Кесарь.
Часть первая.
Глава вторая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кесарь. Часть первая. Глава вторая. (старая орфография)

Глава вторая.

Один из дворцов, построенных в Александрии царями династии Птоломеев, был расположен на мысе Лохии, который на подобие пальца, указывающого на север, вдается в голубое море, образуя восточную границу обширной гавани. Хотя в этой гавани и никогда не было недостатка в многочисленных судах, но теперь она была особенно переполнена, а вымощенная полированными плитами улица, соединявшая омываемый морем дворцовый квартал города, Брухиум, с мысом, была до такой степени запружена любопытными гражданами, пешими и в повозках, что последние должны были останавливаться, не достигнув гавани, назначенной для императорских судов.

И действительно, пристань представляла в этот день много необычайного. Под защитой высоких насыпей стояли там великолепные триремы, галеры, барки и ластовые суда, которые привезли в Александрию супругу Адриана и свиту царственной четы. Огромное судно с высокою каютой на задней половине палубы и головой волчицы на длинном, смело поднятом, носу возбуждало наибольшее любопытство. Оно все было сделано из кедрового дерева и носило название "Сабина". Молодой горожанин указал пальцем на это имя, вырезанное золотыми буквами на звезде по средине корабля, и толкнул локтем своего товарища.

- У Сабины голова волчицы, - сказал он смеясь.

- Павлиная была бы более у места, - отвечал другой. - Ты видел ее вчера, когда она въезжала к Кесареум?

- К несчастию, да, - воскликнул первый, но тотчас же замолчал, заметив прямо за собой римского ликтора, который нес на левом плече красиво связанный пучок вязовых прутьев и с тростью в правой руке, стараясь при помощи товарищей раздвинуть толпу и очистить место для следовавшей за ними шагом колесницы своего начальника, императорского префекта, Тициана.

- Удивительный народ! - проговорил префект, слышавший дерзкия слова граждан, обращаясь в стоявшему рядом с ним чиновнику и быстро перекидывая конец своей тоги, которая сложилась в новые складки. - Сердиться на него я не в состоянии, но вместе с тем охотнее проехался бы отсюда до Канона на острии ножа, чем на языке какого-нибудь александрийца.

- Слышал ты, как какой-то толстяк прежде отзывался о Вере?

- Да, ликтор хотел схватить его, но строгостью с ними ничего не сделаешь. Еслиб им пришлось платить хотя бы одну сестерцию за каждое язвительное слово, то поверь мне, Понтий, город скоро бы обеднел, а казна сделалась бы богаче сокровищницы старого Гигеса из Сард.

- Так пусть себе богатеют! - отозвался собеседник префекта, главный архитектор города, мужчина лет тридцати, с умными глазами, энергично глядевшими из-под высоких бровей. - Они умеют работать, а пот солон, - продолжал он, крепко сжимая свиток, который держал в руке. - В труде они помогают друг другу, а в покое кусаются, как бешеные кони у одной привязи. Волк - красивый зверь, а только выбей ему зубы и он станет отвратительною собакой.

- Будто моими устами сказано! - воскликнул префект. - Но вот мы, наконец, и приехали. Вечные боги! не думал я, чтобы дела были так плохи. Издалека дворец все-таки казался еще довольно величественным.

Тициан и архитектор сошли с колесницы. Первый приказал ликтору позвать дворцового управителя и принялся вместе с своим спутником осматривать прежде всего ворота, ведущие во дворец. С своими двойными колоннами, подпиравшими высокий фронтон, они имели довольно красивый вид, но тем не менее отнюдь не представляли утешительного зрелища, так как штукатурка во многих местах отвалилась от стен, капители на мраморных колоннах были поломаны, а двери, окованные металлом, криво висели на петлях.

Понтий зорким взглядом вымерил каждую часть ворот и затем прошел вместе с префектом на первый двор дворца, где во времена Птоломеев помещались палатки посланников, царских секретарей и дежурных чиновников.

Здесь вошедшим представилось неожиданное препятствие. Из домика привратника были протянуты веревки поперек вымощенного пространства, на котором кое-где зеленела трава и цвел высокий репейник. На веревках висело сырое белье всякой величины и формы.

- Превосходное помещение для императора! - со вздохом заметил Тициан, пожимая плечами, и остановил ликтора, уже поднявшого фасции, чтобы сбросить веревки.

