Пикколомини (В пяти действиях). Действие первое. Автор произведения

Валленштейн, герцог Фридландский, генералиссимус имперских войск во время Тридцатилетней войны.

Макс Пикколомини, его сын, полковник, командир кирасирского полка.

Граф Терцки, свояк Валленштейна, командующий несколькими полками.

Илло, фельдмаршал, доверенное лицо Валленштейна.

Фон Квестенберг, член военного совета, посланный императором.

Герцогиня Фридландская, супруга Валленштейна.

Старинный готический зал в ратуше города Пильзен, убранный знаменами и воинскими доспехами.

Ну, наконец, вы здесь! Далекий путь,

Граф Изолан, вам служит извиненьем.

Мы не с пустыми прибыли руками!

Нам дали знать вблизи Донаувёрта,

Что по дороге движется обоз -

Шестьсот повозок шведских с провиантом...

Мои хорваты завладели им;

Он в лагере.

И это очень кстати -

Мы угостим высокое собранье.

Как шумно стало в Пильзене.

О да!

В церквах - и то солдаты на постое.

А в ратуше, как вижу, вы недурно

Устроились... Ну что ж! Коль ты солдат,

Сумей найтись во всяком положенье!

Вы встретите у нас и графа Терцки,

И генералов Гёца, Гиннерзама^[222],

Марадаса, Колальто, Тифенбаха,

Тут Пикколомини, отец и сын, -

Вы свидитесь со старыми друзьями.

Лишь Галласа и Альтрингера нет.

А Галласа и ждать не надо!

Макс Пикколомини? Скорей к нему!

С десяток лет назад - отлично помню -

В горячей схватке с Мансфельдом в Дессау^[223]

С моста он в Эльбу бросился верхом,

Чтоб своему отцу помочь в беде,

И через волны бурные пробился!

Макс юношей безусым был тогда,

Сегодня вы с ним встретитесь. Он послан

В Каринтию за герцогиней Фридланд;

Она с принцессой будет здесь к полудню.

Как! Герцог вызвал и жену и дочь?

Здесь соберется тьма гостей!

Тем лучше!

Я ждал, что нас попотчуют речами

О битвах, наступлениях - и только.

А герцог и о том еще подумал,

Чтоб красотой порадовать наш взор.

Илло (стоит в задумчивости, затем обращается к Бутлеру, отведя его немного в сторону)

Кто вам сказал, что Галласа не будет?

Он и меня хотел отговорить.

Но вы тверды, не правда ль?

Я так обязан герцогу за милость,

Недавно мне оказанную...

Вы - генерал-майор! Я поздравляю!

К тому ж в полку драгун, который герцог

Ему в награду дал? И где, как слышно,

Он начал службу рейтаром простым?

Какой пример для армии, когда

Заслуженного старого вояку

Так возвышают!

Все же я смущен:

Могу ли принимать я поздравленья?

Ведь государь еще не утвердил.

Он мощной вознесен рукой,

Министрам, императору.

Что, если б

Мы все таким сомненьям предавались?

Нам император не дал ничего,

Лишь герцогу обязаны мы всем.

Мой друг, я вам рассказывал, что герцог

Мои долги согласен уплатить?

Он сам желает быть моим кассиром,

Лишь только б я стал путным человеком!

И то сказать, уже не первый раз

С таким великодушьем королевским

Он честь мою спасает от позора.

Будь только воля герцога, он нам

И крепостных и земли раздавал бы!

Но как ему подрезывает крылья

И связывает руки венский двор!

Вот взять хотя бы новые приказы,

Слыхал и я

Об этих императорских приказах...

Но, полагаю, герцог не уступит

И в этот раз решительно ни в чем.

Он не уступит прав, но пост... пожалуй.

Вам что-нибудь известно? Не пугайте.

Тогда мы все разорены!

Молчите!

Фон Квестенберг идет, и с ним старик

Граф Пикколомини.

Боюсь, все это

Бедою обернется против нас.

Как, снова гости? Согласитесь, друг мой!

Не будь войны, причины моря слез,

Не собралось бы в этот лагерь столько

Венчанных славой доблестных мужей. -

Кто злом привык считать войну - держись

От лагеря фридландского подальше.

Но бедствия войны я позабыл бы,

Когда бы тут господствовал порядок.

Ведь как ни разрушительна война,

Ее величье - в строгом послушанье.

