До завтра

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: До завтра (старая орфография)

Давно уже я вознамерился писать историю своей жизни, но до сих пор еще не начинал, все откладывая до завтра; теперь непременно хочу приняться. И так уже много потеряно откладыванием до завтра, у что надлежало сего дня сделать.

Отец мой был человек ученый. В то самое время, когда я выходил на поприще жизни сей, он читал Биографический Словарь. На статье о Великом Василие, пришли сказать ему о моем рождении. Отец мой воскликнул громогласно: "Василий Епископ Кесарийский, Феолог и Моралист, отличился полемическими сочинениями! сын мой будет называться Василием; надеюсь, что он пойдет по следам сего великого Мужа, будет Писателем, а может быть еще и Епископом." При крещении назвали меня Василием. Приятные надежды моего родителя оправданы в младенческия лета мои многими признаками талантов; правду сказать, можно было видеть их равно во всех моих товарищах; однакожь батюшка видел их только во мне одном, и заключил, что должно употреблять отличное старание о моем воспитании. Он не жалел на то никаких издержек. Я слышав много раз, что для меня готовится славная участь, начал было прилежно заниматься науками; но скоро узнал, что выхваляемые дарования мои много препятствовали успехам. Мне все казалось, что еще довольно останется времени научиться; полагаясь на будущее достоинство свое, я безпрестанно откладывал вперед, и мало заботился об учении. Привычка откладывать до завтра осталась во мне на всегда; она родилась от излишняго самонадеяния, и часто доводила меня до посрамления.

Определившись в публичные Училища, я следовал примеру ленивцов, и при всем даровании своем, чаще всех товарищей получал выговоры за уроки. Вместе с летами усиливалась во мне привычка к лености, от того что слушал необдуманные разговоры, а особливо мнения моего родителя. Один раз побранивши меня за леность, он сказал своему приятелю: "Остряки все таковы. Здесь видите третие издание превосходной книги; поверите ли, что Сочинитель её в молодые лета был сущим ленивцем, и все откладывал до завтра, точно как мой повеса? а теперь как прославился! Он сам часто признавался мне, что сколько раз ни предпринимал над чем-нибудь прилежно потрудиться, никогда не мог успеть, как хотелось; что всегда ожидал вдохновения, и писал не делая себе ни малейшого принуждения. Почти все люди одаренные выспренним гением, бывают ленивы." - Я старался употреблять в свою пользу подобные разговоры, и соединил в голове своей понятие о гение с понятием о лености, так что сей предразсудок навсегда остался во мне, не смотря на все опыты зрелого возраста. Я лишился награды в Академии, потому что не успел в надлежащее время переписать стихов, мною сочиненных; награждение досталось одному тупому невежде, которой, кроме прилежания, не имел никаких отличных качеств. Все говорили, что стихи моя были гораздо лучше стихов моего совместника; такая неудача опечалила батюшку, которой, видя, что всему причиною собственная его потачка, захотел вдруг переменить обхождение со мною. Он написал трактат на семи листах о пагубных следствиях откладываня. - "Пока не выучишь всего этого наизусть - сказал мне батюшка - до тех пор не дам тебе ни есть, ни пить." - Я в самом деле выучил длинное сочинение, которое стоило моему отцу великих трудов, однакожь не мог исправиться; чувствовал вину свою, но не имел довольно твердости переменить поведение. - Скоро потом я пропустил случай устроить себе состояние. Открылось место, которое моглоб быть для меня весьма прибыточным. Оно зависело от одного знакомого мне Лорда. Полагаясь на общую молву о моих дарованиях, он поручил мне написать Речь, которую должен был произнести в Парламенте. Я уже выдумал основу и расположение; но по несчастной привычке своей, не принимался писать, откладывая от одного дня до другого. Приближался срок, а Речь все еще была не готова. На кануне пришли ко мне приятели, с которыми надлежало заняться. Я начинал безпокоиться; но надеясь на свой талант, подумал себе, что часа в два успею все сделать. Гости мои просидели долго, оставшись один, я почувствовал великую слабость, и никак не мог собраться с мыслями. Решился пораньше встать - но по несчастию проспал долго. В девятом часу пришел от Лорда слуга за обещанною Речью. Не можно описать моего замешательства. Я сел было подле столика, но мысли мои были в крайней разстройке. Слуга уже с полчаса дожидался, а я насилу еще написал две строчки, очень посредственные. Посланной то и дело напоминал, что ему приказано скорее возвратиться; от нетерпеливой докуки его увеличивалось мое замешательство. Наконец, видя совершенную невозможность сочинить Речь в столь короткое время, я написал к Лорду записку, в которой донес ему, что внезапная головная боль помешала мне исполнить данное обещание. На ту пору в самом деле голова у меня болела - от досады и безпокойства. Я проклинал свою лень, предвидя следствия. Чего я боялся, то и сделалось. Праздное место отдано другому, и я лишился покровителя; батюшка жестоко укорял меня; казалось бы, что сей случай должен послужить для меня уроком, однакожь готовились новые приключения....

