Вильгельм Телль. Действие второе

Готический зал, украшенный гербовыми щитами и шлемами. Барон, старик восьмидесяти пяти лет, высокого роста и благородной осанки, одетый в меховой камзол, стоит, опираясь на посох с рогом серны вместо набалдашника. Куони и шесть работников, с граблями и косами, окружили его.

Ульрих фон Руденц входит в рыцарской одежде.

Явился я… Что вам угодно, дядя?

По древнему обычаю, сперва

С работниками чашу разопьем.

Ходил я раньше с ними в лес да в поле

И взглядом их усердье поощрял

Иль в битву вел под стягом боевым;

А нынче я в дворецкие лишь годен,

И если солнце в замок не заглянет,

То мне за ним невмочь подняться в горы.

Все ближе самый тесный круг, последний,

Где жизнь замрет навек… Сейчас я тень,

Недолго ждать - останется лишь имя.

Желаю здравствовать!

(Видя, что Руденц колеблется, брать ему кубок или нет, продолжает.)

И пусть у нас

Одно вино - одно и сердце будет.

Ступайте, дети… На заре вечерней

Дела родного края мы обсудим.

Я вижу, ты в дорогу снарядился.

Ты в замок Альторф снова едешь, Руденц?

И дольше медлить, право, не могу…

Так скупо юности отмерен срок,

Что не найдешь для старика минуты?

К чему? Я вам давно не нужен, дядя.

Я в этом доме как чужой живу.

И жаль, что это правда, К сожаленью,

Чужбиной стала родина тебе…

О, я тебя не узнаю, мой Ульрих!

В шелку блистаешь, горд пером павлиньим,

Австрийский плащ пурпурный на плече…^[7]

И смотришь на крестьянина с презреньем -

Не мил тебе его привет радушный.

Почет ему охотно воздаю,

Но прав своих ему не уступаю.

У Габсбурга в опале вся страна…

И возмущенья… Одного тебя

Не трогает всеобщая печаль…

Отступником тебя считают, ты

На сторону врага страны предался,

Глумишься над народною бедой.

За легкими утехами в погоне,

Благоволенья Габсбургов ты ищешь,

А лютый бич отечество терзает.

Страна угнетена… Но отчего же?

Кто вверг ее в подобную беду?

Ведь только слово стоит произнесть -

И гнета тяжкого как не бывало

И милостив к нам снова император.

О, горе тем, кто ослепил народ,

Чтоб он не видел истинного блага!

Да, все они из выгоды своей

Противятся, чтоб, три лесных кантона,

Как прочие, австрийцам присягнули.

С дворянами сидеть. А император

Как призрачная власть желанен им.

И это, Ульрих, от тебя я слышу?

Вы бросили мне вызов - дайте кончить!..

Какую вы себе избрали роль?

Иль ваша гордость позволяет вам

Старейшиной, владетельным бароном

Здесь править с пастухами наравне?

Да разве дворянину не почетней

На верность Габсбургам присягу дать

И в лагерь их блестящий перейти?

Ну что за честь быть со слугою равным,

С простолюдином заседать в суде?

Ах, узнаю соблазна голос, Ульрих!

И сердце напоил отравой сладкой!

Я не скрываю - глубоко в душе

Отозвались насмешки чужеземцев,

Мужицкой знатью обозвавших нас…

Мне тяжело, что сверстники мои

Уже на поле брани отличились,

Избрав знамена Габсбургов, а я

В досуге или в низменных заботах

Лишь по-пустому время убиваю…

Там подвиги свершаются, туда

Меня зовет блистательный мир славы,

А здесь - мои проржавели доспехи.

Ни звук задорный боевой трубы,

Ни зов герольда на турнир блестящий

В долины эти к нам не проникают.

Я слышу здесь одни пастушьи песни

Как ослепил тебя мишурный блеск!..

Что ж, презирай отчизну! И стыдись

Обычаев ее, священных, древних!

Твой час придет, и ты к родным горам

Стремиться будешь с горькими слезами.