А вот два мужа, равные отвагой.

Они героев замыкают строй:

Граф Изолани и полковник Бутлер...

В них мастерство войны воплощено:

Полковник - мощь, а граф - отважный натиск.

И между ними - мудрость полководца.

Фон Квестенберг, министр и камергер.

Он прибыл к нам с приказами монарха.

Мы в нем, достойном госте, почитаем

Отца и покровителя солдат.

Общее молчание.

Не первый раз вы, господин министр,

Нам делаете честь своим приездом.

Знамена эти видел я однажды.

Напомнить вам, где видели вы их?

В Моравии, недалеко от Знаймо.

Вы умоляли герцога в то время^[224]

Я - умолял? Так далеко не шли

Мой долг посла и личное усердье.

Ну, принуждали, если вам угодно.

Граф Тилли был тогда разбит на Лexe^[225]...

Перед врагами путь лежал открытый

В Баварию... никто им не мешал

Поглубже в сердце Австрии проникнуть.

Вы с Верденбергом^[226] в лагерь наш явились

И были так настойчивы, что даже

Опалою грозили Валленштейну,

Когда бы он не тронулся бедой.

Понять нетрудно, господин министр,

Что данное теперь вам порученье

Вас побуждает позабыть о прежнем.

Ведь мы тогда спасали от врагов

Богемию, которую теперь

Мы от друзей коварных ограждаем.

Мы этот край отбили у саксонцев

Своею кровью - и за это нас

Торопятся скорей изгнать отсюда.

Одну беду зачем сменять другой?

Страна разорена, и для нее

Друзья ль, враги - равно ужасный бич.

Э, нынче урожай, и мужичка

Вновь можно стричь.

Но если вы, фельдмаршал,

Так о стадах и пастбищах печетесь...

Война живет войной. Когда крестьяне

Разорены, они бегут в солдаты.

А мы то что, не подданные разве?

Да, но крестьянин ревностным трудом

Всечасно наполняет свой амбар,

Солдаты же - его опустошают!

Меч разорил империю дотла,

И только плуг ее обогатит.

Казна была бы не бедна, но к ней

Придворные пиявки присосались.

И вижу я, дела не так уж плохи:

(становится против Квестенберга и разглядывает его одежду)

В монетный двор тут есть что отослать!

От ловких рук хорватов ваших, граф,

Хвала творцу... хоть что-то ускользнуло.

Славату и Мартиница, к досаде

Наградами осыпал император...

Они всех видных граждан изгоняют,

Имуществом завладевают их

И собирают жатву слез народных,

Всем бедствиям страны противоставив

Кичливое богатство фаворитов.

Они зажгли злосчастную войну, -

Заставьте ж их нести ее издержки!

А также тех придворных блюдолизов,

Чьи ноги вечно под столом монаршим,

Искателей доходных должностей,

Что так и смотрят, где прижать солдата,

Кусок последний вырвать изо рта.

Я в жизни никогда не позабуду:

Лет семь назад я спешно прибыл в Вену

Коней, одежду, сабли получить.

Но как меня гоняли по передним

Как будто я пришел за подаяньем!

И что же? Мне прислали капуцина^[227]...

Ну, я подумал, что святой отец,

Чтоб отпустить грехи мои, явился!

Смешно сказать, мне предложили с ним

О саблях и конях договориться!

Так я ни с чем и выехал оттуда.

Потом в три дня мне герцог выдал все,

Чего я там и в тридцать не добился.

Да, да! Нашлась по смете эта сумма,

И мы ее обязаны вернуть.

Жестоко, страшно ремесло солдата.

Он кротостью, пощадой не добьется

Того, что в долг поставлено ему.

Не может дожидаться он поры,

Когда вы в Вене меньшее из зол

Укажете, - враг заставляет драться:

Смелей, вперед, схватил - не выпускай!..

Тяжелую обязанность исполнить,

Чем взвешивать и делать горький выбор.

Нам выбора не оставляет герцог!

Для наших войск он как родной отец.

А чувства императора мы знаем.

Монарху все сословия равны,

И ни одним он жертвовать не станет.

Он хищников насытить хочет нами,

Чтоб сохранить своих овечек милых.

Сравненье это - ваше, не мое!

Раз мы такие, как считает двор,

Опасно было нам давать свободу.