В числе школьных моих товарищей находился один, которого отец должен был отправиться в Китай с Лордом Макартнеем. Я признался ему в сильном желании своем побывать в Китайской Империи; он отвечал, что в этом удовлетворить меня не трудно, потому что отец его сам ищет человека, умеющого рисовать, а в этом я считался не последним; приятель мой дал слово поговорить своему отцу. Вообще имели выгодное мнение о моих способностях, полагая, то я сделаю все, за что ни возьмусь; сие обстоятельство помогло мне получишь желаемую должность. Батюшка с прискорбием смотрел на мои домогательства; никак на мог забыть, что готовил меня для духовного звания, и надеялся когда нибудь видеть меня Епископом. Я объявил ему, что мне, для усовершенствования ума, должно обозреть различные образы жизни в странах далеких, - что механическая наука сочинять проповеди притупила бы мой разум, - что я ощущал в себе потребность усовершенствования, и что одна только борьба с приключениями в состоянии обработать мои дарования.

Батюшка, видя непреклонную мою решительность, совсем потерял надежду на мое Епископство, однакожь все еще думал, что из меня выдет славный Автор; согласился отпустить меня в Китай, но с таким условием, чтобы я описал свое путешествие по крайней мере в четырех Томах, с приложением гравированных картинок. Я безпрекословно обещался исполнишь его требование, чувствуя в себе искреннее желание описать все наблюдения свои б занимательной стране, которую обозреть вознамерился.

Имея голову наполненную разными проэктами и мечтательными надеждами, я от утра до вечера не говорил ни о чем более, как о предпринимаемом путешествия; но по своей привычке все нужные приготовления откладывал до последней минуты. Уже перед отъездом я начал только сбираться. Тут наполнилась моя комната чемоданами, мешками, тюками, книжками, карандашами, красками, из которых надлежало выбирать нужное. Явились купцы, портные, швеи и другие ремесленники и ремесленницы; родные и приятели не хотели отпустить меня, не простившись; принесено множество записок о разных препоручениях. Мне захотелось воспользоваться советом глубокомысленного Локка, относительно приготовления книжек для ежедневных записок о путешествии; начал сшивать тетради, и разкладывать их в таком порядке, какой предписан великим Метафизиком. В сих хлопотах прошел последний день, наступила ночь, а я ничего еще не сделал. Надлежало ехать до Портсмута в легкой почтовой коляске. Все уже сели, а ко мне еще не приносили ни белья от прачки, ни платья от портного, и все вещи мои лежали в безпорядке. Я проклинал ремесленников, которые откладывают работу, и не выполняют данного слова. Будучи в сильном движении от нетерпеливости, я опрокинул чернильницу на приготовленную для дневных записок книгу, которой уже награфил целую половину; кончилось тем, что коляска без меня уехала. Батюшка чрезвычайно опечалился; я подумал, что может быть неблагоприятный ветер помешает путешественникам отравиться, - что кто нибудь из Посольской свиты подобно мне не успел выбраться, и что приеду в самую пору. Тоже самое твердил я моему батюшке, и успокоил его. Он согласился отложить отъезд до завтра, потому что ранее не льзя было выбраться. И так на другой ден я пустился в дорогу; тот час по прибытии в Портсмут узнал, что корабли Индостан и Лион за несколько часов перед тем отплыли в море. Какая несносная досада! я с ума сходил от печали, услышав, что небольшое судно отправится в путь с некоторыми Посольскими вещами, я стремглав побежал к пристани, нанял дорогою ценою лодку, и приплыл к судну в самую ту минуту, когда поднимали на нем паруса.

