Кирпичников А.: Мария Стюарт. Предисловие. Автор произведения

Год:	1799
Категория:	Критическая статья
Связанные авторы:	Шиллер Ф. И. (О ком идёт речь), Кирпичников А. И. (Автор предисловия/комментариев)

Вступительный этюд к трагедии "Мария Стюарт" проф. А. И. Кирпичникова

Собрание сочинений Шиллера в переводе русских писателей. Под ред. С. А. Венгерова. Том II. С.-Пб., 1901

Трагедия "Мария Стюарт", при всех своих высоких достоинствах, не принадлежит к числу важнейших произведений Шиллера: не говоря уже об его юношеских драмах: "Разбойниках" и "Дон-Карлосе", поэт не отдал ей и пятой доли того напряжения творчества, какое положил он на "Валленштейна", непосредственно ей предшествовавшого, и не вложил в нее столько собственной души и сердца, как в "Орлеанскую Деву", которая непосредственно за нею следовала. Но история возникновения этой трагедии и довольно продолжительна и весьма поучительна. До поступления в "Военную Академию" Карла Евгения, Шиллер не имел никакого понятия об истории; в академии преподавание этого предмета было сперва поручено ректору людвигсбургской школы Яну, но уже в 1772 г. оно перешло в руки молодого учителя Иог. Готтлиба Шотта, который не без основания считался талантливым преподавателем, и патетическим, несколько театральным рассказом о несчастной судьбе юного Конрадина старался извлекать слезы из глаз своих слушателей. Юный Шиллер не выдвигался среди учеников Шотта, так как вообще во время своего пребывания в педагогической теплице герцога Вюртембергского, по разнообразным причинам (см. его биографию), учился только посредственно. Но нет сомнения, что красноречивый рассказ учителя глубоко запал в его впечатлительную душу, и так как он очень рано мечтал о сочинении театральных пьес, то весьма возможно, что он тогда же думал о судьбе казненной королевы, как о прекрасном сюжете для трагедии. Но это только предположение, не особенно смелое, зато и не плодотворное: если и были у мальчика Шиллера такия мысли, на этот раз из них ничего не вышло.

Проходит несколько лет; Шиллер, уже автор "Разбойников" и "Фиеско", полный веры в свои силы, несмотря на некоторые разочарования и стесненное материальное положение, ищет сюжета для новой драмы и останавливается на Марии Стюарт. 9 декабря 1782 года он пишет из Бауэрнбаха, где г-жа ф. Вольцоген предоставила ему покойное убежище, своему приятелю мейнингенскому библиотекарю Рейнгольду: "Пришлите мне исторических книг для моей Марии Стюарт. Камбден (Анналы царствования Елизаветы, изд. в 1615 г.) - прекрасная книга; но было бы хорошо, еслиб я имел возможно большее число пособий". В конце февраля 1783 г. Шиллер уже условливается с лейпцигским книгопродавцем Вейгандом относительно печатания своей будущей трагедии, изображающей судьбу шотландской королевы. Но и на этот раз план остался без исполнения, так как поэт был отвлечен творческой работой над другим сюжетом ("Дон Карлос"); если для Марии Стюарт и было что-нибудь написано, эти наброски пропали безследно.

возлюбленной семьи, всецело отдавшись творчеству; как будто чувствуя, что ему недолго остается жить, он усиленно спешит работать и без отдыха переходит от одного обширного труда к другому. Окончив в начале 1799 г. "Смерть Валленштейна", он немедленно ищет сюжета для новой драмы. Теперь он думает остановиться на чем нибудь вымышленном; 19 марта он пишет Гете: "Я пресытился солдатами, героями и властителями". Некоторое время он обдумывал план "Мессинской невесты"; но уже в апреле он оставил его ради Марии Стюарт и энергично принялся за подготовительные работы.

Весьма важен для понимания трагедии вопрос: почему Шиллер так легко разстался с этим сюжетом в 1783 г., и почему он, не смотря на свое пресыщение героями и властителями, с такой энергией взялся за него теперь, в 1799 г.?

