Собранiе сочиненiй Шиллера въ переводе русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
стараясь познать и распутать те таинственно и чудесно переплетенныя нити судьбы, по которымъ направлялась ихъ жизнь. Удачникъ Эдвинъ готовъ былъ заключить весь мiръ въ свои горячiя, радостныя объятiя, мрачному Вольмару все существующее рисовалось въ черномъ цвете его собственныхъ неудачъ и жизненныхъ невзгодъ. Липовая аллея была местомъ, где они всего охотнее предавались своимъ размышленiямъ. Однажды, въ очаровательный майскiй день они совершили свою обычную прогулку. Вотъ что осталось у меня въ памяти изъ ихъ разговора.
Эдвинъ. День такъ прекрасенъ; вся природа полна радости и веселья. Вы все-жъ: задумчивы, Вольмаръ.
Вольмаръ. Оставьте меня! Вы знаете мое обыкновенiе портить всякое расположенiе духа.!
Эдвинъ. Ну можно-ли такъ брезгливо отталкивать чашу радости?
Вольмаръ. А почему-жъ бы и нетъ, если въ чаше оказывается паукъ? Возьмемъ, для примера, настоящiй моментъ: не правда-ли, природа представляется вамъ теперь въ виде прекрасной девушки-невесты, щеки которой залиты нежнымъ румянцемъ стыдливости; мне-же она кажется поблекшей матроной, а румянецъ ея - слоемъ румянъ, скрывающихъ зеленоватую желтизну увядшихъ щекъ; въ ея выцветшихъ волосахъ наследственные алмазы, и какъ она жеманится, какъ любуется собой въ этомъ праздничномъ наряде! Да ведь нарядъ-то ужъ изношенъ и сотни тысячъ разъ перешитъ и перекроенъ! Ведь при предшественникахъ Девкалiона она уже волочила этотъ самый извивающiйся зеленый шлейфъ, душилась этими-же самыми духами, этой же самой пестрой каймой украшала свое платье. Сотни тысячъ летъ она поддерживаетъ свое существованiе, питаясь исключительно объедками со стола смерти. Изъ чего сделаны ея белила, ея румяна? Она варитъ ихъ изъ костей своихъ собственныхъ детей, - прахъ и тленъ она превращаетъ въ блестки, которыми ослепляетъ наивные взоры простаковъ. Это - нечистоплотное, неразборчивое чудовище, небрезгающее собственными нечистотами, которыя онотысячекратно разогреваетъ, чтобы снова и снова пожирать ихъ. Изъ обносковъ своихъ, заштопанныхъ и заплатанныхъ, мастеритъ она новые наряды, которыми такъ кичится, и выноситъ ихъ на рынокъ и затемъ снова ихъ раздираетъ, превращая въ груду отвратительнаго тряпья. Известно ли тебе, молодой человекъ, въ чьемъ обществе ты, быть можетъ, прогуливаешься въ настоящую минуту? Приходитъ-ли тебе когда-нибудь на умъ, что весь этотъ безконечный кругъ - безграничная могила твоихъ предковъ? Думалъ-ли ты о томъ, что этотъ нежный зефиръ, приносящiй тебе сладкое благоуханiе липъ, вдуваетъ, можетъ быть, въ твой носъ развеянную силу Арминiя? Возможно, что изъ этого серебристаго источника, вместе съ живительной влагой, ты вкушаешь разложившiеся остатки нашихъ великихъ Генриховъ? Фи, фи! Римскiе мужи, потрясавшiе некогда вселенную, разорвавшiе величавый мiръ натри части и поделившiе его между собой, какъ мальчишки разрываютъ букетъ цветовъ и делятся имъ, чтобы воткнуть его въ свои шляпы, - эти великiе герои древности обязаны, быть можетъ, въ настоящее время глотками кастратовъ - потомковъ своихъ - завывать трогательныя арiи оперъ. Атомъ, озарившiйся мыслью о Божестве въ мозгу Платона, атомъ, трепетавшiй великимъ человеколюбiемъ и состраданiемъ въ сердце Тита, этотъ самый атомъ, весьма возможно, подергивается скотскими вожделенiями въ жилахъ какого-нибудь современнаго Сарданапала или-же разносится вороньемъ подъ видомъ падали повешеннаго грабителя. Что за стыдъ! Какой позоръ! Изъ священнаго пепла нашихъ отцовъ мы вылепили себе арлекинскiя маски, мудростью нашихъ предшественниковъ мы набили себе дурацкiе колпаки. Вы, кажется, находите это забавнымъ, Эдвинъ?