Плавание наше было благополучно; жаль только, что я не мог пользоваться теми выгодами, которые надеялся иметь от обращения с учеными людьми, находившимися на кораблях с Посольством. Мы догнали их подле Суматры; тогда то я почувствовал всю важность своей потери! Любопытство не давало мне покоя, когда рассказывали о сделанных разных наблюдениях в продолжение плавания. Более всего жаль было мне редких предметов Натуральной Истории, которыми можно бы украсить будущее мое сочинение; однакожь я утешал себя надеждою, что в столь славной Империи, какова Китайская, найду множество предметов, которые с избытком вознаградят мою потерю.

мне приснилось, будто Китайской Император, уведомясь об отличных моих талантах, поручил мне воспитывать Принцев. Звон гонгу разбудил меня поутру, что значило, что барки, на которых велено везти нас, отчалили от берега. Я поспешно оделся, выбежал на борт корабля в самое то время, когда свита сходила на барки - и был весьма доволен своею исправностию. Когда уже проплыли около двух миль, мне вспало на мысль, что было бы очень хорошо срисовать Китайские берега; в туж минуту я бросился за карандашем и бумагою - но, увы! карандашь и бумага остались в корабле на постеле. Желая всегда иметь их при себе, я держал то и другое в чемодане. На кануне ввечеру для памяти положил связку в головах; по утру, спеша одеваться, забыл ее, а слуги, ничего не зная о бумаге, взяли только чемодан. По крайней мере я постарался сделать некоторые замечания на бумажных лоскутках, не сомневаясь, что после можно будет весьма легко составить нечто полное, а рисунки сделать наизусть. - Мы приехали в Пекин, где поместились в великолепном доме, однакожь нам не дозволяли выходить со двора ни на один шаг. Нас посещали Мандарины, о которых совсем нечего писать. Они безпрестанно делали нам одне и теже приветствия, так что даже переводчикам надоело повторять, что уже много раз говорено было. Довольно сказать, как один из Мандаринов входит в комнату, как поздравляет, как машет опахалом, пьет чай; все один на другого совершенно походят. Я начал уже думать, что не стоило труда ездить так далеко, чтоб увидеть то, о чем можно иметь достаточное понятие, посмотревши несколько раз Китайския тени? Один только человек, которого я видел, заслуживает внимание: он говорил по французски, и не походил на Мандаринов. Это был Экс-Эзуит, прежний Миссионарий, которой, отправляя свою должность, умел понравиться Двору, и вступил в службу. Сколько этот казался занимательным, столько прочие были несносны. Мне удалось разспросить его о свойствах и нравах китайцев. Я не мог насытишься его беседою; столь была она приятна и поучительна!

Наконец нам объявлено, что Император ожидает Посольства в Еголе. Мысль об описании садов сего очаровательного жилища пробудила мои таланты. Я вознамерился описать их слогом пиитическим, но так, чтобы в нем светились историческия, философическия и моральные картины Китайского Государства.

Приехали в Егол записывал свои наблюдения. Не один раз раждалась во мне охота привести их в порядок - но никогда не удалось того сделать. Написанное карандашем большею частию стерлось. Не смотря на то, я собрал, что можно было, и все спрятал с подушками в чемодан; казалось, что записки мои долженствовали быть сбережены в целости.

Спустя несколько дней, Посольству велено обратно ехать в Пекин. Прибывши в сию столицу, мы тотчас получили другое повеление немедленно выехать из Китайского Государства. Насилу удалось нам выпросить себе двудневную отсрочку.

Во все время путешествия из Пекина в Кантон, я был нездоров и чувствовал нужду в отдыхе; сверх того пришла мне охота ловить удою рыбу; в хорошую погоду большую часть дня проводил я в сей невинной забаве. Однакожь я не забывал и о том, что надлежало привеети в порядок мои замечания. Много раз я принимался за чемодан; но можно ли на корабле думать об ученых трудах, которые требуют тишины и спокойства? можно ли писать при безпрестанном крике матросов, при частых посещениях, и всегдашних забавах пассажиров? Наконец мы приплыли к берегам Англии, - а я не вынимал ни разу своих лоскутков, на которых большая часть письма уже стерлась.