Великия политическия события последних годов XVIII в. имели сильное влияние на мировоззрение даже такого ненавистника политики, как Гете. Шиллер был живей и впечатлительней своего друга, и пережитые им революция и директория подействовали на него очень сильно. Шиллер был от юности горячим проповедником деятельной любви к человечеству, в лучшем значении этого слова; таковым же оставался он и до конца дней своих. Но его политическия убеждения не могли не измениться под влиянием событий. В 1783 г. он был пылким либералом и демократом, и несчастная судьба шотландской королевы, возбуждавшая его жалость "по человечеству", не воодушевила его настолько, чтобы создать из нея трагедию. Жалко, конечно, женщину, которая, нагрешив в дни юности по легкомыслию и женской страстности, расплачивается за это 19-летним пленом и наконец эшафотом; интересна эпоха, когда религиозная борьба жестоко волнует народы и служит канвою для сильных страстей властителей, поэтична фигура заключенницы, которая из тюрьмы внушает пылкую привязанность и колеблет троны; трогательна смерть наследницы двух корон, которая, после всех грехов своих и долгих лет страдания, сумела проявить на последнем суде столько ума и силы воли, а перед плахой - столько геройского самообладания, женского изящества и доброты. Но Мария Стюарт, фанатически преданная католицизму, способная к энергичной борьбе только за личное благосостояние и власть, Мария Стюарт, деятельность которой была так опасна для свободы английского народа, что её казнь была отпразднована в Лондоне и др. городах, как национальное торжество, не могла быть героиней Шиллера в начале 80-х годов; не мог он вложить в уста её свои вольнолюбивые и высокогуманные мечты; опиравшаяся на народную волю Елизавета должна была быть ему симпатичнее.

Не то было в 1799 г. События последняго десятилетия значительно разочаровали Шиллера в добросердечии и разумности народных движений; он разочаровался и в вожаках народа и в особенности в "людях успеха"; искусство управлять толпой он склонен теперь отождествлять с отсутствием нравственного чувства, попросту сказать, с безсовестностью, и того, кто для достижения общого благосостояния ссылается на желание народа и "общее блого", он готов признать безчеловечным эгоистом и лицемером. Теперь он думает, что кто из разсчета и ненависти отнимает жизнь у своего ближняго, для того нет никаких извинений; предполагаемое

Вот отчего теперь, почти при начале творческой работы Шиллера, Елизавета - в его глазах "царственная лицемерка", с которой он хочет сорвать маску величия; её жертва, Мария Стюарт - грешная, но живая и добрая женщина, возбуждающая симпатию поэта; возвышенных идейных монологов говорить она не будет; но она будет жить и страдать, страданием искупит вину свою и умрет, примирив зрителя с собой и возвысив его веру в человека. Эпоха реформационной борьбы, когда фанатизм делает увлекающихся людей убийцами (у Шиллера Мортимер), а спокойных и разумных безжалостными притеснителями (Берлей), сильно напоминает ему борьбу революционную, в такой же степени озлоблявшую и отдельных лиц и целые народы. Но гуманист и идеалист Шиллер уверен, что это действие скоропреходящее, что в массе общества добрые инстинкты должны взять верх над злыми, и устами Шрусбэри, представителя общественной совести (IV действие, явл. 9), убеждает Елизавету не разсчитывать на продолжительность народной злобы и мстительности: пройдет возбуждение, и тираны и насильники всех родов и видов будут внушать только отвращение. Вот, по нашему мнению, главная причина, почему этот давно покинутый сюжет показался Шиллеру теперь особенно привлекательным и почему он с такой энергией принялся за работу.

Bourdeilles de Brаntôme), Vie des dаmes illustres, явившаяся впервые после смерти автора (1614 г.) и потом перепечатанные не один раз в полном собрании его сочинений (в Гааге в 15 т. в 1740 г., в Париже в 8 т. 1787 и пр.). Брантом явно на стороне Марии Стюарт. Повлияли на него и общие курсы Юма и Робертсона и др. (Подробнее см. об этом Дюнгцера: Henrich Düntzer, Erläuterungen zu deu doutschen Klаssiken. 48 и 49 B. 4 te Aufl. Lpzg. 1892, стр. 1--50).}. Собирая черты нравов эпохи и интересные в художественном отношении подробности событий из разнообразных источников, во всем важнейшем Шиллер следовал сравнительно новому, популярному исследованию Архенгольца {Archenholz, Geschichte der Königin Elisаbeth von Englаnd в Hist Kаlenderfür Dаmen, 1790, 1--189.}, который рассказывает дело так:

Отец Марии Стюарт, шотландский король Иаков V, умер в 1542 г., через несколько дней после рождения своей несчастной дочери. Регентшей Шотландии была объявлена его вдова, тоже Мария, урожденная Гиз, сестра тех Гизов, которые стояли во Франции во главе непримиримых католиков. Регентша убедила шотландский парламент, раздраженный недавней войною с Англией, согласиться на брак её дочери с наследным принцем французским Франциском. Пятилетняя Мария Стюарт была поэтому отправлена во Францию и воспитана в роскошной обстановке веселого и утонченно-чувственного двора Екатерины Медичи. 15 лет она была обвенчана с дофином, юношей слабого здоровья, горячо любившим свою красавицу невесту. По совету кардинала Гиза, Франциск и Мария приняли титул короля и королевы английских на том основании, что Мария приходилась внучкой старшей сестре Генриха VIII;. Елизавету же католики считали рожденною вне брака и потому не имеющею прав на английскую корону. В 1559. г. Франциск вступил на престол французский, но умер, не процарствовав и полных 2-х лет. Преемником его был его младший брат Карл IX, за малолетством которого Францией управляла Екатерина Медичи. Мария не поладила с своею свекровью и решила вернуться в Шотландию, где за несколько месяцев перед тем умерла регентша, её мать. Со слезами покидала 19-летняя королева берега милой Франции и переезжала на забытую родину. Народ принял ее торжественно и радостно, и она водворилась в Эдинбурге. Но ликование шотландцев было не продолжительно: на сцену выступил религиозный вопрос; вельможи протестанты подвергали королеву всевозможным унижениям из-за её преданности католицизму. Мария старалась смягчить их своею уступчивостью, но тщетно; ненависть к королеве-католичке росла с каждым днем; а явная симпатия Марии к Франции и легкость нравов, господствовавшая при её дворе, значительно усиливали это чувство. Мария пыталась сблизиться с Елизаветой и искала свидания с нею, но Елизавета, не отказываясь, откладывала его на неопределенное время. Мария послала к ней преданного рыцаря Джемса Мельвиля, который по возвращении убеждал свою королеву нив каком случае не доверять ласковым словам Елизаветы.

