| Автор: | Шлегель А. В., год: 1791 |
| Примечание: | Перевод Федора Миллера |
| Категория: | Стихотворение |
| Связанные авторы: | Миллер Ф. Б. (Переводчик текста) |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Рим
РИМЪ.
|
"Жизнь ты узнала на лоне Парфенопеи роскошномъ: Здесь, на гробнице вековъ, смерти значенье узнай! Правда, латинянъ стране улыбается ясное небо, Чистой лазурью небесъ Рима одетъ горизонтъ; Градъ седмихолмный царитъ надъ равниной; отъ цени Сабинской Онъ простирается вдаль, вплоть до морскихъ береговъ. Но путешественникъ часто, бродя въ лабиринте развалинъ, Чувствуетъ грусть на дуле и замедляетъ свой шагъ. Съ давнихъ и давнихъ временъ всё заснуло здесь сномъ непробуднымъ, Каждый здесь камень хранитъ прошлыхъ событiй печать. Въ самомъ начале ещё, удаляйтесь съ Олимпа, нашолъ здесь Самъ седовласый Сатурнъ царство себе и прiютъ; Тутъ же простёршей твои владенiя, Янусъ двулицый: Тысячелетья прошли - холмъ твоё имя хранить. Позже сюда жъ изъ цветущей Аркадiи прибылъ Эвандеръ, Здесь основался, потомъ принятъ былъ здесь Геркулесъ, Изъ Иберiи пришедшiй, подъ кровлей Панактруна мирной; Здесь имъ въ ущелье скалы Кажусь былъ злой умерщвлёнъ, Страхъ всемъ соседямъ внушавшiй, огонь изрыгавшiй разбойникъ. Такъ здесь было тогда ней ещё дико крутомъ.
Ихъ принимая къ себе, Тибръ обратился назадъ: Зналъ хороню онъ, что этотъ носитель троянскихъ пенатовъ Изъ Илiона принёсъ прахъ плодотворный съ собой. Такъ основалась Лавянiя, позже и Альба; о Риме жъ Долго изъ смертныхъ никто слуха ещё не имелъ. Медленно зрело рожденье его и предпослано было Много событiй ему: такъ былъ могучъ его ростъ! Долженъ былъ Марсъ полюбить и весталка родить, и волчицы Злость обратиться въ любовь, прежде чемъ время пришло, Чтобъ земледельческiй плугъ, окружая своей бороздою, Ромула городъ обвёлъ вкругъ Палатинской горы. Какъ полубогъ, въ колыбели змею задушившiй руками, Такъ и младенческiй Римъ дивную мощь предвещалъ. Зевса двенадцать орловъ, увиденныхъ Ромуломъ, дали Знакъ, что надъ мiромъ полётъ царственный свой онъ прострётъ, И что не грубою силой онъ будетъ великъ - нетъ, онъ будетъ, Смерти смеяся въ лицо, жизни законъ уважать. Ромулъ молитву и Луперкалiйскiя празднества вводитъ, Онъ назначаетъ жрецовъ, самъ онъ былъ названъ Квиринъ. Вследъ за нимъ Нума разумный, любовникъ таинственной нимфы,
Граждане жили тогда ещё въ хижинахъ, но ужъ старались Внукамъ оставить своимъ что-нибудь въ память о нихъ, И, по-этрусски каменья въ квадратъ обтесавши, сложили Грудами ихъ, но ничемъ ихъ не скрепили онм. Мало по малу стена такъ воздвиглась вкругъ города Рима И Капитолiй кругомъ зданьями былъ обнесёнъ. Много правленiй минуло, но стены стоятъ и доныне, Стены - плодъ Анкуса рукъ, мысли Супербуса даръ. Но вотъ явилась и Децiя сила, и Брута секира! Часто, оставивъ свой плугъ, стадо покинувъ, вожди Шли усмирять, иль спасать, или шли покорять непокорныхъ И возвращались потомъ къ мирнымъ занятьямъ своимъ. Часто у старца чело орошалося потомъ обильнымъ, Но седина надъ челомъ царскимъ казалась венцомъ. Старцевъ любилъ повелитель земли и смертныхъ создатель: Въ лицахъ ихъ лучше всего виденъ былъ образъ его. Правда, для римлянъ нередко трудна была жизнь и опасна; Но не падалъ ихъ духъ, страха не знали они. Вместе съ опасностью мужество ихъ возрастало, за ближнихъ Душу свою положить долгомъ считалось у нихъ.
