Антоний и Клеопатра.
Действие первое.

Антоний и Клеопатра (Antony and Cleopatra).

Перевод П. А. Каншина

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА:

Марк Антоний, Октавий Цезарь, Марк Эмилий Лепид - Триумвиры.

Секст Помпей

Домиций Энобарб, Вентидий, Эрос, Скар, Дорцет, Деметрий, Филон - приверженцы Антония.

Меценат, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Фирей, Галл - приверженцы Цезаря.

Менас, Менекрат, Варрий - приверженцы Помпея.

Тавр, лейтенант Цезаря.

Канидий, лейтенант Антония.

Силий, офицер из армии Вентидия.

Эвфроний, наставник детей Антония.

Алексас, Мардиан, Селевк, Диомед - придворные Клеопатры.

Предсказатель.

Поселянин.

Клеопатра, царица Египта.

Октания, сестра Цезаря и жена Антония.

Офицеры, солдаты, вестники и слуги.

Место действия - в разных частях римской империи.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрия. Во дворце Клеопатры.

Деметрий и Филон входят.

Филон. Нет, это опьянение нашего главнокомандующего переходит всякие границы. Его чудные глаза, сверкавшие когда-то перед воинственными рядами и легионами, как блеск доспехов Марса, теперь потуплены и со всем их огнем и со всею преданностью покоятся на смуглом челе... Его воинственное сердце, которое в пылу великих битв разрывало своим биением застежки панцыря, изменило своей природе: оно сделалось нежным, как вздох, как веер для охлаждения пыла страсти цыганки... Смотри, они идут сюда,

Трубы. Входят: Антоний и Клеопатра со свитой. Евнухи с опахалами идут перед царицей.

Вглядись, и ты увидишь в нем, в одном из трех столпов мира, только шута непотребной женщины! Любуйся!

Клеопатра. Если это в самом деле любовь, скажи мне, как велика она?

Антоний. Бедна же та любовь, которую можно измерить!

Клеопатра. Я хочу измерить границу, до которой возможна любовь.

Антоний. Так тебе нужно будет найти новое небо и новую землю.

Входит слуга.

Слуга. Вести из Рима, мой повелитель.

. Как оне надоели! Говори короче.

Клеопатра. Выслушай же его, Антоний: может быть, Фульвия раздражена; или, кто знает, быть может, безбородый Цезарь шлет тебе могущественные приказания: "поступи так или этак; покори такое-то государство и уничтожь такия-то; повинуйся, или мы осудим тебя".

Антоний. Ты думаешь, моя любовь?

Клеопатра. Быть может - да, это весьма вероятно,- тебя обязывают не оставаться здесь долее: Цезарь дает тебе отставку. Выслушай же его, Антоний.- Где повеление Фульвии или Цезаря, хотела я сказать, или нет, их обоих? - позови сюда послов;- ты краснеешь, Антоний; это верно, как то, что я царица Египта, и эта краска на твоем лице - честь для Цезаря; или твои щеки платят дань стыду, потому что ты слышишь брань пискливого голоса Фульвии? - послов сюда!

Антоний. Да погибнет Рим в волнах Тибра! Да рухнет свод великой империи! Ты - моя вселенная! Царства не более, как прах. Наша земная гряз одинаково питает животных и людей. Благородное употребление жизни - это возможность подобной нам чете целоваться (целует Клеопатру). Можно-ли найдти двух существ более подходящих, чем мы! Призываю мир в свидетели, не опасаясь кары,- нам с тобою нет подобных!

Клеопатра. Восхитительная ложь! Зачем-же ты женился на Фульвии, если не любил ея? Я не так легко верю, как это может казаться: Антоний всегда останется самим собой.

Антоний. Но лишь вдохновляемый Клеопатрой. Ах, ради высокой любви моей и сладких часов ея, молю: не будем тратить время на неприятные разговоры. Ни одна минута нашей жизни не должна пройти без наслаждения: какому же посвятим мы этот вечер?

Клеопатра. Будем слушать послов!

Антоний. О, капризная царица! Все идет тебе: бранить, смеяться, плакать; все страсти в тебе хороши,- оне обаятельны и достойны восхищения! Не нужно послов. Вдвоем с тобой мы в эту ночь будем бродить по улицам и изучать народные нравы. Пойдем, царица: вчера ночью ты сама предлагала мне это.- Молчи (Антоний и Клеопатра со свитой удаляются).

