Человеконенавистник
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Человеконенавистник

Собранiе сочиненiй Шиллера въ переводе русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ II. С.-Пб., 1901

Анжелика. Вотъ, где мы хотели дождаться его, тетя. Вы посидите пока въ кабинете, почитаете, я схожу къ садовнику за цветами, а тамъ - и девять часовъ, и онъ явится. - Надеюсь, вы довольны?

Вильгельмина. Какъ тебе будетъ угодно, милочка. (Идетъ къ беседке).

Биберъ (съ цветами). Вотъ, барышня. Лучше ничего не нашлось сегодня. Гiацинты отошли.

Анжелика. Спасибо, спасибо и за это.

Биберъ

Анжелика. Чего вамъ хочется, добрейшiй Биберъ?

Биберъ. Изволите видеть, барышня, скороспелки тоже отошли уже, и прекраснымъ левкоямъ скоро конецъ, а баринъ нашъ опять не удостоилъ даже взглянуть на нихъ. Вотъ, въ прошломъ году я распорядился высушить большое болото, тамъ на северной стороне, и засадить это место молоденькими деревцами. Отлично принялись, сердце радуется, когда гуляешь тамъ. Только солнышко взойдетъ, я ужъ тамъ, и жду, не дождусь, и впередъ радуюсь... думаю: вотъ проведу тутъ нашего барина. Но, вотъ и вечеръ приходитъ, и другой, и третiй, а баринъ все не замечаетъ... Не скрою, больно мне это, барышня..

Анжелика. Дождетесь еще своего, наверное, дождетесь. Потерпите только немножко, добрейшiй Биберъ.

Биберъ. Паркъ этотъ обходится ему целыхъ две тысячи талеровъ въ годъ, и жалованье мне итти будетъ, хоть-бы я и не стоилъ... А чего-же я стою, когда за все те деньги, которыя баринъ тратитъ, не могу даже доставить ему одного часика удовольствiя? Нетъ, барышня, я не могу больше есть хлебъ вашего батюшки... Или пусть онъ позволитъ мне доказать, что я не даромъ емъ его хлебъ.

Анжелика. Успокойтесь добрейшiй Биберъ! Все мы знаемъ, что вы вполне заслуживаете то, что получаете, и даже гораздо больше.

Биберъ. Извините, барышня, но вы объ этомъ судить не можете. За то, что я двенадцать часовъ въ сутки смотрю за его садомъ, не обманываю его и слежу за своими подручными, баринъ платитъ мне деньгами. Но за то, что я делаю все это охотно, отъ души, стараюсь для него, вижу и наяву и во сне, какъ-бы угодить ему - за это, барышня, ему следуетъ вознаградить меня своимъ удовольствiемъ. Хоть-бы разокъ побывалъ въ своемъ парке, и это было бы для меня дороже всехъ его денегъ... Вотъ, барышня... потому-то я васъ теперь и...

Анжелика. Оставимъ это, прошу васъ. Вы сами знаете, какъ часто и напрасно... Ахъ, вы, ведь, знаете отца!

Биберъ (схватывая ея руку горячо). Онъ еще не былъ въ питомнике. Попросите его, чтобы онъ позволилъ мне показать ему питомникъ. Нельзя же ожидать благодарности отъ неразумной природы и махнуть рукой на людей. Кто смеетъ сказать, что не можетъ разсчитывать на радость, разъ труды его увенчиваются успехомъ и надежды сбываются?

Анжелика. Я понимаю васъ, честный мой Биберъ... но можетъ быть, вамъ больше посчастливилось съ растенiями, чемъ отцу моему съ людьми.

(горячо съ волненiемъ). А у него такая дочь! (Хочетъ сказать еще что-то, но останавливается и молчитъ съ минуту). Чтобы онъ ни перенесъ, нашъ баринъ, отъ людей, сколько бы разъ ни обманывался въ надеждахъ... (схватывая руку Анжелики и съ еще большимъ жаромъ) одна надежда его не обманула... еще не все испыталъ онъ, что можетъ разбить сердце человека!... (Уходитъ).

Вильгельмина (встаетъ и смотритъ вследъ Биберу). Странный человекъ! Онъ всегда приходитъ въ такое волненiе, если затронуть эту струну. Въ его жизни есть какая-то тайна.

Анжелика (тревожно озираясь). Уже поздно. Никогда не заставлялъ онъ ждать себя такъ долго... Розенбергъ.

Вильгельмина. Придетъ. Какая ты опять робкая и нетерпеливая!

Анжелика. На этотъ разъ не даромъ, милая тетя. Что, если не удастся! Съ какимъ волненiемъ я ждала этого дня.

. Не слишкомъ уповай на одинъ этотъ день.

Анжелика. И вдругъ, онъ ему не понравится?.. Вдругъ, у нихъ произойдетъ столкновенiе?.. Могу-ли я надеяться, что отецъ сделаетъ для него исключенiе... впервые? Что, если они столкнутся характерами? Язвительная желчность отца и щекотливая гордость Розенберга! Тяжелая меланхолiя одного и бодрая, резвая жизнерадостность другого! Природа не могла подшутить злее!.. Но кто можетъ также поручиться, что онъ не потому именно отказываетъ ему во вторичномъ прiеме, что уже въ первое свиданiе рисковалъ почувствовать къ нему уваженiе?

Вильгельмина. Весьма возможно, моя дорогая. - Однако, сердце твое не говорило тебе ни о чемъ такомъ вчера.

Анжелика. Вчера! До сихъ поръ я видела только его, думала только о немъ и ни о чемъ другомъ! Тогда во мне говорила только легкомысленная, влюбленная девочка. Теперь передо мною встаетъ образъ отца, и все надежды мои исчезаютъ. О, зачемъ не могъ длиться этотъ сладкiй сонъ? Зачемъ все счастье моей жизни должно зависеть отъ одной ужасной случайности?

Вильгельмина. Твое волненiе заставляетъ тебя обо всемъ забыть, Анжелика. Мысль объ отце отравляетъ твой покой съ того самаго дня, какъ Розенбергъ признался тебе въ любви, съ техъ поръ, какъ онъ изъ-за тебя порвалъ со дворомъ, со столичными развлеченiями и добровольно обрекъ себя на печальное уединенiе въ своихъ поместьяхъ, чтобы быть поближе къ тебе. Не ты-ли первая возмущалась тайной вашихъ сношенiй? Не ты-ли сама своими неотступными просьбами и напоминанiями вынудила у него обещанiе постараться, наконецъ, снискать расположенiе твоего отца? Отца моего - твердила ты - связываетъ съ людьми еще лишь одна единственная нить, и онъ навеки погибнетъ для мiра, если узнаетъ, что и дочь обманула его.