А тот простой пастушеский напев,

Которым ты пренебрегаешь гордо,

Пробудит в сердце лютую тоску,

Когда его в чужой земле услышишь.

О, как могуча к родине любовь!

Не для тебя тот мир, чужой и лживый.

При гордом императорском дворе

Жить нелегко с душой прямой, открытой! Т

ам доблести нужны совсем другие,

Не те, что ты здесь приобрел в горах…

Ступай же и продай свою свободу,

Лен получи, стань княжеским рабом,

Когда себе сам господин и князь

Но нет, останься, Ули, со своими!

Не езди в Альторф… О, не покидай

Святого дела родины своей!

Ты знаешь, я в моем роду последний, -

Мое угаснет имя, и в могилу

Положите вы мне мой щит и шлем.

Так неужели при последнем вздохе

Я думать должен, что, закрыв глаза мне,

Ты к чужеземцам явишься и там

Свободные, дарованные богом

Владения как лен австрийский примешь?

Мы Габсбургу противимся напрасно:

Ему весь мир подвластен.^[8] Неужели

Одни, с упорством нашим закоснелым,

Мы цепь земель сумеем разорвать,

Которой он, могучий, окружил нас?

Его здесь его

Торговые пути, - с коня под вьюком

И то на Сен-Готарде платят сбор.

Владеньями его мы, будто сетью,

Окружены, опутаны повсюду…

Защита ли империя для нас?

Вы думаете, Австрия слабей?

Бог - наш оплот, не император. Верить

Возможно ль императору, когда,

Нуждаясь в деньгах, чтоб вести войну,

Он города стал отдавать в залог,^[9]

Что добровольно встали под защиту

Имперского орла?.. Нет, мудрость нам

Велит - во времена тяжелых смут

Найти себе могучего владыку.

Имперская корона переходит

По выборам, и памяти у ней

О службе верной нет. Зато услуги

Наследственному дому - сев надежный.

Свободы самоцвет неоценимый

Добывших кровью, доблестью геройской?..

Ты в Люцерн съезди, там спроси народ,

Как их страну австрийцы угнетают!

Что ж, и у нас они овец, коров

Пересчитают, пастбища обмерят,

В лесах свободных запретят охоту

На зверя красного и на пернатых,

Заставами нам преградят мосты.

Нас разорив, поместий нахватают

И нашей кровью будут побеждать…

Нет, если кровь пролить придется нам,

То лучше за себя: поверь, свобода

Куда дешевле рабства обойдется.

Сперва узнай, какие пастухи!

Я знаю их, я вел их на врага.

Я вместе с ними дрался под Фаэнцой^[10].

Пусть нам посмеют иго навязать,

Когда его нести мы не хотим!..

Будь горд сознаньем, чей ты соплеменник!

Не променяй же на ничтожный блеск

Ты неподдельный жемчуг высшей чести -

Стать во главе свободного народа!

Он за тобой, как твой соратник верный,

В час испытаний в смертный бой пойдет…

Вот чем гордись, знай: в этом благородство.

Скрепляй природой созданные узы,

В любви к ней будь и тверд и постоянен.

Здесь мощный корень сил твоих таится,

А на чужбине будешь одинок -

Сухой тростник, что свежий ветер сломит.

Давно тебя мы дома не видали,

Один лишь день ты с нами проведи,

Сегодня лишь не езди в Альторф, Ули.

Сегодня, слышишь? Этот день - для близких!

Я слово дал… Я связан… Не могу.

Ты связан… Да, злосчастный, это верно.

Ты связан, и не словом и не клятвой,

Но узами любви… Мне все известно.

Я вижу, ты смущен, ты отвернулся!

Она тебя к австрийской службе манит.

Невесту хочешь ты добыть ценой

Измены родине… Не прогадай!

Они тебя невестой приманили;

Не будь так прост, она не для тебя.

Прощайте! Будет этих наставлений!

Да погоди, безумец!.. Нет, ушел!

И я не в силах удержать, спасти…

Так Вольфеншиссен некогда отпал

От родины… Так отпадут другие.