Деметрий. Так мало Антоний уважает Цезаря?

Филон

Деметрий. С грустью вижу я это: подтверждаются гнусные сплетни, которые распускаются о нем в Риме. Но я надеюсь еще, что завтрашним утром он образумится. Счастливой ночи! (Уходят).

СЦЕНА II

Александрия. Другая комната.

Входят: Хармиона, Ира, Алексас, потом Предсказатель.

Хармиона. Повелитель Алексас, сладчайший Алексас, превосходный Алексас, совершенный Алексас, где-же тот предсказатель, которого ты так хвалил царице? О, как-бы мне хотелось узнать того мужа, который, как ты говоришь, венчает рога свои гирляндами!

Алексас. Предсказатель!

Предсказатель (подходя). Что тебе угодно?

Хармиона. Так это он? Так это ты знаешь разные неведомые другим вещи?

Предсказатель. Я умею кое-что читать в бесконечной книге тайн природы.

Алексас. Покажи ему руку.

Входит Энобарб.

Энобарб

Хармиона. Награди-же меня, друг, хорошим будущим.

Предсказатель. Я не награждаю, я предсказываю.

Хармиона. Ну, так я прошу тебя,- предскажи мне хорошую судьбу.

Предсказатель. Ты будешь стоять еще выше, чем теперь. На тебя стоит дивиться еще более,

Хармиона. Как, значит, я еще похорошею?

Ира. Нет, ты будешь краситься, когда постареешь.

Хармиона. Морщин ведь не закрасишь!

Алексас.Не мешайте его прорицаниям: будьте же внимательны.

Хармиона. Тс!..

Предсказатель. Не столько будут тебя любить, сколько будешь любить ты.

. Ну, я-бы предпочла, в таком случае, веселить себя вином.

Алексас. Да слушай же его.

Хармиона. Ну, так теперь какое-нибудь хорошее предсказание! Например, что в один прекрасный день я сделаюсь женой и вдовой трех царей! Что в пятьдесят лет, у меня родится сын, перед которым побледнеет сам Иудейский Ирод! Укажи-же мне способ выйти замуж за Октавия Цезаря, чтобы я сделалась равной своей госпоже.

Предсказатель. Ты переживешь госпожу, которой служишь.

Хармиона. Отлично! Я предпочитаю долгую жизнь блюду фиг.

Предсказатель. До сих пор твоя жизнь была лучше той, которая тебе предстоит.

Хармиона. Ну, значит, мои дети лишены будут имени. Будь милостив, скажи, сколько у меня будет мальчиков и девочек?

Предсказатель. Если-бы каждое из твоих вожделений имело плодородное чрево,- миллион.

Хармиона. Дальше, сумасшедший! Я прощаю тебе твои сказки.

Алексас. А ты думала, что одеяло только - поверенный твоих вожделений.

. A ну-ка, предскажи Ире её судьбу.

Алексас. Мы все хотим знать нашу судьбу.

Энобарб. Моя и большей части из нас - лечь спать пьяными эту ночь.

Ира. Вот ладонь, которая предскажет по крайней мере целомудрие.

Хармиона. Так точно, как Нил, вышедший из берегов,- голод.

Ира. Молчи, сумасшедшая болтунья; ты не умеешь предсказывать.

Хармиона. Нет; если влажная ладонь не свидетельствует о плодородии, так я даю голову на отсечение...- Пожалуйста, предскажи ей самую пошлую будущность.

Предсказатель. Ваша будущность одинакова.

Ира. Каким образом? Каким образом? Скажи подробнее.

Предсказатель. Я уже сказал.

Ира. Как! На дюйм не счастливее ея?

Хармиона. Ну, если-бы ты и была на дюйм счастливее, куда-бы ты хотела этот дюйм пристроить?

Ира

Хармиона. Да очистит небо наши греховные мысля. Очередь Алексаса! Ну-ка! Его судьбу! Его судьбу! - О, умоляю тебя, сладчайшая Изида, пусть он женится на женщине, которая не умеет держаться, и пусть она умрет, чтобы он женился на еще худшей! И чтобы эту худшую заменяла каждый раз другая еще хуже, до тех пор, пока последняя, самая худшая из всех, не сведет его, смеясь, в могилу пятьдесят раз рогатым! Милосердая Изида, услышь мою молитву, если-бы даже ты отказала мне за это в чем либо более значительном. Молю тебя, милосердая Изида!