Единственным выходом из затруднительного положения, в котором находилась Мария Стюарт, был новый брак. В виду своих притязаний на английский престол, который она надеялась занять по смерти Елизаветы, Мария не хотела выходить замуж без одобрения английской королевы, как своей старшей родственницы, и просила ее высказать свое мнение относительно сватовства Карла, эрцгерцога австрийского. Елизавета отказала в своем согласии и предложила в мужья Марии своего любовника лорда Дудлея (впоследствии графа Лейчестера). Считая такой брак для себя унижением, Мария ответила гневным отказом, а так как Елизавета последовательно отвергала всех иностранных принцев, сватавшихся за Марию, королева шотландская отдала руку своему дальнему родственнику, 20-летнему красавцу, Генриху Стюарту, лорду Дарнлею, который, как внук младшей сестры Генриха VII, тоже имел притязания на английский престол. Дарнлей был тоже католиком, и этот брак еще больше раздражил шотландских протестантов. Несколько могущественных вельмож возстали против сердце Марии: не прошло и года, как она совсем охладела к мужу и увлеклась певцом Рицио, которого сделала своим тайным секретарем. Дарнлей составил заговор против этого любимца и, ворвавшись к жене с своими родственниками Дугласами, убил его на глазах Марии, которая тогда находилась на 6-м месяце беременности. После этой ужасной сцены заговорщики подвергли Марию заключению, требуя, чтобы она объявила им помилование. Мария не соглашалась, но, повидимому, примирилась с мужем и при его содействии бежала в Дёнбар. Оттуда она собрала войско и пошла на Эдинбург; заговорщики принуждены были скрыться в Англию. Но скоро королева забыла все пережитое ею, в своем новом увлечении графом Ботвеллем, и простила всем своим врагам, кроме мужа: она избегала сношений с ним и старалась всячески унизить его. Дарнлей думал удалиться во Францию или в Испанию, но почему-то отложил на время свои отъезд и отправился в Глазго, где заболел какой-то странной болезнью, носившей признаки отравления {На самом деле это была оспа. Здесь изложение Архонгольца не точно: некоторые факты искажены и освещены невыгодно для Марии.}. Мария внезапно выказала большую заботливость об нем, приехала к нему сама и настояла, чтобы он вернулся в Эдинбург и поселился недалеко от города в уединенном домике (в Kirk of Field), где больной мог пользоваться необходимым для него покоем. Королева провела там несколько ночей, но с 9-го на 10-е февраля 1567 г. она ночевала у себя во дворце. В эту ночь жилище Дарнлея было взорвано. Публику хотели убедить, что взрыв произошел случайно, но тело короля носило явные следы насильственной смерти, и народ громко называл Ботвелля и Марию убийцами. По требованию отца Дарнлея, лорда Леннокса, было назначено по этому делу следствие, но оно велось небрежно и пристрастно, а на суд Ботвелль явился с толпою своих приверженцев и был оправдан. Уже 15 мая того же 1567 г. происходила свадьба Марии с Ботвеллем, который ради этого развелся с своею молодой женою. Чтобы оправдать эту поспешность, была разыграна такая комедия: Ботвелль похитил королеву на дороге и будто бы насильно привез ее в свой замок, где она и переночевала, после чего несколько лордов подписали заявление, что, при существующих обстоятельствах, они считают брак королевы с Ботвеллем необходимым. Но Ботвелль и после свадьбы обращался с королевой, как с пленницей, и его самоуправство заставило шотландцев опасаться за жизнь наследника престола Иакова (род. 19 июля 1566 г.), который, находясь при матери, был во власти Ботвелля. Лорды составили лигу и внезапно напали на Бортвик, где находились Мария и Ботвелль; но тем удалось бежать в Дёнбар. Лорды вступили в Эдинбург и обвинили Ботвелля в убийстве Дарнлея, в насилии над королевой и в замысле на жизнь Иакова. Ботвелль собрал своих приверженцев и приготовился, по возможности, к битве; но до нея дело не дошло: ему разрешили удалиться безпрепятственно (он уехал в Данию), а королеве предложили вернуться в Эдинбург, где обещали обращаться с ней почтительно и покорно. Но это обязательство исполнено не было: захватив королеву, лорды вместо столицы отвезли ее в замок Лохлевин и там принудили подписать отречение от престола в пользу сына. Этим они не удовольствовались: королеву обвинили в прелюбодеянии и в убийстве мужа, приговорили к строгому заключению, и парламент утвердил этот приговор. Но Марии удалось, при помощи 18-летняго Джорджа Дугласа, бежать в Гамильтон; здесь она объявила подписанное ею отречение недействительным и собрала вокруг себя до 6000 приверженцев, которых однако парламентское войско, под начальством регента, лорда Муррея, обратило в бегство. Тогда Мария, несмотря на увещания многих преданных ей людей, приняла роковое решение искать защиты у Елизаветы. Вильям Сесиль (лорд Бёрлей), издали руководивший действиями врагов Марии, был очень доволен таким её намерением: он находил, что протестантам чрезвычайно выгодно иметь претендентку в своей власти. Мария, переправившись в пределы Англии, написала Елизавете трогательное письмо, в котором умоляла ее о свидании, но Сесиль доказывал, что девственной королеве неприлично вступать в личные сношения с женщиной, обвиняемой в прелюбодеянии и мужеубийстве, пока она не оправдается перед английскими комиссарами. Мария отказалась унизить себя таким подчинением авторитету чиновников, но Сесиль придумал другую уловку: ей предложили выступить обвинительницей её врагов, и процесс начался в Иорке; когда дело стало принимать благоприятный для Марии оборот, суд перенесли в Вестминстер и значительно изменили состав судей. Так как Мария не соглашалась отказаться от своих прав на английскую корону, ее переводили все дальше и дальше в глубь страны, а процесс её тянули умышленно. В это время герцог Норфольк, первый пэр Англии, бывший в начале председателем комиссии, которая разбирала дело Марии, вступил в сношения с пленной королевой и составил в её пользу обширный заговор. Франция, Испания, английские католики, даже сам Лейчестер (из личных видов) сочувствовали его плану освободить Марию и жениться на ней. Но Елизавета узнала об этом заблаговременно и заключила Норфолька и его главных приверженцев в Тоуэр. Графы Нортёмберленд и Вестморленд подняли однако знамя возстания, но оно было быстро подавлено. Тогда вмешался в дело папа Пий V; он издал буллу о лишении Елизаветы королевского трона. Парламент ответил на это таким постановлением: он объявил изменником и врагом Англии всякого, кто при жизни королевы Елизаветы предъявит свои права на престол её или будет сочувствовать такому предъявлению. Так как Франция не вступалась за Марию Стюарт (в это время шли переговоры о браке герцога Анжуйского с Елизаветою), то вновь составился заговор, разсчитывавший на помощь папы и Испании; но и об нем Елизавета узнала заблаговременно, и некоторые его участники, в том числе и Норфольк, были казнены, а епископ Росский бежал во Францию. После этого надзор за Марией стал еще строже. Прошло несколько лет сравнительно спокойных, но Елизавета всегда находилась под страхом возстания католиков, для которых знаменем и поводом служила Мария, не терявшая надежды на благоприятную перемену в судьбе своей. В апреле 1584 г. был казнен Трокмортон, заподозренный в заговоре в пользу Марии; на эшафоте он признался в сношениях с испанским посланником Мендозой, который должен был содействовать ему в осуществлении плана герцога Гиза относительно низвержения Елизаветы и протестантизма. В 1585 г. казнен член нижней палаты Парри, обвиненный в подобных же замыслах; Mария не без основания была заподозрена в сношениях с ним. Тогда лорд Шрусбэри, бывший целые 15 лет весьма снисходительным тюремщиком для Марии, был заменен пуританином Полетом, а парламент в 1586 г. издал билль, лишавший навсегда прав на престол того, кто подстрекал подданных к возстанию или к покушению на особу царствующого го сударя. Немного спустя после этого в Англию явился из Реймса {Там была семинария для английских католиков, содержимая кард. Гизом.} молодой офицер Саваж, давший торжественный обет убить Елизавету, и вступил в соглашение с богатым фанатиком Бабингтоном, который взялся к назначенному сроку освободить Марию и поднять возстание в разных городах. Мария знала об этом и была в сношениях с заговорщиками. Когда и эта отчаянная попытка не удалась, все бумаги пленницы были отобраны, и слуги её и секретари арестованы, а ее перевели в укрепленный замок Фотерингей, в 15 часах езды от Лондона. Народ, раздраженный частыми покушениями, громко требовал смерти Марии; министры Елизаветы доказывали необходимость такой меры; Лейчестер советовал отравить шотландскую королеву. Наконец решено было судить ее, на основании парламентского билля, в комиссии из 40 знатнейших присяжных и 5 верховных судей. Мария сперва гордо отказалась отвечать, так как не могла признать компетентность какого бы то ни было суда над собою; но когда ей заметили, что этим она лишает себя единственного случая оправдаться, она согласилась говорить, хотя и продолжала настаивать на незаконности суда. Ее обвиняли в соучастии с Саважем и Бабингтоном на основании её писем, признания заговорщиков перед казнью и показаний её секретарей Но (Nаu) и Кэрля (Curle; ей не дали очной ставки с ними, несмотря на её требования). Без советников и адвокатов она защищалась с большой энергией и достоинством. Она призналась в сношениях с представителями иностранных государств, в своих домогательствах свободы и даже короны, даже в сношениях с заговорщиками, но отрицала какое-либо свое участие в покушениях на жизнь Елизаветы. 25 октября 1586 г. суд приговорил Марию к смертной казни главным образом за злоумышление на жизнь королевы; парламент утвердил этот приговор и подал королеве прошение о скорейшем его исполнении. Мария Стюарт выслушала приговор спокойно: "После стольких страданий, сказала она, смерть для меня желанный избавитель. Я горжусь тем, что протестанты требуют моей крови и что я таким образом умираю мученицей за веру". После объявления приговора с ней перестали обращаться, как с коронованной особой, и вынесли трон из её приемной залы. Мария написала последнее письмо Елизавете; она не старалась отклонить казни, но просила некоторых милостей: 1) Тело её должно быть отправлено для погребения во Францию. 2) При смерти её должны присутствовать её слуги (которым она испрашивала позволение безпрепятственно уехать, куда они захотят, с её предсмертными подарками), чтобы они могли засвидетельствовать, что она умерла доброй католичкой. 3) Ее должен напутствовать католический священник. На это письмо ответа не было получено.