Не смотря на то, я тешился мыслию, что приехавши домой, на досуге успею все сделать. В первые дни не было ни минуты свободной; посещения за посещениями! множество любопытных не давало мне покоя; всем хотелось разговаривать с человеком, приехавшим из Китая. Мог ли я быть нечувствителен к таким домогательствам? Мне казалось, что не прилично сидеть запершись тогда, как имею случай наслаждаться удовольствием самолюбия, и пользоваться обстоятельствами, которые заставляют людей просвещенных и знатных искать знакомства со мною. Отец мой безпрестанно напоминал о сочинении, потому особливо, что многие молодые люди, бывшие при Посольстве, готовились издавать описания своих приключений в путешествии. Мы знали, что кому прежде удастся выдать такое сочинение, тот более всех получит прибыли.

"что Описание путешествия Посольства в Китай отдано уже в печать. Оно содержит в себе любопытные подробности о деяниях, нравах и обыкновениях Китайцев, о городах, зданиях, садах и проч." Отец мой побледнел от гнева, прочитавши сие известие. "Вот несчастные следствия привычки откладывать все ! - сказал он: к чему служат способности, таланты! для чего потеряны издержки на воспитание! Проклятая лень, ты всему причиною!"

Сей упрек сильно тронул меня; я уверил батюшку, что с завтрашняго дня прилежно займусь работою, и окончу ее в короткое время. В самом деле на другой день я принялся выкладывать из чемодана бумаги. Но, увы! с чем можно сравнить мое огорчение, когда я увидел, что все связки были замочены морскою водою! Бумага, заплесневшая и слепившаяся, при самом легком прикосновении раздиралась, и весьма немного осталось на ней слов написанных. Не льзя было составить ни одной мысли; насилу, с великим трудом удалось мне добраться до некоторых значений, которые могли пригодиться. Часто случалось, что помучившись очень долго, отгадывал самую малость. Например, полдня потеряно на открытие, что значат слова: гоя - алла - гоя; наконец вспомнил я, что в Китае работники повторяли слова сии, когда тянули по реке нашу лодку. Я увидел, что можно было бы обойтись без сего замечания. Много встречалось и таких слов, которых значения никак не вспомнил, а от того и прочее ни к чему не служило. Таким образом материалы, которые могли бы составить большую книгу , чрезвычайно уменьшились. Однакожь я решился дополнишь недостаток собственными замечаниями, политическими и моральными. В Лондоне, казалось мне, трудно работать, от того что безпрестанно мешают; я вознамерился на некоторое время отправишься к своему дяде Лову, весьма доброму человеку, которой жил в провинции, и держал поле на аренде. Я имел многия причины надеяться, что прибытием своим обрадую все его семейство; однакожь приметил великую перемену. Родственники приняли меня очень холодно. Люция, дочь моего дяди, которую прежде назначали мне в замужство, была в великом замешательстве и смущения; а это меня крайне обезпокоило.

На другой день поутру маленькие мои братья - которые в то время спали, когда я приехал - окружили меня с разными требованиями. "Вы привезли мне маленькую тросточку? - а мне маленькой барабан? - а мне Китайскую куклу?" - Я застыдился, и не знал, что отвечать им. - "Не безпокойте его! - сказал Г. Лов: кто в семь лет не мог найти свободной минуты написать несколько строчек к своему дяде; тому верно недосуг было думать о препоручениях братьев."

Я извинялся у как мог, и открылся чистосердечно, что все покупки увязаны были в коробочке, которая по неосторожности упала с корабля в воду. Люция приметив мое огорчение, сказала, что ни мало не жалеет о своем опахале, которое и без того могло бы излохматься. Она старалась помирить меня с отцем своим и матерью - но не успела. Я даже заметил, что её предстательство еще более раздражало их.

безпокойстве я оставил дом дяди. Батюшка осыпал меня укоризнами, которых я был достоин по всей справедливости; он почитал меня погибшим человеком. Я внутренно терзался; чувствовал, чего лишаюсь, теряя Люцию, и твердо решился переменить образ своей жизни; но исполнение сего предприятия все откладывал до завтра.

Через два года батюшка скончался. Не могу изобразить, сколь мучительно было для меня грызение совести: я знал, чего стоили ему огорчения, мною причиняемые; видел, что его здоровье отчасу слабело с той самой минуты, когда он потерял надежду на будущую мою знаменитость.