Ира. Аминь! Услышь молитву твоих рабынь! Ибо, если прискорбно видеть хорошего человека женатым на скверной женщине, то смертельно прискорбно видеть нерогатого негодяя! И так, добрая Изида, будь справедлива и награди его по заслугам!

Хармиона. Аминь!

Алексас. Нет, каково! если-бы от них зависело сделать меня рогатым,- оне, только ради этого, не задумались-бы стать блудницами.

Энобарб. Тс!.. Антоний!

Хармиона. Нет, не он,- царица!

Входит Клеопатра.

Клеопатра. Не видали-ли вы повелителя?

Энобарб. Нет, царица.

Клеопатра. Его не было здесь?

Хармиона

Клеопатра. Он хотел веселиться, и вдруг мысль о Риме поразила его.- Энобарб!

Энобарб. Царица?

Клеопатра. Отыщи его и приведи сюда. Где Алексас?

Алексас. Здесь, государыня! готов служить тебе.- Повелитель идет.

Входит Антоний, в сопровождении посла и свиты.

Клеопатра. Я не хочу видеть его: за мной! (Уходят: Клеопатра, Энобарб, Алексас, Ира, Хармиона, Предсказатель и свита царицы).

Посол. Фульвия, твоя жена, первою вступила в поле.

Антоний. Против моего брата Люция?

Посол. Да; но эта распря скоро кончилась; обстоятельства помирили их и соединили против Цезаря, который в первой-же стычке разбил их и выгнал из Италии.

Антоний. Ну,- нет-ли еще чего худшаго?

Посол. Каждая дурная весть вредит тому, кто ее принес.

Антоний

Посол. Лабиэн (это жестокая весть) завладел с своими парфянскими войсками Азиею, от самого Евфрата. Его победоносные знамена развеваются от Сирии до Лидии и Ионии, между тем, как...

Антоний. Антоний, хочешь ты сказать?..

Посол. О, повелитель!

Антоний. Говори со мной откровенно; не смягчай общественных толков; называй Клеопатру, как ее называют в Риме; брани меня языком Фульвии заклейми мои слабости со всей силой, которую могут дать тебе истина и недоброжелательство, соединившись вместе. О, мы способны производить только сорную траву, когда живительный ветер порицания перестает осуждать нас. Указывать нам на наши грехи - значит полоть их. Я тебя оставлю на минуту. Прощай.

Посол. Как будет угодно твоей милости (Уходит).

Антоний. Какие вести из Сикиона? Говори ты!

Первый из свиты. Вестник из Сикиона! Где он?

Второй из свиты. Он ждет твоих приказаний.

Антоний. Пусть войдет! Я должен разбить эти крепкие египетские цепи, иначе мне погибнуть от безумной любви и неги.

Входит Второй посол.

Антоний. Ты с чем?

2-й посол

Антоний. Где она умерла?

2-й посол. В Сикионе. О ходе её болезни и о других важных вестях, которые тебе необходимо узнать, написано здесь (подает письмо).

Антоний. Оставь меня (Вестник уходит). Отошла в вечность великая душа,- и я желал этого! Часто хотелось-бы вернуть то, что удалилось от нас, вследствие нашего пренебрежения; наслаждение, которым мы владеем, постоянно повторяясь, перестает быть наслаждением. Она дорога мне теперь, теперь, когда её ужь нет; рука, ее отвергнувшая, хотела-бы вновь вернуть ее! Необходимо расстаться с этой волшебницей-царицей. Десять тысяч зол, худших, чем все знакомые мне муки, высижены моей праздностью. Эй, Энобарб!

Входит Энобарб.

Энобарб. Что прикажете, повелитель?

Антоний. Я должен уехать отсюда немедленно.

Энобарб. Пощади! Ведь мы в таком случае уморим всех нашим жен. Мы уже видели, как смертельно действует на них малейшее противоречие: если им придется пережить еще наш отъезд,- это смерть, верно тебе говорю.

Антоний. Я должен уехать.

Энобарб. Ну, если это так необходимо. пусть умирают! Жалко даром приносить их в жертву; но если нужно выбирать между ними и необходимостью,- будем их считать за ничто. Клеопатра при одном намеке на это - тотчас умрет; я видел, как она двадцать раз умирала по гораздо менее важным поводам. Я думаю, что смерть действует на нее тоже каким-нибудь любовным образом: так она любит умирать.