- Не так плохо, как кажется, - сказал решительно зодчий. - Привратник! Эй, привратник!... Где же торчит этот бездельник?

Ликтор поспешил во внутренность дворца, Понтий же направился к дому привратника и остановился, пробравшись в согнутом положении среди мокрого белья. Нетерпение и досада отражались на его чертах с той самой минуты, как он вошел в ворога дворца. Но вдруг мужественное лицо его озарилось улыбкой.

- Тициан, потрудись подойти поближе! - позвал он в полголоса префекта.

Пожилому сановнику, высокая фигура которого на целую голову превосходила рост архитектора, не легко было с согнутою спиной прокладывать себе путь под веревками. Он однако добродушно подчинился этому неудобству.

- Я начинаю уважать детския рубашонки! - крикнул он Понтию, тщательно избегая зацепить за белье. - Под ними все-таки можно пролезть, не сломав себе спинного хребта. Ого, да это очаровательно!

Фасад привратницкой был совершенно закрыт плющом, который, проникая также в окно и дверь жилища, окружал их роскошными гирляндами. Среди этой яркой зелени висело множество клеток со скворцами, дроздами и другими певчими птичками. Широкая дверь домика была отворена настежь и открывала вид на довольно просторную, ярко раскрашенную комнату. В глубине её виднелась глиняная модель Аполлона художественной работы. Вокруг статуи были развешены по стене цитры и лиры различной величины и формы.

Посреди комнаты, прямо против отворенной двери, стоял стол, на котором помещались: высокий насест с несколькими гнездами, полными щеглят и зеленою травкой, натыканной между жердочками, кружка для вина и кубов слоновой кости с тонкою фигурною резьбой. Подле них на каменной плите стола покоилась рука старушки, спокойно заснувшей в своем кресле. Несмотря на маленькие седые усики на верхней её губе и густую краску, разлитую по лбу и щекам, она имела ласковый и добрый вид. к тому же ей, вероятно, снилось что-либо очень приятное, так как положение её рта и глаз, из которых один был полуоткрыт, а другой плотно зажмурен, придавали её лицу игривое и веселое выражение.

На коленях у нея спал серый кот, а рядом с ним, как будто раздор был совершенно чужд этому жилищу, не только не поражавшему запахом нищеты, но наполненному каким-то особенным благоуханием, - дремала маленькая мохнатая собачонка, снежная белизна которой обличала заботливость хозяйки. Две такия же собачонки лежали растянувшись на половике у ног старухи и крепко спали, подобно ей.

Архитектор пальцем указал подошедшему префекту на эту идиллическую сцену.

- Еслибы с нами был живописец, - прошептал он, - какая прелестная вышла бы картинка!

- Очаровательная! - согласился Тициан. - Только этот пурпур на лице кажется мне несколько подозрительным, если принять в соображение величину стоящей подле нея кружки.

- Но видал ли ты что-нибудь более мирное, ласковое и спокойное?

- Так, вероятно, спала Бавкида, когда Филемон позволял себе маленькия отлучки из дому. Или, может-быть, этот нежный супруг был вечным домоседом?

- Думаю, что да. Но вот, кажется, мир и нарушен.

Близость двух друзей разбудила одну из собачонок. Она тявкнула и тотчас же вскочили обе её товарки и вместе с нею залились дружным лаем. Сама любимица старухи соскочила с её коленей. Но на хозяйку и кота шум этот не произвел однако ни малейшого впечатления и оба продолжали спать невозмутимым сном.

- Вот так сторож! - засмеялся архитектор.

- А эту фалангу собачонок, охраняющих кесарский дворец, можно уложить на месте одним ударом, - прибавил префект. - Но тише!... Достойная матрона просыпается.

Собачий лай действительно, наконец, потревожил старуху. Она несколько выпрямилась, протянула руки кверху, но, пробормотав что-то нараспев, снова опустилась на кресло.

- Неподражаемо! - воскликнул префект. - Ты слышал, Понтий? "Ей, веселей!" - крикнула она сквозь сон... Интересно бы знать, каким представляется это создание, когда не спит.

- А мне было бы жаль заставить старуху покинуть свое гнездо, - сказал архитектор, развертывая план дворцовых построек.

