Разбойники.
Пятое действие

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Разбойники. Пятое действие (старая орфография)

ПЯТОЕ ДЕЙСТВИЕ.

ПЕРВАЯ СЦЕНА.

Анфилада комнат. Темная ночь.

Даниель (входит с фонарем и дорожной сумкой). Прощай, дорогой, родимый дом. Как хорошо и беззаботно мне жилось здесь при моем покойном господине! Как я оплакиваю твой прах, давно почивший друг! Когда-то этот дом был приютом для сирот и убежищем для покинутых, а теперь твой сын превратил его в разбойничью берлогу. Прости и ты, дорогой пол, как часто я мел тебя! Прощай, дорогая моя печь! Старый Даниель с тяжелым сердцем покидает тебя. Все здесь было так знакомо мне. Тебе будет больно, старый Елисей... Господь сохрани меня от обмана и козней! Я пришел сюда с пустыми руками - и так же ухожу; но душа моя, по крайней мере, чиста.

Вбегает Франц в халате.

Даниель. Со мной крестная сила! Барин идет! (Гасит фонарь).

Франц. Измена, измена! Духи поднимаются из гробов! Пробудившиеся мертвецы взывают ко мне: убийца, убийца! Кто здесь?

Даниель (с испугом) Помоги мне Господь! Вы ли это, граф? Это вы так страшно кричите и будите всех спящих в доме?

Франц. Спящих! Кто позволяет вам спать? Скорей подавай огня. (Даниел удаляется).

слуга.

Франц. Никто не смей спать теперь! Слышишь ли? Всем тотчас же подняться и вооружиться! Заряжайте ружья! Видел ли ты, как они пронеслись под сводами замка?

Слуга. Кто, барин?

Франц. Кто, дурак, кто? И ты так спокойно, так глупо спрашиваешь: кто? Это меня отуманило, словно головокружение. Кто, болван, кто? Духи и черти!... Который час?

Слуга. Только что сторож прокричал - два.

Франц. Неужели? Эта ночь, видно, будет тянуться до страшного суда. Не слыхал ли ты шума вблизи, - победных криков... топота лошадей? Где Карл... где граф?

Слуга. Не могу знать, барин.

Франц. Как, ты не знаешь? Значит, ты с ним в заговоре. Я вырву сердце из груди твоей! Будь проклято твое не "знаю"! Прочь, позови пастора!

Слуга. Барин!

Франц. Ты противоречишь? Ты колеблешься? Что! Неужто и нищие сговорились против меня? И небо и ад, все в заговоре.

Даниель возвращается со свечей.

Даниель. Барин!

Франц. Нет, я не дрожу! То был сон! Мертвецы не поднимаются еще из могилы! Кто смеет говорить, что я бледен, что я дрожу? Мне так легко, так хорошо!

Даниель. Вы бледны, как смерть, голос дрожит.

Франц. Меня лихорадит. Когда пастор придет, скажи ему, что у меня лихорадка! Скажи ему, что я завтра хочу пустить кровь.

Даниель. Позвольте мне принести вам элексира с сахаром.

Франц. Принеси мне элексира с сахаром! Пастор еще не скоро придет. Мой голос слаб, дрожит. Давай элексира!

Даниель. Позвольте мне ключи, я схожу вниз и достану в шкапу...

Франц. Нет, нет, не надо! Оставайся! Или я пойду вместе с тобой. Ты видишь, что я не могу остаться один. Ты сам понимаешь, что я могу лишиться чувств, если останусь один. Оставь меня! Это все пройдет... Не уходи!

Даниель.

Франц. Да, конечно! Не более. Болезнь разрушает мозги и порождает безумные, страшные сны. Но сны ничего не значат, не правда ли, Даниель? Мне только что приснился такой веселый сон! (Падает в обморок).

Даниель. О, Боже, что это с ним? Григорий, Конрад, Василий, Мартын! Куда вы все исчезли? (Трясет ею). Божья Матерь, Иосиф и Магдалина! Придете ли, наконец, в себя? Еще скажут, пожалуй, что это я убил его. Господи, помоги мне!

Франц. Прочь, прочь! Не тряси меня, гадкий скелет! Мертвецы пока не встают... еще...

Даниель. О, небесное милосердие! Он с ума сошел!

Франц. Где я? Это ты, Даниель? Что я сказал? Не обращай внимания! Все ложь. Пусть будет, что будет. Помоги мне встать! Это только припадок головокружения... потому что я не выспался.

Даниель. Если б хоть Иоганн был дома! Я позову на помощь... Пошлю за лекарем.