Начался 1587 год. Ходили слухи о новых заговорах, о приближении испанского флота, о высадке французской армии под предводительством Гиза. Напуганная чернь требовала исполнения приговора, а в то же время католическия державы ходатайствовали о помиловании. Елизавета очень ясно намекала, что лица, стерегущия Марию, могли бы посредством яда избавить свою государыню от затруднительного положения, но Полет с негодованием отказался от этой чести. Наконец, королева подписала приказ о казни и велела статс-секретарю Девисону приложить к нему государственную печать, но не дала прямого приказания о немедленном исполнении. Члены тайного совета, видя её колебания и страх, решили взять дело на себя: не внесли, как того требовал обычай, снова запроса королеве, а послали приказ шерифу и поручили графам Кенту и Шрусбэри наблюсти за исполнением казни Марии, когда ей 7 февраля объявили о наступлении смертного часа, быстро овладела собой и в последния минуты выказала поразительное самообладание; утром 8 февраля она отказалась от напутствия протестантского пастора, ласково простилась с своими слугами, и, громко поручив свою душу Богу, приняла удар палача. Узнав о совершившейся казни, Елизавета сочла нужным разыграть ужасную комедию: она сделала вид, будто это произошло против её воли, рыдала, надела траур; Бёрлею она выразила сильное неудовольствие, Девисона же засадила в Тоуэр, а по освобождении разорила и огромным штрафом; но немногих она обманула этим лицемерием. Архенгольц заключает свое повествование такой оценкой Марии Стюарт; "Гумманность склоняет нас набросить завесу на её прошлое и приписать её проступки скорей её несчастному положению, чем природным наклонностям. Страдания её, как своею силою, так и продолжительностью далеко превосходят те трагическия несчастия, которые создает фантазия драматического поэта для возбуждения сострадания зрителей. Если мы всесторонне разсмотрим их, мы наверное почувствуем желание забыть ошибки несчастной королевы и дать волю слезам".