Антоний. Она невероятно хитра.

. Увы! нет, повелитель; её страсти основаны на самой тончайшей эссенции чистой любви; её вздохи и слезы не вздохи и не слезы: это непогоды и бури, сильнейшие, чем те, о которых нам предвещают альманахи; оне не похожи у неё на хитрость или притворство. Но если это притворство, так она умеет проливать потоки так-же хорошо, как Юпитер.

Антоний. Как-бы я был счастлив, если-бы никогда не знал ея!

Энобарб. О, повелитель! В таком случае ты никогда не увидал-бы чудеснейшего из созданий; какой-бы смысл имело твое путешествие без этого приключения?

Антоний. Фульвия умерла!

Энобарб. Что говоришь ты?

Антоний. Фульвия умерла!

Энобарб. Фульвия?

Антоний. Умерла.

Энобарб. Так принеси-же, повелитель, благодарственную жертву богам. Когда богам угодно отнять у мужа жену, тогда мужчина смотрит на них, как на портных земли, и утешается мыслью, что старое и изношенное платье можно заменить новым. Если-бы не было других женщин, кроме Фульвии,- тебе действительно было-бы плохо и можно было бы роптать, но это горе венчается утешением: твою старую юбку можно заменить новой сорочкой; нет, право, это горе можно омыть лишь слезами, заключенными в головке лука.

Антоний. Дела, которые она затеяла в Риме, не терпят более моего отсутствия.

. А дела, затеянные тобою здесь, не смогут обойтись без твоего присутствия; в особенности, касающиеся Клеопатры: оне зависят целиком от твоего пребывания здесь.

Антоний. Довольно шуток! Передай мое решение нашим вождям. Я открою царице причины нашего отъезда и добьюсь её согласия. Не одна смерть Фульвии, но и множество личных, очень важных причин заставляют меня действовать так; письма моих лучших римских друзей зовут меня туда. Секст Помпей изменил Цезарю и властвует на море. Изменчивый народ наш, отдающий свою любовь человеку, заслуживающему её только тогда, когда заслуг его уже больше не существует - начинает видеть все доблести великого Помпея в его сыне. Могущественный именем и властью, еще более могущественный горячностью и энергией, Секст ведет себя, как первейший вождь; если его значение увеличится,- он станет опасным для целаго мира. Я прозреваю в будущем не один лошадиный волос, который ожил уже, хотя и не приобрел еще змеиного жала. Скажи же нашим подчиненным, что моя воля - отправиться отсюда возможно скорее.

Энобарб. Повинуюсь (Уходят).

СЦЕНА III.

Другая комната во дворце.

Входят: Клеопатра, Хармиона, Ира и Алексас.

Клеопатра. Где он?

Хармиона. Я его больше не видела.

Клеопатра.Узнай, где он, с кем и что делает; не говори, что я тебя послала. Если увидишь, что он грустит, - скажи, что я пляшу; если радуется,- скажи, что я вдруг сильно занемогла. Возвращайся скорее! (Алексас уходит)

Хармиона. Мне кажется, царица, что если ты его нежно любишь, то поступаешь не так, чтобы возбудить в нем такую же любовь.

Клеопатра. Разве я не поступаю так, как должна?

Хармиона

Клеопатра. Твои советы - глупы: это было-бы вернейшим средством лишиться его.

Хармиона. Не доводи его до крайностей;умоляю тебя, воздержись; люди начинают ненавидеть то, чего бесконечно боятся.- Но вот идет Антоний!

Входит Антоний.

Клеопатра. Мне грустно, я больна.

Антоний. Я в отчаяньи, что должен высказать ей свое решение,

Клеопатра. Помоги мне выйти, дорогая Хармиона, я падаю! это не может длиться долго; природа не долго в состоянии выносить это.

Антоний (подходя). Дорогая царица!

Клеопатра. Прошу тебя, не подходи.

Антоний. Что с тобой?

Клеопатра. Я читаю в твоих глазах: у тебя хорошие вести. Что пишет законная жена? Ты можешь уезжать! Я-бы хотела, чтобы она никогда не позволяла приезжать тебе сюда! - пусть не говорит, что я удерживаю тебя здесь! Я не имею над тобой власти. Ты весь в её руках.

. Боги знают...

Клеопатра. О, существовала-ли когда на свете царица, так гнусно обманутая, как я! И, однако, с самого начала я предвидела измену!

Антоний. Клеопатра!

Клеопатра. Если-бы ты своими клятвами пошатнул даже престолы богов, как могу я верить твоей преданности, как могу верить тебе, обманувшему Фульвию? Какое легкомыслие увлечься клятвами этих уст, которые нарушают клятвы, уже произнося их!

Антоний. Обожаемая царица!

Клеопатра. Нет, прошу тебя; не ищи предлогов для отъезда,- но простись и уезжай:когда ты умолял о позволении остаться,- было тогда, о чем говорить! Тогда не было речи об отъезде! Вечность светилась из глаз моих, играла на моих устах, блаженство было в дугах моих бровей. Ничего не было во мне, кроме небесного счастья! Я и теперь не изменила себе, но ты - величайший воин в мире - ты сделался величайшим из лжецов.

Антоний. Но, царица!

Клеопатра. Я-бы хотела иметь твое тело: - ты-бы узнал тогда, что и в Египте есть сердце!

Антоний. Выслушай меня, царица: величайшая необходимость требует моих услуг, но сердце мое всецело принадлежит тебе. Италия во власти междоусобной войны: Секст Помпей подступает к стенам Рима. Опасная распря зарождается вследствие одинаковой силы двух властелинов. Тех, кого более всего ненавидели, теперь награждают любовью, потому что они вошли в силу: изгнанник Помпей, богатый славой своего отца, быстро овладевает сердцами всех, кто остался в проигрыше при настоящих порядках. Их численность становится угрожающею. И их спокойствие, наскучавшееся от бездействия, радо вылечиться каким-бы то ни было переворотом. Личная-же моя причина,- которая должна окончательно тебя успокоить относительно моего отъезда,- это смерть Фульвии.

Клеопатра. Если года мои и не избавили меня от легкомыслия, то предостерегут, по крайней мере, от легковерия. Разве может умереть Фульвия?

. Царица, она умерла... Вот взгляни на это в часы досуга; ты прочтешь, каких смут она натворила и, самое лучшее, как умерла. Ты узнаешь, где и как она умерла.

Клеопатра. О, самый лживый из любовников! Где те священные сосуды, которые ты должен бы был наполнить слезами скорби? О, я вижу, вижу по смерти Фульвии, как будет принята тобою моя смерть!

Антоний. Оставь ссоры и выслушай мои предположения: исполнить их или оставить - зависит от твоего совета. Клянусь огнем, оплодотворяющим тину Нила, я удаляюсь отсюда твоим воином, твоим рабом; я готов заключить мир, или объявить войну - по твоему желанию.

Клеопатра. Распусти мне шнурок, Хармиона... Да нет же, оставь меня; в одну минуту я чувствую себя и хорошо, и скверно,- точь в точь, как любит Антоний.

Антоний. Успокойся, дорогая царица; награди полным доверием любовь, которая с честью выдержит испытание.

Клеопатра. Это видно по Фульвии! Прошу тебя, отвернись и поплачь, думая о ней; потом простись со мной и уверь, что твои слезы принадлежат египтянке. Умоляю тебя, разыграй же сцену великолепного притворства, представь благородную искренность.

Антоний. Ты раздражаешь меня! Довольно.

Клеопатра. Ты мог бы выдумать что-нибудь лучшее, но и это вовсе не дурно.

Антоний. Клянусь мечем!..

Клеопатра. И щитом? - ты совершенствуешься; но все-таки это не вполне совершенно. Посмотри, пожалуйста, Хармиона, какой гнев у этого римского Геркулеса! Гнев, достойный его предка!

. Я ухожу, царица!

Клеопатра. Одно слово, благовоспитанный воин! Нам нужно расстаться,- нет, не то.- Мы любим друг друга,- нет, и это не то,- это-то ты и сам хорошо знаешь! Я хотела тебе сказать что-то, но моя память похожа на Антония! - я все забыла.

Антоний. Если бы, царица, легкомыслие не было твоим подданным, я бы тебя самое принял за легкомыслие.

Клеопатра. Тяжело легкомыслие, которое принимается мною так горячо к сердцу. Но прости меня, друг; мои самые любимые привычки для меня убийственны, когда не нравятся тебе. Долг повелевает тебе удалиться; будь же глух к моему непонятному горю,- и да сопутствуют тебе боги! Да обовьют лавры победы твой меч! И полный успех да уровняет дорогу для твоего шествия!