- Ты и не прикоснешься к этому домику! - горячо заметил префект. - Я знаю Адриана. Он любит оригинальных людей и оригинальные вещи и я ручаюсь, что он по-своему подружится с старухой... А, вот, наконец, и управитель этого дворца!

Префект не ошибся. Вблизи раздались шаги ожидаемого. Уже из некоторого отдаления слышалось пыхтение торопящагося человека, который, приближаясь, сорвал перетянутые через двор веревки вместе с висевшим на них бельем, прежде чем Тициан успел воспрепятствовать этому.

Когда таким образом рухнул занавес, отделявший пришедшого от представителя императора и его спутника, он поклонился первому так низко, как только позволила ему непомерная тучность тела; но быстрая ходьба, подвиг, совершенный им над веревками, и удивление при виде во вверенном его попечению здании первого сановника Египта - до такой степени отняли у него и без того не щедрое дыхание, что оказался не в состоянии даже выговорить обычного приветствия.

Тициан впрочем и не оставил ему на это времени. Выразив свое сожаление о плачевной участи лежащого на земле белья и сообщив чиновнику имя и славную известность своего друга Понтия, он уведомил его в коротких словах, что император желает поселиться на некоторое время в охраняемом им дворце, что он, Тициан, знает о его неисправном положения и приехал, чтобы с архитектором и с ним посоветоваться о том, что может быть сделано в течение нескольких дней для приведения заброшенного здания в возможный для принятия Адриана вид и для исправления, по крайней мере, бросающихся в глаза недостатков. Он же, управитель, потрудится поэтому провести их теперь по залам дворца.

- Сейчас, сию минуту! - отвечал грек, разжиревший в течение долгих лет спокойной жизни. - Я бегу принести ключи.

С новым пыхтением управитель удалился, взбивая по дороге быстрыми движениями своих коротких и толстых пальцев правую сторону еще густых волос.

- Позови его назад, Тициан! - сказал он. - Его видно потревожили во время завивки кудрей. Только одна сторона была готова, когда он был отозван ликтором. Ручаюсь головой, он заставит завить себе другую прежде, нежели воротится. Я знаю моих греков.

- Оставь его, - отвечал Тициан. - Если ты правильно судишь о нем, он только тогда станет отвечать на наши вопросы без задней мысли, когда будет завита и другая половина его головы. Мне также хорошо знаком характер эллинов.

- Лучше, чем мне, - с убеждением в голосе отозвался архитектор. - Государственные мужи действительно работают над людьми, как мы над безжизненными массами. А заметил ли ты, как побледнел этот толстяк, когда ты заговорил о тех немногих днях, которые остаются до прибытия кесаря? Хорошо, должно-быть, выглядит там, внутри... Каждый час дорог и мы уже слишком долго промедлили здесь.

Префект наклонением головы согласился с архитектором и последовал за ним во внутренность здания.

Как величественно, как художественно было расположение этого огромного строения, по которому повел римлян, украшенный теперь со всех сторон великолепными кудрями, архитектор Керавн!

Дворец был расположен на искусственном холме, на самой средине Лохиадского мыса. Из окон и с высоких балконов можно было окинуть взором улицы и площади, дома, дворцы и общественные здания всемирного города и его кишащую кораблями гавань. Роскошный, разнообразный и пестрый вид представлялся с полуострова на запад и юг, а перед смотрящим с дворцового балкона на восток и север открывалось никогда не утомляющее зрелище бесконечного моря, ограниченного лишь одним небесным сводом.

Когда Адриан с Казийской горы отправил с гонцом приказание своему префекту Тициану приготовить для приема его именно это здание, он хорошо знал, какие выгоды может извлечь из его прекрасного положения. Привести же в надлежащий вид запущенную внутренность дворца, заброшенного уже со времен падения Клеопатры, - это было дело его чиновников.

Восемь, может-быть девять дней давал он им, немного более недели, срока. И в каком же положении нашли это полуразвалившееся, разграбленное жилище, некогда блиставшее такою роскошью, Тициан и Понтий, у которого на лбу выступил крупный пот, - так иного пришлось ему осматривать, изследовать, чертить и мерить!