Манят за наши горы молодежь

Чужой страны могучие соблазны…

О, злополучный час, когда чужое

Проникло в безмятежные долины,

Чтоб нравы тут невинные растлить!..

К нам новое врывается насильно,

И времена и люди уж не те!

Зачем я здесь? Давно погребены

Все, с кем я вместе действовал и жил.

Мой век ушел в могилу. Счастлив тот,

Кто жить не будет с новым поколеньем!

Со скал ведут тропинки с высеченными в них ступенями и с поручнями. Немного спустя по этим тропинкам начнут сходить вниз поселяне. В глубине сцены озеро, над ним некоторое время видна лунная радуга. Вдали - высокие горы, из-за которых поднимаются еще более высокие снежные вершины. Глубокая ночь. Только озеро и белые ледники блестят, освещенные луной. Мельхталь, Баумгартен, Винкельрид, Майер Сарнен, Буркгарт Бюгель, Арнольд Сева, Клаус Флюе и еще четверо поселян. Все вооружены.

Вот горная тропа. Вперед, за мной!

А вон скала с распятьем на вершине.

У цели мы. Поляна эта - Рютли.

Прислушайтесь!

Ни души!

Наш Унтервальден всех опередил.

Который час?

Поблизости, в деревне,

Дал сторож криком знать, что два часа.

Вы слышите?

В лесной часовне в Швице

К молитве ранней колокол зовет.

Да, воздух чист, и звон далеко слышен.

Пусть кто-нибудь здесь разожжет костер,

Чтоб он пылал, когда друзья сойдутся.

Как хороша ночь лунная! Сегодня

Гладь озера, как зеркало, спокойна.

Им плыть нетрудно будет.

Посмотрите!

Не видите? Вон там!

Да что ж такое?..

Ах, вижу, вижу! Радуга средь ночи!

Она луной, должно быть, рождена.

Вот редкое и чудное явленье!

Не всякому дано его увидеть.

Над ней другая, только побледнее.

Вон лодка показалась вдалеке.

Плывет в ней Штауффахер с земляками.

Да вот из Ури никого не видно.

Им обходить далеко через горы,

Чтобы посты ландфохта обмануть.

Тем временем двое крестьян развели посреди поляны огонь.

Эй, кто там? Отвечай!

Друзья страны!

Все идут в глубину сцены навстречу прибывшим. Из лодки выходят Штауффахер, Итель Рединг, Ганс Мауер, Иорг Гоф, Конрад Гунн, Ульрих Шмид, Иост Вайлер и еще трое крестьян. Все вооружены.

Привет! Привет!

Я видел, Штауффахер,

Того, кто уж не смог меня увидеть;

Его глазниц коснулся я рукой

И чувство жгучей мести почерпнул

В погасших солнцах старческого взгляда.

Ни слова мне о мести! Мы не мстить,

Но злу должны достойный дать отпор.

Вы были в Унтервальдене. Что там

Предпринято для общего нам дела?

Какие мысли у крестьян? Легко вам

Сетей измены удалось избегнуть?

Через вершины грозные Суренна,

По ледяным полям, бескрайным, голым,

Где раздается хриплый крик орла,

Я к пастбищу альпийскому спустился, -

Там пастухи из двух соседних общин

Я жажду утолял тем молоком,

Что, пенясь, льется из-под ледников.

Я в хижинах пастушеских пустых

Был сам себе хозяином и гостем,

Пока людских селений не достиг…

В долинах всем уже известно стало

О новом небывалом злодеянье,

И стоило мне только постучаться,

Меня с почетом всюду принимали.

Там люд, простой и честный, возмущен

Все новыми бесчинствами ландфохтов.

Как на лугах альпийских год за годом

Растут все те же травы, как потоки

По старым руслам движутся в том крае,

Как в небе облака и даже ветры

Извечным следуют путем, так точно О

бычаи старинные от деда,

Не изменяясь, к внуку переходят, -

Там пастухи враждебны новизне,

Они мне руку крепко пожимали,

Со стен срывали ржавые мечи,

И в их глазах сверкал огонь отваги,

Когда я Штауффахера и Фюрста

Назвал всем дорогие имена…

Они клялись быть с вами заодно,

На смерть они клялись пойти за вами…

Так я, храним священным правом гостя,

Спешил от одного двора к другому

И наконец родимый край увидел,

Где у меня немало есть своих…

Нашел слепого старика отца.