Пора надеть узду на своеволье.

Что ж, обуздайте дикого коня!

Искусный всадник справится и с ним.

Кто укротил, тот пусть на нем и ездит.

Нет, с укрощенным сладит и ребенок.

Известно мне - ребенок этот найден^[228].

Не в этом дело - долг важней всего!

Бутлер (до сих пор стоявший в стороне, возле Пикколомини, но, как видно, следивший за разговором, подходит ближе)

Большое войско держит император

В подвластных землях, господин министр.

В Богемии стоит нас тысяч тридцать,

В Силезии шестнадцать наберется,

На Рейне, Майне, Везере - с десяток.

Шесть - в Швабии. В Баварии - двенадцать

Удерживают бурный натиск шведов.

Имперских пограничных крепостей.

А во главе всех этих грозных сил

Поставлены фридландцы-командиры.

Они в одной воспитывались школе,

Их всех одним вскормили молоком,

И воле одного они послушны.

Для них, пришельцев из чужих краев,

Их служба - все: отечество и дом.

И не любовь к стране, не император

Ведут их в бой; здесь больше половины

Сбежавших к нам из-под чужих знамен, -

Им все равно: что лилии Бурбонов,

Что шведский лев иль ваш орел двуглавый.

Но сдерживает всех стальной уздой

Единственный, любимый, грозный вождь,

В один народ сплотив могучей волей.

Как молния уверенно и быстро

Громоотвод железный пробегает^[229] -

Летят приказы герцога к посту,

^[230] ревет вблизи песчаных дюн,

Где Эч^[231] поит цветущую долину,

Или к отряду, что стоит на страже

У входа в императорский дворец.

В чем краткий смысл такой пространной речи?

Доверие, любовь и уваженье

Нас привязали к герцогу, и мы

На ставленника венского двора

Перенести не можем эти чувства.

И знайте, мы еще не позабыли,

Как герцог наш командованье принял.

Быть может, император дал ему

Готовые войска, которым только

Начальника, вождя недоставало?

Войск не было, их создал Валленштейн.

Он их от императора не принял,

Нам в полководцы Валленштейна дал.

Так не было. Напротив, Валленштейн

Над нами императора поставил,

И только он нас связывает с ним.

Я вам напомню, господин министр,

Что вы попали к воинам, в их лагерь.

Отвага и свобода им под стать.

Солдат, что смело действует в бою,

Не может разве высказаться смело?..

Вот этот наш достойный офицер

Который понапрасну горячится,

Спас Прагу императору, когда

Восстал ее мятежный гарнизон, -

Его отвага все тогда решила.

Издали доносится военная музыка.

Я слышу, стража отдает салют.

И сын мой Макс. За ней и за принцессой

Он послан был их в лагерь провожать.

А не пойти ль нам вместе, ей навстречу?

Пойдем! Полковник Бутлер, поскорей!

Не забывайте, с этим господином

Мы встретимся у герцога сегодня.

Что выслушать мне в лагере пришлось!

Разнузданность какая! Что за речи!..

Ну, если в войске это общий дух...

Беда! Где ж нам найти другое войско,

Чтоб это усмирить?.. Но мысли Илло

Опасней, чем его слова. А Бутлер,

Тот даже скрыть не может озлобленья.

Раздражена в нем гордость... но не больше!..

Для нас еще полковник не потерян,

И гнев его нетрудно укротить.

Квестенберг (в тревоге ходит взад и вперед)

Да это ведь гораздо хуже, друг мой,

Чем мы могли себе представить в Вене!

Там блеском трона мы ослеплены

И видим всё глазами царедворца.

Нам при дворе и в ум не приходило,

Как Валленштейн средь лагеря могуч.

Иное дело здесь!

Тут нет монарха - герцог тут монарх.

Последнюю надежду я утратил.

Опасно поручение двора,

Которое вы мне передаете...

И щекотливой станет роль моя.

Чуть подозренье в нем насторожится -

И со свободой, с жизнью распростись!

К тому ж мы можем подтолкнуть его

Скорей исполнить замысел свой дерзкий.

Как мы могли безумцу власть доверить!

Самим вложить в такие руки меч?

Нет, слишком сильным было искушенье

Для духа, столь доступного соблазнам, -

И лучшие могли б не устоять!

Исполнить императора приказы

Откажется он, в этом я уверен...