управляющаго ими механизма они несли те-же обязанности, которыя исполняютъ при жизни по распоряженiю духа? А духъ усопшаго обязанъ, въ свою очередь, продолжать ту-же деятельность, которой онъ предавался въ первой своей жизни. Quae cura fuit vivis, eadem sequitur tellure repostos.
Вольмаръ. Или же, чтобы пепелъ Ликурга покоился на дне океана и по сiю пору, и на вечныя времена. Да?
Эдвинъ. Слышите-ли вы нежныя трели соловья? Что, если Это маленькое существо, такъ глубоко трогающее наши сердца, возродилось изъ урны съ пепломъ Тибулла, голосъ котораго былъ такъ-же неженъ, какъ голосъ этой маленькой птички? Что если вдохновенный Пиндаръ паритъ надъ нами въ образе вонъ того орла, высоко возносящагося къ синему куполу неба? Не атомъ-ли Анакреона носится вокругъ насъ въ ласкающемъ дыханiи ветерка? Кто поручится за то, что тела сластолюбцевъ не ложатся нежнымъ налетомъ пудры на разметавшiеся локоны ихъ повелительницъ? Кто знаетъ, тысячелетняя ржавчина на зарытыхъ въ землю монетахъ не есть-ли остатки лихоимцевъ, плотно приставшiе после смерти къ тому, что было имъ такъ дорого при жизни? Быть можетъ, тела полиграфовъ, перелитыя въ буквы или перемолотыя въ бумагу, присуждены къ вечной муке въ тискахъ печатнаго станка для увековеченiя и распространенiя нелепостей, рождающихся изъ-подъ пера ихъ коллегъ. Чемъ мне докажутъ, что камень, доставляющiй столь тяжкiя страданiя нашему соседу, не есть остатокъ неискуснаго врача, осужденнаго за безуспешное леченiе на роль непрошеннаго стража позорной темницы до техъ поръ, пока не явится искусная рука хирурга для освобожденiя заколдованнаго принца? Ну вотъ видите, Вольмаръ, изъ той-же чаши, откуда вы черпаете горечь вашей желчи, мой бодрый духъ почерпаетъ веселыя шутки.
Вольмаръ. Эдвинъ, Эдвинъ, какъ можете вы обращать въ шутку такiе серьезные вопросы, какъ хватаетъ у васъ духа острить и потешаться надъ ними! Узнали-бы наши государи, воображающiе, что жизнь и смерть зависитъ отъ одного мановенiя ихъ бровей; узнали бы наши красавицы, стремящiяся одурачить всю нашу мудрость однимъ только нежнымъ пушкомъ своихъ щекъ; узнали-бы те сладкiе молодчики, которые создаютъ себе божество изъ горсточки белокурыхъ волосъ, - дошло-бы до ушей ихъ, разсказалъ-бы кто-нибудь имъ всемъ, какъ безцеремонно прохаживается лопата могильщика по черепу беднаго Іорика. Что стоитъ женщина со всей ея красотой, если великiй Цезарь идетъ на замазку щелей дырявой стены въ защиту отъ ветра?
Эдвинъ. И что-же следуетъ изъ всего этого?
Эдвинъ. Осторожнее, Вольмаръ! Вы увлекаетесь бреднями, пренебрегая всякимъ благоразумiемъ.