Он на чужой соломе спал, питаясь

Тем, что дадут из милости…

Но я не плакал, нет! В слезах бессильных

Скорбь жгучую не стал я изливать.

В своей душе и думал лишь о деле.

Я побывал во всех ущельях гор,

Я обошел укромные долины,

И даже у подошвы ледников

Я хижины жилые находил.

И всюду, где пришлось мне побывать,

Везде встречал я ненависть к тиранам.

Ведь даже там, у крайнего предела

Живой природы, где уже земля

Перестает родить, ландфохты грабят…

Я возбудил сердца всех честных граждан

Горячей речью, жалом слов моих,

И наш теперь народ душой и телом.

В короткий срок вы многого добились.

Я сделал больше. Наших поселян

Страшат два замка: Росбергский и Сарнен.

За их стенами каменными враг

Мне вздумалось разведку предпринять, -

И в Сарнен я проник и видел замок.

Дерзнули вы войти в пещеру тигра?

В одежде пилигрима я прошел

И Ланденберга видел за пирушкой…

Судите же, как я собой владею:

Я увидал врага - и не убил.

Отважны вы, да вам и повезло.

Тем временем остальные крестьяне выходят вперед, приближаясь к обоим.

Теперь скажите мне, кто те друзья,

Которые явились вместе с вами?

Вы познакомьте нас, и мы откроем

Доверчиво свои сердца друг другу.

В любой из трех земель кто вас не знает?

Я Майер, житель Сарнена. Вот этот -

Племянник мой из Винкельрида, Струт.

Всё имена известные в горах.

Один из Винкельридов победил

Дракона в Вайлерском болоте;^[11] сам

В той схватке он погиб.

То предок мой.

Те двое - монастырские крестьяне.

Я знаю, вы от них не отвернетесь,

Хоть это крепостные, не как мы,

Свободные на собственном наследье.

Народ хороший, преданный отчизне.

Подайте ваши руки. Счастлив тот,

Кто никому у нас не подневолен.

Вот Рединг, бывший земский старшина.

Я с ним знаком. Да, это недруг мой

По старой тяжбе об одном участке.

Мы с Редингом враги перед судом,

Но здесь друзья.

Вот сказано умно!

Идут, идут! Вы слышите рог Ури?^[12]

Справа и слева появляются на скалах вооруженные люди с факелами и спускаются вниз.

Смотрите!.. Как! Служитель алтаря,

Священник с ними вместе? Невзирая

На тяготы пути и мрак ночной,

Он, верный пастырь, их сопровождает!

С ним Вальтер Фюрст и клирик Петерман.

Но что-то я средь них не вижу Телля.

священник иссельман, псаломщик Петерман, пастух Куони, охотник Верни, рыбак Руоди и еще пятеро других поселян. Все собравшиеся, числом тридцать три, выходят вперед и становятся вокруг костра.

Итак, должны мы на земле отцов,

Законном достоянье нашем, тайно

Сходиться здесь, как будто для убийства.

И в ночь, которая покров свой темный

Дает лишь преступленьям и делам,

Что солнечного света избегают,

И чисто и светло, как день лазурный.

Да будет так! Что мрак ночной прядет,

То радостно на солнце расцветет.

Союзники! Господь мне мысль внушил.

Здесь вместо общины мы собрались

И представляем весь народ по праву.

Приступим к совещанью по старинным

Обычаям страны, как в мирный год;

Что незаконного в собранье нашем,

Оправдывает грозный час. Бог всюду,

Где право защищают от насилья.

И под небесной твердью мы стоим.

Добро! Держать совет, как в старину.

Хоть ночь теперь - сияет наше право!

Пусть нас числом немного - здесь

Всего народа, лучшие тут в сборе.

Хоть древних книг у нас нет под рукой,

Но их слова начертаны в сердцах.