Колонны и лестницы во внутренних покоях сохранилась довольно хорошо, но в открытые потолки огромных зал для пиршества и собраний уже давно проникал дождь; великолепные мозаические поды во многих местах покоробились и потрескалась, а кое-где среди залы, галлереи или окруженного колоннадой двора виднелись даже зеленые лужайки. Уже Октавиан-Август, Тиверий, Веспасиан, Тит и целый ряд префектов заставляли тщательно выламывать прекраснейшия мозаическия картины и перевозить в Рим или в провинцию, чтобы там отделывать ими свои городские или загородные дома.

Та же участь постигла и лучшия статуи, которыми за несколько столетий перед тем украсили этот дворец покровители искусств, Лагиды, имевшие в Брухиуме на ряду с ним и другие, еще более величественные.

Посреди обширной мраморной залы, стоял, соединявшийся с превосходным городским водопроводом, чудесно отделанный фонтан. Сквозной ветер свободно проникал сюда чрез многочисленные отверстия и в ненастные дни расплескивал воду по всему полу, лишенному своих мозаических украшений, которые теперь, куда бы ни ступила нога, заменялись ослизлым и влажным слоем темно-зеленой растительной ткани.

- Добрались до конца! - скорее просопел, нежели проговорил дворцовый управитель Керавн, прислоняясь к одной из колонн этой залы и вытирая лоб.

Слова эти так звучали, как будто он думал о собственном конце, а не о конце дворца, и с насмешкою над ним отзывался голос архитектора, который немедленно отвечал со свойственною ему решительностью:

- Прекрасно! В таком случае мы можем отсюда тотчас же приступить ко вторичному осмотру...

Керавн не возражал, но при мысли о множестве ступенек, на которые снова придется взбираться, лицо его приняло выражение приговоренного к смерти.

- Необходимо ли, чтоб и я присутствовал при твоей дальнейшей работе, которая, вероятно, будет заключаться в обзоре деталей? - спросил Тициан у архитектора.

- Нет, - отвечал последний, - конечно, с тем условием, чтобы ты потрудился сейчас же вникнуть в мой план, одобрить в общем мои предположения и уполномочить меня свободно распоряжаться людьми и средствами в каждом отдельном случае.

- Согласен! - воскликнул префект. - Я знаю, что Понтий не употребит ни одного человека и ни одной сестерции более, чем потребует поставленная ему цель.

Архитектор молча поклонился.

- Во-первых, - продолжал Тициан, - считаешь ли ты возможным выполнить свою задачу в течение восьми дней и девяти ночей?

- Вышли ему на встречу в Пелузий людей, способных заинтересовать его, - например, астронома Птоломея и софиста Фаворина, которые ожидают его здесь. Они съумеют удержать там кесаря.

- Мысль не дурна! Посмотрим... Но кто же может предугадывать настроение духа императрицы? Во всяком случае считай, что перед тобой только восемь дней.

- Хорошо.

- Пригодны, собственно говоря, только незначительные части этого старого здания.

- В этом я, к несчастию, убедился сам, - произнес префект с ударением и продолжал, обращаясь к управителю, но не строго выговаривая, а тоном сожаления: - Мне кажется, Керавн, твоя обязанность была уже ранее уведомить меня об упадке этого дворца.

- Я уже жаловался, - проговорил тот, - но мне отвечали на мое донесение, что в казне не имеется, свободных денег.

- Мне ничего неизвестно об этом! - воскликнул Тициан. - Когда отправил ты свое донесение в префектуру?

- Так! - протяжно произнес префект. - Тогда бы я на твоем месте повторял свое донесение ежегодно и уже во всяком случае при вступлении в должность нового префекта... Но теперь не время говорить о старых упущениях. Во время пребывания здесь кесаря я, может-быть, пришлю тебе на подмогу одного из моих чиновников.

Тициан безцеремонно повернулся затем спиной к управителю.

- Ну, мой Понтий, - обратился он к архитектору, - какую часть дворца избираешь ты для переделки?

- Внутренния залы и комнаты сохранились еще лучше других.

- В таком случае изберем западную амфиладу. Подержи-ка план, мой благородный друг! - обратился архитектор в Керавну.

Управитель повиновался, архитектор же пальцем провел по воздуху над левою стороной чертежа.

