Иль жить, или не жить, теперь решиться должно (Монолог Гамлета)
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Иль жить, или не жить, теперь решиться должно (Монолог Гамлета)

Источник: "Иль жить, или не жить, теперь решиться должно". Перев. [М. И. Плещеева]. - Опыт трудов Вольного Российского собрания, ч. II. М., 1775, с. 257-261.

Государь мой * * *!

Надобно чувствовать чрезвычайныя дарованiя, или быть чрезвычайно смелу, чтобъ переводить Шакеспира, особливо знаменитыя те места его сочиненiй, въ коихъ сила воображенiя, мыслей и выраженiй, нечто отменное и превосходное въ себе имеютъ; однако я не имея техъ качествъ, какiя для такого предпрiятiя нужны, а будучи единственно влюбленъ въ некоторыя места Шакеспировыхь творенiй, дерзнулъ перевесть одни изъ его стиховъ, кои столь известны, что всякой, кто читать умеетъ, ихъ наизусть знаетъ, а именно, славный Гамлетовъ Монологъ. Къ сему подалъ мне примеръ, и ободрилъ меня въ намеренiи, одинъ живописецъ, котораго я зналъ въ Неаполе. Онъ былъ весьма посредственный художникъ, не зналъ ни рисунка, ни состава красокъ, и еще меньше имелъ те тени, которыя въ Тицiановыхъ картинахъ даютъ предметамъ живость, нежность и прозрачность. Но онъ, влюбясь въ его Данаю, осмелился ея списать, и изображая съ точнейшею верностiю, черты, тени и светъ сей картины, сделалъ такую копiю, что все ея иметь хотели, не смотря не ея недостатки, особливо те, кои оригинала не видали, и объ ономъ только способомъ эстамповъ понятiе имели. Я нашелъ, что ежели я, подражая сему живописцу, стану стараться вникнуть въ смыслъ Шакеспировъ, и его съ точностью изобразить, то я буду въ состоянiи сделать несколько подобное дело копiи Данаи, и показать услугу темъ, кои объ образе сочиненiя, о сопряженiи мыслей и о смелой вольности сего отменнаго писателя слабое понятiе иметь хотятъ. Я не остановился, вспомня, что Г. Волтеръ сей Монологъ перевелъ. Не все Россiяне знаютъ Французскiй языкъ: къ тому жъ сравнивъ сей переводъ съ оригиналомъ, я увиделъ, что Г. Волтеръ больше боролся съ Шакеспиромъ, нежели его переводилъ, и что ежели бы кто нибудь его переводъ на Аглинскiй языкъ обратно перевелъ, тобъ никто не узналъ, что это Шакеспирово сочиненiе. Я еще нашелъ, что говорить на Фрацузскомъ языке такъ, какъ Шакеспиръ говорилъ на Аглинскомъ, почти невозможно, а на Рускомъ можно ему по крайней мере подражать, и когда не силу и не красу его, то духъ его сохранить. Я одно только встретилъ затрудненiе, которое однако больше отъ свойства нашего воображенiя, нежели отъ свойства нашего языка происходитъ. Мы даемъ больше узъ слогу нашему, нежели сходно съ вольностiю нашего языка. Кажется, что метафорическiя те выраженiя, кои слогъ и оживляютъ и украшаютъ, не довольно нами приняты; и ежели я не обманываюсь, то я приметилъ, что и въ техъ изъ нашихъ писателей, кои самое живое и горячее воображенiе имели, неодушевленныя вещи меньше оживотворены, и умственныя бытiя реже подъ чувственнымъ видомъ изображаются, нежели въ чужестранныхъ писателяхъ, а особливо въ Аглинскихъ. Сiи, можетъ быть, даютъ воображенiю своему и лишнюю вольность; но мне кажется, что самая сiя погрешность есть источникъ техъ красотъ, коими ихъ сочиненiя столь изобильны. Я не знаю, до коихъ поръ мы имъ подражать можемъ. Сiе никому столько неизвестно, какъ Вамъ, и никто столько не въ состоянiи подать примеръ техъ вольностей, кои нашъ языкъ столь же свободнымъ сделаютъ, сколько онъ изобиленъ, темъ богатство его умножатъ. Я уверенъ, что сiе составляетъ одинъ изъ главныхъ предметовъ, кои Вольное Россiйское Общество, котораго Вы Членъ, имеетъ, и которому я, естьли Вы намеренiе мое одобрите слабый переводъ Гамлетова Монолога посвящаю.

Иль жить, или не жить, теперь решиться должно.

Что есть достойнее великiя души:

Фортуны ль злой сносить жестокiе удары,

Или вооружась противъ стремленья бедъ,

Конецъ ихъ ускорить, окончить жизнь, уснуть,

Сей сродно всемъ конецъ съ усердiемъ желать:

Окончить жизнь, уснуть, и темъ спокоить духъ.

Уснуть! но естьли сны представятся тогда?

Вотъ въ чемъ препятствiе, вотъ что остановляетъ!

Не знаемъ въ смертномъ семъ что будемъ видеть сне,

Отъ шумнаго сего сокрывшися жилища.

Намъ неизвестность тутъ велитъ остановиться,

И злополучiя пределъ распространяетъ.

Гонителеву злость и гордаго надменность,

Несчастливой любви мученiе несносно,

Медлительность суда, презренiе судей,

И все, чемъ скромная гонима добродетель:

Ктобъ сталъ страдать, стонать отъ тягостныя жизни,

Когда бы видъ страны, где мы по смерти будемъ,

Изъ коей никогда никто не возвращался,

Объемля ужасомъ нашъ духъ не устрашалъ?

Прибегнуть не боясь къ тому, что не известно?

И здравое лице, что твердость намъ даетъ,

Печальной бледностью, уныньемъ, покрываетъ!

Теряя силу всю, безъ действа исчезаютъ!