Антоний. Пора, идем! Разставаясь, мы все-таки пребудем вместе; оставаясь здесь, ты отправляешься со мной, удаляясь отсюда,- я остаюсь с тобой здесь!.. В путь! (Уходят).

СЦЕНА IV.

Рим. Во дворце Цезаря.

Входят: Октавий Цезарь, Лееид и их свита.

Цезарь. Наконец, Лепид, ты можешь верить, а впоследствии убедиться, что не в природе Цезаря ненависть к славному врагу. Вот вести из Александрии: он занимается рыбной ловлей, пьет и сжигает факелы, освещая ими ночные оргии; он не более мужчина, чем Клеопатра, а вдова Птоломея не более женственна, чем он: с трудом согласился он принять послов, насилу вспомнил, что у него есть друзья. Ты согласишься со мной, что он просто скопище всех недостатков, которым подвержено человечество.

Лепид. Я не могу поверить, чтобы его недостатков было довольно для покрытия всех его пороков: его несовершенства - что пятна неба; ночная тьма их делает только блестящее. Они врожденны, а не усвоены; они скорее невольны, чем зависят от него самого.

Цезарь. Ты через-чур снисходителен. Допустим, что это не преступление валяться на ложе Птоломея, дарить царства за миг разврата, сидеть с рабами и напиваться с ними, шататься целый день по улицам, бороться с чернью, провонявшею потом. Допустим, что все это приятно ему (но, поистине, нужно обладать редкой организацией, чтобы все эти мерзости не претили), и все-таки Антонию нет оправдания, потому что ведь мы несем страшную тяжесть его легковесности. Если-бы он ограничился наполнением своей праздности сладострастием, я-бы не беспокоился; он поплатился-бы пресыщением и размягчением костей. Но за то, что он убивает время, когда бой барабана так громко указывает ему на его собственные и наши интересы, как-же не порицать его, как мы порицаем мальчишек, которые, умудренные уже наукой, все-таки жертвуют образованием для минутных наслаждений и возмущаются таким образом против разума?

Входит Вестник.

Лепид. Вот, еще вести.

. Твое повеление исполнено; ежечасно, благородный Цезарь, ты будешь получать извещения о том, что творится вне страны. Помпей укрепился на море, и, кажется, его обожают все те, кто держался Цезаря из страха. Недовольные спасаются в гаванях, а общественное мнение изображает его в виде жертвы.

Цезарь. Я должен был это предвидеть. История с древних времен учит нас, что тот, кто добивается власти, любим лишь до минуты её достижения; что покидающий власть, никогда не бывший любимым, несмотря на то, что заслуживал любви - становится дорог народу, как только власть его покидает. Большинство похоже на сломанный тростник, плавающий по воде, несомый изменчивым течением и гниющий от собственного безцельного движения.

Вестник прибрежные жители бледнеют при одной мысли о них; горячая молодежь возмущается. Ни одно судно не может выйти в море: его тотчас захватывают: и одно имя Помпея производит более опустошений, чем войска его, выдвинутые против нас.

Цезарь. О, Антоний! Отрешись, наконец, от твоих сладострастных оргий. Прежде, когда, после убийства консулов Гиртия и Панса, ты был изгнан из Модены, и голод преследовал тебя по пятам, ты, не смотря на нежное воспитание, умел стойко переносить его, лучше всякого дикаря; ты пил тогда конскую мочу и ржавую воду болот, от которой отвращаются даже звери. Ты не гнушался самых грубейших плодов, самых грубейших кустарников. Как олень, пастбища которого покрыты снегом, ты не гнушался глодать древесную кору; говорят, на Альпах, ты питался таким мясом, что многие умерли бы при одном виде его. И все это (воспоминания в настоящее время позорные для твоей чести!) ты переносил геройски, и щеки твои не похудели от такой жизни.

Лепид. О, скорбное падение!

Цезарь

Лепид. Завтра, Цезарь, я буду в состоянии точно указать количество морских и сухопутных сил, которыми располагаю для борьбы с настоящим положением.

Цезарь. До нашего нового свиданья я займусь тем же. Прощай.

Лепид. Прощай. Если в это время ты получишь новые сведения,- умоляю тебя, сообщи мне.

. Не сомневайся. Я знаю, что это мой долг.

СЦЕНА V.

Александрия. Во дворце.

Входят: Клеопатра, Хармиона, Ира и Мардиан.