Анжелика (горячо). Этого никогда не будетъ! Только почаще напоминайте мне объ этомъ, милая тетя! Я чувствую себя тогда сильнее, решительнее. Весь светъ обманулъ его, но дочь останется ему верна. Не буду питать никакихъ надеждъ, которыя мне пришлось бы скрывать отъ отца. Не обязана-ли я заплатить этимъ за всю его доброту ко мне? Онъ далъ мне все. Самъ онъ умеръ для радостей жизни, а чего только ни делалъ, чтобы доставлять ихъ мне? Онъ превратилъ эту местность въ рай, призвалъ на помощь все роды искусствъ, чтобы радовать сердце своей Анжелики и облагородить ея умъ. Я здесь царица. Онъ уступилъ мне и божественное дело благотворенiя, сложивъ его съ себя, скрепя сердце, передалъ мне сладкую власть отыскивать стыдливую нужду, утирать льющiяся тайкомъ слезы, давать среди этихъ тихихъ горъ убежище безпрiютнымъ... И за все за это, Вильгельмина, онъ требуетъ отъ меня только одного, ставитъ мне лишь одно ничтожное условiе - обходиться безъ того света, который оттолкнулъ его!

Вильгельмина. И ты никогда не нарушала этого столь легкаго условiя?

Анжелика. Нетъ, я ослушалась его. Мои желанiя перенеслись за эти стены... Я раскаиваюсь въ этомъ, но возврата нетъ.

Вильгельмина. Но, ведь, до того времени, какъ Розенбергъ сталъ охотиться въ этихъ лесахъ, ты была счастлива.

Анжелика

Вильгельмина. Такъ вдругъ все изменилось? И даже твоя верная подруга, природа, стала теперь другой?

Анжелика. Природа все та же, но сердце мое изменилось. Я вкусила жизни и не могу больше довольствоваться мертвой статуей. О, какъ все изменилось вокругъ меня! Онъ словно подкупилъ все окружающее. Солнце стало для меня теперь лишь указателемъ времени его прихода, фонтанъ журчитъ лишь его имя, ароматъ цветовъ напоминаетъ мне его дыханiе... Не глядите на меня такъ сурово, милая тетя... Я ли виновата, что первымъ человекомъ, котораго я встретила за пределами нашихъ владенiй, явился какъ разъ Розенбергъ?

Вильгельмина (растерянно глядя на нее). Бедная дорогая девочка!... Ни ты, ни я тутъ не виноваты. Я не могла ничего сделать... Не обвиняй меня, Анжелика, если тебе не удастся уйти отъ своей судьбы.

Анжелика. Вы только и твердите это, тетя. Я васъ не понимаю.

Вильгельмина. Вотъ открываютъ ворота парка.

Анжелика. Лай его Дiаны!... Онъ идетъ. Это Розенбергъ! (Идетъ навстречу).

Анжелика. Ахъ, Розенбергъ, что вы наделали? Вы все испортили.

Розенбергъ. Не думаю, возлюбленная моя. Вы желали, чтобы мы познакомились; вы желали, чтобы я заинтересовалъ его.

. Какъ? И вы думаете достичь этого, возстановивъ его противъ себя?

Розенбергъ. Пока ничемъ инымъ. Вы сами разсказывали мне о неоднократныхъ попыткахъ исцелить его отъ его душевнаго недуга. Но все эти непрошенные, столь торжественно выступающiе ходатаи за человечество только дали ему почувствовать его превосходство и довольно плохо защищались противъ замысловатаго красноречiя его скорби. Ему безразлично, веритъ-ли светъ его ненависти къ людямъ, или нетъ, но онъ никогда не проститъ пренебрежительнаго отношенiя къ этому чувству. Гордость его не потерпитъ такого униженiя. Спорить съ нами, конечно, по его мненiю, не стоитъ, но въ негодованiи онъ можетъ решиться пристыдить насъ. Выйдетъ разговоръ - вотъ все, что намъ теперь желательно.

Анжелика. Вы слишкомъ легко относитесь къ этому, дорогой Розенбергъ. Вы полагаете, что можете вступить въ состязанiе съ отцомъ. Какъ я боюсь!...

Розенбергъ. Не бойтесь, Анжелика. Я борюсь за правду и любовь. Его дело такъ же плохо, какъ мое хорошо.

Вильгельмина (которая до сихъ поръ, повидимому, мало участвовала въ беседе). Вы действительно такъ уверены въ этомъ, господинъ фонъ Розенбергъ?

Розенбергъ (быстро оборачиваясь въ ея сторону, после небольшой паузы, серьезно). Думаю, что такъ, сударыня.

Вильгельмина (вставая со скамейки). Жаль тогда моего беднаго брата. Не легко было ему превратиться въ того несчастнаго человека, каковъ онъ теперь, а произнести надъ нимъ приговоръ, какъ я вижу, такъ легко.

Анжелика. Не будемъ судить такъ опрометчиво, Розенбергъ! Мы такъ мало знаемъ о судьбе моего отца.

Розенбергъ(Канониссе). Вы говорите, что ему не легко было стать такимъ несчастнымъ, но разве вы можете оправдывать человека, совершившаго надъ собой дело злой судьбы, отнявшаго у себя и то, что она оставила ему?... Защищать безумца, который сбрасываетъ съ себя и последнiй плащъ, оставленный ему ограбившими его разбойниками? Разве есть, по вашему, между небомъ и землей более жалкiй человекъ, нежели человеконенавистникъ.

Вильгельмина. Если онъ, ища облегченiя, и хватается въ горестномъ омраченiи души за ядъ, то что за дело вамъ, счастливцамъ? Я бы не решилась обрушиться на слепого нищаго, разъ я не могу подарить ему глазъ.