Ужасъ Фабрицiю: слонъ могъ ли его устрашить? Римляне, о, берегитесь! Не разъ вы встречали опасность, Но впереди предстоитъ нечто страшнейшее вамъ. Скоро созреетъ для васъ многоплодная жатва трiумфовъ, Взоръ вашъ усталый едва поле победъ обоймётъ; Слава везде будетъ спутницей вашею; вы покорите Гордый богатствомъ своимъ, страшный для васъ Карфагенъ. Были бъ вы судьи народовъ, царей повелители были бъ, Если бъ правдивы всегда были въ поступкахъ своихъ; Вечно бъ царили надъ мiромъ по власти боговъ безпорочной; Но обратили во зло счастье своё вы себе. Нетъ, не самнитянъ оружiе, не Аннибалъ и не галлы Римлянъ сразили: собой Римъ побеждёнъ былъ самимъ. Кто не дрожалъ предъ железомъ - отъ золота взоръ отврати свой: Въ блеске лукавомъ его ядъ василиска сокрытъ. Римлянинъ, жаждешь ты жизненныхъ благъ, ты владеть ими хочешь, Или, иначе сказать, быть изъ полнейшихъ рабомъ. Алчность неутолима и много наносныхъ пороковъ Изъ чужеземныхъ краёвъ вместе съ богатствомъ везётъ. Что вамъ отчизна? Крассъ! ты на злато её променяешь:
Прежнiя носите вы имена, но краснеть передъ древнимъ Вамъ поколеньемъ должно: такъ развратился вашъ родъ. Хуже и хуже всё люди, и все ужъ напрасны усилья: Силе теченьи теперь сопротивляться нельзя. Всё обратилось вверхъ дномъ. Что законы? - сплетенье обмановъ; Вольность - дикiй развратъ; вера - маска и мифъ. То, что, бывало, держалось народнымъ преданьемъ, то ныне Вылито въ буквы; но слабъ, хоть и написанъ, законъ Что же ещё устоитъ, когда римлянъ свобода и честность Низко такъ пали? Ничто въ мiре непрочно земномъ! Но и паденiе было велико. Когда обагрился Кровью народною мечъ - всё извратилось тогда, Всё опустилось, я только Катона душа устояла. "Въ живи свободы ужь нетъ - въ смерти найдёшь ты её" Правиломъ было въ то время, обломкомъ старинныхъ ученiй: Стоиковъ въ Рое нашлось много достойныхъ тогда. Но и въ упадке у римлянъ ещё не угасли стремленья, И проявлялись порой въ смелыхъ порывахъ они. Въ этой эпохе чтить нёчего, но есть чему удивляться:
Въ форуме, цирке, театрахъ, вратахъ трiумфальнычъ, где видишь Греческихъ зодчихъ печать въ каждой отдельной черте; Между колоннъ и фронтоновъ изъ мрамора дивы теснятся, Словно живыя стоятъ плевныя статуи здесь. Странъ, городовъ украшенья собралъ въ себе городъ сеи алчный; Что мастерскою рукой грекъ генiальный творилъ, Что египтянинъ задумчивый делалъ - всё-тутъ: подле храма Левъ изъ базальта лежитъ или таинственный сфинксъ. Вотъ обелискъ: Сезострису когда-то его воздвигали Негры въ честь солнца, теперь онъ океанъ переплылъ, Нильскiе онъ берега заменялъ уже тибрскими; видитъ Здесь онъ чужую страну, солнце чужое ему; Ныне его ероглифы ещё никому не понятны, Но кто проникнетъ ихъ смыслъ, иного онъ скажетъ тому; Скажетъ, что время превратно, что вечны лишь мысли, что царства Долго не могутъ стоять, что всё живое - ничто. Но произволъ можетъ это ничто обратить въ исполина: И ужь чего не творятъ деспоты въ Риме теперь? Рабство въ него поселивши, они темъ ввели незаметно Много пороковъ въ него, дали свободный имъ ходъ.
Время не свергнетъ ихъ всехъ ницъ съ алтари со стыдомъ. О, какъ народъ тратитъ силы, какъ санъ онъ себя развращаетъ! Санъ растравляетъ въ себе язвы болящiя онъ; Дни и недели проводитъ онъ въ амфитеатрахъ, волнуясь. Множество такъ ступеней высятся къ небу грядой. Надъ головами у нихъ завеса изъ ткани пурпурной, Чтобы изнеженный взоръ солнца сiянье не жгло. Ниже, у ногъ ихъ, кровавое зрелище имъ на потеху - Слышатся стоны и ревъ, смерти отчаянный вопль. Вотъ для травли ужасной лениво левъ дарственный вышелъ; Тутъ же другъ съ другомъ рабы будутъ сражаться на спертъ. Въ Африке скоро не станетъ свирепыхъ зверей: все гiены, Тигры и вепри все тутъ; слонъ колоссальный, стеня,
Въ поле открытокъ не разъ столь устрашавшiй собой. Шутка жестокая! Римляне сами себя не узнаютъ! Не за свободу свою, не за союзныхъ друзей Борятся бедные здесь, повинуясь начальнику рати:
Школы двухъ разныхъ бойцовъ здесь стано Какъ бы въ сраженьи идётъ на легiонъ легiонъ. Преторiанцы напрасно престолъ продаютъ безпрестанно;
Темъ, кто на дикiя толъ пленена побеждающей силой, Варваровъ былъ кто грозой, ихъ настигая врасплохъ, Какъ настигаетъ охотникъ въ берлоге лежащихъ медведей, Ныне и въ граде своёмъ собственномъ страшно подъ часъ:
Ихъ настигаютъ не разъ и заставляютъ бежать. Вотъ по песчанымъ следамъ рой шакаловъ голодныхъ несётся, Воетъ во тьме онъ ночной, падаль ночуя вблизи: Тотъ, кого такъ они злили, хозяинъ герцинскаго леса,
Ныне безстрашно идётъ на проломъ, презирая преграды, Хочетъ врага онъ настичь въ самыхъ владеньяхъ его. Врагъ ужь не полуручной и не робкiй, пакъ звери ихъ цирка, Дикiй, какъ родины лесъ, санъ онъ идётъ на борьбу.
Но для нихъ Марiя нетъ! Чья жъ эта бледная тень Въ заднихъ отрядахъ виднеется, грозно кивая тевтонамъ?
Римъ долженъ пасть - и падётъ: такъ решили въ совете небесномъ,
Издали страшенъ Аттила; но съ Римомъ онъ драться не хочетъ: Онъ предлагаетъ соювъ, съ Рима онъ требуетъ дань. А Карфагенъ между-темъ присылаетъ флотъ вандаловъ къ Риму.
Что Сципнiонъ предрекалъ, разрушенiе страшное видя, Видя, какъ ночью огонь страшно взвивался, трещалъ, Видя какъ дынныя облаки къ небу взвивались клубами, Въ песни той славной своей, что онъ въ то время сложилъ: "Некогда время настанетъ - святой Илiонъ сокрушится, Вместе съ Прiамомъ-царёмъ сгибнетъ Прiама народъ!" Ныне свершилось: едва лишь главу поднимаетъ изъ пепла, Сделавшись грудой камней, мiра всего властелинъ. Римъ, сотоварищъ Паллады, копьёмъ и щитомъ ей подобный,
Въ шлеме носившiй своёмъ громовержца победныя силы, Ныне унылъ, молчаливъ, въ прахе трофеи его! После ужасныхъ ночей, когда всё ужь расхищено было,
Дёрномъ они поросли, зазеленели травой. О, пусть въ конецъ разрушаются мирно развалины эти! Эти колонны давно ужъ преклонились къ земле. Улица здесь была прежде. Какъ часто въ народномъ трiумфе
Ехалъ и самъ победитель, а следомъ цари шли въ оковахъ. Слышался крикъ торжества, белыхъ пугавшiй коней; И принималъ все священные знаки победы и славы Светлый Юпитеръ въ себе подъ Капитолiя сень.
Тихо плетутся, везя сельскiй товаръ на базаръ. Видишь я этотъ Палладiумъ? Онъ, все дворцы совмещая Въ стенахъ обширныхъ своихъ, имъ даётъ имя своё. Ромулъ его занималъ, изгнавши всехъ древнихъ пенатовъ;
Не ослепляютъ ли взоръ тебе стены, плющёмъ повитыя, Съ свежимъ зелёнымъ венцомъ изъ виноградной лозы? Здесь виноградаря дети играютъ надъ древней купальней; Тутъ же подъ сводомъ стены скарбъ его бедный сокрытъ. "Стадо пасите своё" - вдохновенно вещала Сивилла, На дарданiйца вопросъ чудный давая ответъ: "Пищею вашимъ быкамъ пусть трава седмихолмiя будетъ: Скоро настанетъ пора - городъ тамъ будетъ стоять." Что же свершилось? Столетiй немало прошло - и вернулся
Тамъ, где Велабрумъ - стада свой полуденный отдыхъ вкушаютъ, Въ форуме - даже и тамъ слышны мычанье и ревъ. Видишь ли стадо на склоне? Къ пещере, где прежде жилъ Какусъ, Смело подходитъ оно, холмъ Авентинскiй пройдя.