Я занялся новым проэктом, которой, по моему мнению, обещал доставить мне легчайшими способами и славу и богатство. Дело состояло в изобретении новой системы Государственных доходов, которую вознамерился я представить правительству. Меня ободряли особы, имевшия у Двора доверие. Казалось, что судьба мне благоприятствовала, потому что Министерство приняло проэкт мой во всем его пространстве; как же я огорчился, узнавши, что один бездельник присвоивал себе проэкт, и отнимал у меня плод трудов моих! Министр взялся разобрать наше дело; нам обоим надлежало явиться к нему для представления своих доказательств. Несчастной случай лишил меня всего; Я проиграл дело свое, за неявкою для объяснения. Определено было разсматривать наше дело в десятом часу; я пришел в половине одиннадцатого - и получил отказ. Между тем противник мой выиграл, потому что пришел в самую пору. В таких печальных обстоятельствах, почти не имея способов пропитать себя, я пошел домой; без всякого намерения забрел в публичной кофейной дом в ту самую минуту, когда некто читал в Газетах следующее: "Ежели Г. Лов, или наследник его, соблаговолит явиться к Г-ну , то узнает о весьма важных для себя обстоятельствах." Будучи в крайнем удивлении, я сам прочитал статью; не откладывая до завтра, побежал прямо к назначенному месту, и узнал, что один дальний мой родственник, весьма богатой человек, оставил мне по завещанию все свое имение, за то что я один только из всей родни не стоил ему никаких издержек. Надобно признаться, что леность в сем только случае послужила мне в пользу. Если б я был поворотливее, то верно посетил бы своего родственника; он мог бы сделать мне какое-нибудь одолжение, и я не получил бы наследства.

Я принял имение, получил руку Люции, старался награждать любезную свою за её ко мне привязанность, и был счастлив. В продолжение некоторого времени я вел себя осторожно, и признаюсь, что я тем обязан благоразумным советам жены моей, и той власти, которую она умела взять надо мною.

привычка откладывать все до завтра подавали случай приятелям моим забавно шутить надо мною; но уже никто не смел упрекать меня, - как бывало прежде. Леность мою называли милою безпечностию, готовностию на все соглашаться; оба сии качества, по уверению друзей моих, делали меня несравненно любезнее. Несколько времени я наслаждался совершенным блаженством, и не видал никакого неудобства от дурной привычке, которая все еще господствовала надо мною. Вздумалось мне собрать в одну книгу все лучшее, что ни было написано о воспитании детей. Сию книгу готовил я для маленького своего сына, в котором уже оказывались способности и дарования, выше его возраста. Я чрезвычайно любил малютку, и заключал о будущей судьбе его то же, что мой отец обо мне предсказывал. Однакожь я твердо решился предостеречь его от привычки, которая делала мне великия огорчения в жизни.

В один день, когда я занимался выписками, жена пришла сказать мне что маленькая дочь Г-на Нуна умерла от натуральной оспы, не смотря на то, что перед тем за четыре года ей была привита искуственная в одно время с моим сыном, и вопреки уверению Доктора, которой утверждал, что оспа благополучно пристала к обоим робенкам. Жена моя крайне безпокоилась; просила неотступно привить нашему сыну коровью оспу. В тот самой день хотел у нас обедать один Доктор у наш приятель; но по несчастию не приехал. Я вознамерился было писать к нему рано поутру, и по своему обыкновению запамятовал. Люция советовала обстоятельнее осведомиться о действиях коровьей оспы, которая тогда еще не была введена в общее употребление. Я обещался сходить к одному из своих приятелей у которого детям привита была оспа. Люция неотступно просила не терять времени, и чрезвычайно безпокоилась, потому что оспа свирепствовала в городе. Я представлял ей, что один день не сделает большой розницы; прибавил, что немедленно пойду осведомиться к своему приятелю, и что разспросивши обо всех подробностях, можем обойтись и без Доктора. Жена согласилась. Ах! она не без причины требовала, чтоб я не откладывал. Не могу понять, как мог я просидеть два часа на одном месте, доканчивая выписку свою из Эмиля. Наконец я пошел к приятелю. За минуту до моего прибытия, дети поехали прогуливаться. Надобно было дожидаться два или три часа. Я решился отложить все дело до завтра. робенок через несколько дней умер на руках матери, которая скоро потом занемогла жестокою горячкою. Видя, что Люция безпрестанно томится и отчасу слабеет, я вознамерился перевезти ее в деревню. Мы согласились было продать дом, и купить себе поместье. Но несчастию, я забыл снова застраховать дом свой в пожарном обществ; в десятой день по прошествии первого срока он сгорел со всем, что в нем ни было.

(Автор хотел продолжить описание своих приключений, откладывал со дня на день - и не кончил: по сей причине, и нам сказать о нем более нечего.)