одно из важнейших его пособий - книга Брантома: Ѵие des dаmes illustres - считает это клеветою), так как с его точки зрения только это делало Марию трагическою героинею, ибо таким образом её долгия страдания и самая смерть являлись искуплением содеянного ею преступления.

Исходя из этой идеи, Шиллер повел свою творческую работу с изумительной энергией. Уже в июне 1799 г. он изготовил план и набросал скелет пьесы, а 24 июля того-же года написан весь первый акт и начат второй; 9 августа Шиллер пишет Кернеру, что важнейшая треть работы окончена; действительно, 26 августа дописан второй акт и приступлено к обработке третьяго и, если бы дело пошло далее таким же образом, Шиллер исполнил бы свое первоначальное намерение: совсем закончить пьесу к концу зимы. Но здесь начались разнообразные задержки и препятствия: другия спешные и срочные работы (Musenаlmаnаch и пр.), рождение дочери, болезнь жены, переезд в Веймар, наконец, собственная серьезная болезнь. Все же 9 июня 1800 г. трагедия была совсем отделана и через пять дней поставлена на веймарскую сцену. Пьеса имела успех, но не совсем в том объеме, как мечтал автор, глубоко полюбивший свой сюжет во время напряженной работы над ним, а английский перевод, о возможно скорейшем появлении которого усиленно хлопотал Шиллер, совсем потерпел неудачу. Только с середины XIX ст. Мария Стюарт пользуется на всех европейских сценах той славой, которую заслуживает она и по идее и по гениальному её исполнению.