Вольмаръ. Дайте мне договорить! Доброе дело не боится света истины.
Эдвинъ. Пусть-же Вольмаръ откроетъ истину, если онъ счастливее меня.
Вольмаръ. Э, фи! Вотъ вы ужъ и ткнули прямо въ самую опасную рану. Судя по вашему, мудрость - какая-то гнусная кумушка, которая примащивается къ каждому дому, прилаживается къ каждому настроенiю, - съ несчастными злословитъ на счетъ милости и справедливости неба, въ тонъ счастливцамъ старается найти светлыя стороны въ зле и горе, царствующихъ на земле. Плохого пищеваренiя достаточно, чтобы весь земной шаръ представился сплошнымъ адомъ; стаканъ вина способенъ заставить насъ поклониться, какъ богу, тому, кого мы считаемъ обыкновенно дьяволомъ. Скажите мне, Эдвинъ, где-же правда, если вся философiя есть отраженiе нашего настроенiя. Эдвинъ, я боюсь, что мудрость прiйдетъ къ вамъ вместе съ утратой ясности вашего духа.
Вольмаръ. Вы произнесли слово "счастливый". А скажите-ка мне, Эдвинъ, какъ стать имъ? Необходимое условiе жизни - трудъ, мудрость - ея цель, а блаженство, вы говорите, - ея награда. Тысячи судовъ распускаютъ паруса вследъ за другими тысячами, и еще тысячи отправляются за ними, и все они носятся по безбрежному морю въ поискахъ счастливаго острова, въ стремленiи добыть это золотое руно. Скажиже мне, мудрецъ, коль ты знаешь, сколькимъ изъ нихъ удалось найти это сокровище? Я вижу флотъ безчисленныхъ судовъ, мечущiйся въ вечномъ круговороте своихъ ежедневныхъ нуждъ, вечно отчаливающiй отъ этого берега, чтобы опять къ нему-же пристать, и вечно сюда пристающiй, чтобы снова отчаливать. Они кружатъ около пристаней своего предназначенiя, робко крейсируютъ вдоль берега, чтобъ добыть себе провiантъ или привести въ порядокъ свой такелажъ, но никогда не отваживаются въ открытое море. Это те, которые сегодня заканчиваютъ свой трудовой день для того, чтобы завтра начать его снова. Этихъ, конечно, я не стану считать, а они - половина человечества. Есть и другiе: те, что, увлекаемые бурнымъ водоворотомъ страстей, находятъ свою пристань въ безславной могиле; вся сила ихъ существованiя сводится къ усерднымъ старанiямъ вкусить какъ можно больше отъ пота, пролитаго первыми. Конечно, и этихъ нельзя считать, но тогда въ остатке получится одна только жалкая четверть. Уныло и робко направляетъ она свои паруса по бурнымъ волнамъ грознаго океана, плывя безъ компаса подъ руководствомъ однехъ только обманчивыхъ звездъ. Вонъ-вонъ на краю горизонта, подобно белому облачку, мерцаетъ желанный берегъ - берегъ счастья. "Земля!" восклицаетъ кормчiй, но въ ту-же минуту какая то предательская ничтожная дощечка даетъ течь, и мощное судно идетъ ко дну въ виду самаго берега.
Apparent rari nantes in gurgite vasto. После долгой неравной борьбы человека со стихiей самому искусному пловцу, обезсилевшему и почти потерявшему сознанiе, удается выбраться на берегъ. Вотъ онъ - этотъ счастливецъ, чужой и одинокiй въ тропическомъ поясе, куда выбросила его прихоть волнъ, тоскливо бродитъ по спасительному берегу и озирается полными слезъ глазами, отыскивая свое северное отечество. Такимъ образомъ одинъ миллiонъ за другимъ убываетъ изъ вашей щедрой категорiи. Дети мечтаютъ о рыцарскихъ латахъ мужей, мужи плачутъ о безвозвратно утраченномъ детстве. Потокъ нашихъ знанiй оглядывается назадъ, чтобъ найдти свое устье. Вечеру предшествуютъ сумерки, какъ утру - разсветъ. Въ одну и ту же ночь Аврора обнимается съ Гесперомъ. Мудрецъ, мнящiй пробить стену смерти, мало-по-малу опускается и вновь погружается въ неразумное детство. Ну, Эдвинъ, найдите-же оправданiе горшечнику передъ горшкомъ. Отвечайте что-нибудь, Эдвинъ!