Откажется, раз в силах отказаться..*

И наша слабость явной станет всем.

Не правда ли, ведь в лагерь неспроста

Жену и дочь как раз тогда он вызвал,

Когда возобновляется война?

Он верности последние залоги

Берет назад, - и это означает,

Что скоро-скоро разразится бунт.

Беда! Как нам противостать грозе?

Уже все небо тучи обложили.

Швед у границ австрийских. На Дунае

Хозяева-союзники его...

В стране - набат крестьянских мятежей^[232]

И возмущенный ропот всех сословий.

А войско, что опорой было нам,

Забыло дисциплину, одичало,

Враждебное стране и государю,

Безумное, с вождем своим, безумцем;

В его руках оно - разящий меч,

Послушное орудье вероломства.

Не будем, друг, в отчаянье впадать!

Слова всегда отважней, чем поступки.

В усердии слепом иной готов

На крайности ужасные решиться,

Но, смотришь, совесть пробудилась в нем,

Когда злодейство названо злодейством.

И, право, мы не так уж беззащитны.

Граф Альтрингер и Галлас, как известно,

Свои полки в повиновенье держат

И с каждым днем становятся сильней.

Не может он застигнуть нас врасплох.

Он действует в кольце моей разведки:

Чуть сделал шаг - и мне уже доносят.

Да и со мной он часто откровенен.

Вблизи себя врага не замечать -

Непостижимо это.

Я снискал

Не лицемерьем вкрадчивым, не ложью,

Я не играл заученную роль.

Рассудок мой и долг пред государем

И перед всей империей велят мне

Мой образ мыслей от него скрывать.

Но до сих пор гнушался я обманом!

Тут очевидна милость провиденья.

Не знаю я, но он какой-то силой

Ко мне и к сыну моему прикован.

Он - старый друг и брат мой по оружью.

Привычка и опасности войны

Друг к другу рано привязали нас...

Но помню день, когда он как-то сразу

Доверчив стал и сердце мне открыл.

То было утро люценского боя.

Взволнованный зловещим сном, пошел я

Сказать, чтоб он коня переменил

От лагеря под деревом он спал.

Я разбудил - тревогой поделился.

Он долго мне в глаза смотрел с волненьем

И обнял вдруг порывисто меня.

Пустячная услуга, но с тех пор

Чем больше я ему не доверяю,

Тем больше доверяется он мне.

Вы посвятили сына в нашу тайну?

Не хотите вы ему открыть,

В какие он попал дурные руки?

В неведенье пусть лучше остается.

Он искренен, ему притворство чуждо.

Непосвященный, он свободен духом,

А иначе - себя он может выдать.

Почтенный друг! В моих глазах высоко

Полковник Пикколомини стоит...

А все ж... вообразите... если...

Мне рисковать приходится... Тсс! Вот он.

Макс Пикколомини, Октавио Пикколомини, Квестенберг.

Ах, вот он где! Привет тебе, отец.

(Обнимает его; обернувшись, видит Квестенберга и холодно отступает.)

Ты, вижу, занят? Я мешать не стану.

Стой, Макс, ты к гостю присмотрись поближе!

Внимание он заслужил - как друг,

Почет - как императорский посол.

Фон Квестенберг! Привет вам, если в ставке

С благою целью вы.

Не отнимайте,

Я жму ее не только от себя.

Поймите же, что я хочу сказать.

Октавио и Макс Пикколомини!

Спасительные это имена!

От Австрии не отвратится счастье,

Пока таких две благостных звезды,

Храня от бед, над нашим войском светят,

Ры роль забыли, господин министр*

Не для похвал вы прибыли сюда,

А чтобы нас бранить и порицать, -

Быть исключеньем мне бы не хотелось.

Он от двора* где менее, чем здесь -

Вдали от Вены, герцогом довольны,

Но чем он провинился вновь пред вами?

Не тем ли, что решает сам дела,

Которые всех лучше понимает?

Пусть так! Он прав - и будет вечно прав...

Покорность, мягкость не в его натуре,

Не может он сгибаться раболепно.

Душою прирожденный властелин,

Он здесь по праву всем повелевает.

И хорошо, что войску он глава.

Не многие повелевать умеют

И разум свой разумно применять...

Нет, благо всем, что вождь такой нашелся!