первые десятилетия прошлого века должен быть приписан главным образом той чрезмерной строгости, с которой тогда относились к "искажениям фактов" в художественных произведениях, не отказавшихся от исторической почвы и не переходивших в область чудесного. Всякий, кто выучил в средней школе, что Мария Стюарт пробыла в английском плену почти 19 лет, что во время суда и казни ей было 44 года, что она уже давно потеряла свою пресловутую красоту, отяжелела и телом и духом и не только не могла увлекать других, но и сама не могла увлекаться, считал своим долгом пожимать плечами при виде таких "анахронизмов", при виде того, как героиня резвится на сцене, подобно ребенку и живет сердцем вопреки разсудку и всяким разсчетам. Только тогда, когда образованная публика отрешилась от этой немного наивной придирчивости, а историческая критика разобрала мотивы поэтического пересоздания так наз. мировых событий, Марию Стюарт оценили по достоинству.

английской королеве должно было быть 53 года. Нужно ли объяснять, что обеих королев он желал вывести на сцену в полном цвете их молодости и пылких страстей, что его героиня должна была предстать перед зрителем во всем своем очаровании, сознательной гордости красотой и молодостью, во всей юной доброте и горячей вспыльчивости, в порывах то горячого отчаяния, то светлой жизнерадостности? Ради полноты развития художественной идеи поэт смело создал ряд мотивов, лиц и сцен, не существовавших в действительности, сконцентрировал к 3-м дням события, отстоявшия друг от друга за несколько лет (сватовство анжуйского принца за Елизавету происходило за 5 лет) или месяцев (между объявлением приговора и казнью прошло более 3-х месяцев) и создал почти из ничего небывалое по ужасному трагизму положение мужчины, полу-героя пьесы, который провожает на плаху любимую и любящую его женщину (действие V, явл. 10-е); а в заключительной сцене он для победоносной лицемерки Елизаветы устроил такую нравственную казнь, что в сравнении с нею ничто все страдания его несчастной героини.

"Марии Стюарт" нет трагического конфликта, так как героиня борется не сама с собой, а только со внешними обстоятельствами. Но сам же он должен признать, что несмотря на этот недостаток и несмотря на уверенность зрителя в неизбежной гибели Марии, трагедия от начала до конца смотрится с глубоким, душу захватывающим интересом, и каждая новая сцена развивает и подвигает вперед трагическое действие {В этом отношении очень поучительно сравнить драму Шиллера с почти современной трагедией Альфиери Mаriа Stuаrdа, задачи которой выходят далеко за пределы индивидуального пафоса. Так и в "Марии Стюарт" борьба двух женщин разыгрывается на широкой арене борьбы двух миров: католического и протестантского; победа здорового протестантизма несомненна, но художник-мыслитель воспроизводит перед нами с великим искусством и поэтическую, человечески трогательную сторону гибнущого католицизма.

В отношении формы Мария Стюарт представляет крупный шаг вперед по сравнению даже с трилогией о Валленштейне. Язык пьесы от первого стиха до последняго - характерный язык Шиллера, характерный своим внутренним пафосом и, так сказать, своим задушевным благородством; но в этих неизбежных пределах каждое действующее лицо говорит сообразно своему характеру и положению; не только холодный, сдержанный, часто двусмысленный, почти язык Елизаветы резко отличается от искренняго, то грустного, то исполненного оскорбленного достоинства и только в конце "свидания королев" язвительно-победоносного тона Марии; не только речь Мортимера выдается изо всех своею страстностью, а в 6-м явл. III акта - полубезумным патологическим возбуждением, но и энергичная суровая речь Бёрлея резко отличается от ворчливого, иногда грубого, но в сущности добродушного способа выражения сэра Полета и от ловкой, гибкой, как шпага, речи Лейчестера. Только один Шрусбери говорит так, как говорил бы сам поэт на его месте; но и в его тоне без натяжки подмечается типичный оттенок старческого спокойствия.

Следуя примеру Шекспира, Шиллер еще в "Валленштейне" начал вставлять рифмованные стихи среди белых. В "Марии Стюарт" он прибегает к этому средству поднимать тон значительно чаще и рифмует, большею частью с промежутками, целые монологи, произносимые в состоянии сильного душевного возбуждения. Выражение чувств героини в 1-м явлении III действия такое же высоко-поэтическое создание, как знаменитый монолог "Орлеанской Девы": "Ах почто за меч воинственный".