Даниэль Деронда.
Часть первая. Избалованное дитя.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть первая. Избалованное дитя. Глава I. (старая орфография)

Дж. Элиот.

ДАНИЕЛЬ ДЕРОНДА.

Роман в VIII частях.

Перевод с английского.

С.-ПЕТЕРБУРГ.
Издание Ш. Ф. Бусселя.
1902.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Избалованное дитя.

ГЛАВА I.

Красавица она или нет? Какая внешняя черта или какое выражение дают притягательную силу её взгляду? Что царит в этих холодных лучах - добро или зло? Вероятно, зло: иначе зачем им производить впечатление, вызывающее тревогу, когда они могли-бы возбуждать спокойное, невозмутимое очарование? Отчего желание снова взглянуть на нее дышет каким-то насилием, а не добровольным стремлением всего существа?

Женщина, возбуждавшая эти вопросы в уме Даниеля Деронда, была вся погружена в азартную игру. Играла она не на открытом воздухе, под южным небом, среди живописных развалин античной красоты, а в одном из блестящих притонов, созданных нашим просвещенным веком, среди золоченой мишуры и эксцентричностей обнаженного кокетства.

Было четыре часа пасмурного, сентябрьского дня, и атмосфера уже пропиталась ощутительной для глаза мглою. Царила мертвая тишина, прерываемая иногда легким шелестом, едва слышным звоном монет и, от времени, до времени, однообразными французскими фразами, принадлежавшими как бы искусно устроенным автоматам. Вокруг двух длинных столов стояла тесно скученная толпа человеческих фигур, устремивших глаза и все свое внимание на рулетку. Единственное исключение в этой толпе составлял маленький, задумчивый мальчик в фантастической одежде, оставлявшей колени и икры совершенно обнаженными. Стоя подле дамы, погруженной всецело в рулетку, он отвернулся от стола и смотрел на дверь тупым взглядом разодетого младенца-гаера, выставляемого для приманки на балконе балаганов.

Вокруг столов теснилось более, пятидесяти человек, число которых все более и более возростало; это были зрители, и только изредка кто-нибудь, из них, чаще всего женщина, с глупою улыбкой бросал на стол пятифранковую монету, чтоб на деле испытать свою страсть к игре. Те-же из присутствующих, которые были всецело погружены в игру, представляли из себя разнообразные виды европейского типа: ливонский и испанский, греко-итальянский и смешанно-германский, английский аристократический и плебейский. Тут было поразительное проявление принципа человеческого равенства. Белые, тонкие, унизанные кольцами пальцы английской графини почти прикасались к костлявой желтой, клещеобразной руке, принадлежащей какому-нибудь измученному существу с провалившимися глазами, поседевшими бровями и нечесанными, скудными волосами, - лицу, представлявшему весьма незначительную метаморфозу ястреба. Где в другом месте согласилась-бы эта аристократка милостиво сидеть рядом с исхудалой женской фигурой, преждевременно состарившейся, подобно украшавшим ее искусственным цветам, с изношенным бархатным ридикюлем в руках и булавкой во рту, которой она накалывала карты?

Невдалеке от прелестной графини находился почтенный лондонский торговец, с мягкими руками и прямыми, белокурыми волосами, тщательно разчесанными на обе стороны от лба до конца затылка; вся его фигура дышала теми раскрашенными рекламами, которые он разсылал всем представителям аристократии и провинциального джентри, высокое покровительство которых позволило ему проводить каникулы по-великосветски и даже, в некоторой степени, в их достоуважаемом обществе. Его толкала к рулетке не страсть игрока, уничтожающая всякий аппетит, а сытый досуг, который, в промежутки между наживанием денег и блестящим их прожиганием, не видит ничего дурного в приобретении их великосветской игрою. Он утверждал, что Провидение никогда не осуждало этой забавы, и оставался достаточно хладнокровным, чтоб бросать игру, как только она переставала доставлять ему приятное развлечение, т. е. когда он переставал выигрывать. В его глазах порочным считался только тот игрок, который проигрывал. В его обычных манерах всегда проглядывал лавочник, но в забавах он был достоин занять место рядом с самыми древнейшими титулованными особами.

Подле его стула стоял красивый итальянец, спокойный, пластичный, хладнокровно протягивавший чрез плечо англичанина груду золотых монет. Первая из этих груд, вынутая из нового мешка, только-что принесенного курьером с большими усами, через полминуты перешла к сухощавой старухе в большом парике и с лорнеткой на носу. Старуха слегка улыбнулась, и в глазах её что-то блеснуло; но пластичный итальянец не дрогнул и тотчас-же приготовил другую груду золота, вероятно, убежденный в непогрешимости своей системы верного выигрыша. Точно так-же самоуверенно смотрел на игру стоявший рядом франт и кутила с моноклем; руки его дрожали, выставляя золотые монеты, но он пламенно вел игру, очевидно, веря в сны или счастливые числа.

Хотя каждый игрок резко отличался от своего соседа, но на всех, как будто, была надета одна маска умственного отупения, словно все они объелись одним и тем-же зельем, на время одинаково одурманившим их головы.

Взглянув на эту мрачную сцену помрачения человеческого сознания, Даниель Деронда подумал, что игра испанских пастухов гораздо привлекательнее и что, в этом отношении, Руссо был прав, утверждая, что искусство и наука сослужили плохую службу человечеству.