Розенбергъ (весь вспыхнувъ и съ большимъ жаромъ). Нетъ, клянусь, нетъ! Но душа моя горитъ отъ негодованiя при виде неблагодарнаго, который капризно закрываетъ глаза и клянетъ Подателя света!... Какiя страданiя не возмещены безконечное число разъ дарованiемъ ему такой дочери? Какъ дерзаетъ онъ проклинать родъ человеческiй, ежечасно отражающiйся передъ нимъ въ этомъ зеркале? Онъ ненавидитъ людей, онъ человеконенавистникъ! Нетъ, онъ не таковъ! Клянусь, онъ не таковъ! Поверьте мне, сударыня, въ природе нетъ иныхъ человеконенавистниковъ, кроме техъ лишь, кто боготворитъ, или же презираетъ себя.

Анжелика. Уходите, Розенбергъ! Заклинаю васъ, уходите! Въ такомъ настроенiи вамъ нельзя встречаться съ отцомъ.

Розенбергъ. Хорошо, что вы напомнили мне, Анжелика. - Мы вовлеклись въ такой разговоръ, который всегда заставляетъ меня разгорячиться... Простите меня, сударыня, мне бы также не хотелось рисковать быть опрометчивымъ, мне, ведь, только сегодня предстоитъ познакомиться съ отцомъ моей Анжелики. - Итакъ, поговоримъ о другомъ! Личико Анжелики становится такимъ серьезнымъ, а мне надо видеть его светлымъ и радостнымъ, чтобы почерпнуть въ немъ мужество бороться за нашу любовь. Весь городокъ былъ разукрашенъ, когда я проезжалъ. По какому поводу?

Анжелика. По поводу дня рожденiя отца.

Юльхенъ. Баринъ послалъ меня, барышня. Онъ желаетъ видеть васъ до обеда. - И васъ также, господинъ Розенбергъ. Онъ желаетъ поговорить съ вами.

. Съ нами обоими! Вместе...

Розенбергъ... Съ обоими!... Что это значитъ?

Юльхенъ. Вместе? Нетъ, насчетъ этого мне ничего неизвестно.

Розенбергъ (собираясь угодить, Анжелике). Я пущу васъ впередъ и приму его изъ вашихъ рукъ умиротвореннымъ.

Анжелика (тревожно). Вы оставляете меня, Розенбергъ... Куда вы?... Мне надо еще задать вамъ одинъ важный вопросъ.

Юльхенъ. Пойдемте, сударыня, посмотреть на торжественное шествiе.

Анжелика (Розенбергу). Какое тревожное, ужасное утро, Розенбергъ! Намъ грозитъ разлука, вечная разлука! И вы готовы на все, что бы ни случилось? На что вы решитесь, если не понравитесь отцу?

Розенбергъ. Я решился ему не понравиться.

. Перестаньте такъ легко относиться къ делу, если я когда либо была дорога вамъ, Розенбергъ!... Не отъ васъ зависитъ, какой оборотъ оно приметъ. Мы должны быть одинаково готовы и на худшее и на лучшее... Я не посмею больше видеться съ вами, если вы разстанетесь не друзьями. Что вы решились делать, если онъ откажетъ вамъ въ своемъ уваженiи?

Розенбергъ. Милая, дорогая! - Добиться его!

Анжелика. О, какъ мало знаете вы того человека, которому такъ доверчиво идете навстречу! Вы ожидаете увидеть человека, котораго могутъ растрогать слезы потому, что онъ самъ въ состоянiи плакать... надеетесь, что бiенiе вашего сердца найдетъ откликъ въ его сердце? Увы! Струны въ немъ порваны, и оно не заговоритъ вовеки. Все ваши старанiя могутъ оказаться тщетными, все попытки безплодными... Розенбергъ! Еще разъ: на что вы решитесь, если все оне потерпятъ неудачу?

Розенбергъ (спокойно беря ее за руку). Ну, не все-же, наверное, не все! мужайтесь, милая трусиха! Я твердо решился. Я поставилъ себе этого человека целью, решился овладеть имъ, и, следовательно - онъ будетъ моимъ. (Оба уходитъ).

Абель (читаетъ). Выдано впередъ общине после большого наводненiя въ 1784 году: две тысячи девятьсотъ гульденовъ.

Ф. Гуттенъ (усевшись за столъ и перебирая бумаги на немъ). Поля поправились, не страдать-же человеку дольше его полей. Зачеркни и эту статью. Не хочу, чтобы мне напоминали о ней больше.

Абель Делать нечего. Остается, следовательно, высчитать проценты за шесть съ половиной летъ.

Ф. Гуттенъ. Проценты! - Что ты?

Абель. Ничего не поделаешь, ваша милость. Въ счетахъ дворецкаго долженъ быть порядокъ. (Хочетъ продолжатъ).

Ф. Гуттенъ. Остальное въ другой разъ. Теперь позови егеря. Хочу покормить своихъ договъ.

Абель. Арендатору Гольцгофа хочется прiобрести лошадь, съ которой вашей милости такъ не посчастливилось недавно. Конюхъ за то, чтобы сбыть ему эту лошадь, пока не случилось новой беды.

Ф. Гуттенъ. Дать этому благородному животному состариться за плугомъ за то лишь, что оно изменило мне одинъ разъ за десять летъ? Такъ я никогда еще не поступалъ ни съ кемъ изъ заплатившихъ мне неблагодарностью. Я просто не сяду на нее больше.

Абель (взявъ разсчетную книгу, хочетъ уйти).

Ф. Гуттенъ. Вы говорили мне, что въ кассе не хватаетъ какихъ то важныхъ росписокъ и что кассиръ не является.

Абель. Да, я говорилъ это въ минувшiй четвергъ.

Ф. Гуттенъ (встаетъ). Какъ я радъ, что онъ таки оказался плутомъ, этотъ кассиръ. Одиннадцать летъ служилъ мне безупречно. Это надо занести, Абель. Разскажи-ка мне объ этомъ поподробнее.

Абель. Бедняга онъ, ваша милость. Съ нимъ несчастье случилось, упалъ съ лошади. Его привезли сегодня со сломанной рукой. А росписки нашлись между бумагами.

Ф. Гуттенъ Значитъ онъ не плутъ! - Какъ-же ты могъ донести мне неправду?

Абель. Ваша милость, всегда следуетъ думать о людяхъ худшее.

Ф. Гуттенъ (угрюмо помолчавъ). Однако, онъ долженъ быть плутомъ. Онъ, верно, получилъ по роспискамъ.

Абель. Я самъ такъ думалъ, ваша милость. Были уже разосланы приказы о задержанiи, и розыски стоили мне уйму денегъ. Досадно, что все задаромъ.

Ф. Гуттенъ (долго съ удивленiемъ глядитъ па нею). Драгоценный человекъ! Да ты настоящее сокровище для меня... Намъ не надо разставаться!

Абель. Спаси меня Богъ!.. И что бы тамъ ни сулили мне иные люди!..

Ф. Гуттенъ. Иные люди!... что это значитъ?

Абель. Да, ваша милость. Не знаю, зачемъ мне таить отъ васъ? Старый графъ...

Ф. Гуттенъ. Опять что нибудь затеялъ. Ну?

Абель. Онъ велелъ посулить мне двести пистолей и двойное жалованье пожизненно, если я выдамъ ему его внучку, барышню Анжелику.

Ф. Гуттенъ И вы отказались?

Абель. Клянусь спасенiемъ души, да!

Ф. Гуттенъ. Двести пистолей! И двойное жалованье пожизненно! Да полно, хорошо-ли вы взвесили дело?

Абель. Да, я зрело обсудилъ все, ваша милость, и отказался. Отъ плутовства проку не будетъ. Я хочу жить и умереть у вашей милости.

Ф. Гуттенъ (холодно). Мы не годимся другъ для друга. (Вдали слышится веселая деревенская музыка, сливающаяся съ хоромъ голосовъ. Звуки все приближаются). Я слышу ненавистные мне звуки. Иди за мной въ другую комнату.

Абель (выходитъ на минуту на балконъ и возвращается). Ваша милость! Все населенiе явилось сюда въ праздничныхъ одеждахъ съ музыкой... Они просятъ вашу милость соблаговолить выйти на балконъ, показаться своимъ вернымъ подданнымъ.

Ф. Гуттенъ. Что имъ нужно отъ меня? Что у нихъ за дела?

Абель. Ваша милость, вы забыли...

Ф. Гуттенъ. Что?

Абель. На этотъ разъ вамъ не такъ легко будетъ отделаться, какъ въ прошломъ году...

Ф. Гуттенъ Вонъ! Вонъ! И слушать не хочу.

Абель. Я имъ ужъ говорилъ, ваша милость... Но они говорятъ, что пришли изъ церкви, и Господь, верно, услышалъ ихъ молитвы...

Ф. Гуттенъ. Онъ слышитъ и лай собаки и ложныя клятвы въ устахъ притворщика и знаетъ, зачемъ допускаетъ и то и другое. (Входитъ толпа). Небо! И кто подстроилъ мне все это? (Хочетъ спастись въ кабинетъ, но толпа удерживаетъ его, хватаясь за его одежду).

Старшина

Несколько девушекъ (подходя къ Ф. Гуттену). Ваша милость! Эту безделицу подносятъ вамъ ваши благодарные подданные, обязанные вамъ всемъ.

Две другiя девушки. Мы сплели для васъ венокъ радости за то, что вы разбили ярмо крепостного права!

Третья и четвертая девушки. Мы усыпаемъ цветами вашъ путь за то, что вы превратили наши пустоши въ рай.

Первая и вторая девушки. Зачемъ вы отворачиваетесь, дорогой господинъ? Взгляните на насъ. Скажите намъ слово! Что мы вамъ сделали, за что вы отталкиваете нашу благодарность?

Ф. Гуттенъ (потупясь и не глядя на нихъ). Брось имъ деньги, дворецкiй, денегъ, сколько имъ нужно. Не жалей моей казны. Вы же видите, они ждутъ награды.

Старикъ (выступая изъ толпы). Мы не заслужили этого, ваша милость. Мы не продажные люди.

Двое другихъ. Намъ нужно доброе слово, ласковый взглядъ.

Четвертый изъ толпы

Другiе. Мы люди, и мы этого не заслужили.

Ф. Гуттенъ. Бросьте эту кличку и милости просимъ подъ другою, похуже! - Васъ обижаетъ, что я предлагаю вамъ денегъ? Вы говорите, что пришли поблагодарить меня? За что же вы можете благодарить меня, какъ не за деньги? Разве я давалъ кому нибудь изъ васъ что либо лучшее? Правда, до того, какъ я вступилъ во владенiе графствомъ, вы изнемогали подъ гнетомъ нужды, какой-то извергъ взвалилъ на васъ бремя крепостничества. Вашъ трудъ принадлежалъ не вамъ. Вы равнодушно смотрели на зеленеющiя поля, на желтеющiя нивы, и отецъ подавлялъ въ себе радость при рожденiи сына. Я разбилъ эти оковы, возвратилъ отцу сына и сеятелю жатву. Благодать осенила ваши поля: свобода и надежда управляли плугомъ. Теперь въ вашей среде нетъ такихъ бедняковъ, которые не могли-бы въ теченiе года зарезать быка; вы спите въ просторныхъ жилищахъ, нужду вы одолели и у васъ остается кое что для радости. (Выпрямившись и обращаясь ко всемъ окружающимъ). Ваши щеки говорятъ о здоровье, ваша одежда о благосостоянiи. Больше вамъ желать нечего. Я сделалъ васъ счастливыми.

Старикъ (выступая изъ толпы). Нетъ, ваша милость. Деньги и все нажитое нами добро - самое меньшее ваше благодеянiе. Ваши предки обращались съ нами, какъ со скотомъ. Вы сделали изъ насъ людей.

Другой. Вы построили для насъ церковь и дали воспитанiе нашей молодежи.

Третiй. Дали намъ хорошiе законы и добросовестныхъ судей.

Четвертый. Вамъ мы обязаны, что живемъ по человечески, что радуемся жизни.

Ф. Гуттенъ (задумчиво). Да, да... Земля хороша, и не вина милосерднаго солнца, что ползучее растенiе не выпрямляется въ дерево. - Не моя вина, если вы остались лежать тамъ, куда я васъ бросилъ. Ваше собственное признанiе осуждаетъ васъ. Ваше довольство своей судьбой доказываетъ, что труды мои пропали даромъ. Вотъ, если-бы вамъ чего нибудь не хватало, если-бы это счастье не удовлетворяло васъ, вы впервые завоевали бы себе мое уваженiе. Будьте-же темъ, чемъ можете, я пойду своей дорогой!

Одинъ изъ толпы. Вы дали намъ все, что могло сделать насъ счастливыми. Подарите намъ еще вашу любовь!

Ф. Гуттенъ (мрачно-серьезно). Горе тебе напомнившему мне, какъ часто я безразсудно разбрасывалъ этотъ драгоценный даръ! Никто изъ васъ не заставитъ меня вновь впасть въ эту ошибку. Мою любовь!.. Грейся въ лучахъ солнца, радуйся случаю, который провелъ его надъ твоимъ виноградникомъ, но откажись отъ безумнаго желанiя погрузиться въ его палящiй источникъ. Печально было-бы и для тебя и для него, если-бы ему надо было знать о тебе, чтобы светить тебе, если-бы ему, неустанному, пришлось остановиться на своемъ небесномъ пути, чтобы принять твою благодарность! Покорное вечнымъ законамъ, оно льетъ потокъ лучей съ одинаковымъ безучастiемъ и къ мухе, купающейся въ нихъ, и къ тебе, омрачающему его небесный светъ своими пороками!.. На что мне эти подношенiя?.. Вы не обязаны своимъ счастьемъ моей любви и не обязаны платить мне своею!

Старикъ. Больно намъ, дорогой господинъ, что всемъ мы наделены, кроме радости принести свою благодарность.

Ф. Гуттенъ. Прочь ее! Мне претитъ принимать благодарность изъ такихъ рукъ. Смойте сперва ложь со своихъ устъ, любостяжанiе съ вашихъ рукъ, зависть съ вашихъ глазъ. Очистите отъ коварства ваши сердца, сбросьте съ себя личины, выпустите весы правосудiя изъ своихъ грешныхъ рукъ! Неужели вы думаете, что эта игра въ единодушiе, эта балаганщина скроетъ отъ меня зависть и раздоръ, подтачивающiе священнейшiя узы вашей жизни? Разве мне не известенъ каждый отдельный человекъ въ этомъ собранiи, которое думаетъ стать въ моихъ глазахъ достойнымъ уваженiя, благодаря своей численности?.. Мой взоръ невидимо следитъ за вами; ваши пороки питаютъ мою справедливую ненависть. (Старику). Ты воображаешь внушить мне уваженiе темъ, что года убелили твои виски, что бремя долгой жизни сгорбило тебя? Это лишь укрепляетъ мою уверенность въ томъ, что отъ тебя мне уже нечего ждать. Ты съ пустыми руками спускаешься съ зенита жизни; тебе не наверстать теперь на костыляхъ упущеннаго тобою въ пору зрелыхъ силъ. Вы полагали, что видъ этихъ невинныхъ червяковъ (указываетъ на детей) тронетъ мое сердце?.. О, все они уподобятся своимъ отцамъ. Вы исказите эти невинныя существа по своему образцу, отвлечете ихъ отъ цели существованiя!.. О, зачемъ вы пришли ко мне?.. Я не могу, - зачемъ вы вынуждаете у меня это признанiе? - я не могу говорить съ вами ласково. (Уходитъ).

Ф. Гуттенъ (входитъ, беседуя самъ съ собой). Если-бы вы были такъ достойны этого имени, какъ я чту его! Человекъ! Дивное, высокое явленiе! Прекраснейшая мысль Творца! Какимъ совершеннымъ, богатоодареннымъ вышелъ ты изъ Его рукъ! Какiе дивные звуки дремали у тебя въ груди, пока страсти не исковеркали золотыхъ струнъ.

Все вокругъ тебя и надъ тобой стремится и достигаетъ все более и более прекрасныхъ, совершенныхъ формъ бытiя. Одинъ ты остаешься незрелымъ, уродливымъ, нарушая общую гармонiю. Не видимые ничьимъ земнымъ окомъ, не ободряемые ничьимъ разумнымъ сочувствiемъ, борются - въ безмолвной раковине жемчужина, въ недрахъ горъ кристаллъ, стремясь обрести прекраснейшую форму. Всюду, куда ни проникаетъ твой взоръ, - человекъ. всюду видитъ онъ единодушное стремленiе всехъ творенiй къ наиболее полному проявленiю вложенныхъ въ него таинственныхъ силъ бытiя. Все дети природы съ благодарностью подносятъ своей вседовольной матери созревшiе плоды; где она сеетъ, тамъ и собираетъ жатву. Одинъ ты, ея возлюбленный, наиболее одаренный сынъ, остаешься въ стороне, лишь дарованное ею тебе пропадаетъ для нея, она не узнаетъ своихъ даровъ въ ихъ изуродованной красоте.

Будь совершеннымъ! Въ тебе дремлютъ безчисленныя гармонiи, готовыя пробудиться по твоему зову. Вызывай ихъ своимъ совершенствованiемъ. Разве не доставало когда нибудь твоему взору дивнаго блеска, если радость вспыхивала въ твоемъ сердце, или красоты твоимъ ланитамъ, если кротость согревала твою душу? Какъ можешь ты переносить, чтобы низменное, суетное попирало въ тебе благородное, безсмертное?

Осчастливить тебя - вотъ победный венокъ, котораго домогаются все существа, вотъ изъ-за чего борется вся красота... но твои необузданныя влеченiя ставятъ преграды этимъ добрымъ намеренiямъ. Ты извращаешь благiя цели природы. Она окружила тебя полнотой жизни, а ты силой вынуждаешь у нея смерть. Твоя ненависть отточила мирное железо въ мечъ, твоя алчность отяготила невинное золото преступленiями и проклятiями, въ твоихъ невоздержныхъ устахъ животворный сокъ винограда превращается въ ядъ. Совершенная природа нехотя служитъ твоимъ порокамъ, но пороки твои не заражаютъ ея. Орудiе, которымъ ты злоупотребляешь, которое заставляешь служить нечистымъ целямъ остается чистымъ. Ты можешь лишить его истинной цели его назначенiя, но не можешь лишить его покорности, съ какой оно исполняетъ свое назначенiе. Будь человечнымъ, будь варваромъ - покорное сердце будетъ вторить и твоей ненависти и твоей кротости одинаково полнымъ, правильнымъ бiенiемъ.

Природа! научи меня своей умеренности, невозмутимости, - я всей душой отдавался красоте, какъ и ты, научи меня подавить въ себе горечь неудачнаго стремленiя осчастливливать. Но дай мне сохранить кроткую волю, не дай мне лишиться радостнаго мужества... дай мне разделять съ тобой твою счастливую слепоту. Укрой мне въ своемъ мирномъ покое мiръ, который не оттолкнетъ моей деятельности. Сталъ-ли бы месяцъ наращать свой сiяющiй дискъ, если-бы увидалъ убiйцу, тропу котораго ему придется освещать?... Тебе поручаю я это любвеобильное сердце... стань между моей человечностью и человечествомъ.

