Юноша и старик (Опыт неученого человека)

Собрание сочинений Шиллера в переводе русских писателей. Под ред. С. А. Венгерова. Том III. С.-Пб., 1901

Селим. Как ревет и бушует поток в ожидании надвигающейся бури! Вдохновляющие звуки: предчувствие великих дел. Альмар, душа моя переполняется.

Альмар. Юноша, почему ты не хочешь лучше остановить свой взор вот на том, еще ясном покамест, уголке неба, успокоить свой слух нежным и кротким лепетом вот этого родника?

Селим. Сколько раз я страстно жаждал покоя. Я называл себя безумцем, гоняющимся за призраками, которые гибнут лишь с тем, чтобы, подобно головам гидры, возродиться более грозными, более опасными, чем раньше. Но, о Альмар! Что мы за неустойчивые, двусмысленные существа. Мы не призваны для покоя, - он не соответствует нашей природе: неудержимо влечет нас тайный голос, вечно нашептывая нам свой призыв на неведомый подвиг, рисуя неясные, заманчивые образы впереди. Достигнув седых волос, я назвал бы себя презренным трусом, еслибы совершил лишь половину пути по скользкой дороге в неведомый край, а впереди меня, и вправо и влево разстилались бы цветущия страны, те страны, что я оставил пустынными.

Альмар. Жалею тебя, мой милый! Твой мозг все еще распален романами; твои фантазии о призвании человека, о великих подвигах - поистине блуждающие огни. Взгляни: природа насаждает и взращивает кусты роз повсюду; она-же научает невинность петь радостные песни.

Какой блеск победных трофеев, какие трубные возгласы могут прославить и возвеличить нашу жизнь лучше и достойнее. Поверь мне, старику, твои суетные стремления не в твоей душе родились, - это мечты извне навеянные, оне погубят тебя.

Селим. Эту мораль уж я слышу не в первый раз, но она годится лишь для: тебя, создалась в твоей душе, легко со всем примиряющейся и не способной к борьбе. Прости меня, отец, за эти слова!! А ты счастлив, Альмар? Ничего более не желаешь?

Альмар. Я стал счастливее с, тех пор, как умерил свои требования.

Селим. Бедняга! Так твое счастье заключается в том, что ты сам не видишь, сколько потерял при таком обмене. Ты не наклоняешься более за цветком, потому что нервы твои отупели. Ты мнишь себя счастливым лишь потому, что неспособен более пить из полной чаши счастья. Дай сказать тебе откровенно: я не могу без содрогания подумать о той минуте, когда должен буду засыпать и пробуждаться без желаний, без надежд. Неудержимое, неустанное стремление вперед есть основа душевной жизни. При слове "удовлетворение" рушатся ступени бесконечной лестницы бытия. Эта неутолимая жажда, эта неусыпная тревога, эта скорбь по поводу моего безсилия, свидетельствуют мне о величии моем. Я сокрушаюсь, когда чувствую, что я лишь человек; я ликую, когда чувствую в себе возможность стать Богом.

Альмар. И все-таки ты только раб. Взгляни на поверхность реки: как покорна она малейшему движению воздуха; сильный-же порыв ветра выгоняет ее вон из берегов.

Природа как-бы замирает, биение её пульса приостанавливается. Существо мое раздваивается и, склонившись над самим собой, я судорожно и неустанно мечусь, как покойник, пробудившийся в гробу. Малейшее насекомое раздражает меня. Призвав на помощь все свои силы я ищу выхода, добиваюсь возврата к жизни. Существование мое достигает высочайшей степени своего напряжения. Я блаженствую.

Альмар. Ты так много говоришь о желаниях и стремлениях, а где-же наслаждение? Из твоих парадоксов следует, что на него надо смотреть, как на несчастье.

Селим. Непременно, еслиб только оно могло длиться вечно. Разсуди сам хорошенько и ты увидишь, что лишь предвкушенье наслаждения, надежда на него и составляют сущность удовольствия; самое наслаждение - его смерть. В объятиях прекраснейшей девушки всего более я достоин сожаления и именно в тот самый миг, когда я всего ближе к высочайшему блаженству. Это и есть, по моему, лучшее и главное преимущество человека, существенное отличие его от животного; я жажду и предвкушаю наслаждение, и это дает мне счастье; животное наслаждается только тогда, когда оно вкушает.

Альмар. А вот я и ловлю тебя на противоречии! ты стремишься к цели, достижения которой ты боишься.

Селим. Я не боюсь достижения, Альмар, но оно задувает священный огонь души; высокий полет воображения оседает у цели; очарование исчезает; напряженная деятельность мысли уступает место назойливой, крикливой действительности. Вот когда душа всего более страдает, всего менее испытывает счастья. Но я и этого не боюсь, Альмар, потому что новые, еще более возвышенные цели, уже открываются мне впереди, уже манят меня издалека. Жизненное поприще мое - стремление к вечности. Путем высоты и многочисленности желаний проникну я в сонм духов, несущихся к Божеству.

Селим. Но путь мой был не напрасен. Пусть то будут и призраки, лишь бы Творцу угодно было вложить в меня душу не угасающую, не устающую в погоне за ними. Горе дерзновенному, рука которого, преступив священный закон, сдернет покров с этого волшебного пламени. Ему удастся опередить старость - печальное преимущество. Для него Элизий превратится в простой огород.

Альмар. Прощай, мечтатель. Я поговорю с тобой в следующий раз и послушаю, что ты мне тогда ответишь, если только к тому времени, пустившись в высь, не бухнешься оттуда в болото. Теперь я иду к себе в сад понежиться в ласковых лучах возвращающагося солнышка.

Селим. Я плачу оттого, что стремлюсь обресть Элизий и не нахожу его. Ты-же улыбаешься от радости и во всяком случае от одного предчувствия радости уже более не плачешь.

Вероятно принадлежит другу Шиллера - Шарфенштейну (см. т. I, биография) и только исправлено Шиллером.

Перевод Р. А. Венгеровой исполнен для настоящого издания. Диалог этот впервые появляется здесь в русском переводе.