- Вот западный фасад дворца, - сказал он, - с которого открывается вид на гавань. С юга входишь сперва в высокий перистиль, который может быть обращен в приемную. Его окружают комнаты для рабов и телохранителей. Следующие меньшие покои подле главной галлереи мы предназначило для чиновников и секретарей, а в этой огромной гипетральной зале, - в той, где музы, - Адриан будет давать аудиенции и там же могут собираться гости, которых он допускает к своему столу в широком перистиле. Небольшие, хорошо сохранившияся комнаты по сторонам длинного прохода, ведущого в жилище управителя, будут заняты пажами, секретарями и другими приближенными к кесарю слугами, а вот этот длинный покой, выложенный порфиром и зеленым мрамором с бронзовыми украшениями, я полагаю, понравится Адриану как рабочая и опочивальня.

- Превосходно! - воскликнул Тициан. - Мне бы хотелось показать твой план императрице.

- Ты прав! - со смехом согласился префект. - Но скажи-ка мне, Керавн, почему именно в лучших комнатах недостает дверей?

- Оне были из драгоценного дерева и их пожелали иметь в Риме.

- Твоим столярам работы будет по горло, Понтий.

- А что же выйдет из этого сырого жилища лягушек, которое, если не ошибаюсь, должно по твоему плану примыкать к столовой?

- Сад, наполненный лиственными растениями.

- Это не дурно. Но эти поломанные статуи?

- Худшия, понятно, будут вынесены вон.

ит ли Аполлон с девятью музами в помещении, предназначенном тобой для аудиенций?

- Да.

- Эти статуи, кажется, сохранились довольно порядочно?

- Так себе.

- Урании совсем не существует, - заметил управитель, продолжая держать перед собою план.

- Твоему предшественнику, префекту Гатерию Непоту, она особенно понравилась и он увез ее с собою в Рим, - отвечал тот.

- И надо же было ему увезти именно Уранию! - с досадой воскликнул префект. - Она-то ужь никак не может отсутствовать в приемной императора-астронома. Что тут теперь делать?

- Будет затруднительно подобрать готовую Уранию одной величины с другими музами, да нам нет и времени для поисков, - придется изготовить новую.

- В восемь-то дней?

- Но, помилуй, ведь прежде чем мрамор....

- Кто же думает о нем!... Папиас сделает нам музу из соломы, полотна и гипса, - я знаю это колдовство, - а чтобы другия не отличались черезчур от своей новорожденной сестрицы, их также покроют белою краской.

- Отлично! Но зачем же ты избираешь для этого какого-то Папиаса, когда ведь можно обратиться к Гармодию?

- Гармодий серьезно относится к искусству, и прежде чем он покончит свои наброски, император уже будет здесь. Папиас же с своими тридцатью помощниками сделает все, что ему ни закажешь, лишь бы только платились хорошия деньги. Впрочем, его последния работы, в особенности эта прелестная Гигея, изваянная им для еврея Досифея, и бюст Плутарха, помещенный в Кесареуме, поставили меня в тупик, - так много в них красоты и силы. Но кто же может отличить, что принадлежит ему и что его ученикам? Одним словом, он знает, как работать, и если обещать ему достаточное вознаграждение, он способен в пять дней вырезать из мрамора целое морское сражение.

- Гипс и краска должны их вылечить, - ответил Понтий. - Где это. не удастся, мы, по восточному обычаю, положим ковры. Милостивая Ночь, как скоро начинает темнеть! Дай ка мне план, Керавн, а сам позаботься о факелах и лампах, потому что как нынешний, так и следующий дни будут заключать двадцать четыре хорошо вымеренных часа. У тебя, Тициан, я попрошу с дюжину надежных рабов; они мне понадобятся для посылок. Ну, что же ты стоишь, любезный? Давай света, говорю я тебе! Полжизни мог ты без зазрения совести предаваться покою и столько же лет невозмутимого блаженства ожидают тебя после отъезда императора...

Управитель при этих словах молча направился к выходу, но архитектор не пожертвовал окончанием своей тирады.

- Если ты до тех пор не задохнешься в собственном жиру! - крикнул он ему в след. - Желательно бы знать, нильская ли тина или кровь течет в жилах этого чудовища?

- Это для меня безразлично, - возразил префект, - только бы твое одушевление не изменило тебе до окончания работ. Не утомляйся слишком в начале и не требуй от своих сил невозможного, - Рим и вселенная еще ожидают от тебя великого... Итак, значит, я могу совершенно спокойно написать кесарю, что все на Лохии будет готово к его приезду, а тебе на прощании воскликнуть: отчаяваться безумно, если только есть Понтий и Понтий не отказывается помочь!