Бесплодные усилия любви.
Действие первое.

"Бесплодные усилия любви (Love's Labour's Lost)". Также известно под другим наименованием: "Напрасный труд любви"

Бесплодные усилия любви (Love's Labour's Lost).

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА.

Фердинанд, король наваррский.

Бирон, Лонгвиль, Дюмэн - вельможи в его свите.

Бойе, Меркад - вельможи в свите французской принцессы

Дон Адриано де Армадо, причудливый испанец.

Натаниель, пастор.

Олоферн, школьный учитель.

Тупица, полицейский.

Башка, крестьянин.

Мошка, паж дона Армадо.

Лесничий.

Принцесса французская.

Розалина, Мария, Катарина - дамы в её свите.

Жакенета, крестьянка.

Офицеры и пр. Свита короля и принцесса.

Действие происходит в Наварре.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Наварра. Парк перед дворцом.

Входят: Король, Бирон, Лонгвил и Дюмэн.

Король. Пусть слава, за которою все гонятся в жизни, живет начертанною на наших медных гробницах, став милостью нам среди немилости смерти! На зло прожорливому, как баклан, времени, наши старания в преходящую минуту доставят нам ту честь, которая притупит острие его косы и сделает нас наследниками вечности!.. Поэтому, храбрые победители (вы таковы, при этой борьбе против ваших собственных привязанностей и всего громадного полчища мирских вожделений; мой последний указ остается во всей своей силе: Наварра должна сделаться всемирным чудом; наш двор станет маленькою академией, посвященной мирной и созерцательной науке. Все вы трое, Бирон, Дюман и Лонгвиль, поклялись прожить три года со мною, быть моими соучастниками в изучении и хранить устав, начертанный на этом листе. Ваша присяга принята; подпишите теперь свои имена, для того, чтобы собственная рука низвергла часть того, кто покусится нарушить хотя бы самую малую частицу этого условия. Если вы достаточно тверды для исполнения того, в чем поклялись, подпишитесь под вашими торжественными клятвами и сдержите их!

Лонгвиль. Я решился: пост продолжится всего три года и душа будет пировать, хотя тело и угнетется. У жирного брюха тощая голова и от лакомых кусочков полнеют ребра, но тупеет мозг.

Дюмэн. Любезный государь, Дюмэн уже постится: он предоставляет низким рабам грубого мира грубое наслаждение мирскими благами. Я отрекаюсь от любви, богатства, пышности, я мертв для них и буду жить лишь с этими по философки.

Бирон. Я могу лишь повторить такие заверения; я клялся в том же, дорогой наш государь, а именно: жить и учиться здесь три года; но тут находятся еще и другия строгия требования; например, не видеться ни с какою женщиною в течение этого срока,- я надеюсь, что это не вписано здесь,- далее, один день в неделю ничего не пить, а в другие дни вкушать только по разу в сутки,- надеюсь, что не вписано и это,- затем, спать только по три часа ночью и никак не дремать в течение дня (а я-то привык не стесняться целою ночью, да еще превращать полдня в глубокую ночь!) Надеюсь, что и это не вписана сюда. О, это слишком тяжелый труд, неудобоисполнимый: не видать дам, учиться, поститься и не спать!

Король. Вы поклялись обходиться без всего этого.

Бирон. Позвольте мне сказать, что нет, государь: я поклялся только заниматься науками с вашим величеством и оставаться здесь, при вашем дворе, в продолжении трех лет.

Лонгвиль. Вы поклялись в этом, Бирон, и тоже во всем прочем.

Бирон. И да, и нет, ваша милость, потому что я клялся в шутку. Какая цель науки? Скажите это мне!

Король. Узнавать то, чего мы иначе не могли-бы узнать.

Бирон. Вы хотите сказать, узнавать вещи сокрытые и заповедные для обыкновенного ума?

Король. Да в этом божественная награда ученья.

Бирон. Если так, то хорошо, я поклянусь изучать то, что мне запрещено знать, например, буду стараться узнать, где я мог бы пообедать, когда мне строго запрещено что-либо вкушать; или где мне удалось бы повстречаться с любовницей, когда любовницы сокрыты от обыкновенного ума? Или еще, каким способом, дав трудно исполнимую клятву, можно нарушить ее, оставаясь ей верным? Если в этом польза науки, и если верно, что учащийся познает то, чего он дотоле не знает, то берите с меня клятву, и я никогда не отрекусь от нея.

. Вы упоминаете о том, что совершенно препятствует изучению и увлекает наши умы к суетным наслаждениям.

Бирон. Все наслаждения суетны, но более всех те, которые достанутся с трудом, а принесут лишь горе; таково корпение над книгою для отыскания света истины, а эта истина, между тем, предательски ослепляет смотрящего в книгу. Свет, ища света, обманывает светом свет. Да, прежде нежели вы отыщете, где находится свет в темноте, у вас померкнет свет с потерей вашего зрения. Научите меня, как действительно угодить глазам, устремив их на более прекрасные глаза, которые, хотя и ослепят меня, но будут моею путеводной звездой и подарят мне тот свет, которым они меня ослепили. Наука подобна блестящему небесному солнцу, которое не допускает, чтобы в нем рылись наглые взоры. Немногаго добились мелкие буквоеды, разве что кое-какого авторитета, благодаря чужим книгам. Эти земные крестные отцы небесных светил, дающие имена каждой неподвижной звезде, извлекают из ночного блеска звезд не больше пользы, чем те, которые просто гуляют, не зная, что такое эти звезды. Знать слишком много - значит заботиться лишь о славе; а имя дать сумеет всякий крестный!

Король. С какой научностью он рассуждает против науки!

Дюмэн. Поучает отлично, чтобы остановить всякое хорошее изучение!

Лонгвиль. Выпалывает зерно и оставляет на корню что следует полоть!

Бирон. Весна недалеко, когда гусыночки уже с яичком.

Дюмэн. Это же как?

Бирон. Все вовремя и к месту.

Дюмэн. Безсмыслица!

Бирон. Ну, хотя в рифму.

Лонгвиль. Бирон похож на завистливую, подъедающую стужу, которая жалит первенцев весны.

Бирон. Пусть так! Зачем надменное лето будет красоваться, прежде чем птицам настанет повод петь? Зачем буду я радоваться недоношенному порождению? Я так же мало желаю роз в Рождество, как снега при майских потехах, но люблю каждую вещь в свое время года. Так, для вас,- учиться уже поздно; это все равно, что влезть на дом для того, чтобы отворить калитку.

Король. Ну, хорошо, уходите; отправляйтесь к себе, Бирон. Прощайте!

Бирон. Нет, добрый государь! Я поклялся оставаться с вами, и хотя я говорил в пользу невежества более, нежели вы можете сказать в пользу всего ангельского знания, но я намерен выдержать то, в чем поклялся, и подвергнусь ежедневной эпитемии этих трех лет. Дайте мне бумагу, позвольте ее прочесть, я подпишусь под её самыми тяжелыми условиями.

Король. Вот подчинение, которое смывает с тебя весь позор!

Бирон "Ни одна женщина не должна подходить ближе, чем на милю, к моему двору"... И это было объявлено?

Лонгвиль. Четыре дня уже тому назад.

Бирон. Прочтем и штраф. (Читает) "Под страхом лишиться языки"... Кто это придумал?

Лонгвиль. Ну, что-же, это я.

Бирон. Милостивый Боже! Зачем?

Лонгвиль. Чтобы напугать их такой ужасной карой.

Бирон. Опасное постановление, противное всякой вежливости! (Читает). А также: "Если кто либо из мужчин будет изобличен в блуде с женщиной в продолжении трехлетнего срока, он будет подвергнут такому публичному наказанию, которое заблагоразсудить наложит на него остальной двор". Ну, эту статью, государь, нарушите вы сами, потому что, как вам хорошо известно, сюда едет посланницей дочь французского короля. Это прелестная дева, полная величия, должна переговорить с вами об уступке Аквитании её престарелому, больному, лежащему на одре, отцу. Поэтому такая статья включена напрасно, или же напрасно явится сюда эта восхитительная принцесса.

Король. Что скажете, синьоры? Мы это и забыли.

Бирон. Да, и в ученьи можно хватить через край: пока мы учимся, чтоб приобресть, что мы хотим, мы забиваем делать то, что следует, и когда достигаем того, за чем наиболее гнались, то эта победа походит на взятие огнем города; взять - взяли, а нечего брать.

Король. Нам надо поневоле отказаться от этой статьи. Принцесса должна, по необходимости, поместиться здесь.

Бирон. Необходимость заставит нарушать все три тысячи раз в течение этих трех лет: ведь каждый человек рожден с своими наклонностями, которые он может побороть никак не своей волей, а разве что особой благодатью. Если я изменю своей клятве, то у меня готово извинение: я нарушу ее лишь по крайней необходимости. Потому я подписываюсь решительно под всеми условиями. (Подписывается). И пусть тот, кто нарушит их в малейшей степени, ожидает себе вечного позора: искушения одинаковы как для других, так и для меня; однако, думается мне, что хотя я выказывал такую неохоту, я последний изменю данной клятве. Но будут у нас под рукою какие нибудь развлечения?

Король. О, какже! Наш двор посещен, как вам известно, весьма образованным испанским путешественником, человеком, посвященным во все новейшие моды и которого целый рудник фраз в мозгу; звук его собственного напыщенного языка восхищает его, как чарующая гармония; кто человек даровитый, которого правда и неправда избрали судьею своих споро в. Этот чудак, этот именуемый Армадо будет рассказывать нам, в промежутках между нашими занятиями, своим превыспренним слогом о подвигах разных рыцарей смуглой Испании, погибших в мировых битвах. Насколько он нравится вам, синьоры, я не знаю, но, уверяю вас, я люблю слушать, как он лжет, и я хочу определить его к себе в минестрели.

Бирон. Армадо замечательная личность, человек вновь выкованных словечек, настоящий рыцарь моды.

Лонгвиль. Наш паренек Башка да он будут нашей потехой, причем три года ученья пройдут незаметно.

Тупица. Который тут сам король?

Бирон. Вот этот, малый. А тебе что?

Тупица. Я сам представляю его личность, потому что я его милости полицейский; но мне желательно видеть его самого в плоти и в крови.

Бирон. Вот он.

Тупица. Сеньор Арм.... Арм.... приветствует вас. Там какой-то переполох. Из этого письма лучше увидите все.

Башка. Ваша милость, содержание письма касается меня.

Король. Письмо от великолепного Армадо!

Бирон. Как бы ни было пусто его содержание, но Господь дает надежду нам на громкие слова.

Лонгвиль. Высокая надежда на пустяки! Пошли нам Бог терпенья!

Бирон. Терпенья слушать? Или воздержаться от слушания?

Лонгвиль. Прослушать смирно и смеяться лишь умеренно; или же воздержаться от того и другого.

Бирон. Хорошо, но все будет зависеть от степени, на которую возведет его писание нашу веселость.

Башка. Дело тут до меня, ваша милость, да и касательно Жакенеты. Выходит, что поймали меня на этом самом?

Бирон. На чем самом?

Башка я за нею. Теперь, ваша милость, насчет дела: известное дело, мужчине приходится говорить с женщиной. А как именно... ну, как придется.

Бирон. Из чего следует?

Башка. А то последует, что порешат надо мной. Бог за праваго!

Король. Хотите вы внимательно прослушать это письмо?

Бирон. Как мы прослушали бы оракула!

Башка. Чего проще для человека, как послушаться своей плоти?

Король (читает). Великий уполномоченный, наместник поднебесья, единовластный правитель Наварры, земной бог моей души и благосклонный покровитель моих телес.

Башка. До сих пор ни слова о Башке.

Король (читает) Дело в том...

Башка. Может, и в том; но если он говорит, в том, то, говоря правду, не совсем-то в том.

Король. Спокойствие!

Башка. ...да будет со мною и со всеми, кто не смеет драться!

Король. Ни слова более!

Башка. ...о чужих тайнах, прошу вас.

Король (читает). Дело в том, что, угнетенный черною меланхолией, я подчинил это подавляющее мрачное расположение духа благотворному воздействию твоего целительного воздуха и, клянусь своим дворянством! вышел прогуляться. Когда именно? Часу в шестом, когда животные охотнее пасутся, птицы наиболее клюют, а люди садятся за ту трапезу, которая называется ужином. Итак, время определено; теперь, относительно места; я разумею, то, в котором я ходил: оно именуется твоим парком. Далее, той стороны, где, я разумею, где я наткнулся на бесстыдное и из ряду вон выходящее событие, которое извлекает теперь из моего белоснежного пера эти черные, как смоль, письмена, которые ты здесь видишь, усматриваешь, наблюдаешь или зришь. Но, насчет стороны: она лежит к северо-северо-востоку на восток от западного угла твоего затейливо-извлистого сада. Здесь я увидел дурковатого парня, презренного ничтожного, предмета твоих шуток...

Башка

Король. ...этого невежественного, тупаго человека...

Башка. Меня.

Король. ...этого подлаго раба...

Башка. Все меня.

Король. ...которого, насколько помню, зовут Башка...

Башка. Меня, меня!

Король. ...который был вкупе и союзно, вопреки твоему утвержденному и обнародованному указу, с... с... О, с... но мне нестерпимо и произнести с кем...

Башка. С девушкой.

Король. ...с одною из дщерей нашей праматери Евы, с самкою, или, для более нежного выражения, с женщиной. Его я (как то повелевает мне мой высокочтимый долг) посылаю к тебе за получением должной кары, со служащим у твоей высокой милости, Антониом Тупицей, человеком заслуженным, ловким, умеющим себя вести и достойным уважения...

Тупица. Со мною,то есть, с вашего позволения: я Антонио Тупица,

Король. ...А что до Жакенеты (так зовут тот более утлый сосуд, который я поймал с вышеназванным молодцом), я придержал ее, как имеющую подвергнуться всей ярости твоих законов, и доставлю ее в суд при малейшем твоем на то мановении. Твой, со всеми заверениями в преданности, которою горит мое сердце,

Дон Адриано де Армадо".

Бирон. Это не так хорошо, как я ожидал, но лучше всего мною слышаннаго.

. Да, лучшее из худшаго. Но, что скажешь ты на это?

Башка. Ваше величество, я сознаюсь насчет девушки.

Король. Ты слышал об указе?

Башка. Признаюсь, что слышал, да вникал-то мало.

Король. Было объявлено о годе заключения тому, кто будет пойман с женщиной.

Башка. Меня застали не с женщиной, ваша милость: с барышней.

Король. Было объявлено и о барышнях.

Башка. Да это не то, чтобы барышня, а дева.

Король. Было и это наименование; объявлялось: и с девой.

Башка. Если так, я отрицаю её девственность; а был я пойман с незамужней.

Король. Эта незамужняя ни к чему тебе не послужит, любезный!

Башка. Весьма послужит, ваша милость.

Король. Произношу тебе приговор: просидишь неделю на отрубях и воде.

Башка. Лучше бы месяц на баранине и похлебке!

. И дон Армадо будет твоим сторожем; мессир Бирон, передайте его ему; а мы, господа, пойдем применять на деле то, в чем мы так твердо поклялись друг другу (Уходят: Корол, Лонгвиль и Дюмэн).

Бирон. Я прозакладываю свою голову против чьей-либо шляпы, что все эти клятвы и указы окажутся только пустяками. Ну, ты! двигайся!

Башка. Я страдаю за правду, ваша милость, потому что меня взаправду поймали с Жакенетой, и Жакенета взаправду девушка... Поэтому приветствую тебя, горькая чаша благоденствия! Когда нибудь мне снова улыбнется огорчение, а пока владей много, скорбь (Уходят).

СЦЕНА II.

Другая часть парка; перед доном Армадо.

Входят: Армадо и Жошка.

Армадо. Малыш, что означает, если X, человек высокого ума, становится меланхоличным?

Мошка. Это ясно обозначает, что он будет казаться грустным.

Армадо. Разве грусть и меланхолия не одно и то же, маленький бесенок?