Составим круг, друзья, а в середине

Как власти знак мечи мы водрузим!^[13]

Пусть старшина перед мечами встанет,

А по бокам - помощники его.

Здесь три народа. И кому из них

Главой совета подобает быть?

Об этом Ури пусть со Швицем спорят.

Охотно им уступит Унтервальден.

Мы уступаем. Мы пришли молить

Пусть Ури меч возьмет. В походах римских

Его знамена реют впереди.

Нет, предоставим Швицу эту честь.

Мы все горды, что род ведем оттуда.

Улажу я ваш благородный спор:

В совете - Швиц, в войне пусть правит Ури.

Нет, вы старшему отдайте.

Здесь Ульрих Шмид старейший между всеми.

Шмид человек достойный. Но судьею,

Как крепостной, он в Швице быть не может.

Найдем ли мы достойнее главу?

Да будет старшиной, главой совета!

Тот, кто согласен, руку подыми!

Священных книг для клятвы с нами нет.

Но звездами извечными клянусь:

От истины вовек не уклонюсь.

Перед ним вонзают два меча. Все становятся в круг. Швиц занимает середину, правее располагается Ури, левее - Унтервальден. Рединг стоит, опершись на свой меч.

Что привело три горные народа

Сюда на берег озера угрюмый,

В глухой полночный час? Ответьте мне,

Какая цель у нового союза,

Что мы под звездным небом заключаем?

Мы тут не новый заключим союз, -

^[14]

Он предками основан был. О братья!

Нас разделяют озеро и горы,

Раздельное у нас в лесах правленье,

Но одного мы корня, кровь одна,

И мы пришельцы из одной отчизны.

Так наши песни память сохранили,

Что мы сюда пришли издалека?

Вы древнюю нам расскажите быль,

И мы скрепим союз наш давней связью.

Средь старых пастухов живет преданье…

Когда-то жил на севере далеком

Большой народ. Голодный год настал,

И община в такой беде решила,

Чтобы из них, по жребию, десятый

Покинул отчий край… И стало так!

Мужи и жены, семьями, - на полдень,

Мечом чрез земли немцев пробиваясь,

До мрачного лесистого нагорья.

Но, устали и тут не зная, дальше

До той долины дикой шли они,

Где средь лугов река змеится Мутта…

Людских следов здесь не было заметно,

Лишь хижина на берегу виднелась

Да лодочник у переправы ждал…

Но озеро сердито бушевало, -

Невольно задержаться им пришлось!

Глядят вокруг: пустынный край обилен

Прекрасным лесом, ключевой водою.

Им чудилось, они попали вдруг

В отчизну милую… И тут осели.

И выросло средь гор селенье Швиц.

Немало тягот вынесть им пришлось

На раскорчевке леса под хлеба…

Потом, когда земли хватать не стало,

До Черного Утеса и до края,

Где, за стеною ледяной, укрыты

Иные племена и языки.^[15]

Селенье Станц построили в Кернвальде,

Селенье Альторф - у долины Ройс,

Но общность родовую не забыли.

Среди чужих племен, что с той поры

В долинах здешних мирно водворились,

Мы без труда друг друга отличаем:

В нас кровь и сердце знать себя дают.

Да, сердце в нас одно и кровь одна!

Один народ, и воля в нас едина.

Они завоевателям покорны;

Ведь даже в нашей стороне и то

Средь поселенцев много подневольных:

Они - рабы, и дети их - рабы.

Но мы, потомки истинные Швица,

Свободу сберегли. Князьям вовек

Не подчинялись мы. По доброй воле

Империю заступницей избрали.

Свободно встали под ее защиту.

В том грамоту нам император дал.^[16]

Власть признает и тот, кто всех свободней.

Нам нужен был глава, судья верховный,

Для разрешенья всяких тяжб и споров.

И наши предки сами, добровольно,

Землей, отторгнутой у дикой чащи,

Почтили императора, главу

Всех итальянских и германских стран,

Свободные Империи народы,

Поддержку в войнах. Долг свободных граждан -

Державу, свой оплот, оборонять.