Франц. Останься! Садись около меня здесь, на диване. Ты умный человек, ты добрый! Выслушай меня!

Даниель. Не теперь, в другой раз. Я уложу вас в постель, вам лучше отдохнуть.

Нет, прошу тебя, выслушай меня и хорошенько посмейся надо мной. Слушай, мне снилось, будто я после пиршества был очень весел и лежал пьяный на траве, в дворцовом саду; и вдруг.... это было как раз в полдень... и вдруг... Да смейся же надо мною, говорю тебе....

Даниель. И вдруг?...

Франц. Вдруг я услышал страшный раскат грома. Я очнулся, дрожа всем телом, и мне показалось, будто весь горизонт загорелся ярким огнем - горы, леса и города показались мне растопленными, как воск в горячем котле. Страшный ураган начал сметать пред собою море, землю и небеса. Вдруг послышался мне ужасный звук, как будто из медных труб: "Земля, отдай мертвецов своих, отдай и ты мертвецов, о, море!" II голая почва стала трескаться и выбрасывать ребра, черепы, челюсти и кости мертвецов... и все это превратилось в человеческое тело и вихрем понеслось в необозримую даль! Я взглянул вверх... я очутился у подошвы Синая! Надо мной и подо мной какие-то страшные громады, а на самом верху горы я увидел трех старцев, сидящих на дымящихся престолах, от взгляда которых все бежало.

Даниель. Да это, ведь, настоящая картина страшного суда!

Франц. Не правда ли, кто какие-то бешеные видения? Тогда один из этих старцев выступил, сверкая, как звездная ночь. Он деожал в руке железное кольцо с печатью, он держал это кольцо между закатом и восходом и воскликнул: вечно, свято, праведно, непреложно! Одна лишь правда на свете, одна добродетель! Горе, горе тебе, неверующий червь! Потом второй выступил с блестящим зеркалом в руках, которое он тоже держал между восходом и закатом; он произнес следующия слова: "Это - зеркало правды; оно уничтожает лицемерие и зло!" Я испугался, вместе со всем народом, потому что это зеркало отражало головы змей, тигров, леопардов. И вот третий старик приблизился с железными весами. Он держал их тоже между восходом и закатом и громко крикнул: "Подойдите ко мне, Адамовы дети! Я взвешиваю мысли ваши в чаше моего гнева, а деяния ваши - в чаше моего мщения!"

Даниель. О Господи, помилуй!

Франц. Все стояли вокруг, бледные как смерть. Сердце болезненно сжималось в ожидании ужасного. И вдруг я услышал, как мое имя прозвучало среди бури. Холод пронимал меня до мозга костей, зубы дрожали. Весы зазвенели, утесы Загрохотали, часы медленно уходили, один за другим, мимо висевшей чаши, и каждый из них бросал в нее по смертному греху.

Даниель. Да помилует вас Господь!

Франц. Он этого не сделал. Чаша все росла, достигая чудовищных размеров; но другая, полная крови искупления, поддерживала ее еще в воздухе. Наконец, предстал старик, убитый горем, с изсохшими руками; все с ужасом отвернулись от него. Но я узнал этого старца. Он отрезал прядь серебристых волос и бросил ее в чашу преступления, и вдруг она опустилась глубоко, глубоко в пропасть, а чаша искупления поднялась к небесам. И я услышал голос среди дымящейся скалы: "Прощение всем преступникам на земле. Ты один проклят!" (Молчание). Ну, почему же ты не смеешься?

Могу ли я смеяться, когда я дрожу всем телом? Сны посылает Бог.

Франц. Нет, не говори этого. Назови меня глупцом, сумасбродным безумцем. Прошу тебя, дорогой Даниель, посмейся хорошенько надо мною.

Даниель. Сны - это Божье послание. Я помолюсь за вас.

Франц. Ты лжешь, говорю я. Прочь, беги, поспеши, посмотри, где пастор, поторопи его. поторопи. Но ты, все-таки, лжешь Слышишь?

Даниель. Да простить вас Бог.

Франц. Вот мудрость и трусость черни! Ведь, не решено еще, прошло ли прошедшее и царствует ли всевидящее Око над звездами. Гм... Гм... Кто, однако, внушил все это? Неужто там, в небесах, карает Мститель за преступления? Нет, нет... Да, да... В ушах моих постоянно раздаются слова: есть Судия в небесах. И сегодня мне предстать пред этого Судию! Нет, нет! О, подлая маска, под которой скрывается твоя трусость! Пусто, глухо, одиноко там, в надзвездных краях! А что если там, все-таки, не так, как я себе представляю. Нет, не может быть иначе: я не хочу этого! А если в самом деле не так? О, ужас, если грехи мои сочтутся в эту ночь! Отчего я дрожу так? Умереть! Отчего это слово так ужасает меня? Придется дать отчет Всевышнему Судие. Если же этот Судия справедлив, почему Он не услышал стона сирот, вдов, униженных и оскорбленных, и почему я торжествовал над ними?