Мошка. Нет, нет, Боже избави, ваша милость, нет!

Армадо. Но в чем-же ты видишь различие между грустью и меланхолией, мой нежный юнец?

Мошка. В простом проявлении их, мой черствый старец.

Армадо. Черствый старец? Что за черствый старец.

Мошка. А что за нежный юнец? Что за нежный юнец,

Армадо. Я назвал так тебя, нежный юнец, в смысле удобоприлагаемого эпитета, соответствующего твоему молодому возрасту, который может именоваться нежным.

Мошка

Армадо. Мило и уместно.

Мошка. Что разумеете вы, синьор: я мил и мои слова уместны? Или я уместен и милы мои слова?

Армадо. Ты мил, потому что мал.

Мошка. Маленько мил, потому что мал? А почему уместен?

Армадо. Уместен, потому что проворен.

Мошка. Вы говорите мне это в похвалу, хозяин?

Армадо. В заслуженную похвалу.

Мошка. Можно так похвалить и угря.

Армадо. Как? Разве угорь находчив?

Мошка. Проворен угорь, вот что.

Армадо. Я хотел сказать, что ты проворен на ответ. Ты волнуешь мне кровь.

Мошка. Слушаю, ваша милость.

Армадо. Я не люблю, когда мне что на крест.

Мошка

Армадо. Я обещал заниматься три года науками с поролем.

Мошка. Можете спросить это в один час, ваша милость.

Армадо. Невозможно!

Мошка. Сколько выйдет если один помножить на три?

Армадо. Я плох на вычитания; это дело целовальника.

Мошка. Вы дворянин и игрок, ваша милость.

Армадо. Сознаюсь в том и другом: то и другое завершает лоск порядочного человека.

Мошка. В таком случае, я уверен, вы можете сказать, какую сумму составит двойка и туз.

Армадо. Составится одним больше двух.

Мошка

Армадо. Верно.

Мошка. Вот видите, мудрая-ли штука ученье? Вы узнали, что такое три, прежде чем успели три раза моргнуть. Теперь, разве трудно присоединить к слову "три" и заучить "три года" в двух словах? Это докажет вам и пляшущая лошадь.

Армадо

Мошка

Армадо. Я хочу признаться теперь, что я влюблен и при всей унизительности любви для воина, я влюбился еще в женщину низкого сословия. Еслибы, обнажив мою шпагу против моей наклонности любить, я мог избавиться от этого проклятого чувства, я взял-бы в плен мою страсть и обменял-бы ее у какого-нибудь придворного француза на новомодный реверанс. Мне совестно вздыхать: кажется, что следовало-бы мне отречься от Купидона. Утешь меня, юноша: скажи, кто из великих людей был влюблен?

Мошка. Геркулес, ваша милость.

. Любезный Геркулес! Давай еще авторитетов, милый мальчик, давай еще, и, дорогое мое дитя, подбирай людей известных своей славой и подвигами.

Мошка. Сампсон, ваша милость. Это был человек известный своими подвигами, большими подвигами: он сдвинул городские ворота и понес их на плечах, как носильщик. Он был тоже влюблен.

Армадо. О, молодец Сампсон! Силач Сампсон! Я превосхожу тебя в фехтованьи, как ты превосходил меня в перетаскивании ворот. А в кого был влюблен Сампсон, милый Мошка?

Мошка

Армадо. Какого цвета?

Мошка. Всех четырех, или трех, или двух, или одного из четырех.

Армадо

Мошка. Зеленоватого, цвета морской воды, господин.

Армадо. Неужели это один из четырех цветов?

Мошка. Я так читал; и даже самый лучший.

. Зеленый цвет, действительно, цвет влюбленных. Но чтобы выбрать себе возлюбленную такого оттенка, это было, мне кажется, немножко неосновательно со стороны Сампсона. Может быть, она пленила его своим умом?

Мошка

Армадо. Моя возлюбленная непорочно-белаго и алаго цвета!

Мошка

Армадо. Докажи, докажи, многообразованное дитя!

Мошка. Да помогут мне остроумие моего отца и язык моей матери!