Здесь меня не встречаетъ его грубая рука, здесь враждебная правда не нарушаетъ моихъ чарующихъ грезъ, здесь я отделенъ отъ рода человеческаго, - дай-же мне здесь отдать мой священный долгъ великой матери, вечной красоте! (Озираясь). Безмятежный мiръ растительности! Я чую въ твоемъ полномъ чудесъ покое божественную деятельность. Твое чуждое заслугъ превосходство возвышаетъ мой пытливый умъ до высшаго разума; въ тебе, какъ въ безстрастномъ зеркале, сiяетъ его божественный образъ. Человекъ словно облакомъ затемняетъ мне серебристый, прозрачный ручей, всюду, где является человекъ, онъ заслоняетъ отъ меня Творца! (Хочетъ встать и замечаетъ Анжелику).

(робко отступая). Вы приказали, отецъ... но если я помешала вашему уединенiю...

Ф. Гуттенъ (некоторое время молча смотритъ на нее; затемъ говоритъ тономъ кроткаго упрека). Ты не хорошо поступила со мной, Анжелика.

Анжелика (пораженная). Отецъ мой...

Ф. Гуттенъ. Ты знала объ этомъ нападенiи врасплохъ... Признайся... Ты сама и подготовила его.

Анжелика. Не смею отрицать, отецъ мой.

Ф. Гуттенъ. Они ушли отъ меня огорченными. Никто меня не понялъ. Видишь, какъ не хорошо ты поступила.

Анжелика. Намеренiя мои заслуживаютъ прощенiя.

Ф. Гуттенъ. Ты плакала изъ-за этихъ людей... Не отрицай. Сердце твое бьется для нихъ. Я вижу тебя насквозь. Ты не одобряешь моей скорби.

Анжелика

Ф. Гуттенъ. Слезы эти подозрительны. Анжелика, ты колеблешься въ выборе между светомъ и отцомъ. Но тебе придется решиться, дочь моя, стать или на ту, или на другую сторону, разъ примиренiе между ними невозможно. Ты должна отречься отъ одной изъ сторонъ и вполне отдаться другой... Будь искрення. Ты не одобряешь моей скорби?

Анжелика. Я верю, что она имеетъ основанiя.

Ф. Гуттенъ. Ты веришь? Действительно? - Слушай-же, Анжелика... Я хочу подвергнуть твою искренность решительному испытанiю... Ты поколеблешься, и у меня не будетъ больше дочери. Присядь здесь, возле меня.

Анжелика. Этотъ торжественный тонъ...

Ф. Гуттенъ. Я велелъ позвать тебя. У меня была просьба къ тебе. Но я раздумалъ. Ее можно спокойно отложить на годъ.

Анжелика. У васъ есть просьба къ вашей дочери, и вы медлите высказать ее?

Ф. Гуттенъ. Сегодняшнiй день заставилъ меня особенно призадуматься. Мне исполнилось пятьдесятъ летъ. Тяжелыя испытанiя ускорили теченiе моей жизни, и можетъ случиться, что въ одно прекрасное утро меня вдругъ не станетъ... Я не успею... (встаетъ). Ну, если тебе надо плакать, то некогда слушать меня.

Анжелика. О, перестаньте, отецъ... Не говорите такъ... Вы раздираете мне сердце.

Ф. Гуттенъ какъ королю со своимъ великолепiемъ... Ты - все, что я оставляю после себя мiру. (Пауза). Со скорбью гляжу на тебя передъ разлукой. Я уйду и оставлю тебя между двухъ пропастей: ты будешь плакать, дочь моя, или сама будешь достойна слезъ. До сихъ поръ мне удавалось удалять отъ себя этотъ горькiй выборъ. Открытымъ взоромъ глядишь ты въ жизнь, и мiръ улыбается тебе.

Анжелика. О, если-бы вашъ взоръ прояснился, отецъ!... Да, мiръ прекрасенъ.

Ф. Гуттенъ. Прекрасно въ немъ лишь отраженiе твоей собственной невинной души, Анжелика... И у меня бываютъ счастливые часы... Мiръ будетъ тебе казаться привлекательнымъ, пока ты будешь остерегаться приподымать завесу, скрывающую отъ тебя действительность, пока съумеешь обходиться безъ людей и довольствоваться собственнымъ сердцемъ.

Анжелика. Или найду другое, отецъ мой, бiенiе котораго сольется съ моимъ.

Ф. Гуттенъ (быстро и сурово). Ты никогда не найдешь его. Но остерегайся впасть въ опасное заблужденiе, предположить, что нашла его. (После некотораго раздумья). Душа наша, Анжелика, создаетъ иногда величавые, чарующiе образы, вызывая ихъ изъ более прекрасныхъ мiровъ, где царятъ более совершенныя формы. И случается, что ей мерещится одинъ изъ этихъ далекихъ идеаловъ здесь на земле, и ей удается обмануть застигнутое врасплохъ сердце этою игрою природы. - Такъ было суждено и твоему отцу, Анжелика. Часто созданный моимъ воображенiемъ образъ сiялъ мне въ лице человеческомъ, я въ упоенiи простиралъ къ нему руки, но призракъ расплывался въ моихъ объятiяхъ.

Анжелика. Но, отецъ мой...

Ф. Гуттенъ (перебивая). Мiръ не можетъ предложить тебе ничего, чего не получилъ бы отъ тебя-же. Радуйся своему отраженiю въ воде, но не бросайся въ волны, чтобы обнять его: въ волнахъ ждетъ тебя смерть. Это льстящее сердцу безумiе люди называютъ любовью. Берегись поверить въ этотъ миражъ, который такъ мило рисуютъ намъ поэты. Ты обоготворишь въ этомъ явленiи себя самое; тебе будетъ отвечать эхо твоего собственнаго голоса, выходящее изъ могильной глубины, и ты останешься въ ужасномъ одиночестве.

Анжелика

Ф. Гуттенъ (пытливо). Ты надеешься?.. Надеешься?.. (Встаетъ и прохаживается взадъ и впередъ). Да дочь моя... это напоминаетъ мне, зачемъ я звалъ тебя. (Останавливается передъ нею и пытливо глядитъ на нее). Ты созрела еще скорее меня, дочь моя. Удивляюсь... страшусь за свою безмятежную уверенность. Какъ близка была опасность лишиться плодовъ всехъ трудовъ моихъ!

Анжелика. Отецъ мой! Я не понимаю васъ...

Ф. Гуттенъ. Разговоръ этотъ не преждевремененъ. Тебе девятнадцать летъ, ты имеешь право требовать отъ меня отчета. Я вырвалъ тебя изъ того мiра, которому ты принадлежишь, я укрылъ тебя въ этой тихой долине. Ты выросла здесь, оставаясь тайной для самой себя... Ты не знаешь, что суждено тебе. Пора тебе познать самое себя, пора все выяснить себе.

Анжелика. Вы меня пугаете, отецъ...

Ф. Гуттенъ. Тебе не суждено отцвести въ этой тихой долине... Ты схоронишь меня здесь и тогда будешь принадлежать мiру, для котораго я украсилъ тебя.

Анжелика. Отецъ, вы хотите толкнуть меня въ мiръ, где сами были такъ несчастливы?

Ф. Гуттенъ. Ты вступишь въ него счастливее! А если даже и нетъ, дочь моя - на твоей юности лежитъ по отношенiю къ нему обязательство, котораго уже не въ силахъ нести моя преждевременная старость. Ты не нуждаешься больше въ моемъ руководстве. Миссiя моя окончена. Статуя достигла полной своей зрелости подъ резцомъ художника, въ тиши замкнутой мастерской, и пора засiять ей съ более подобающаго пьедестала.

Анжелика. Нетъ, никогда, никогда не выпускайте меня изъ своихъ старческихъ рукъ, отецъ мой!

Ф. Гуттенъ. У меня осталось еще одно единственное желанiе. Оно росло въ моемъ сердце вместе съ этой дивной статуей. Оно возвышало свой голосъ все громче и громче съ каждой новой прелестью, расцветавшей на этихъ щекахъ, съ каждымъ духовнымъ цветкомъ, распускавшимся въ этой душе, съ каждымъ возвышеннымъ звукомъ, раздававшимся въ этой груди... Это желанiе, дочь моя... Дай мне руку...

Анжелика. Выскажите его. Душа моя стремится ему на встречу.

Ф. Гуттенъ. Анжелика! Ты дочь богатаго человека. Светъ считаетъ меня такимъ, но никто не знаетъ величины всего моего богатства. Моя смерть откроетъ тебе сокровищницу, которой не исчерпать твоей благотворительности. Ты можешь поразить самаго ненасытнаго.

Анжелика. Вы дадите мне пасть такъ низко, отецъ мой!

Ф. Гуттенъ. Ты красивая девушка, Анжелика. Позволь отцу признать въ тебе то, чемъ тебе не придется быть обязанной никакому другому мужчине. Твоя мать была прекраснейшей среди всего своего пола. Ты - ея смягченный, облагороженный портретъ. Мужчины увидятъ тебя и страсть повергнетъ ихъ къ твоимъ ногамъ. Тотъ, кому достанется эта рука...

Анжелика. Неужели это голосъ моего отца? О, я слышу, вы изгоняете меня изъ своего сердца!

Ф. Гуттенъ (любуясь ею). И эта прекрасная оболочка одухотворена еще более прекрасною душою. Представляю себе любовь въ этой мирной груди... Какая жатва зреетъ здесь для любви... Здесь уготована прекраснейшая награда самому благороднейшему, достойнейшему изъ людей!

Анжелика

Ф. Гуттенъ. Большаго счастья мужчина не можетъ принять изъ рукъ женщины... И знаешь ли ты, что всемъ этимъ обязана мне? Я скопилъ сокровища для твоей благотворительности, я взлелеялъ твою красоту, сохранилъ твое сердце, помогъ расцвести твоему уму. Воздай-же мне за все это, исполни одну единственную мою просьбу, въ ней я сосредоточиваю все, чемъ ты мне обязана... Ты не откажешь мне?

Анжелика. Отецъ! Вамъ незачемъ идти такими окольными путями къ сердцу своей дочери.

Ф. Гуттенъ. Ты обладаешь всемъ, что можетъ осчастливить мужчину (останавливается и смотритъ на нее). Не осчастливливай-же никогда мужчины!

Анжелика (побледневъ, поникаетъ головой).

Ф. Гуттенъ. Ты молчишь?.. Этотъ страхъ... этотъ трепетъ... Анжелика?

Анжелика

Ф. Гуттенъ (мягче). Дай руку, дочь моя... Обещай мне... Что это? Отчего дрожитъ твоя рука? Обещай мне никогда не отдавать этой руки мужчине.

Анжелика Никогда, отецъ, иначе, какъ съ вашего согласiя.

Ф. Гуттенъ. Нетъ, и тогда, когда меня не будетъ на свете. Клянись мне никогда не отдавать своей руки мужчине.

Анжелика. Никогда, никогда, если только вы сами не освободите меня отъ этого обета.

Ф. Гуттенъ. Значитъ, никогда. (Выпускаетъ ея руку. После долгаго молчанiя). что сделали люди... Весь родъ людской - мой убiйца. Анжелика, не сопровождай же къ алтарю сына моего убiйцы. Не дай кровавой трагедiи моей скорби разыграться въ фарсъ. Цветокъ, взлелеянный моимъ горемъ, политый моими слезами, не долженъ быть сорваннымъ рукой радости. Первая слеза, которую заставитъ тебя пролить любовь, смешаетъ тебя съ этимъ низкимъ родомъ... Рука твоя, если ты протянешь ее передъ алтаремъ мужчине, занесетъ мое имя на позорную доску глупцовъ.

Анжелика. Не продолжайте, отецъ мой... Не теперь... Позвольте мне... (хочетъ уйти, но онъ удерживаетъ ее).

Ф. Гуттенъ Я чту природу человека, но не могу больше любить людей. Не считай меня простымъ глупцомъ, который возлагаетъ на благородныхъ вину въ томъ, въ чемъ провинились противъ него неблагородные. То, что я выстрадалъ отъ неблагородныхъ, забыто. Сердце мое истекаетъ кровью отъ ранъ, нанесенныхъ ему наилучшими и наиблагороднейшими.

Анжелика. Откройте его лучшимъ, благороднейшимъ, и они прольютъ на эти раны целительный бальзамъ. Нарушьте это роковое молчанiе.