Эдвинъ. Горшечникъ оправданъ уже темъ, что горшокъ осмеливается призывать его къ ответу.
Вольмаръ. Говорите серьезно!
Вольмаръ. Ужъ не потому-ли Эдвинъ, что глаза упиваются живописными видами, мелькающими направо и налево? И во имя этого отдаваться на полный произволъ стихiй; ради этого ежеминутно трепетать встречи острыхъ подводныхъ скалъ; ради этого подвергать себя тройной смерти въ безпокойной пустыне водъ? Ни слова больше! Мое озлобленiе красноречивее вашего довольства!
Эдвинъ. Такъ, по вашему, я долженъ топтать ногами фiалку за то, что роза мне не дается? Я не долженъ наслаждаться этимъ прекраснымъ майскимъ днемъ, потому что можетъ набежать облако и омрачить его? Такъ нетъ-же; я предпочитаю исчерпать всю радость подъ этой ясной безоблачной синевой и темъ сократить себе скуку предстоящей непогоды. Неужелиже не сорвать цветка, потому что завтра онъ утратитъ свое благоуханiе? Я сорву его, а когда онъ увянетъ, я его брошу и сорву его младшую сестру, которая уже пробивается изъ почки, благоуханная и прекрасная.
Вольмаръ. Тщетно! напрасно! Где посеяно одно зерно удовольствiя, тамъ выросли тысячи плодовъ страданiя. Где пала одна слеза радости, тамъ погребены тысячи слезъ отчаянiя. На томъ самомъ месте, где радовался и веселился человекъ, тысячи насекомыхъ корчились въ предсмертныхъ судорогахъ. Въ тотъ самый мигъ, когда наши восторги возносятся къ небу, къ нимъ присоединяются тысячи проклятiй, направленныхъ туда-же. Это обманчивая игра, где горсточка выигравшихъ исчезаетъ въ несчетномъ количестве разоренныхъ. Каждый мигъ уноситъ съ собою радости. Каждая пылинка есть надгробный памятникъ счастью. На каждую точку безграничной вселенной смерть наложила свою царственную печать. Каждый атомъ носитъ безнадежную надпись: "Прошло".
Эдвинъ. Почему, "прошло", а не было? Кто знаетъ, быть можетъ каждый звукъ въ природе похоронный гимнъ, полный скорби и надежды, возвещающiй горесть утраты и радость вечнаго блаженства. А вместе съ темъ, каждый звукъ можетъ быть хвалебнымъ гимномъ любви вездесущей и безсмертной... Вольмаръ, у этой липы я получилъ первый поцелуй моей Юлiи.
(поспешно удаляясь). Молодой человекъ! подъ этой липой я потерялъ мою Лауру.
Р. Венгерова.
ПРОГУЛКА ПОДЪ ЛИПАМИ.
Мысли, здесь высказанныя молодымъ Шиллеромъ, навеяны "Вертеромъ" (письмо отъ 18 Августа) и "Гамлетомъ" (сцена съ могильщиками). Оне имеютъ целью показать, что въ основе какъ пессимистическаго, такъ и оптимистическаго мiровоззренiя лежатъ не объективныя данныя, а чистосубъективные отзвуки пережитаго.
1. "Комета" (альманахъ на 1830 г.).
2. Соч. Шиллера въ изд. Гербеля; безъ имени переводчика.