Что сверх того, то верный признак рабства.

Когда нас император призывал,

Мы под его знаменами сражались;

В Италию за государем шли,

Чтоб римскою венчать его короной.

Но дома правил только сам народ,

По собственным законам и преданьям;

А император ведал смертной карой,

И для суда он графа назначал, -

Но тот жил вне страны, и призывали

Его лишь в редких случаях убийства.

И под открытым небом просто, ясно

Граф изрекал свой беспристрастный суд.

Где в этом всем хотя б намек на рабство?

Нет, все так шло, как рассказали вы.

Доныне мы насилья не знавали.

Мы раз не подчинились государю,^[17]

Когда он принял сторону попов.

Ведь монастырь Айнзидельн захотел

Отнять у нас урочище, где мы

От дедовских времен пасли стада.

Аббат представил грамоту - обманом

Земля к монастырю переходила,

Как будто нас там вовсе не бывало…

Но мы сказали твердо: «Император

Дарить не вправе земли поселян…

А коль в правах Империя откажет,

И без нее мы проживем в горах…»

Вот предков был язык! Неужто нам

Позором ига тяжкого покрыться

И от слуги чужого то сносить,

К чему не мог принудить император?..

создали

Трудами наших рук и лес дремучий,

Служивший диким логовом медведям,

В жилище человека превратили.

Мы извели раздувшихся от яда

Драконов злых, исчадия болот;

Мы вечную тумана пелену

Над этой дикой глушью разорвали;

С пути убрали скалы и отважно

Над бездной перекинули мосты.

Наш этот край, мы им века владели.

И чтоб чужой слуга^[18] явился к нам

И цепи нам осмелился ковать?

И нас позорил на родной земле?

Да разве нет защиты против гнета?

Нет, есть предел насилию тиранов!

Когда жестоко попраны права

Бестрепетно взывает угнетенный.

Там подтвержденье прав находит он,

Что, неотъемлемы и нерушимы,

Как звезды, человечеству сияют.

Вернется вновь та давняя пора,

Когда повсюду равенство царило.

Но если все испробованы средства,

Тогда разящий остается меч.

Мы блага высшие имеем право

Оборонять. За родину стоим,

Стоим за наших жен и за детей!

Но прежде чем хвататься за мечи,

Не лучше ль нам с австрийцами поладить?

Одно лишь ваше слово - и тираны

Не притеснять, потворствовать вам будут…

Власть Австрии признайте над собой…

Что он сказал? Австрийцам присягнуть!

Не слушайте его!

Предатель он,

Отчизне нашей враг!

Друзья, спокойно!

Какой позор - австрийцам присягнуть!

Позволить силой взять, чего добром

Отдать им не хотели!

О, тогда

Рабы мы все - и рабство заслужили!

Пусть будет прав швейцарца тот лишен,

Кто Австрии поддаться нам предложит!

Я твердо, старшина, стою на том,

Чтоб это первым стало здесь законом.

Пускай лишится почестей и прав,

И пусть никто не даст ему приюта.

Принять такой закон!

Да будет так!

Свободны вы, приняв такой закон.

И Австрия насильем не добьется

Того, что мы добром ей не отдали…

Приступим к делу, далее!

Друзья!

А до конца ль изведан мирный путь?

Быть может, Альбрехт Габсбург и не знает,

Что́ здесь его наместники творят?

Испробуем последнее: к монарху

Откажет - что ж, возьмемся за мечи!

Страшит насилье даже в правом деле.

Поможет бог, где люди не помогут.

Теперь пора и вам заговорить.

Я в Райнфельд ездил, к Альбрехта двору,

На тяжкий гнет пожаловаться фохтов

И вольностей старинных подтвержденье

От государя нового принять.

Послы от многих городов там были,

Из Швабии да из земель прирейнских,

И все они уже достали льготы

И возвращались весело домой.

Но ваш посол к советникам был вызван.

И те ему сказали в утешенье:

«Вы поезжайте, император занят,

В другое время вспомнит он о вас».

