близок к нашему двору и наше расположение поверяет наши самые сокровенные дела твоей преданности; за твою верность мы вознаградили тебя. Вот, Тальярд, посмотри этот яд, а вот - золото; мы ненавидим принца Тирского, и ты должен умертвить его. Нет повода спрашивать: за что? - ведь мы повелеваем. Итак, это исполнено?

Тальярд. Государь, исполнено.

Антиох. Довольно.-

(Входит Гонец).

Переведи дух, рассказав то, что тебя приводит к нам.

Гонец. Государь, принц Тирский бежал (Уходит).

Антиох

Тальярд. Государь, если я в состоянии подойти к нему на пистолетный выстрел, то дело сделано. А затем кланяюсь вашей светлости (Уходит).

Антиох. Прощай, Тальярд! До тех пор, пока не умрет Перикл, мое сердце не может придти на помощь моей голове (Уходить).

СЦЕНА II.

Тир. Комната во дворце.

Входит Перикл.

Перикл (людям за сценой). Не допускайте, чтобы кто-либо потревожил нас... Зачем преследуют меня эти мысли? Эта печальная собеседница, мрачная меланхолия - такая привычная у меня гостья, что нет и часа дня в радужном своем течении, ни мирной ночи (этой личины, в которой должно бы покоиться страдание), который мог бы меня успокоить. Здесь удовольствия ухаживают за моими взорами, а мои взоры избегают их. Опасность, которой я страшился, находится теперь в Антиохе, а её рука, как кажется, слишком коротка, чтобы достать до меня здесь, и, однако, ни искусство удовольствий не увеселясть меня, ни отдаленность врага не успокоивает меня. Да, это так: волнения духа, рожденные возбужденною боязнью, питаются и живут беспокойством; и то, что сначала было не более, как боязнь того, что может случиться, - стареясь становится заботой избежать этого. Так и со мной: великий Антиох в сравнении с которым я слишком ничтожен, чтобы бороться, потому что он так могущ, что всякое свое желание он превращает в дело, - подумает что я проговорюсь, хотя бы я и поклялся молчать; никакие мои уверения, что я уважаю его, не помогут мне, если он подозревает, что я могу его обезчестить и, что боясь, что я могу вогнать его в краску, сделав известными его поступки, - он постарается уничтожить то, что может сделать это известным. Он наводнит всю страну враждебными силами и сделается так страшен ужасами войны, что удивление изгонит храбрость из всей страны. Наши воины будут побеждены прежде, чем примутся сопротивляться, и наши подданные будут наказаны за оскорбление, в котором совсем не виноваты. Забота о них, а не боязнь за себя (я только верхушка дерева, охраняющая и защищающая корни, которыми оно питается), пригнетает мое тело и заставляет страдать мою душу и заранее мучит того, кто хотел бы мучить Антиоха.

Входят: Геликан и другие вельможи.

1-й вельможа. Да наполнят вашу доблестную грудь радость и покой.

2-й вельможа. И до самого твоего возврата к нам да пребудут с тобой покой и счастие!

Геликан. Перестаньте, перестаньте, дайте слово опытности. Тот оскорбляет царя, кто льстит ему, ибо лесть - грех, вздувающий пороки; тот, кому льстят, - не более, как искра, которая прекращается в пылающее пламя от раздувания; между тем, как почтительное и умеренное осуждение приносит царям пользу, потому что они люди и могут ошибаться. Когда синьор Угодник говорить тебе о мире, то знай, что он льстит тебе, ведя войну против твоей жизни. Принц, прости меня или, если хочешь, накажи; я не могу быть ниже моих колен.

Перикл. Оставьте нас одних, но позаботьтесь узнать какие корабли и какие грузы, готовые к отплытию, находятся в нашей гавани, а затем возвратитесь к нам (Вельможи уходят). Геликан, ты взволновал нас: что видишь ты в ваших взорах?

Геликан

Перикл. Если такая стрела светится в хмурых бровях властителя, то какже осмелился твой язык вызвать гнев на моем лице?

Геликан. Как растения осмеливаются созерцать небо, питающее их?

Перикл. Ты знаешь, что я властен отнять у тебя жизнь.

Геликан. Я сам наточил топор; тебе остается только нанести удар.

Перикл. Встань, прошу тебя, встань. Сядь, сядь, ты - не льстец, и я благодарю тебя за это. Да предохранить всемогущее небо царей, от того, чтобы они выслушивали перечисление их недостатков, заткнув уши! Достойный советник, достойный слуга принца, который своею мудростью заставляет принца быть твоим слугой, что ты хочешь, чтобы я сделал?

Геликан. Чтобы ты терпеливо переносил скорби, которые ты-же сам и создаешь себе.