Ф. Гуттенъ (после некоторой паузы). Я хотелъ бы только предостеречь тебя, но не озлоблять противъ людей. Мой правдивый разсказъ погасилъ бы въ твоей груди благоволенiе, а мне хотелось бы сохранить это святое пламя! Прежде, нежели изъ тебя само собою выработается новое, более прекрасное творенiе, я бы не хотелъ вырывать изъ твоего сердца действительнаго мiра.

Меня радуетъ твой улыбающiйся взглядъ на жизнь, твоя блаженная вера въ людей, которые до сихъ поръ окружаютъ тебя дивными виденiями. Эта вера была благотворной, необходимой для того, чтобы вполне развить самыя благотворныя влеченiя твоего сердца. Мудрая, заботливая природа восхищаетъ меня. Она окружаетъ юный духъ послушнымъ, готовымъ къ его услугамъ мiромъ, и зарождающаяся потребность любви находитъ, за что хватается. Держась за эту непрочную опору, нежное растеньице вьется кверху, обвивая окружающее тысячью пышныхъ побеговъ. Но если ему суждено гордо вознестись къ небу гордымъ, царственнымъ стволомъ, о, тогда всемъ этимъ боковымъ побегамъ должно умереть, а живому влеченью стремиться въ прямомъ направленiи ввысь, замкнуться въ самомъ себе. Оцепеневшая душа начнетъ затемъ тихо и кротко отвлекать заблудившееся влеченiе отъ действительнаго мiра и вести навстречу божественному идеалу, проясняющемуся въ ея святая святыхъ. Тогда нашему блаженному духу нетъ больше надобности въ помощи детства, и просветленное пламя восторга будетъ продолжать пылать, питаемое внутреннимъ, никогда не гаснущимъ трудомъ.

Анжелика. Увы, отецъ мой! Сколькаго еще мне не достаетъ для достиженiя того идеала, который вы ставите передо мной!.. Ваша дочь не въ состоянiи следовать за вами въ этомъ возвышенномъ полете! Позвольте же мне лучше следовать за темъ милымъ призракомъ, пока онъ самъ не простится со мной. Какъ мне... какъ смогу я ненавидеть вне

Ф. Гуттенъ (съ некоторымъ раздраженiемъ). Уединенiе испортило мне тебя, Анжелика. Надо ввести тебя въ кругъ людей, чтобы ты отучилась уважать ихъ. Я позволю тебе следовать за своимъ милымъ призракомъ, ты будешь созерцать вблизи кумиръ, созданный твоимъ воображенiемъ. Счастливъ я, что ничемъ при этомъ не рискую... Я далъ тебе въ этой груди мерило, сравненiя съ которымъ люди не выдержатъ. (Глядя на нее въ немомъ восхищенiи). въ ихъ кругъ этого ангела. Они будутъ моими, да, я поймаю лучшихъ, благороднейшихъ изъ нихъ этою золотою сетью... Анжелика! (Подходитъ къ ней; серьезно и торжественно, опуская руку на ея голову). Будь высшимъ существомъ среди этого падшаго рода!... Разливай вокругъ себя благодать, какъ осчастливливающее божество! Соверши дела, которыхъ еще не видалъ мiръ!... Играй добродетелями, которыя истощаютъ мужество героя, умъ мудреца! Вооруженная всепобеждающею красотой, повтори на ихъ глазахъ жизнь, которую я велъ среди нихъ, непризнанный, непонятый, пусть черезъ твою прелесть восторжествуетъ моя отверженная добродетель! Пусть ея пожирающiй блескъ засiяетъ мягче, пройдя черезъ твою женственную душу, и кроткiй взоръ этой души откроетъ, наконецъ, пропускъ победнымъ лучамъ добродетели. Веди людей, пока они увидятъ то небо, которое уготовано въ этомъ сердце, пока они вознесутъ свои пламенныя желанiя къ этому несказанному счастью и - тогда унесись въ своемъ сiянiи! Пусть они увидятъ надъ собой небесное явленiе въ головокружительной недосягаемой высоте! Пусть оно остается недосягаемымъ для ихъ страстныхъ желанiй, какъ Орiонъ въ священныхъ пространствахъ эфира - для нашихъ смертныхъ рукъ. Они превращались въ призраки, когда я жаждалъ прижать къ груди живое существо, и ты станешь для нихъ призракомъ! Вотъ для чего я введу тебя въ кругъ человечества... Ты знаешь теперь, кто ты: я воспиталъ въ тебе свое отмщенiе!...

Этотъ драматическiй отрывокъ, появившiйся въ "Талiи" 1790 г., былъ снабженъ въ конце примечанiемъ, что самъ поэтъ не считаетъ драматической формы вполне соответствующей предлагаемому изображенiю характеровъ; и это было причиной, почему "сцены" не были закончены. Изъ первоначальнаго заглавiя въ "Талiи" "Примирившiйся человеконенавистникъ", а равно изъ сообщенныхъ Кернеромъ разговоровъ съ поэтомъ можно делать заключенiе, что пьеса должна была закончиться победой любящаго Розенберга, чему должно особенно способствовать появленiе человеконенавистниковъ иного рода. Настроенiе, положенное въ основанiе мрачнаго мiровоззренiя ф.-Гуттена, несомненно, было пережито около этого времени самимъ поэтомъ съ его безнадежной любовью къ Шарлотте ф. Вольцогенъ и другими жизненными неудачами. Но столь же несомненно, что личный опытъ привелъ его къ мысли, которая должна была лечь въ основанiе всей пьесы: къ убежденiю въ неустойчивости всякой пессимистической философiи, основанной только на личныхъ неудачахъ и разочарованiи въ людяхъ.

1. "Мизантропъ". Драматическiй отрывокъ. Переводъ ***. "Московск. Вест." 1828, ч. XII.

2. "Врагъ людей". Переводъ Н. Гербеля въ его изд. Шиллера.

3. "Человеконенавистникъ". Переведено для настоящаго изданiя Анной Ганзенъ.

213. Нетъ, барышня, я не могу больше есть хлебъ вашего батюшки (Явленiе 1; стр. 187)

214. Абель (читаетъ). Выдано впередъ общине после наводненiя въ 1781 году: две тысячи девятьсотъ гульденовъ. (Явленiе V; стр. 191)

215. Несколько девушекъ . Ваша милость! Эту безделицу подносятъ вамъ ваши благодарные подданные. (Явленiе VI; стр. 192)

216 Анжелика склоняется къ нему со слезами. (Явленiе VIII; стр. 198)