Вдруг вижу - герцог Иоганн в сторонке

Стоит и слезы льет, а рядом с ним

Два рыцаря: фон Тегерфельд и Варт.

И, подозвав меня, они сказали:

«Надейтесь только на себя! А правды

От Альбрехта вам нечего и ждать.

Не он ли у племянника родного

Наследье материнское похитил?

Наш герцог совершеннолетен, может

И сам своей страною управлять.

Но не венец - венок ему дал Альбрехт:

«Пусть это будет юности убором…»

Слыхали? Справедливости не ждите

От Габсбурга! Надейтесь на себя!

Нет выбора у нас! Но как, друзья,

Разумно цели радостной достигнуть?

И отстоять старинные права,

Завещанные предками. Но мы

Не гонимся разнузданно за новым.

Вы кесарево кесарю отдайте,

И пусть вассал несет свой долг, как прежде.

От Австрии свой лен я получил.

И продолжайте долг блюсти пред нею.

Я Рапперсвейлям подати плачу.

Платите им, как вы всегда платили.

Я цюрихской обители дал клятву.

Церковное вы церкви отдавайте.

Империя дала мне в лен мой двор.

Мы фохтов из страны должны прогнать

С их слугами и крепости разрушить, -

Без крови, если можно. Император

Пусть видит: нас заставила нужда

Нарушить нами данную присягу.

И если мы в узде себя удержим,

Он гнев смирит, как мудрый государь.

Народ себя заставит уважать,

Коль, взявши меч, умеренность проявит.

Но как, ответьте, к делу приступить?

Ведь у врага оружие в руках.

И он, конечно, не уйдет без боя.

Уйдет, когда перед собою вдруг

Увидит он народ вооруженный.

Сказать легко, да сделать мудрено.

И нам они - смертельная угроза,

Когда войска австрийцев подойдут.

Так Росберг взять и Сарнен мы должны

До той поры, как весь народ восстанет.

Спешите, чтоб врагу не донесли -

Участников немало в нашей тайне.

Предателей в народе нашем нет.

Случается, благое рвенье губит.

Отсрочка тем нехороша, что фохт

Успеет крепость в Альторфе достроить.

Вы о себе лишь помните.

Неправдою нас Ури попрекает?

Во имя клятвы, тише!

Придется нам, коль Швиц - горой за Ури.

Я осудить пред общиной вас должен -

Горячностью вы вносите разлад!

Не за одно ли дело мы стоим?

Нам отложить до рождества бы надо,

Когда велит обычай поселянам

Подарки фохту в замок приносить.

Туда могло бы человек двенадцать

Проникнуть, не внушая подозрений,

Отточенные взяв с собой клинки,

Их надо тайно в посохи заделать -

С оружием не пропускают в крепость.

Вблизи, под лесом, спрячется отряд,

И только поселяне завладеют

Воротами - рог затрубит призывный!..

Тут вся засада кинется на помощь,

А в крепость Росберг я готов проникнуть.

Я там одной служанке приглянулся -

Нетрудно мне уговорить ее,

Чтоб лестницу она в окно спустила.

А как взберусь - за мной друзья ворвутся!

Так все за то, что надо отложить?

Двенадцать против, двадцать за отсрочку!

Так если в день условленный падут

Два замка, то сигнальные огни

Зажгутся на вершинах гор. Тогда

Народное сзывайте ополченье.

И фохты, увидав, что не шутя

Швейцарцы за оружие взялись,

Мы им дадим надежную охрану.

Но с Геслером нам совладать труднее.

Всегда он стражей сильной окружен

И не отступит без кровопролитья.

В изгнанье даже страшен он стране.

Щадить его, я думаю, опасно.

Где гибель ждет, туда меня пошлите.

Я жизнь свою, спасенную мне Теллем,

За край родной бестрепетно отдам.

Честь защитив, я сердце успокоил.

Нас время умудрит. Друзья, терпенье!

Всего сейчас предусмотреть нельзя.

Меж тем как мы ночной совет держали,

Вот утро на вершинах гор зажгло

Багряные сигнальные огни…

Забрезжит день внизу еще не скоро.