Для многих тысяч средоточье он,

Надежная опора, та колонна,

К которой смело можно прислониться!

Вот он каков. И если венский двор

Другого рад возвысить, то для войска

Нам нужен лишь такой.

Для войска - да!

Нам радостно смотреть, как всех вокруг

Умеет он сплотить, одушевить,

И вызвать в каждом скрытые в нем силы,

Оберегая их своеобразье,

И до предела их развить. - да так,

Чтоб оставался ты самим собою.

Он лишь следит, чтоб каждый на своем

Был месте. Так способности других

Он незаметно делает своими.

Не спорю, он людей отлично знает

И пользуется ими мастерски.

Но этот вождь слугою быть не хочет,

Как будто он родился властелином.

А разве нет? Он силой наделен

Сверх меры, чтоб веление природы

Исполнить и развить свой мощный дар

Властителя, поднявшись до всевластья,

Выходит, лишь по милости его

Мы кое-что собою означаем!

Великому - великое доверье;

У нас уже есть опыт.

Вы все те же!

Любая вас пугает глубина,

Лишь мелкое таким, как вы, по духу.

Сдавайтесь-ка скорей, почтенный друг!

Вам ни за что его не переспорить.

В беде зовете духа вы на помощь,

Но только он покажется - вы в страхе.

Великое и все, что необычно,

Обыденным путем должно свершаться, -

Так вы хотите. Но на поле боя

В минуте - все! Сумей найтись, будь зорок!

Да, полководец должен обладать

Всей силой человеческого духа.

Так пусть, его величью соразмерно,

Он и живет! Он сам себе оракул,

До мертвых книг, порядков и законов.

Законов старых ты не презирай!

Их узы драгоценны: человек,

Обуздывая прихоти тиранов,

Законом своеволье их связал.

Невыносим, ужасен произвол.

Но путь закона, как он ни извилист,

Он - не окольный путь. Полет ядра

И молнии полет неудержимый -

Вот путь прямой и быстрый, но зато

Они ведь все разят в своем полете

И губят все, чуть завершат его.

А жизни, сын мой, путь благословенный

Теченью рек подобен, - он обходит

Поля и виноградники, храня

Чужих владений межи; он поздней

Приводит к цели, но зато надежно.

Ведь он - герой и мудрый муж совета!

Ты лагеря питомец, милый сын.

Пятнадцать лет война тебя растила,

И никогда ты мира не видал.

Но воинские доблести - не всё.

Да и война не для войны ведется.

Не подвиги внезапные насилья,

Не храбрости мгновенной чудеса -

Залог довольства, мира и покоя

И прочная основа нашей жизни.

Поспешно, кое-как возводит в поле

Солдат свой легкий город холщевой.

На улицах движение и шум,

На рынке многолюдная толпа,

Вдоль берега стоят суда с товаром, -

Но день проходит - свернуты палатки,

И двинулась в далекий путь орда.

Все опустело, будто на кладбище;

И в этот год не жди здесь урожая.

Пусть император заключает мир!

С восторгом я отдам кровавый лавр

За первую, весеннюю фиалку -

Душистый дар воскреснувшей земли.

Но что с тобой? Чем ты взволнован, Макс?

Я - мира не видал?.. Нет, видел, видел!

Старик отец, ведь я сейчас оттуда...

Я только что был там... Мой путь лежал

Через края, куда еще война

Не проникала... В жизни чары есть,

Каких мы не изведали, отец!

Прекрасной жизни голое прибрежье

Объездили мы, будто те пираты,

Которые на тесном корабле

Жизнь буйную проводят в буйном море

И знают из всего материка

Лишь бухты, где тайком пристать дерзают,

Внутри страны - оно нам незнакомо,

От нас его скрывала наша жизнь!

Ты это все узнал теперь, в пути?

Ах, это первый в жизни был досуг!

Скажи, где цель и где моя награда

За тяжкий труд, что всю расхитил юность,

Опустошил мне сердце и коснеть

В невежестве оставил пылкий дух?

Ведь этот лагерь - шум и брань солдат,

Сигнал горниста, ржание коней,

Размеренный порядок на ученьях,

Треск ружей, сабель звон, слова команды -

Что это все для жаждущего сердца?

Бездушное ничтожество! Но есть

Иное счастье, радости иные!

Ты многому в дороге научился!

Вернется к жизни прежней, человечной!

Со знаменем развернутым идут

Под мирный марш веселые солдаты,

И зеленью украшены их шлемы -

Последнею добычею с полей!

Без помощи петарды, сами настежь

Ворота городские распахнулись;

А на валу ликующий народ

Приветствиями воздух оглашает,

И колокольный звон благовестит

По дне кровавом мирную вечерню.

Из городов, и сел, и деревень

Бегут к солдатам радостные толпы

И замедляют им их путь домой.

Старик отец, счастливый тем, что жив,

Жмет руки возвратившемуся сыну;

Тот, как пришлец, вступает в д:ш родной,

Давным-давно оставленный; широко

То дерево раскинулось над кровлей,

Вот, покраснев, идет навстречу дева -

Она тогда была еще младенцем.

О, счастлив тот, кому откроют дверь

И распахнут любовные объятья...

Все это о грядущем, о далеком...

Не завтра это будет, не сегодня!

А кто виной, когда не вы там, в Вене?..

Я вам скажу открыто, Квестенберг:

Когда я вас сегодня увидал,

Негодованье сжало сердце мне.

Помеха миру - вы, и только вы!

Так пусть хоть воин вас к нему принудит.

Жизнь герцогу давно вы отравили,

Черните вы его, а почему?

Да потому, что благом всей Европы

Он озабочен, а не тем, чем вы, -

Мятежник он у вас, бог знает кто -

Лишь оттого, что он щадит саксонцев,

Доверья добиваясь у врага,

В доверии дорогу видя к миру.

Да, пусть война скорей убьет войну!

А иначе как нам добиться мира?

Любя добро, я вас возненавидел.

И вот клянусь торжественно пред вами:

Я до последней капли хоть сейчас

Всю кровь свою пролью за Валленштейна,

Чтоб он не пал, а вы не ликовали!

Вот до чего дошло!

А мы ему в подобном ослепленье

Позволили уйти, мой друг,

Открыть ему глаза?

Октавио (опомнившись после глубокого раздумья)

Мне самому

Открыл глаза он шире, чем хотелось.

Что с вами, друг?

Проклятая поездка!

Как? Что такое?

Поскорей! Мне надо

Взглянуть на этот злополучный след

И самому все увидать. Пойдемте.

Зачем? Куда вы?

Да к герцогу! Пойдем! Боюсь всего!

Попался Макс в раскинутые сети, -

Вернулся он иной, чем уезжал.

Но объясните...

Как же это я

Не смог предвидеть? Помешать поездке?..

Не говорил с ним?.. Квестенберг, вы правы,

Я должен был предостеречь... Но поздно.

Что поздно? Что? Опомнитесь, мой друг!

Загадками со мной вы говорите.

Пойдемте вместе к герцогу, пойдемте.

Уж близок час, что он назначил вам!

Пойдемте же к нему!..

Поездку эту трижды проклинаю!

Гиннерзам - исковерканное «Гендерсон». Этот генерал вовсе не появляется в «Валленштейне»; о нем известно, что он прежде служил шведами

С десяток лет назад - отлично помню - // В горячей схватке с Мансфельдом в Дессау... - Дессау - городок на Эльбе. За восемь лет до времени действия этой пьесы, 25 апреля 1626 года, Валленштейн одержал здесь победу над графом Эрнстом фовг Мансфельдом, командующим войсками Евангелической унии.

Вы умоляли герцога в то время - то есть в 1632 году, после того как шведский король Густав-Адольф нанес войскам империи несколько тяжелых поражений.

Граф Тилли был тогда разбит на Лexe. - Тилли, главнокомандующий войсками Католической лиги, был смертельно ранен при обороне переправы через Лex (правый приток Дуная) в апреле 1632 года.

И что же? Мне прислали капуцина - патера Квирогу, духовника королевы венгерской; этот фаворит в монашеской сутане часто вмешивался в политические дела.

. - Илло намекает на венгерского короля Фердинанда, сына императора; ему было тогда двадцать пять лет от роду.

Громоотвод железный пробегает - анахронизм: громоотвод был изобретен только в середине XVIII века.

Бельт - здесь: поэтическое наименование Балтийского моря.

В стране - набат крестьянских мятежей. - Речь идет о крестьянских восстаниях против правительства в Верхней Австрии.

Автор:	Шиллер Ф. И.
Категория:	Трагедия