Перикл. Ты, Геликан, говоришь как враг; ты прописываешь мне лекарство, которое ты бы сам опасался принять. Выслушай меня: я отправился в Антиохию, где, как ты знаешь, с опасностью жизни я добивался славной красавицы, чтобы иметь потомство, которое-бы было поддержкой властителей и радостью подданных. Ея лицо было, на мои глаза, выше всякого чуда; остальное (говорю тебе на ухо) оказалось столь-же черно, как кровосмешение. Благодаря моим знаниям я угадал смысл загадки, и преступный отец, вместо того, чтоб поразить меня, принялся любезничать со мною; но ты ведь знаешь: бойся тирана тогда, когда он целует. Эта боязнь приняла во мне такие размеры, что я бежал под покровительством благодатной ночи. После моего прибытия сюда, я много думал о том, что произошло, и о том, что еще может последовать. Я знал, что он тиран, а подозрения тиранов не только не уменьшаются, но даже быстро увеличиваются с годами. Если он подозревает, - а в этом едва-ли может быть сомнение, - что я оповещу любопытный воздух, сколь многих доблестных принцев он пролил кровь, чтобы сохранить тайну своего преступного ложа, - то, ради уничтожения этой опасности, он наводнит всю страну войсками, под предлогом оскорбления, которое будто-бы я ему нанес, и таким образом, по моей вине, если только это можно назвать виной, все мои подданные будут подвергнуты ужасам войны, которая не щадит даже и невинных. Моя заботливость о всех (со включением и тебя, который укоряет меня в эту минуту)...

Геликан. Увы, государь!

Перикл. Отогнала сон от глаз моих, кровь от щек моих, погружая меня в раздумье, и порождает тысячи сомнений относительно того, какими средствами я могу остановить эту бурю, прежде чем она разразится, но, найдя лишь ничтожные средства спасения, я счел своим царственным долгом сокрушаться об этом.

Геликан какой-нибудь скрытой изменой хочет лишить тебя жизни. А потому государь, путешествуй некоторое время, пока его ярость и гнев не остынут, или пока судьба не перережет нить его жизни. Передай правление кому нибудь, а если передашь его мне, то знай, день вернее не служит свету, как я буду служил тебе.

Перикл. Я не сомневаюсь в твоей преданности, но если во время моего отсутствия он накинется на мои владения?

Геликан. Тогда наша кровь покроет землю, которая, вместе с нашим рождением, дала нам и жизнь.

Перикл. Итак, Тир, я оставляю тебя и отправляюсь в Тарс, где буду ждать известий от тебя; я буду располагать собой согласно твоим письмам. Заботу о благе моих подданных, которая никогда не покидала меня, да и теперь не покидает, - я доверяю тебе, которого мудрость достаточно велика для такого трудного дела. Полагаюсь на твое слово и не требую от тебя клятвы: кто не боится не сдержать слова, тот наверно изменит обоим. Будем жить каждый в наших сферах, правдиво и честно, так, чтобы время никогда не заставило нас признать несправедливой эту двойную истину: что ты - образец подданного, а я - истинный принц (Уходят).

СЦЕНА III.

Тир. Передняя во дворце.

Входит Тальярд.

Тальярд. Итак, вот и Тир, и вот дворец. Здесь-то я и должен умертвить царя Перикла; в противном случае, я уверен, что буду повешен, - плохое дело. Я теперь понимаю, что умен и рассчетлив был тот малый, который, когда его спросили, какой милости он хочет от царя, отвечал, что хочет только одной милости: не знать никаких его тайн. Теперь я вижу, что у него тут быль свой резон, потому что, как только царь прикажет кому-нибудь сделаться негодяем, он обязан, уже вследствие своей клятвы, быть негодяем.- Тс! Вот и тирские вельможи!

Входят; Геликан, Эскан и другие.

Геликан. Вам излишне, мои товарищи, пэры Тира, рассуждать больше относительно отъезда нашего царя. Полномочъе, данное мне, и скрепленное его печатью, достаточно ясно отвечает вам: он отправился путешествовать.

Тальярд (всторону). Как? Царь уехал?

Геликан. Если, однако, вы хотите знать, почему он отправился путешествовать, не попрощавшись с вами, то на этот счет я дам вам кое-какие разъяснения. Когда он был в Антиохии...

Тальярд

Геликан. Царь Антиох (не знаю, но какой причине), почему-то был им недоволен, по крайней мере, так ему показалось; боясь, что он в чем-либо согрешил или провинился, чтобы показать, как это ему прискорбно, он захотел наказать самого себя и обрек себя на все опасности моряка, которому ежеминутно грозит смерть.

Тальярд (всторону). Ну, и прекрасно; полагаю, что на этот раз не буду повешен, даже если бы я и захотел; этого, но так как он уехал, то царю, конечно, будет приятно, что, избегая опасностей суши, он погибает в море. Я представляюсь им... Привет вельможам тирским!

Геликан. Благородный Тальярд - желательный гость - как посол Антиоха.

Тальярд. Я являюсь от него с поручением к царственному Периклу; но так как я узнал, после моего прибытия сюда, что ваш царь отправился путешествовать неизвестно в какие страны, то и поручение мое должно возвратиться туда, откуда явилось.

Геликан

СЦЕНА IV.

Тарс. Комната в доне Правителя.

Входят: Клеон, Диониса и свита.

Клеон. Моя Диониса, отдохнем здесь и попробуем не забудем-ли мы своих страданий, рассказывая повесть страданий других.

. Это было бы раздуванием огня в надежде потушить его; тот, кто срывает холмы потому только, что они слишком высоки, уничтожая один, воздвигает другой, еще выше. О, мой несчастный друг! Таковы и наши печали: теперь мы их только чувствуем и видим опечаленными глазами, но, подобно обстриженному дереву, они разростаются все больше и больше.

Клеон. О, Диониса! Кто, нуждаясь в пище, не захочет сказать, что нуждается в ней, или будет скрывать свой голос, пока не умрет? Пусть наши языки и наше горе заставят воздух громко звучать про наши страдания; пусть ваши глаза оплакивают его, пока наша груд не наберет достаточно воздуха, чтобы провозгласить их еще громче, чтобы, если небо будет спать в то время, когда его создания страдают, - разбудить его на помощь. Поэтому я стану рассказывать печали, испытанные нами в течении столь многих лет, а ты, если мне не достанет сил говорить, - поддержи меня слезами.

Диониса. Я сделаю, что могу.

Клеон чтобы лобызать облака, а чужеземцы не могли осматривать их без удивления; его мужчины и женщины были так украшены всякими драгоценностями, что могли быть зеркалами друг для друга; его столы украшались с такою поразительною роскошью, хотя не столько для еды, сколько для того, чтобы услаждать взор: всякая нищета в нем презиралась, а тщеславие его возрасло до того, что даже и самое слово помощь, вызывало ненависть.

Диониса. О, да, это правда.

Клеон. Но посмотри, что может сделать небо! Вследствие внезапной перемены эти уста, которые еще так недавно на земле, на небе, на воздухе были бессильны удовлетворить и наполнить, хотя они обильно приносили им дань свою, подобно домам, - приходящим в запустение от недостатка жильцов, погибают теперь от недостатка в управлении; эти неба, которые, - не прошло еще и двух лет, - должны были придумывать, чем бы потешить вкус, теперь были бы рады и простому куску хлеба, и вымаливают его. Эти матери, которые, чтобы насытить своих детей, не считали ничего слишком дорогим, теперь готовы сами пожирать малюток, столь любимых ими. Зубы голода так заострены, что мужья и жены бросают жребий, кому из них первому умереть, чтобы продлить жизнь другого. Здесь плачет мужчина, там - женщина; многие умирают, а у тех, которые видят, как они погибают, едва-ли хватает сил, чтобы хоронить их. Не правда-ли все это?

Диониса

Клеон. О, еслибы города, упивающиеся до пресыщения из чаши Изобилия, услышали наши рыдания в оргиях их избытка! Ведь бедствие Тарса может достигнуть и их!

Входит Вельможа.

Вельможа. Где правитель?

Клеон

Вельможа. Мы заметили по соседству с нашими берегами несколько больших кораблей, направляющихся к нашему городу.

Клеон. Я так и думал. Несчастие никогда не проходит без наследника, который бы мог унаследовать ему. Так и у нас. Какой-нибудь соседний народ, желая воспользоваться нашим бедствием, нагрузил свои корабли многочисленными войсками, чтобы побить и без того уже побитых и одержать победу над несчастными, как я, которого так не трудно победить.

Вельможа

Клеон. Ты говоришь так, как тот, кто не знает, что самая красивая видимость скрывает самые гнусные намерения. Но пусть они являются к нам с чем хотят и с чем могут, - чего вам бояться? Могила - самая глубокая пропасть, и мы уже на полдороге к ней. Ступай, скажи их военачальнику, что мы ожидаем его здесь, чтобы узнать, зачем он является и откуда, и чего требует.

Вельможа. Иду, мой повелитель (Уходит).

Клеон. Привет миру, если только он с миром пришел; а если это война, то мы не в силах сопротивляться.

Перикл. Почтенный правитель, ибо нам сказали, что, ты правитель, пусть наши корабли и наши многочисленные воины не будут для вас огнем, зажженным, чтобы устрашить вас. В самом Тире еще мы узнали о ваших несчастиях и видели бедствия на улицах вашего города. Мы являемся не ради того, чтобы прибавить новые страдания к вашим слезам, но, напротив того, чтобы облегчить их бремя. Вы, может быть, думаете, что наши корабли, подобно Троянскому коню, нагружены войной, кровавым походом, который угрожает вам разорением. Они нагружены хлебом для всех нуждающихся в этом городе и дарованием жизни, уже полумертвым от голода.

Все. Да покровительствуют вам боги Греции! Мы будем молиться за вас!

Перикл

Клеон. Если найдется здесь такой, который откажет вам в этом требовании, или мысленно отплатит вам неблагодарностью, - будь то наши жены, наши дети или мы сами,- пусть проклятие неба и людей покарает их гнусность! А до тех пор (а этого никогда не случится, надеюсь) - привет вашему высочеству в нашем городе и среди нас.

Перикл. Принимаем этот привет. Мы здесь погостим некоторое время, пока наши звезды, до сих пор еще угрожающия, не улыбнутся нам (Уходят).