Армадо

Мошка. "Если она создана из белизны и румянца, то её недостатки будут вечно сокрытыми, потому что щеки должны вспыхивать румянцем от стыда, а бледностью изобличать страх. Если же она испугается, почувствует себя виноватой, вы этого никак не узнаете: её щеки окрашены на всегда теми цветами, которые должны были бы являться лишь по вызову природы". Вот грозное изречение против белизны и румянца, ваша милость!

Армадо. Нет-ли еще, мальчик, баллады о "Короле и Нищей"?

Мошка. Свет согрешил такою балладой лет триста тому назад, но теперь, кажется мне, её уже не отыщешь, а если она и найдется, то не будет годна ни по словам, ни по мелодии.

. Я напишу новые стихи на то же содержание, чтобы оправдать мое увлечение бывшим высоким примером. Мальчик мой, я влюблен в эту крестьянку, которую я застал в парке с этим рассуждающим увальнем, Башкою. Это достойная девушка.

Мошка (всторону). Достойная плетки; впрочем, тоже и лучшего возлюбленного, нежели мой господин.

Армадо. Спой, мальчик; мой дух отягчен любовью.

Мошка

Армадо. Я говорю, пой.

Мошка

Входят: Тупица, Башка и Жакенета.

. Ваша милость, его величество приказывает вам взять под свою стражу Башку; вы должны не доставлять ему никакого удовольствия, но также и не подвергать его наказанию, а только заставить его пропоститься три дня в неделю. Что до этой сударыни, то я должен удержать ее при парке; она приставлена к молочной. Счастливо оставаться!

Армадо. Я выдам себя румянцем... Девушка!

Жакенета

Армадо. Я навещу тебя в твоей каморке.

Жакенета. Пожалуй себе.

. Я знаю, где она.

Жакенета. Господи, чего вы не знаете!

Армадо

Жакенета. Своей рожей?

Армадо

. Слыхала уже.

Армадо. Итак, до свиданья!

Жакенета

Тупица. Идем, что-ли, Жакенета (Уходят).

Армадо. А ты, подлец, попостишься за свои вины, пока тебя не простят.

Башка

Армадо. Ты будешь тяжко наказан.

Башка. Значит, вы одолжите меня более, чем своих людей, потому что оплачиваете их очень слегка.

Армадо

Мошка. Ступай, преступный раб! Иди!

Башка. Не запирайте меня, ваша милость; разрешено поститься на свободе.

Мошка. Нет, любезный; разрешение и пост не вяжутся вместе. Ступай в тюрьму.

Башка. Ладно, но если я когда нибудь увижу снова веселые дни угнетения, которые я уже видел, то иные увидят...

Мошка

Башка. Ничего, господин Мошка, кроме того, на что будут смотреть. Узникам не годится слишком молчать, и потому я не скажу более ни слова. Благодарение Богу, у меня также мало терпенья, как и у всякого другого, поэтому я буду терпеть (Мошка и Башка уходят).

Армадо. Я люблю самую почву,- хотя она ничтожна,- где её башмак,- хотя он еще ничтожнее,- направляемый её ногою,- хотя еще ничтожнейшею всего,- кладет свой след. Я преступлю свою клятву,- что будет большим вероломством,- если стану любить, и может-ли быть верною та любовь, которая достигнута нарушением верности? Любовь овладевает нами; любовь - это бес. Нет другого нечистого духа, кроме любви. Однако, и Сампсон подвергся искушению, а на что уже был силен; был соблазнен и Соломон, а на что уже был мудр! Стрелы Купидона слишком крепки против палицы Геркулеса; где сладить с ними шпаге испанца! Мне не удастся тягаться с ним по правилам: он пренебрегает фехтованьем, не признает дуэли; его унижают, называя ребенком, но он торжествует, покоряя мужей. Прости доблесть! Прости, моя шпага! Умолкни, барабан! Властитель ваш влюблен! Да, он любит. Да поможет мне какой-нибудь импровизированный бог стихотворства, потому что, чувствую это, я стану писать сонеты. Изобретай ум! пиши перо! во мне хватит на целые томы в лист! (Уходит).