Насъ обращаетъ на мысль, что ихъ вскормилъ Герiонъ Люди! не стыдно ли вамъ передъ ними? Это ль квириты? Чужды военныхъ трудовъ, чужды ристалищъ они! Самъ надъ собою какъ-будто готовый въ покорной насмешке а поле Марса народъ. Что бъ ни случилось, готовъ онъ снести терпеливо и молча; Нищимъ сталъ этотъ народъ и тунеядцемъ теперь. Если бъ Агриппою вамъ не завещанъ былъ этотъ источникъ,
Или бы стали её влагой болотъ утолять. Века былого облики, новейшихъ времёнъ украшенье, Урны гробницъ въ алтари преобразились теперь.
Лучше бъ вернули себе предковъ возвышенный духъ! Нетъ, невозможно! Дубовъ аппенинскихъ здесь много засохшихъ, Плющь по ветвямъ ихъ ползётъ, Вакха венчавшiй чело; Все въ они изукрашены и зеленеетъ вершина;
Такъ здесь природа щедра только въ мелкихъ дарахъ и случайныхъ, Но для великаго въ ней нетъ и уменья, ни силъ. Только искусства могли ещё споритъ съ веками былыми; Годы забвенья спустя, снова изъ праха земли
Снова себя проявлять началъ художниковъ духъ. Нежный писалъ Рафаэль, генiальный творилъ Бонаротти, И Пантеона, гордясь, куполъ вознёсся въ эфиръ. Ахъ! не надолго тотъ цветъ красовался: увялъ и опалъ онъ! "жилъ, но теперь не живётъ!" Медленно время ползётъ и нетъ ожиданiй въ грядущемъ;
Даже и Янусъ, богъ всякихъ началъ, здесь стоитъ искажонный: Ликъ, что взираетъ вперёдъ, юности красокъ лишонъ,
То, что взираетъ назадъ, носитъ печали печать. Что теперь птицамъ пророчить? Что теперь можетъ Сивилла Въ будущемъ вамъ предсказать? Вы въ настоящемъ ужъ трупъ! Мiръ ли стареетъ? Быть-можетъ, покуда нашъ родъ запоздалый
Съ хладной душою спокойно кончину всего мiрозданья Лучше всего ожидать здесь, на могиле вековъ." Такъ однажды я пелъ у ногъ пирамиды Сестiйской. Тихо спускаясь, легла тень ея между могилъ.
И мне торжественней всё стало казаться кругомъ. Грустное что-то шептали, склонясь надо мной, кипарисы, Будто сочувствуя мне, тихо качали главой. Звуки дневного занятiя смолкли, всё мрачно молчало:
Мне стало страшно; казалось, что я, отрешившись земного, Вдругъ незаметно сошолъ въ мрачное царство теней.
И ужь ни красокъ, ни формъ глазу нельзя различить.
И вознестися съ земли къ небу не смеетъ нашъ духъ. Звездъ ещё нетъ - и для жизни какъ-будто настало затишье: Кажется, будто предъ насъ вечность предстала сама. Во вотъ на небе ночныя светила опять проглянули
И съ утешенiемъ встретилъ меня твой взоръ, о подруга! Какъ Дiоскуровъ лучи, сердцу отраденъ онъ былъ. Истину въ нёмъ я нашолъ съ высокимъ ея вдохновеньемъ: Въ нёмъ и подъ влагою слёзъ скорби блаженство живётъ!
Больше смущаться ничемъ: пусть въ нёмъ сомненье умрётъ! Ты прекрасна душою и чувство въ тебе такъ глубоко, Кротость и сила въ тебе въ дивный слилися союзъ! Можешь поэта собой вдохновить ты: что было народамъ
Дай же услышать, посредница мыслей великихъ, скорее Красноречивую речь устъ вдохновенныхъ твоихъ! Будемъ о людяхъ великихъ минувшихъ вековъ говорить мы,
Встретится образъ одинъ, полный чистейшей любви, Строгiй къ себе, равнодушный къ неблагодарности чорной, Другъ человечества и генiй хранитель его, Память его мы почтимъ - и душой я тогда пожалею,
|
Ф. Миллеръ.