Пастор Мозер входит.

Мозер. Вы посылали за мной, сударь. Я поражен. Это первый раз в моей жизни. Намерены ли вы посмеяться над верой или, быть может, начинаете трепетать пред ней?

Франц. И то и другое, смотря по твоим ответам. Слушай, Мозер, я хочу доказать тебе, что ты или сам глупец, или считаешь всех людей безумцами; ты будешь опровергать меня. Поклянись жизнью, что ты будешь отвечать мне. Слышишь!

Мозер.

Франц. Нет, я теперь хочу узнать, сию минуту, чтоб не совершить потом этой глупости и не обращаться с мольбой к идолу черни. Я часто говорил тебе в пьяном виде, что нет Бога! Но теперь я без шуток говорю и повторяю тебе: Его нет. Вооружись ты всеми силами своего ума, чтобы разубедить меня. Я уничтожу все доводы твои одним дуновением!

Мозер. Если бы ты так же легко мог отвести тот страшный удар грома, который поразит твою гордую душу. Этот всеведущий Бог, Которого ты хочешь уничтожить среди всего сотворенного им, Он не оправдывается устами людей, Он с равной силой являет себя в твоих злодеяниях и в торжествующей добродетели!

Франц. Замечательно хорошо сказано, поп! Ты мне нравишься.

Мозер. Я явился сюда поборником высших целей, я беседую с таким же червем, как я сам, которому не имею желания нравиться. Конечно, я сотворил бы великое чудо, если бы мне удалось вынудить признание у твоей упорной злости. Но если убеждения твои так сильны, зачем же ты послал за мной? Скажи, зачем же звать меня ночью?

Франц. Оттого, что мне было скучно и что шахматы надоели мне. Я хотел доставить себе удовольствие погрызться немножко с попом. Один пустой испуг не действует на меня. Я знаю, что только тот, кому было худо на земле, может верить в загробную жизнь. Но он жестоко обманывается. Я часто слышал, что все наше существо происходит от одной материи и что с последней каплей крови душа наша исчезает. Душа подвержена тем же недугам, как и тело. Неужто ей не разложиться вместе с ним, не исчезнуть вместе с ним? Пусть одна капля воды попадет случайно в мозг - и в жизненной деятельности внезапно является остановка, граничащая с небытием и переходящая в смерть. Ощущение - это колебание нескольких струн. Разбейте инструмент - и он уж не звучит. Если я разрушу свои замки или разобью эту статую Венеры, - куда денется симметрия и красота их? Такова вот ваша безсмертная душа!

Мозер. Отчаяние породило в вас эту философию. Но сердце ваше, трепещущее при этих словах в груди, говорит совершенно противное. Все эти запутанные теории могут быть разбиты одним словом: тебе суждено умереть! Я предлагаю вам испытать себя: если близость смерти не смутит вас, если вы в эту минуту останетесь непоколебимы, тогда я побежден; но если вы пред смертью почувствуете малейший страх - берегитесь. Тогда вы ошибались.

Франц. Если я почувствую страх...

Мозер. Много видал я таких несчастных, как вы, которые до последней минуты противостояли истине, но в час смерти все сомнения исчезали. Я буду стоять у вашего изголовья, когда настанет ваш смертный час. Мне так хотелось бы посмотреть, как кончается злодей. Я буду стоять около вас и прямо смотреть вам в глаза в ту минуту, когда врач схватит вашу влажную, холодную руку, еле чувствуя биение слабого пульса, когда он посмотрит на вас и скажет с ужасным пожатием плеч: "Человеческая помощь здесь, безсильна". Берегитесь, берегитесь, чтобы вы не походили тогда на Ричарда или на Нерона!

Франц. Нет, нет!!

Мозер. "нет" превратится в вопиющее "да". И вы предстанете тогда на суд вашей совести, которую вам не подкупить никакими скептическими доводами! Но это будет пробуждение, подобное пробуждению живого, зарытого в могилу; это; будет отчаяние самоубийцы, который уж нанес себе смертельный удар и вдруг пожалел о жизни. Как молнией озарится ваша жизненная тьма. Это будет взгляд, и если вам тогда удастся устоять, то я скажу. что вы восторжествовали.

Франц. Поповския бредни!

Мозер. И вы впервые почувствуете страх пред вечностью. Но тогда будет поздно. При имени Бога вы тотчас подумаете о слове: "Судия". Послушайте, Моор! Жизнь тысячи - в ваших руках, и вы из тысячи людей погубили девятьсот девяносто девять. Вам только недостает римской империи, чтобы называться Нероном, вам недостает Перу, чтобы быть Пиззаро, и вы думаете, что Господь допустит, чтоб, один человек совершал злодеяния и ставил все вверх дном? Неужто вы думаете что эти девятьсот девяносто девять сотворены для того, чтобы погибнуть, чтобы быть вашими игрушками. За каждую минуту, которую вы отняли у них, за каждое удовольствие, которое вы отравили им, за все совершенства, которых вы лишили их, за все это вы должны будете отвечать, и если вы сумеете ответить Ему, Моор, тогда вы можете торжествовать.

Франц. Молчи! Ни слова более! Я не хочу слышать твоих ужасных речей!

Мозер. Обратите внимание, судьба человека находится в чудном и, в тоже время, страшном равновесии. Чаша весов, опускаясь в этой жизни, подымется в той, подымаясь в этой жизни, упадет в той. Но то, что здесь считалось временным недугом, превратится там в бесконечную радость; то, что было здесь временной радостью, будет там бесконечным отчаянием.

Франц (бросаясь к нему). Замолчи, дух зла и коварства! Я вырву твой проклятый язык за такия слова.

Мозер. Неужто вы так скоро почувствовали на себе всю тяжесть истины, несмотря на то, что я вам еще не давал никаких доказательств? Погодите, когда я начну вам доказывать...

Франц. Молчи, провались сквозь землю ты со своими доказательствами; я, все-таки, утверждаю, что душа пропадает, и запрещаю тебе возражать мне.

Мозер. Об этом-то и стонут злые духи; но Бог не слышит. Неужели вы думаете в царстве ничтожества ускользнуть из Его карающей десницы. Он будет с вами в раю, он и в аду найдет вас. Взмолитесь к ночи: укрой меня!" или ко тьме: "спрячь меня!" - и тьма, все-таки, превратиться в свет, а ночь превратится в день и засияет вокруг окаянного. Но безсмертная душа будет бороться со словом и победит слепую мысль.

Франц. Но я не желаю безсмертия, я охотно уступаю его другим. Я заставлю Его уничтожить меня; я хочу возбудить Его гнев, чтоб Он во гневе своем уничтожил меня. Назови мне тот самый ужасный грех, который может наиболее возмутить Его.

Мозер.

Франц. Какие? Какие?

Мозер (значительно). Один из них - отцеубийство, а другой - братоубийство. Что это вы вдруг так сильно побледнели?

Франц. Что, старик? Не в заговоре ли ты с небом или адом. Кто мог сказать тебе это?

Мозер. Горе тому, у кого они на душе! Лучше было б ему не родиться. Но успокойтесь, - у вас нет ни отца, ни брата.

Франц. А более ужасное преступление тебе не известно? Подумай немного. Ты говоришь о смерти, о вечности, о проклятии, - не знаешь ли ты ничего ужаснее этих преступлений?

Мозер. Нет, ничего.

Франц (падает в кресло). Я погиб!

Мозер. Радуйтесь, торжествуйте! При всех своих преступлениях, вы святой в сравнении с отцеубийцей. Проклятие, которое ждет вас, - это благословение в сравнении с тем проклятием, что его поразит... а возмездие...

Франц (вскакивая). Провались сквозь землю, чудовище! Кто звал тебя? Прочь, я готов растерзать тебя на части!

Неужто поповское пустословие мое в состоянии взорвать такого философа, как вы. Уничтожьте его одним дуновением уст своих! (Удаляется. Франц мечется в кресле. Глубокое молчание).

Вбегает слуга.

Слуга. Амалия убежала! Граф внезапно исчез!

Даниель входит с испугом.

Даниель. Сударь, целое войско всадников спускается с горы, крича: "Смерть! Смерть!" Вся деревня всполошилась!

Франц. Пойди, вели звонить во всех церквах. Пусть все падают на колена и молятся за меня. Освободи всех заключенных, - я все возвращу бедным вдвое, втрое больше... я... Почему же ты не уходишь? Ступай за духовником. Он должен разрешить меня от грехов. Ты все еще не уходишь? (Шум продолжается).

Даниель. Научи меня, Господь, как мне быть? Ведь, вы изгнали молитвы изо всех домов... Сколько раз вы мне швыряли, в-голову священное писание, когда находили меня молящимся.

Франц. Не говори об этом... умереть... Видишь ли, умереть... Скоро будет поздно... Молись, молись.

Даниель. Я всегда говорил вам: вы презираете молитву, но погодите, погодите: когда несчастье постигает человека и смертный час настает, тогда он готов отдать все земные сокровища за одно христианское слово. Видите ли? Вы смеялись надо мной! Вот вам теперь! Видите!

(обнимая ею с жаром). Прости, дорогой, милый Даниель, прости меня... Я одену тебя с головы до ног... Молись же... я озолочу тебя... я хочу... молись, проту тебя на коленах... Да молись же, черт тебя дери! (На улице суматоха, шум).

Швейцер (на улице). Режьте, бейте, разрушайте! Я вижу свет! Он, верно, там!

Франц (на коленах). Внемли моей молитве, о, Боже! В первый раз я молю Тебя и, вероятно, в последний. Сжалься надо мной!

Даниель. Что с вами? Что вы делаете! Ваша молитва похожа на хуление! (Народ сбегается).

Народ (на улице). Воры, разбойники! Откуда этот крик среди ночи?

Швейцер. Гоните их! Сам черт пришел за вашим господином! Где это Шварц пропадает со своими ребятами? Оцепи замок, Гримм пошел на приступ!

Давайте огня! Или мы вверх... или он вниз... Я подожгу его хоромы!

Франц (молится). Я никогда не был простым убийцей, о, Боже! Никогда я пустяками не занимался, Создатель!

Даниель. Господь помилуй его! Он и в молитве грешит! (Летят камни и пуки зажженной соломы. Стекла разлетаются вдребезги).

Франц. Я не в состоянии молиться. Тут, тут (указывая на груд) так мрачно, так пусто! (Встает). Нет, я не хочу молиться, я не хочу, чтобы небеса торжествовали надо мной! Я не хочу, чтобы духи ада издевались надо мной!

Даниель. Иисус, Пресвятая Богородица! Помогите! Весь замок горит.

Франц. Возьми эту шпагу, скорей, коли меня ею. Я не хочу, чтоб эти канальи издевались надо мной.

Даниель. Сохрани меня Господь! Я никого не отправляю преждевременно в рай, а тем более в.... (Убегает).

один.

Франц (смотрит ему вслед). В ад, ты хотел сказать. Ты прав, я дей: ствительно чувствую что-то. (В безумии) Неужто это их звонкие голоса? Я слышу страшное шипенье змеи... Оли приближаются... они осаждают дверь! Отчего я так боюсь этой обнаженной шпаги. Дверь поддается, рушится... нет спасенья! Ах! Сжалься хоть ты надо мною! (Срывает золотой шнурок со шляпы и удавливается).

Швейцер, Гримм и Шварц.

Швейцер. Где ты, каналья? Видели ли вы, как все разбежались, как у него мало, однако, друзей. Куда успела запрятаться эта бестия!

Гримм (наткнувшись на труп). Что это здесь валяется? Посветите.

Шварц. Он предупредил нас! Вложите сабли. Вот он лежит, как дохлая кошка!

Швейцер. Что? Он мертв! И не я его убил? Вы лжете. Посмотрите, как он сейчас вскочит на ноги. (Трясет его). Послушай, у тебя еще отец остался, которого ты можешь убить!

Гримм. Не старайся напрасно. Он мертв.

Да, ему не обрадоваться теперь... Стало быть, он мертв. Пойдите, скажите атаману, что он мертв. Меня вы больше не увидите! (Застреливается).

ВТОРАЯ СЦЕНА.

Та же местность. Ст. Моор сидит на камне. Разбойник Моор пред ним стоит. Разбойники в лесу.

Моор. Он не идет еще! (Ударяет саблей о камень, сыплются искры).

Старик Моор. Прощение будет его наказанием, вдвое большая любовь - моей местью.

Моор. Нет, я клянусь, что этого не будет. Я не хочу этого. Пусть он отправится на тот свет со всей тяжестью своего преступления! Зачем же мне было убивать его!

Старик Моор (рыдая). О, сын мой!

Моор.

Старик Моор. О, Боже мой! Мое дитя предано суду!

Моор. Какое дитя?

Старик Моор. Что за вопрос?

Моор. Ничего, ничего.

Старик Моор. Ты пришел издеваться надо мной.

Моор. Это совесть заговорила во мне. Не обращайте внимания на мои слова.

Старик Моор. Да, я мучил своего сына, теперь же он меня мучит. Это наказание Божие! О, Карл мой, Карл! Если ты витаешь надо мной, как ангел примирения, прости меня, прости!

Моор. Он прощает вас. Если он достоин быть вашим сыном, он должен простить вас.

Старик Моор. Ах, он был слишком хорош для меня! Но я предстану перед ним со своими слезами, со своими безсонными ночами, с мучительными снами, я обниму его колена и громко стану вопить: я согрешил пред Небом и пред тобой, я не достоин быть твоим отцом.

Моор. Вы любили этого другого сына?

Старик Моор. Один Бог знает, как я любил его! Зачем я поддался влиянию злого сына? Все считали меня счастливейшим отцом. Дети росли на моих глазах, подавая лучшия надежды. Да будет проклят тот час, когда злой дух овладел сердцем моего второго сына. Я доверял изменнику и сразу потерял двух сыновей.

Моор. Потерял навеки!

Старик Моор. Карла! Он никогда не будет стоять у твоего изголовья.

Моор протягивает ему руку, отворачиваясь.

Старик Моор. О, если б это была рука моего Карла; но он покоится далеко в темной могиле, спит непробудным сном, не слышит моих воплей. О, Боже! Умереть на руках чужого человека! Нет у меня сына, который бы закрыл мои глаза!

Моор (сильно взволнованный) Теперь или никогда! Оставьте меня. (Разбойникам). Но разве я могу возвратить ему сына, нет, я ему не сын более! Нет, я этого не сделаю!

Старик Моор. Что ты там сказал, друг мой!

Моор. Твой сын, бедный старик, твой сын погиб навеки для тебя.

Старик Моор. Как? Навеки?

Моор. О, Боже, только теперь еще поддержи мою силу, не дай мне теперь ослабеть

Старик Моор. Навеки, навеки?

Моор. Не спрашивай больше; я уж сказал тебе.

Старик Моор. О, незнакомец, зачем ты освободил меня из башни?

Моор. Что, если б я мог выманить, украсть у него благословение, украсть, как вор, и убежать с этой драгоценной добычей? Отцовское благословение, говорят, никогда не утрачивает своей силы.

Моор. Мой сын Франц тоже погиб?

Моор (бросаясь пред ним на колени). Я освободил тебя из темницы. Благослови меня!

Старик Моор.

Моор (встает тронутый). О, мужество, куда ты девалось? Мускулы мои ослабевают, кинжал падает из рук моих.

Старик Моор. О, как сладко смотреть на братьев, живущих в согласии, как роса, падающая с Гермона на горы Сиона. Научись ценить это наслаждение, юноша, и ангелы небесные возрадуются твоей славе. Будь разумен, как старик, но сохрани в сердце своем невинность ребенка!

Моор.

Старик Моор (целуя ею). Вообрази себе, что это отеческий поцелуй, а я буду думать, что целую своего сына! Что я вижу? Ты плачешь!

Моор. Я подумал, что это отеческий поцелуй... Что мне делать, если его приведут теперь?

входит, потупив взоры.

Моор. О, Боже! (Отворачивается от них, старается спрятаться. Они проходят мимо, останавливаются. Глубокое молчание).

Гримм. (Карл Моор не отвечает и продолжает пятиться).

Шварц. Дорогой атаман!..

Мы не виноваты, атаман!

Моор. Кто вы такие?

Гримм. Ты не смотришь на нас. Мы твои верные друзья.

Моор.

Гримм. Последнее прости от твоего слуги Швейцера. Он уж не вернется, твой верный Швейцер.

Моор. Как? Вы, стало быть, не нашли его?

Шварц. Нашли мертвым.

Моор Благодарю тебя, Создатель. Обнимите меня, ребята мои! Милосердие будет теперь нашим лозунгом. Если я это мог пережить, я все переживу.

Другие разбойники вбегают с Амалией.

. Ура, ура! Добыча, славная добыча!

Амалия (с распущенными волосами). Они говорят, что мертвецы воскресли. Мой дядя жив... В этом лесу... Где ты, Карл? Дядя?.. (Бросается к старику).

Старик Моор. Амалия! Дочь моя, Амалия!

Моор. Откуда взялось это видение!

Амалия (обнимает Карла). Он мой, Боже правый, он опять со мной!

Моор Бегите! Мой страшный враг предал меня!

Амалия. Друг мой, жених, ты в бреду, верно, от счастья! Отчего я така холодна, безчувственна среди этой радости?