Все невольно снимают шляпы и благоговейно смотрят на зарю.

При свете, что привет нам раньше шлет,

Чем племенам, которые под нами

Живут в чаду и шуме городов,

Скрепим мы клятвой новый наш союз:

«Да будем мы народом граждан-братьев,

В грозе, в беде единым, нераздельным!»

Все повторяют, поднимая правую руку с тремя поднятыми вверх пальцами.

«Да будем мы свободными, как предки,

И смерть пусть каждый рабству предпочтет!»

«На бога да возложим упованье

Без страха пред могуществом людей!»

Ну а теперь ступай без шуму каждый

Пастух, смотри за стадом на зимовке

И сотоварищей вербуй в союз!

До срока всё сносите терпеливо.

Пускай тиранов множится вина:

Настанет день, и с ними мы сведем

И личный свой, и общий счет - народный.

Законный гнев свой каждый обуздай

И береги для всенародной мести;

Она наш долг, его не умаляй

Деяньями в защиту личной чести.

Когда все в полной тишине расходятся в разные стороны, звуки оркестра врываются со все возрастающей силой. Над опустевшей сценой занавес опускается не сразу. Солнце всходит над ледяными вершинами гор.

Австрийский плащ пурпурный на плече… - В гербе австрийских герцогов - пурпурное поле (фон) с серебряными полосами, и Руденц избрал пурпурный цвет для своего плаща в знак приверженности австрийцам (другим знаком было павлинье перо).

Мы Габсбургу противимся напрасно: // Ему весь мир подвластен. - В действительности этого не было. Но средневековые германские императоры, присвоившие себе титул римских миродержцев, неудержимо стремились к мировому господству.

Он города стал отдавать в залог… - Германские императоры отдавали в залог города и присоединившиеся к Империи страны, продавали титулы, должности, права и т. п.

- итальянский город неподалеку от Равенны, в то время село (отсюда - фаянс). В 1241 году после восьмимесячной осады его взял император Фридрих II Гогенштауфен. В войске Фридриха II был отряд швейцарцев, оказавших ему большие услуги в борьбе с папой; за это император дал швейцарским общинам грамоту, подтверждавшую еще до падения Фаэнцы их старинные вольности.

Один из Винкельридов победил // Дракона в Вайлерском болоте… - Швейцарская историческая хроника Чуди рассказывает о том, что около 1250 года в болоте возле селения Станц жил дракон, наводивший ужас на окрестности. Он был убит Струтом Винкельридом, который, однако, погиб, так как в его раны проник яд из крови дракона.

Вы слышите рог Ури? - С древнейших времен сигналом Ури была боевая мелодия огромного рога зубра; самое название кантона Ури народ выводит от слова «ур» - зубр.

Как власти знак мечи мы водрузим! - Перед старшиной водружали в знак почета два меча.

Возобновляем мы союз старинный - союз, который объединял Ури и Швиц около середины XIII века в их общей борьбе против Габсбургов.

…укрыты // Иные племена и языки… - Это сказано о пограничном с Францией кантоне Ле-Вале (Валлис), где подавляющая часть населения говорит не на немецком, а на французском языке; в кантоне Тичино (Тессин), пограничном с Италией, почти все население говорит по-итальянски; четвертый язык маленькой Швейцарии - ретороманский, на котором говорят несколько десятков тысяч человек в кантоне Граубюнден. Рассказанное Штауффахером предание о том, что швейцарцы - выходцы из Швеции, неисторично, оно основано на созвучии имен.

В том грамоту нам император дал. - Император Фридрих II Гогенштауфен дал лесным кантонам в 1241 году грамоту, по которой они были обязаны повиноваться только императору. Первые Габсбурги на императорском престоле отказывались подтвердить грамоту Гогенштауфенов.

Мы раз не подчинились государю… они вышли из состава Империи и вступили снова только спустя восемь лет.

И чтоб чужой слуга… - Фохты, ставленники герцога Австрийского.

Автор:	Шиллер Ф. И.
Категория:	Драма


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница