Кориолан.
Действие первое.

Кориолан (Coriolanus).

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА.

Кай Марций Кориолан, римский патриций.

Тит Лартий, Коминий - полководцы на войне против вольсков.

Менений Агриппа, друг Кориолана.

Сициний Велут, Юний Брут - народные трибуны.

Юный Марций, сын Кориолана.

Римский глашатай.

Тулл Ауфидий, полководец вольсков.

Приближенный Ауфидия.

Заговорщик против Ауфидия.

Гражданин Анциума.

Два вольские стража.

Волумния, мать Кориолана.

Виргилия, жена Кориолана.

Валерия, приятельница Виргилии.

Благородная прислужница Виргилии.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Улица в Риме.

Входит толпа возмутившихся граждан, вооруженных палками, вилами и другими орудиями.

1-й гражданин. Прежде, однако, чем идти далее, выслушайте меня.

Несколько голосов. Говори! говори!

1-й гражданин. Ведь вы решились скорее умереть, чем голодать?

Граждане. Решились! решились!

1-й гражданин. Вы знаете, что главный враг народа Кай Марций?

Граждане. Знаем, знаем!

1-й гражданин. Так убьемте же его и будем покупать хлеб по той цене, какую назначим сами. Согласны вы на это?

Граждане

2-й гражданин. Еще одно слово, добрые граждане!

1-й гражданин. Мы бедные граждане; добрые только патриции. Один излишек, каким пользуются управляющие нами, мог бы облегчить нашу участь. Еслиб они уступили нам хотя бы одни сколько нибудь годные для пищи отбросы, мы могли бы еще вообразить, что они из человеколюбия оказывают нам помощь. Но они и без того находят, что мы им обходимся слишком дорого. Худоба, которой мы страдаем вследствие нищеты, служит как-бы подробною описью их роскоши, и наше бедственное положение для них выгодно. Прежде, чем совсем сделаться скелетами, отомстим им при помощи копей. Самим богам известно, что так говорить заставляет меня алчба по хлебе, а не жажда мщения.

2-й гражданин. И ты намерен действовать исключительно против Кая Марция?

Несколько граждан. Да, надо начать с него; он для народа настоящий пес.

2-й гражданин. Однако, примите в соображение те услуги, которые он оказал своей стране.

1-й гражданин. Конечно, готовы принять в соображение и признали бы за ним эти услуги, еслиб он сам не вознаграждал за них свою гордость.

2-й гражданин. Полно, брось злоречие!

1-й гражданин. Я говорю вам, что все доблестное, совершенное им, совершено именно с этой целью. Пусть люди с трусливой совестью уверяют, будто он все это сделал для блага своей родины. Он, на самом деле, поступал так, исполняя желание матери и ради своей гордости, которая как раз в уровень с его достоинствами.

2-й гражданин. Ты ставишь ему в вину неисправимые врожденные качества. По крайней мере, ты никоим образом не упрекнешь его в корыстолюбии.

1-й гражданин Что-жь мы стоим здесь и болтаем? В Капитолий!

Все. Идем! Идем!

1-й гражданин. Тише! Кто это идет?

Входит Менений Агриппа.

2-й гражданин. А, это достойный Менений Агриппа, всегда любивший народ.

1-й гражданин. Он человек честный. Ах, еслиб все другие были такими-же!

Менений. Как вы намерены поступить, достойные мои сограждане? Куда направляетесь вы, вооруженные палками и дубинами? Что случилось, говорите, прошу вас?

2-й гражданин. Наше намерение известно сенату. Ужь две недели, как они пронюхали, что мы намерены сделать. Теперь они узнают это из наших поступков. Они: говорят, что у бедных просителей голос сильный узнають они теперь, что и руки у них сильные.

Менений. Ах, добрые мои друзья, честные мои соседи, неужто вы хотите погубить себя?

1-й гражданин. Погубить нам себя невозможно; так как мы уже и без того загублены.

Менений. Друзья, поверьте мне, что патриции пекутся о вас с самою человеколюбивою заботливостью. В такие времена нужды, в такие дни страданий, как настоящие, вызванные голодом, поднимать руки против римского правительства все равно, что наносить палками удары небу. Правительство это, стремясь по однажды намеченному пути, разорвет и десятки тысяч узд из более крепких звеньев, чем те, которыми в силах угрожать ему ваше возстание. Неурожаи - дело богов, а не патрициев; а перед ними лучше преклонять колена, чем угрожать им кулаками. Сделавшись жертвами одного бедствия, вы устремляетесь к еще более грозному. Вы клевещете на правителей государства и проклинаете их, как врагов, тогда как они пекутся о вас, как отцы.

1-й гражданин ростовщиков; каждый день отменяют какой-нибудь благодетельный закон против богачей и ежедневно придумывают новые, все более и более строгия постановления для угнетения и порабощения бедняков. Если не пожрут нас войны, пожрут они. Вот в чем заключается их попечение о нас!

Менений. Одно из двух: или вы сумасшедшие, или клевещете самим возмутительным образом. Я расскажу вам превосходную сказку. Может быть, вы уже ее слыхали; но так как она как нельзя более пригодна для моей цели, я решусь ее повторить.

1-й гражданин. Пожалуй, рассказывай; я выслушаю охотно. Но не думай, что сумеешь какой-нибудь сказкой замаслить наше негодование. Впрочем, рассказывай, если тебе ужь так хочется.

Менений. Однажды все члены человеческого тела возстали против желудка, обвиняя его в том, что один он во всем теле остается ленивым и бездеятельным, поглощая, словно бездна, пищу, не неся при этом ни малейшей доли общих трудов, тогда как все другие члены одни заняты тем, чтоб смотреть, другие, чтоб слышать, чтобы думать, направлять других, ходить самим, чувствовать, взаимно помогая друг другу и удовлетворяя таким образом всем нуждам и потребностям целаго тела. Живот отвечал...

1-й гражданин. Ну, послушаем,что-то ответил живот!

Менений. Я сейчас тебе это скажу. Он с своего рода насмешливой улыбкой, которая, конечно, вызвана была не селезенкой, но другою частью,- ведь заставляя говорить живот, мне также легко заставить его и улыбаться,- он презрительно ответил недовольным членам, этим бунтовщикам, обвинявшим его в захватах, точь-в-точь так-же, как вы теперь ропщете против сената только за то, что у вас и у них положения разные.

1-й гражданин. Нет, что-же ответил живот-то? Если голова, носящая на себе царственный венец, если бдительный глаз, если наш советчик сердце, наш солдат рука, наш конь нога, наша труба язык и множество других, менее важных, орудий стараются помогать нашему телу, когда все они...

Менений. Что-же они? И вот люди с такими-то доводами хотят перебивать мои речи! Ну, что-же далее? Далее-то что?

1-й гражданин. Подавляемые прожорливым животом, который все-таки не более, как отхожее место тела...

Менений. Хорошо. Да они-то что-же?

1-й гражданин

Менений. Вооружитесь только хоть немного терпением, которого у вас так мало, и вы услышите, что ответил живот.

1-й гражданин. Да ты слишком ужь тянешь.

Менений. Прими, любезный, вот это к сведению. Живот, о котором идет речь, всегда серьезный, всегда сохраняющий спокойствие, не горячась так, как его обвинитель, отвечал:- "Совершенная правда, любезные мои товарищи, что я первый получаю ту пищу, которая помогает жить вам: так и должно быть, потому что я житница, складочное место для питательных веществ всего тела. Помните, однакожь, что я рассылаю ее по вашему телу потоками крови: к двору его, т. е. к сердцу, к сенату, т. е. к мозгу и во все прочие члены и органы человека. Таким образом, и самый крупный нерв, и малейшая жилка получают от меня все, что природа признала необходимым для их жизни. И хотя все вы друзья мои",- прошу заметить, это говорит желудок.

1-й гражданин. Хорошо, хорошо!

Менений. "Хотя вы не замечаете, что я уделяю каждому должное, но я могу доказать, что из всего получаемого уделяю вам чистейшую муку, оставляя себе только мякину".

1-й гражданин. Ответ дельный, но как-же применить его к настоящему?

Менений. Римский сенат - отличный живот, а вы - возмутившиеся против него члены. Обратите только должное внимание на его труды и заботы и обсудите хорошенько все касающееся до управления, и вы увидите, что всякое существенное благо, которым вы пользуетесь, истекает отнюдь не из вас самих, а переходит к вам от него. Ну ты, большой палец этого собрания, что ты на это скажешь?

1-й гражданин. Я большой палец? Почему-же именно я?

Менений. Потому что ты самый ничтожный, самый плохой, самый бедный из всего этого назидательного возстания, а между тем стараешься опередить всех; потому что ты, негодяй, способен показывать только пятки и идешь вперед только в надежде на какую-нибудь поживу. Что-жь, поднимайте дубины и вилы! Рим и его крысы готовы вступить между собою в борьбу, и одной стороне гибели не миновать.

Входит Кай Марций.

Марций. Благодарю. Что здесь такое у вас, буйные бездельники, расчесывающие жалкий зуд вашей бредни до того, что он обращается в чесотку?

1-й гражданин. Мы никогда еще не слыхали от тебя доброго слова.

Марций. Доброе слово будет для тебя постыднейшею лестью. Чего хотите вы, псы, которым одинаково противны мир и война? Один делает вас не в меру дерзкими, другая пугает. Если положиться на вас, там, где хотелось найти любовь, найдешь одних зайцев, найдешь гусей там, где думал встретить лисиц. Вы так-же надежны, как раскаленный уголь на льду, как градины на солнце. Ваша добродетель превозносит караемое преступление и проклинает карающее правосудие. Тому, кто достоин славы, достается только ваша ненависть. И ваша привязанность тоже, что позыв на пищу больного, требующего именно того, что может ухудшить его болезнь. Опираться на ваше расположение - тоже самое, что плавать с свинцовой перепонкой и пробовать рубить дубы соломинкой. Кто-же на вас положится? И так, к чорту вас всех! Вы ежеминутно изменяете мнения, называете благородным того, кого сейчас ненавидели, и презренным того, кого превозносили до небес за минуту перед тем. Зачем на всех площадях горланите вы против благородного сената, тогда как он, после богов, один только и держит вас в страхе? Без него вы давно пережрали бы друг друга. Чего-жь они хотят?

Менений. Они желают добывать хлеб по той цене, по которой им угодно, уверяя, будто в городе его неистощимые запасы.

Марций. Это они-то говорят? На виселицу бы их всех! Сидя около своего домашнего очага, они воображают, будто в состоянии обсуждать все, что делается в Капитолии: кто там на пути к повышению, кто властвует и кто падает. Они составляют из себя партии, распускают слухи о предполагаемых браках, возвышают одних, а других за то, что те им не по вкусу, ставят ниже протоптанных своих подметок. Они уверяют, будто хлеба достаточно! Желал бы я, чтоб патриции, отказавшись от неуместного сострадания, дали полную волю моему мечу, и я из искалеченных трупов этих негодяев образовал бы кучи, далеко превышающия длину моего копья.

Менений. Эти, как мне кажется, убеждены уже более, чем на половину, потому что они трусливы на столько-же, на сколько неразумны. Но скажи, что другая толпа?

Марций. Она рассеялась. Бездельники - чтоб им всем передохнуть, кричали:- "мы голодны!" во все горло, повторяя пословицу - будто голод ломает и каменные стены, будто и собаки не могут обойтись без еды, что пища создана для рта и что боги посылают хлеб не одним только богачам. В таких-то пошлых изречениях выразили они свои жалобы. Им ответили, что жалобы их будут приняты. Но когда уступили их требованию - требованию по истине чудовищному, способному надорвать любое благородное сердце, заставить побледнеть щеки неустрашимого мужества, они, потрясая воздух громкими криками восторга, начали бросать шапки к небу, словно желая повесить их на рога месяца.

Менений. Какую-же уступку им сделали?

Марций. Разрешили выбор пяти трибунов, чтоб те служили защитниками их пошлых мудрствований. И они выбрали Юния Брута, Сициния Велута и не помню еще кого. Проклятие! Сволочь эта скорее сорвала-бы крыши со всего города, чем вырвала такую уступку у меня. Эта уступка мало-по-малу пересилит самую власть и, грозя возмущением, получит со временем возможность требовать еще большаго.

Менений

Марций (толпе). Что-жь вы стоите? Отправляйтесь, мерзавцы, по домам!

Входит торопливо гонец.

Гонец. Где Кай Марций?

Марций. Здесь. В чем дело?

Гонец. Пришло известие, что вольски подняли оружие.

Марций. Очень этому рад. Теперь у нас будет средство изрыгнуть гнилой излишек. Вот вам самые отборные из наших старейшин.

Входят: Коминий, Тит Лартий и другие сенаторы; затем Юний Брут и Сициний Белут.

1-й сенатор. Марций, ты нам говорил правду. Вольски подняли против нас оружие.

Марций. У них есть военачальник Тулл Ауфидий, с которым справиться вам будет не легко. У меня есть постыдная слабость:- я завидую его удали и, еслиб я не был тем, что я есть, я желал-бы быть им.

Коминий. Ты уже тягался с ним.

Марций. Еслиб свет распался на две враждебные половины и Ауфидий очутился на моей стороне, я перешел-бы на другую, с единственной целью, чтобы сражаться против него. Это лев, сражаться с которым я считаю почетным для моей гордости.

1-й сенатор

Коминий. Ты так ведь и обещал.

Марций. Обещал и сдержу свое слово. Тит Лартий, ты еще раз увидишь те удары, которые я буду наносить прямо в лицо Туллу. Да ты ведь болен, ты останешься.

Тит. Нет, Марций, скорей, чем остаться, я обопрусь на один костыль и стану драться другим.

Менений. Ты истый римлянин.

1-й сенатор. Пойдемте в Капитолий. Я знаю, там уже нас ожидают друзья.

Тит. Ты, Коминий, вполне достойный предшествовать нам, или вперед, а мы за тобою.

Коминий. Благородный Лартий!

1-й сенатор (гражданам). А вы - по домам!

Марций. Нет, пусть и они идут за нами. У вольсков хлеба много. Возьмем с собой этих крыс, чтоб оне опустошили дих закрома. Почтенные бунтовщики! Ваше мужество приносит отличные плоды. Прошу вас, следуйте за нами (Вместе с Коминием, Титом и Менением уходит за сенаторами. Граждане расходятся).

Сициний. Не знаю, существовал-ли когда-нибудь человек более надменный, чем этот Марций!

Брут. Вряд-ли сыщешь другого подобнаго.

. Когда нас избрали в народные трибуны...

Брут. Заметил ты выражение его глаз и губ?

Сициний. Скажи лучше:- его насмешки.

Брут. В раздражении он готов насмехаться и над богами.

Сициний. Готов затеять ссору с самою кроткою луною.

Брут. Эта война пожрет его; он слишком ужь гордится своею доблестью.

Сициний. Такие люди, как он, подстрекаемые удачами, презирают ту тень, которую в полдень попирают ногами. Я удивляюсь одному: как он в своем высокомерии согласился стать под начальство Коминия.

Брут. Славу, которой он домогается и которою изукрашен уже достаточно, нигде так не легко сберечь и увеличить, как занимая второстепенное место рядом с главным начальником. Всякую неудачу будут ставить в вину главнокомандующему, хотя тот и сделал все, что только в силах человека, и непостоянное суждение сейчас-же завопит: "о, еслиб начальствовал Марций!"

Сициний. А если все пойдет хорошо, всегда пристрастное к Марцию общественное мнение все-таки не признает за Коминием его заслуг.

Брут. Половина лавров Коминия перейдет к Марцию, хотя бы Марций их и не пожинал; все погрешности первого обратятся в честь второму даже в том случае, еслиб Марций этого и не заслуживал.

Сициний. Пойдем посмотрим, как идут приготовления и как Марций отправится на войну. Не отличится-ли он еще чем-нибудь, кроме обычнаго?

Брут. Пойдем! (Уходят).

СЦЕНА II.

Кориоли. Сенат.

1-й сенатор. Так ты, Ауфидий, предполагаешь, что римляне проведали наши замыслы насчет того что мы предпринимаем?

Тулл. А вы разве этого не предполагаете? Когда же что либо, задуманное у нас, успевало осуществиться ранее, чем узнавал об этом Рим? Четыре дня тому назад я получил известие оттуда,- письмо, кажется, со мною; да, вот оно (Читает). "Войско собрано, но куда оно отправится, на восток или на запад,- неизвестно. Голод ужасный, народ возмущается. Носятся слухи, будто Коминий, ваш старый враг Марций, которого в Риме ненавидят более, чем у вас, и доблестнейший из римлян Тит Лартий назначены военачальниками этого войска, куда бы оно ни направлялось. А очень может быть, что оно пойдет и против вас; подумайте об этом хорошенько".

1-й сенатор. Наше войско в поле. Мы никогда не сомневались в всегдашней готовности Рима дать нам отпор.

Тулл. И вы считали благоразумным скрывать ваши великие замыслы до той поры, как они обнаружатся сами собою? Рим между тем, кажется, узнал о них еще в то время, когда они высаживались. Это делает совершенно невозможным наше предположение овладеть несколькими городами ранее, чем Рим узнает, что мы подняли оружие.

2-й сенатор. Если так, благородный Ауфидий, вот тебе полномочие; спеши же к своему войску, предоставь хранение Кориоли нам. Если нас подвергнут осаде, спеши к нам на выручку. Но я все таки никак не думаю, чтобы они собранное войско назначали против нас.

Тулл. Сомнение неуместно: вести мои верны. Но этого еще мало: часть войск уже выступила и идет сюда. Прощайте! В случае же встречи с Марцием мы поклялись друг другу до тех пор не прекращать боя, пока один из нас не лишится всякой возможности драться.

Все. Да помогут тебе боги!

Тулл. И да не оставят они вас, благородные сенаторы!

1 и сенатор. Прощай!

2-й сенатор. Прощай!

Все. Прощай!

СЦЕНА III.

Рим. Комната в доме Марция.

Волумния и Вирглия шьют, сидя на двух низеньких табуретах.

. Прошу тебя, дочь моя, пой или хоть выражайся повеселее. Еслиб мой сын был моим мужем, его отсутствие, долженствующее покрыть его славой, право, радовало б меня более, чем его объятия на брачном ложе, служащия высочайшим выражением его любви. Когда он, единственный сын моей утробы, был еще нежным ребенком; когда юность и красота влекли к нему взоры всех; когда несмолкающия целый день просьбы царей не склонили бы другую мать выпустить его из виду даже на какой нибудь один час времени, тогда, соображая, насколько еще украсила бы его слава, я дозволяла ему искать опасности, зная, что это может возвеличить его еще более, чем красота. Я отправила его на жестокую войну, откуда он вернулся с челом, увенчанным дубовым венцом. Уверяю тебя, дочь моя, что в ту минуту, когда мне сообщили рождение мною ребенка мужеского пола, я не так трепетала от радости, как в тот день, когда впервые увидала, что этот ребенок вполне показал себя мужем.

Виргилия. А еслиб его во время этого дела постигла смерть?

Волумния. Тогда добрая его слава заменила бы мне сына и была бы моим потомком. Я говорю не шутя: поверь мне, еслиб у меня было двенадцать сынов, любимых одинаково, - то есть не более и не менее, как я люблю твоего и моего доброго Марция, - известие, что одиннадцать человек из них претерпели благородную смерть за родину, я перенесла бы гораздо легче, чем жизнь одного из них в бездействии, в роскоши и в неге.

Входит прислужница.

Прислужница. Благородная госпожа, тебя желает видеть Валерия.

Виргилия. Прошу тебя, позволь мне удалиться.

Волумния. Нет, ни под каким видом. Мне кажется, что я отсюда слышу барабаны твоего мужа, как будто вижу, как Ауфидия тащут за волосы, как вольски бегут перед Марцием, словно дети перед медведем. Мне кажется, будто я вижу, как он, топая ногой, восклицает: "следуйте за мною, трусы! Вы зачаты с страхом, хотя и родились в Риме". Тогда, утирая окровавленный лоб своим кольчужным наручником, он выступает вперед, как жнец, который должен все скосит или лишиться условленной платы.

Виргилия. Его окровавленный лоб! О, Юпитер! Нет, не надо крови!

Волумния. Молчи, безумная! Кровь на челе воина красивее, чем золото на трофее. Когда грудь Гекубы кормила Гектора, она не была так прекрасна, как чело того же Гектора, когда он презрительно плевал на мечи греков.- Скажи Валерии, что мы готовы принять (Прислужница уходит).

Виргилия. О, да сохранят боги моего мужа от свирепаго Ауфидия!

Волумния

Входят: Валерия, прислужница и слуга.

Валерия. Здравствуй, Волумния. Здравствуй, Виргилия!

Волумния. Здравствуй, любезная Валерия.

Виргилия. Очень рада тебя видеть.

Валерия. Как поживаете обе? Вы истые домоседки. Что вы такое шьете? Работа в самом деле очень красива. Как поживает ваш мальчик?

Виргилия. Благодарю, он здоров.

Волумния. Ему приятнее смотреть на мечи и слушать гром барабана, чем ходить в школу к учителю.

Валерия. Честное слово, он совсем уродился в отца и, клянусь, ребенок он прехорошенький. Поверьте, что в последнюю среду я целых полчаса не спускала с него глаз: у него такой решительный вид. Я смотрела, как он бегал за золотистой бабочкой. Он ее поймал, отпустил, снова принялся за ней гоняться, поймал опять, потом отпустил и поймал снова; но при этом упал. Тогда, выведенный из себя не то тем, что оступился и упал, или по какой нибудь иной причине, он разорвал бабочку в клочки. Надо было видеть, как он ее рвал.

Волумния. Одна из тех вспышек, которые так свойственны его отцу.

Bалерия. В самом деле так! В нем уже теперь видны благородные наклонности.

. Он невыносимый шалун.

Валерия. Послушай, отложи в сторону свое шитье; я решила, что ты сегодня отправишься со мной бродить по улицам.

Виргилия. Нет, милая, из дому я не выйду.

Валерия. Не выйдешь?

Волумния. Выйдет, выйдет.

Виргилия. Нет, извините меня, этого не будет. Я до тех пор не переступлю за наш порог, пока мой властелин не вернется с войны.

Валерия. Такое затворничество совсем неблагоразумно. Отправимся навестить ту добрую женщину, которая больна после родов.

Виргилия. Желаю ей быстрого выздоровления и вместо того, чтоб навещать ее, стану о ней молиться; но идти к ней я не могу.

Волумния. Сделай одолжение, скажи, почему.

Виргилия. Конечно, не потому, чтобы я боялась усталости или у меня не хватает расположения к больной.

. Ты хочешь быть другой Пенелопой. Однако, уверяют, что вся та шерсть, которую она пряла в отсутствие Улисса, только развела в Итаке огромное количество моли. Идем же. Знаешь ли, я хотела бы, чтоб твое полотно было так же чувствительно, как твои пальцы; тогда ты из сострадания к себе, вероятно, перестала бы его прокалывать. Прошу тебя, пойдем с нами.

Виргилия. Нет, добрая Валерия, право, я не пойду.

Валерия. Вздор, пойдешь. Я сообщу тебе самые утешительные вести о твоем муже.

Виргилия. Я знаю, любезная Валерия, что никаких вестей не могло еще быть получено.

Валбрия. Я не шучу. Вчера ночью получены известия.

Виргилия. В самом деле.

Валерия. Право, так. Я слышала, как один сенатор рассказывал, будто вольски выступили в поле; что Коминий пошел против них с частью войска, а твой муж и Тит Лартий осадили их город Кориоли. Они уверены, что возьмут его приступом и в самом скором времени кончат войну. Клянусь тебе честью, что все это правда. Неужто и после этого ты не пойдешь с нами?

Виргилия. Прости, добрая Валерия! В другой раз я тебе ни в чем не откажу.

Волумния. Оставь ее, Валерия. Она сегодня в таком унылом расположении, что, пожалуй, спугнет и нашу веселость.

Валерия. Я сама тоже думаю. Так прощай же. Идем, благородная Волумния. Еще раз, Виргилия, говорю тебе, - вытолкни за дверь свою величавую грусть и пойдем с нами.

Виргилия

Валерия. Как хочешь. Если так, - прощай (Уходят в разные стороны).

СЦЕНА IV.

Перед стенами Кориоли.

С барабанным боем и с распущенными знаменами входят: Марций, Тит Лартий, военачальники и войско.

Марций. Смотри, сюда спешит гонец с вестями. Бьюсь об заклад, что произошло сражение.

Тит. Ставлю моего коня против твоего, что нет.

Марций. Согласен.

Тит. Так это решено.

Входит гонец.

Марций. Скажи, встретился наш полководец с неприятелем?

Гонец. Они стоят лицом к лицу, но в разговор еще не вступали.

Тит. Твой конь теперь мой.

Марций. Я его выкуплю.

Тит. Да я-то не продам и не подарю его; а, если хочешь, позволю тебе пользоваться им хоть целых пятнадцать лет. Вызывай же граждан.

. Как далеко от нас оба войска?

Гонец. Не далее как миля с половиной.

Марций. Так до нас долетит отголосок их схватки, а до них - нашей. Теперь молю тебя, Марс, дай нам силу покончить здесь все как можно скорее, чтобы с дымящимися от крови мечами мы могли поспешить на помощь к нашим друзьям. Трубите вызов на переговоры!

Трубят. На сцену выходят два сенатора и другие.

Тулл Ауфидий в стенах вашего города?

1-й сенатор. Его самого нет, а все-таки в них не найдется человека, который боялся-бы тебя больше, чем он, то есть хоть сколько-нибудь (В городе раздаются трубные звуки). Слышишь? Эти трубы сзывают нашу молодежь. Мы скорее сами разрушим эти стены, чем дозволим им служить нам тюрьмою. Только кажется, что наши ворота заперты; на самом деле они задвинуты соломинкой и растворятся сами собою (Вдали слышен шум сражения). Слышишь? Это Ауфидий. Не говорит-ли тебе этот шум, как он свирепствует среди ваших разорванных рядов?

Марций. Они, наконец, схватились!

Тит. Этот шум говорит, что и нам пора за дело. Давайте лестницы!

Вольски делают вылазку.

Марций. Они нас не боятся и выходят из города. Друзья, прикройте щитами грудь и покажите им, что сердца ваши тверже щитов. Вперед. храбрый Лартий! Они относятся к нам с большим презрением, чем можно было предполагать, и это заставляет меня обливаться от ярости потом. Вперед, друзья! Того, кто обратится в бегство, я приму за вольска и заставлю его почувствовать острие моего меча!

Римляне и вольски уходят, сражаясь. Римляне отброшены к своим окопам. Марций возвращается.

Марций. Вы - позор Рима! Да разразятся над вами все заразы юга! Пусть нарывы и язвы покроют вас от головы до ног, чтоб вы вызывали отвращение еще ранее, чем глаз успеет вас увидеть, чтоб вы и против ветра заражали друг друга за целую милю! Гусиные души, только носящия внешний человеческий образ! как гнусно бежали вы от врагов, которых сумели-бы разбить и обезьяны. Ад и проклятие! Всем вам раны нанесены в тыл; спины у вас красны, а лица белы от бегства и от лихорадки страха. Назад в битву! Или, клянусь громами неба, я оставлю врагов в покое и начну воевать с вами! Опомнитесь! Держитесь только крепче, и мы прогоним вольсков к их женам так, как они прогнали нас к нашим окопам (Сражение возобновляется. Вольски отступают в город. Марций гонится за ними к воротам). Ворота отперты! Теперь докажите, что на вас можно положиться. Счастье отворило их не для бегущих, а для преследующих. За мной! (Вторгается в ворота; те за ним затворяются).

1-й воин

2-й воин. Я тоже.

3-й воин. Смотрите, они его заперли (Шум битвы стенами продолжается).

Все. Ручаюсь, что он попал с самый пыл.

Входит Тит Лартий.

Тит. Где Марций?

Все. Убит, наверно убит!

1-й воин. Погнавшись за беглецами, он вместе с ними ворвался в город, а они заперли за ним ворота. Теперь он там один против всего города.

Тит. О, благородный товарищ! Ты смелее безчувственного своего меча: ты стоишь прямо и твердо, тогда как тот сгибается. И ты-то, Марций, покинут! Даже алмаз величиною с тебя самого не был бы так драгоценен, как ты. Ты был именно таким воином, какого желал Катон, то-есть могуч и страшен не одними ударами меча. Твой грозный взор и громоподобный голос приводили твоих врагов в ужас, и они дрожали, как будто весь мир бился в лихорадке.

(Ворота растворяются. Входит Марций; он ранен; его преследует неприятель).

1-й воин. Смотрите!

Тит. Это Марций! Спасем его или падем вместе с ним! (Сражаясь, врываются в город).

СЦЕНА V.

Улица в городе.

Вдали шум битвы. Входят: несколько римских солдат с добычей.

1-й солдат

2-й солдат. А я - это.

3-й солдат. Чорт возьми, я думал, что это серебро!

Шум продолжается. Входят: Марций и Тит Лартий; им предшествуют звуки труб.

Марций. Посмотри на этих негодяев: им время не дороже стертой драхмы. Подушки, оловянные ложки, разный железный брак, платья, которые сам палач зарыл бы вместе с теми, кто их носил, прельщают вот этих негодяев, которые взваливают на себя эту ветошь ранее, чем окончилось сражение. Долой этих подлецов! Слышите ли, какой гром поднял наш главнокомандующий? Спешите к нему. Человек, которого я ненавижу от всей души, то-есть Ауфидий, там и сокрушает наших римлян. И так, храбрый Тит, оставь при себе достаточное количество войска, чтоб охранять город, а я между тем со всеми, у кого хватит на это смелости, бегу на помощь Коминию.

Тит. Благородный друг! Твоя кровь течет ручьем; ты уже выдержал слишком сильный натиск неприятеля для того, чтобы вторично решиться на борьбу.

Марций. Пожалуйста, воздержись от похвал. То, что я сделал, еще не успело меня разогреть. Прощай. Кровь, которую я теряю, для меня скорее облегчение, чем опасность. Таким-то хочу я предстать перед Ауфидием и сразиться с ним.

Тит. Пусть красавица богиня, именуемая Фортуной, влюбится в тебя и своими могучими чарами отвратят от тебя мечи неприятеля. Неустрашимый воин, да послужит успех тебе, как нам.

Марций. Пусть он и для тебя останется таким же другом, как для тех, которых он возводит на высоту величия. Затем прощай.

Тит. Ты, Марций, герой (Марций уходит. Тит говорит трубачу). Ты ступай на торговую площадь и прогреми там сбор, который вызвал бы всех должностных лиц города. Там-то они узнают наши намерения. Вперед! (Уходят).

СЦЕНА VI.

Открытая местность неподалеку от лагеря Коминия.

Входит Коминий с войском.

Коминий. Передохните немного, друзья. Вы сражались отлично. Вообще мы все держали себя, как римляне: без сумасбродного упрямства в сопротивлении, без трусости при отступлении. Поверьте мне, друзья, что нам еще не миновать нападения. Пока мы сражались, порывы ветра по временам доносили до нас отзвучия воинственных шагов наших друзей. О, боги Рима, обезпечьте за ними победу, как и за нами, чтобы оба войска, встретившись с веселыми лицами, могли принести вам благодарственную жертву.

Что новаго?

Гонец. Граждане Кориоли сделали вылазку и вступили в бой с Марцием и с Титом Лартием. Я видел, как вольски прогнали наших к их окопам, и поскакал сюда.

Коминий. Ты, может быть, говоришь и правду, но, мне кажется, оно не совсем так. Давно ты это видел?

Гонец. С час тому назад.

Коминий. Мы от них не далее, как в миле, и недавно слышали их барабаны. Как же мог ты потратить целый час на одну милю и так поздно явиться к нам с вестями?

Гонец. Меня преследовали лазутчики вольсков, и я вынужден был сделать три или четыре мили крюку. Без этого я привез бы прискорбную весть по крайней мере получасом ранее.

Входить Марций.

Коминий. Кто это идет сюда, весь окровавленный, словно с него содрали кожу? О, боги! его движения напоминают Марция. Да, я уже видал его в таком виде.

Марций. Я пришел уже слишком поздно?

Коминий. Пастух не так хорошо различает раскаты грома от раскатов барабана, как я умею отличать голос Марция от голоса всякого другого человека, стоящго ниже, чем он.

Марций. Скажите, я опоздал?

Коминий

Марций. О, позволь же, позволь обнять тебя такими же мощными руками, какими оне были в то время, когда сам я был женихом! Сердце мое и теперь бьется так же радостно, как в ден свадьбы, когда при блеске светильников я шел к брачному ложу.

Коминий. Скажи мне, цвет героев, где Тит Лартий и что с ним?

Марций. Одних он приговаривает к смерти, других - к ссылке, с третьих берет выкуп; одних жалеет, другим грозит. Он во имя Рима держит Кориоли на своре, как хитрую борзую, то, по усмотрению, ослабляя ремень, то притягивая его.

Коминий. Где же тот раб, который сказал, будто они оттеснили вас к вашим окопам? Где он? Позвать его сюда!

Марций. Оставь его: он сказал тебе правду. За исключением людей родовитых, весь простой люд, - проклятие! подавай ему еще трибунов!- даже мышь не так побежала бы от кошки, как он утекал от бездельников, не стоивших даже его самого.

Коминий. Как же вы победили?

Марций. Не думаю, чтобы теперь было время рассказывать. Где неприятели? Поле сражения осталось за вами? Нет? Так зачем же перестали драться ранее, чем овладели им?

Коминий. Марций, битва начала обращаться не в нашу пользу, и мы отступили, чтобы затем вернуться победить.

Марций. Как расположено их войско? Не знаешь-ли, где стоят лучшие отряды?

Коминий

Марций. Умоляю тебя всеми битвами, в которых мы сражались, всею кровью, которую проливали вместе, всеми клятвами оставаться вечно друзьями - поставь меня против Ауфидия и его анциатов. И пусть сейчас же, не теряя ни минуты времени, звон поднятых мечей и копий потрясет воздух.

Коминий. Мне бы скорее хотелось свести тебя в теплую баню, обложить твое тело целебными бальзамами; но я никогда и ни в чем не мог тебе отказать. Выбери сам тех, кто наиболее способен исполнить твое предприятие.

Марций. Кто пойдет охотнее, тот для меня и способен. Если среди вас есть такие, - а сомневаться в этом грешно, - которым нравятся покрывающия меня румяна, которым худая слава страшнее смерти, для которых славная смерть лучше позорной жизни, а родина дороже самого себя, - будь таких хоть один, хоть целая толпа, - пусть они выкажут свой образ мыслей тем, что вот так поднимут руки и следуют за Марцием (Все с громкими возгласами махают мечами, поднимают Марция на руки и бросают шлемы вверх). Пустите! Вы обращаете меня в свой меч. Если это изъявление мужества не лживо, то кто же из вас будет стоить менее, чем четверо вольсков? Каждый из вас в состоянии выступить против Ауфидия со щитом, который нисколько не легче, чем у него. Но, благодаря вас всех, я должен избрать только некоторых: остальные отличатся в другой битве, когда представится случай. Прошу вас, вперед. Я сейчас выберу тех, кто мне наиболее пригоден.

Коминий. Ступайте, оправдайте на деле выказанное мужество, и вы вместе с нами разделите торжество победы (Уходит).

СЦЕНА VII.

У ворот Кориоли.

Тит Лартий выходит из города с военачальниками, с проводником и с воинами и ставит у ворот стражу, отправляясь для соединения с Коминием и Марцием.

Тит. Сторожи ворота, исполняй усердно все, что я тебе приказал. Если я пришлю за помощью, отправь к нам назначенные мною центурии, остальных будет достаточно для охраны города в продолжение такого короткого времени. Если мы проиграем сражение, удержать его за собою не будет никакой возможности.

Военачальник. Положись на меня вполне.

Тит. Так заприте-жь ворота. Проводник, вперед! веди нас в стан римлян.

СЦЕНА VIII.

Поле сражения между лагерем римлян и вольсков.

Шум битвы. Входят: Марций и Ауфидий.

Марций

Ауфидий. Мы равно ненавидим друг друга. Во всей Африке не найдется змеи, которая была бы мне более отвратительна, чем твоя невыносимая для меня слава. Защищайся!

Марций. Кто отступит первый, тот пусть умрет рабом другого, а затем - да судят его боги!

Ауфидий. Если я обращусь в бегство, Марций, можешь травить меня, как зайца.

Марций. Часа три тому назад, Ауфидий, я один дрался в стенах вашего Кориоли и делал там, что хотел. Кровь, которою я обагрен, не моя; напряги же все свои силы, чтобы отомстить мне.

Ауфидий. Еслиб ты быль сам Гектор, - этот прославленный бич, которым так гордились ваши пресловутые предки, - ты и тогда не ушел бы от меня. (Сражаются. На помощь к Ауфидию подоспевает несколько вольсков). Народ вы услужливый, но не доблестный. Вы только позорите меня проклятою вашею помощью. (Уходят, сражаясь, преследуемые Марцием).

СЦЕНА IX.

Шум битвы; трубят отступление. С одной стороны входит Коминий с римлянами, а с другой - окруженный римлянами Марций с подвязанной рукой.

Коминий. Еслиб я принялся рассказывать тебе о подвигах этого дня, ты не поверил бы собственным своим деяниям. Но я перескажу их там, где слезы сенаторов сольются с радостной улыбкой; где первейшие патриции, слушая, начнут с пожимания плечами, а потом остолбенеют от изумления; где родовитые жены придут в ужас и все-таки не перестанут внимать рассказу в радостном трепете; где глупые трибуны, которым твоя слава так же ненавистна, как смердящим плебеям, поневоле воскликнут:- "благодарение богам, что у Рима есть такой воин!" (Входит возвратившийся с преследования Тит Лартий; за ним войско). А, ты пришед к концу трапезы, но совершенно уже сытый.

Тит. О, полководец, вот конь; а мы только его сбруя. Если-бы ты видел...

Марций. Прошу, ни слова более. Мне неприятно, когда даже мать моя, которой позволительно превозносить свою кровь, принимается меня восхвалять. Увлеченный тем же, чем и вы, то есть любовью к отечеству, я сделал то же, что и вы, то есть все, что мог. Тот, кто вполне выполнил, чего желал, далеко меня превзошел.

Коминий. Ты не послужишь могилой для своих достоинств. Необходимо, чтоб Рим знал цену своим сынам. Не только скрыть твои деяния, умолчать о твоих подвигах, но даже и говорить слишком скромно о том, что должно быть превознесено до небес, было бы хуже воровства, хуже клеветы. Поэтому, прошу тебя, позволь мне обратиться к тебе с речью в присутствии всего войска. Это делается не из желания наградить тебя за подвиги, а только для того, чтобы точнее определить, что ты есть.

. У меня несколько ран; оне дают себя чувствовать, когда о них напоминают!

Коминий. А без напоминания неблагодарность заставит их гноиться; тогда перевязку сделает им смерть. Из всех лошадей, и притом отличных, которых мы до были немало, из всех сокровищ, взятых как на поле битвы, так и в городе, мы отдаем тебе десятую часть и выбор этой части предоставляем тебе самому ранее, чем приступим к общему разделу.

Марций. Благодарю, полководец, но подачку за услуги оказанные моим мечем, я принять не могу. Я отказываюсь от твоего предложения и из общего раздела возьму только часть, равную той, которая придется на долю только смотрящих на то, что делается. (Продолжительный шум. Все кричат - "Марций! Марций!" и бросают вверх копья и шлемы. Коминий и Лартий стоят также обнажив головы). Пусть инструменты, которыми вы так позорно злоупотребляете, навсегда потеряют способность издавать звук. Когда трубы и барабаны делаются льстецами на поле битвы, - пусть и дворцы, и города превратятся в скопища одних только льстивых лицемеров. Если сталь становится мягкой, как шелк паразита, пусть этот шелк служит нам для военных доспехов. Довольно, говорю я вам! Из-за того, что я не вымыл носа, из которого текла кровь, из-за того, что я повалил на землю несколько бессильных бедняков, - а такие подвиги среди вас совершали, вероятно весьма многие, - вы осыпаете меня чудовищно-преувеличенными похвалами, воображая, будто мое маленькое Я любить, чтобы его пичкали похвалами, приправленными ложью.

Коминий. Ты уже не в меру скромен; ты более жесток к своей славе, чем благодарен нам, от чистого сердца, отдающим тебе только должное. Но извини; если ты то такой степени возбужден против самого себя, мы как человека, замышляющего себе повредить, закуем тебя в цепи, а затем уже без всякой опасности для себя станем с тобой разговаривать. Да будет-же и всему миру известно так-же, как нам, что Кай Марций заслужил победный венок, и в знак этого я отдаю ему моего породистого, известного всему войску коня со всей его сбруей! Отныне за то, что он совершил под Кориоли, я, согласно желанию этого войска и вместе со всем этим войском, провозглашаю его Каем Марцием Кориоланом! Носи-же это прозвание с честью и всегда (Трубы гремят).

Все. Кай Марций Кориолан!

Кориолан все силы, чтобы всегда быть вполне его достойным.

Коминий. Пойдемте-же в нашу ставку. Прежде, чем предаться отдыху, нам необходимо известить Рим о нашей победе. Ты, Тит Лартий, вернешься в Кориоли и пришлешь к нам в Рим главнейших из сановников города, чтобы мы могли уладить вместе с ними как наши, так и их выгоды.

Тит. Я вышлю их тотчас же.

Кориолан

Коминий. Все будет исполнено, чего бы ты ни попросил. Чего-жь ты хочешь?

Кориолан. Я когда-то жил в Кориоли у одного бедного гражданина. Тот меня очень любил. В пылу сражения я заметил, что его взяли в плен. Он звал меня, но в эту минуту показался Ауфидий, и ярость преодолела во мне сострадание. Прошу даровать свободу моему прежнему хозяину.

Тит. Как его имя, Марций?

Кориолан. Клянусь Юпитером, не помню. Я так утомлен, что даже память ослабела. Нет ли здесь вина?

Коминий

СЦЕНА X.

Лагерь вольсков.

При звуках труб входит Тулл Ауфидий, весь в крови, сопровождаемый двумя или тремя солдатами.

Тулл. Город взят.

. Его обещают возвратить, и на выгодных условиях.

Тулл. На условиях! на условиях! Отчего я не римлянин! потому что, будучи вольском, я не могу быть тем, что я есть. На условиях! Как ждать выгодных условий, когда одна сторона вполне зависит от милостей другой? Пять раз сражался я с тобою, Марций; пять раз ты меня побеждал. Еслиб борьба между нами происходила так же часто, как мы едим, ты и тогда оставался бы всякий раз победителем. Но, клянусь всеми стихиями, я когда нибудь встречусь с ним бородой к бороде, или моя гибель ничем уже не предотвратима. Ненависть моя утратила прежнее свое благородство: в прежнее время я думал победить его равным оружием, противупоставляя силу силе; теперь для меня все будет пригодно; и бешенство, и хитрость; только бы сокрушить его.

1-й солдат. Он дьявол.

Тулл храма, ни Капитолий, ни молитвы жрецов, ни время жертвоприношений, усмиряющие всякое изступление, как бы сильно оно ни было, не остановят ни меня, ни моей ненависти к Марцию. Где бы я ни нашел его, хотя бы в собственном моем доме, под защитою родного моего брата, - даже там, наперекор всех законам гостеприимства, я омыл бы свою свирепую руку в крови его сердца. Отправься в город, узнай, как его охраняют и кого назначили заложниками в Рим.

1-й солдат. А ты разве не пойдешь?

Ауфидий. Нет, меня ждут в кипарисовой роще. Туда, на юг от мельницы, ты принесешь мне весть о том, как идут дела, чтобы я, судя по их ходу, мог направить и собственный свой путь.

. Все будет исполнено (Уходит).