Старик Моор.

Амалия. Я его навеки, навеки! О, небо, смири ты мой бешеный восторг!.. Это счастье меня подавляет.

Моор. Прочь из моих объятий! Убейте ее, убейте его, меня, себя, все. Проклятие всему миру! (Хочет бе

Амалия. Куда? Что? И любовь, и блаженство, и вечность - все наше, а ты убегаешь!

Моор. Прочь, прочь, несчастная невеста! Смотри, послушай, убедись сама. Несчастный отец, я должен покинуть тебя навеки.

Амалия.

Моор. Поздно! Напрасно! Твое проклятие, отец... не спрашивай... Твое мнимое проклятие. Кто завлек меня сюда? Кто из этих дьяволов завлек меня! Умри же, Амалия, погибни отец и прими от меня в третий раз смертельный удар... Твои спасители-разбойники и убийцы, твой Карл - их предводитель. (Старик умирает. Амалия стоит в оцепенении, как статуя. Разбойники молчат). Это души тех, которых я убивал среди восторгов любви, которых я уничтожал среди безмятежного сна. Ха, ха, ха! Слышите ли вы ужасный взрыв пороха над этими несчастными? Смотрите, как колыбели младенцев объяты пламенем! Я вижу свадебные факелы, я слышу свадебную музыку! Бог ничего не забудет! Он умеет воздавать за все! Прочь от меня, восторги любви, любовь для меня - пытка! Какое страшное возмездие!

Это правда, о Создатель! Это правда! Но в чем моя вина, в том ли, что я любила его?

Моор. Нет, я не переживу этого. Сколько раз мне грозила смерть, - я никогда не уклонялся от нея; а теперь я дрожу, как женщина! Я дрожу пред женщиной? Нет, женщине не отнять у меня мужества! Крови, крови! Одно прикосновение женщины смутило меня! Дайте мне упиться кровью - и все пройдет! (Хочет бежать).

(бросается в его объятия). Злодей! Убийца! О, ангел мой, я не хочу разстаться с тобой!

Моор (отталкивая ее). Прочь, змея! Ты издеваешься над моим безумием! Но я поборю твою власть надо мной! Как, ты рыдаешь! Нет она только притворяется, будто бы оплакивает мою душу! Что я вижу! Она не отталкивает, не презирает меня! Амалия, ты, верно, забыла! Ты забыла, кто в твоих объятиях? Амалия!

Дорогой мой! Неизменный!

Моор. Она прощает, она любить меня! Я чист, как небесный эфир, она любить меня! Благодарю тебя со слезами, Творец! Ты возвратил мне спокойствие души... страданья исчезли, адския муки покинули меня! Ангелы и злые духи, все рыдают. Рыдайте и вы, рыдайте! Вы, ведь, так счастливы! Амалия! Амалия!..

Один из разбойников (в раздражении выступая вперед).

Старый разбойник. Вспомни Богемские леса! Слышишь? Ты колеблешься? О, вспомни наши богемские леса. Изменник, где твои клятвы? Неужто раны так скоро заживают? Когда мы жертвовали для тебя жизнью, честью и счастьем, когда мы, как щит, отражали удары, направленные на тебя, не ты ли тогда поднял руку со страшной клятвой никогда не покидать нас, так же, как и мы не оставлять тебя? Изменник! Предатель! Тебя могут удержать слезы девицы?

Третий из разбойников. Какая постыдная измена! Дух покойного Роллера, которого ты призвал из могилы в свидетели, будет стыдиться твоей измены и подымется, вооруженный, из гроба, чтобы наказать тебя.

(разрывая на себе платье). Смотри, смотри! Видишь ли ты эти раны. Ты наш! Мы сделали тебя рабом и купили твою свободу кровью. Ты наш, хоть бы тут все архангелы явились отнять тебя у нас! Иди с нами: жертва за жертву. Амалия - за шайку!

Моор. Все кончено! Я хотел исправиться, возвратиться к моему отцу, но Бог не захотел того. О, безумец, зачем ты желал этого? Разве такой грешник, как я, может исправиться? Нет, великий грешник же может исправиться,--я должен был знать это давно. Успокойся, прошу тебя. Все к лучшему, я не хотел, чтоб Он меня нашел, но теперь, когда я хочу сам возвратиться к Нему, Он меня отвергает. Что справедливее? Что ты так страшно повела глазами? - Я Ему ненужен. Разве у Него нет достаточно своих творений? Один человек для Него не большая, потеря. И этот единственный - это я. Пойдем, товарищи!