. Хармиона!

Хармиона. Царица!

Клеопатра

Хармиона. Для чего, царица?

Клеопатра. Чтобы я могла проспать все время, пока мой Антоний будет от меня далеко.

. Ты, право, слишком много думаешь о нем.

Клеопатра. О, ведь это измена!

Хармиона

Клеопатра. Евнух! Мардиан!

Мардиан. Что прикажешь, повелительница?

. Конечно, не песен твоих; все, на что ты способен, не может доставить мне удовольствия. Ты очень счастлив, что оскоплен; твои мечты свободны, им незачем лететь за пределы Египта. В состоянии ли ты любить?

Мардиан. Да, владычица.

Клеопатра

Мардиан. Не в самом деле, царица, нет, потому что в самом деле я способен лишь на невинные дела; но, у меня есть кипучия страсти, и я мечтаю о том, что сделала Венера с Марсом.

Клеопатра. О, Хармиона! Где, думаешь ты, он в настоящую минуту? Стоит он или сидит? Идет-ли пешком или сидит верхом на лошади? О, счастливая лошадь, несущая на себе Антония! Будь осторожна, ибо знаешь ли ты, кого несешь? Атласа, поддерживающего половину нашей земли, руку и шлем человеческого рода! Быть может, в эту минуту он говорит или шепчет: "где теперь моя нильская змейка?" Он называл меня так. Но я прихожу в опьянение от лучшего из ядов; он будет думать обо мне, почерневшей от лучей страстных ласк самого Феба! Обо мне, покрытой такими глубокими морщинами времени? Когда жив был еще высоколобый Цезарь, я была кусочком, достойным царя; тогда и великий Помпей, неподвижный от изумления, вперял свои восторженные взоры в мое лицо; он здесь хотел бросить якорь своего восторга, здесь хотел он умереть, в созерцании той, которая стала его жизнью!

Алексас. Приветствую тебя, владычица Египта!

Клеопатра. Как мало похож ты на Марка Антония! Но ты являешься от его имени, и это имя, как чудесное снадобье, изменило твой вид и покрыло тебя золотом.- Как поживает мой храбрый Антоний?

. Знаешь-ли, царица, что он сделал в последний раз перед отъездом? Он запечатлел последний из множества прощальных поцелуев на этой восточной жемчужине; его слова запечатлелись в моем сердце.

Клеопатра. Мой слух должен их вызвать оттуда.

Алексас"Друг!" - воскликнул он:- "передай ей, что верный римлянин посылает великой царице Египта это сокровище, таящееся в раковине. Чтобы искупить у её ног ничтожность этого дара, он украсит её могущественный трон многими царствами; скажи ей, что весь Восток назовет ее своей повелительницей". Засим, он мне кивнул головой и важно сел на горячаго коня, ржавшего так сильно, что если-бы я и задумал отвечать ему, ржанье коня меня сделало-бы немым.

Клеопатра. Скажи, он был печален или весел?

Алексас. Как время года, между зимой и летом, холодом и зноем: ни печален, ни весел.

. О, чудное расположение духа! Заметь, заметь хорошенько, милая Хармиона,- вот это человек; но хорошенько-же заметь; он не был печален, потому что хотел оставаться спокойным и ясным перед теми, кто привык смотреть так, как смотрит он; он не был весел, чтобы показать, что самое его дорогое осталось у него в Египте, вместе с его радостью,- и он был между двумя крайностями! О небесное смешение! Но, если-бы ты был печален или весел,- кому-же веселье или печаль идут более, нежели тебе? Не встретил-ли ты моих гонцов?

Алексас. Да, царица, но крайней мере, двадцать. Зачем посылаешь ты их одного за другим?

Клеопатра Цезаря так сильно?..

Хармиона. О, доблестный Цезарь!

Клеопатра. Да подавиться тебе таким восклицанием! Говори-же, о, храбрый Антоний!

. Великий Цезарь!

Клеопатра. Клянусь Изидой, я выбью тебе зубы, если ты еще раз сравнишь с Цезарем человека самого дорогого мне между всеми людьми!

Хармиона

Клеопатра. Я была тогда юной; мои суждения были незрелы. Надо иметь кровь холодную, как лед, чтобы говорить, что я тогда говорила. Идем! Достань мне чернила и бумаги: каждый день буду посылать гонца,- хотя-бы мне пришлось обезлюдить Египет (Уходят).