Погоди, погоди! Один удар, один смертельный удар... Я опять покинута! Вынь шпагу, сжалься надо мной.

Моор. Я всю свою жалость оставил у диких зверей. Я не убью тебя.

Амалия. О, ради Бога, убей меня! Я не требую любви от тебя, я, ведь, знаю, что мы навеки разлучены судьбой. Я только смерти прошу. Он оставляет, покидает меня. Я чувствую всю тяжесть этого слова. Я не переживу... Ты видишь, что женщина не может пережить этого. Я молю тебя, убей меня! Смотри, рука моя дрожит, у меня не хватает мужества нанести удар. Я дрожу пред этим сверкающим мечом. Тебе так легко убить человека, ты, ведь, мастер убивать. Вынь шпагу - и я спасена!

Моор.

Амалия. Что, разбойник! Ты только счастливых убиваешь, а несчастных ты щадишь? Сжальтесь же вы надо мной, товарищи убийцы! Я вижу в ваших глазах кровожадную жалость, на которую может надеяться несчастный. Ваш предводитель трус и спесивый хвастун.

Моор. Что ты сказала?

Амалия. (Она хочет уходить. Один из разбойников прицеливается).

Моор. Прочь! Не смей! Моор сам убьет свою возлюбленную. (Убивает ее).

. Атаман, атаман! Что ты сделал? В уме ли ты?

Моор. Она поражена! Одно содроганье, и все кончено. Ну, смотрите, чего вы еще потребуете от меня? Вы жертвовали для меня жизнью, той жизнью, которая не вам принадлежала, которая была полна позора и злодеяний. Я взамен убил ангела. Смотрите, довольны ли вы теперь?

Гримм. Ты уплатил свой долг с лихвою, ты сделал то, что ни один человек не сделал бы для своей чести. Пойдем дальше теперь.

Моор. слез. Раны! Богемские леса! Да, конечно, все надо было искупить.

Шварц. Успокойся, атаман, беги от этого зрелища, веди нас дальше.

Моор. Погоди, еще одно слово пред уходом! Послушайте, гнусные орудия моих варварских помышлений, начиная с этой минуты я вам не атаман! С ужасом и со стыдом я слагаю то кровавое знамя, под которым вы считали себя в праве грешить и злодействовать. Ступайте на все четыре стороны, между нами ничего нет общого.

Разбойники

Моор. А я, безумец, мечтал исправить свет своими злодеяниями и поддержать законы беззаконием. Я называл это справедливостью и местью, я вообразил себе, что могу притупить твой кровавый меч и побороть все предразсудки... но, о, глупое ребячество, я стою у порога жизни и узнаю с воплем и с трепетом, что два таких человека, как я, могли бы разрушить весь нравственный строй. Сжалься, Творец, над ребенком, который так дерзко хотел предупредить Тебя. Тебе одному позволено мстить. Ты не нуждаешься в человеческой помощи. Не в моей власти теперь вернуть прошедшее. Испорченное не исправимо. То, что разрушено мной, никогда не встанет. Одно средство осталось мне еще для примирения поруганных законов, для возстановления нарушенного порядка; оно требует жертвы, которая развернула бы пред человечеством все свое недостижимое величие. Я сам - эта жертва. Я должен умереть за него.

Разбойники. Отнимите у него шпагу... он хочет заколоть себя.

Моор. Глупцы, осужденные на вечную тьму! Неужто вы думаете, что один смертный грех искупается другим? Неужто вы думаете, что гармония света нарушится этим страшным диссонансом? Пусть меня берут живым... я сам пойду предать себя суду.

. Вяжите его! Он помешался!

Моор. Я не сомневаюсь в том, что возмездие рано или поздно поразит меня, если Высшая Сила того захочет. Но оно может постичь меня во сне, в бегстве или сокрушить меня мечом, - тогда пропадет мое единственное удовлетворение... что я добровольно предался ему. Зачем мне, скрываясь, влачить жизнь, которая давно отнята у меня решением небесного Судии!

Разбойники. Оставьте его! У него мания величия. Он жертвует жизнью ради пустой славы!

Моор. (После некоторого раздумья). Я помню, я где-то разговорился с беднягой-поденщиком, у которого одиннадцать душ детей. Тысяча луидоров обещано тому, кто приведет живым великого разбойника! Этому человеку можно помочь! (Уходит).

Конец.

Источник текста: Разбойники. Трагедия. Пер. с нем. / Фридрих Шиллер. - Киев;Харьков: Ф. А. Иогансон, 1900. --