Но вдруг он почувствовал, что положение его становится драматичным. Его внимание сосредоточилось на молодой девушке, которая стояла почти подле него; но его взгляд почему-то случайно остановился на ней после того, как он осмотрел всех игроков. Она, наклонясь, говорила что-то по-английски даме средних лет, сидевшей рядом с нею за игорным столом; через минуту она возвратилась к игре, и Деронда мог вполне разсмотреть её грациозную, высокую фигуру и лицо, которое, быть может, не во всех возбуждало восторг, но непременно останавливало на себе внимание каждого.

Борьба мыслей, возбужденная ею в уме Деронда, придала его глазам сосредоточенное пытливое выражение, мало-по-малу заменившее их первоначальный взгляд неопределенного восторга. Он то следил за движениями её фигуры и рук, когда она, наклонясь к столу, решительно клала ставку, то сосредоточивал свои взоры на её лице. Она-же, не обращая никакого внимания на окружающих, упорно следила за игрой.

Она выигрывала. В ту минуту, когда её тонкие пальцы в светло-серой перчатке уставляли пододвинутую к ней груду золотых монет для новой ставки, она посмотрела вокруг себя холодным, равнодушным взглядом, который однакож, не вполне скрывал её внутренний восторг.

Во время этого быстрого обзора окружающих, её глаза, неожиданно встретились с глазами Даниеля Деронда; но вместо того, чтобы отвернуться, как ей хотелось, она с неудовольствием почувствовала, что его взгляд приковывал её глаза. На долго-ли? Как молния блеснуло в её голове, что он не имел ничего общого с окружавшими ее ничтожностями, что он чувствовал себя неизмеримо выше её и наблюдал за нею, как за любопытным образцом низшого вида; ей стало досадно, и она закипела злобой, предвестницей борьбы. Щеки её не покрылись румянцем, но губы побледнели. Ее удержала от вспышки внутренняя решимость вызвать его на бой, и, чуть-чуть выдавая свое смущение бледностью губ, она снова обратилась к игре. Но взгляд Деронда как-бы сглазил ее. Ставка была проиграна. Это ничего не значило; она постоянно выигрывала с тех пор, как в первый раз села за рулетку, имея в своем распоряжения только несколько золотых монет; теперь-же у нея был значительный запас денег. Она начинала верить в свое счастье, и не она одна, а все: ей представлялось уже, что толпа ей поклоняется, как богине счастья, и идет за нею, как за путеводной звездой. Подобная удача выпадала, ведь, на долю игроков мужчин, почему-же не может она выпасть и на долю женщины?

Сначала её подруге и спутнице не хотелось, чтобы она играла, но теперь уже и она одобряла её игру, только осторожно советуя ей остановиться во-время и увезти выигранные деньги в Англию, на что Гвендолина отвечала, что ее прельщало волнение игры, а не выигрыш. Поэтому настоящая минута должна была представлять наивысшую точку напряжения её пламенной игры. Однакож, когда следующая ставка была также проиграна, она почувствовала, что зрачки её глаз разгораются, и сознание, что этот человек, хотя она на него не смотрела, все следит за нею, стало мучительно тяготить ее. Она стала еще более упорствовать в своей решимости продолжать игру: она желала показать ему, что ей было все равно - выигрывать или проиграть. Спутница тронула ее за плечо и предложила отойти от стола. Вместо ответа Гвендолина положила на стол десять золотых; она находилась в том вызывающем настроении, когда ум теряет все из вида, кроме бешенного упорства, и с слепым безумием вызвала на бой самое счастье. Если она не страшно выигрывала, то лучше всего было-бы страшно проиграться. Она напрягла все свои силы и не выказала ни малейшей дрожи ни в линиях вокруг рта, ни в пальцах. Каждый раз, как её ставка была бита, она безмолвно удваивала ее. Сотни глаз пристально следили за нею, но она чувствовала только взгляд одного Деронда, который, - она была уверена, хотя ни разу не взглянула на него, - не трогался с места. Подобная драма оканчивается скоро: завязка, развитие действия и развязка не продолжаются более минуты.

- Le jeu ne va plus, - произнесла судьба.

Через секунду Гвендолина отвернулась от стола и твердо, решительно взглянула на Деронда. Ироническая улыбка блеснула в его взгляде, когда их глаза встретились; но, во всяком случае, лучше было, хоть на минуту остановить на себе его внимание, чем позволить ему проскользнуть взором мимо нея, как маленькой единицы из роя безличных насекомых. К тому-же, несмотря на его иронию и гордое чувство превосходства, трудно было поверить, чтоб он не восхищался её силой воли и красотой. Он был молод, хорош собой, полон благородного достоинства и не походил на смешных, нелепых филистеров, которые, проходя мимо, считали своим долгом заклеймить рулетку горьким взглядом протеста. Общее убеждение в своем превосходстве не легко колеблется от первого отрицания: напротив, когда какой-нибудь мужской или женский представитель тщеславия находит, что его игра встречается холодно, он предполагает, что усиление ставок в этой игре победит упрямого сектанта. В уме Гвендолины раз навсегда сложилось убеждение, что она знает, чем следует восхищаться, и что ею самою восхищаются все. Эта основа её убеждений теперь поневоле несколько дрогнула и поколебалась; но вырвать ее с корнем было не легко.

В этот-же день вечером игорная зала блестела газом и роскошными нарядами дам, извивавших на паркете свои длинные шлейфы, или неподвижно сидевших на диванах.

Нереида в бледно-зеленом платье с серебряными украшениями и в зеленой шляпке с таким-же зеленым пером, оправленным в серебро, была Гвендолина Гарлет. Она находилась под крылышком или, лучше сказать, под сенью той самой дамы, которая сидела подле нея за рулеткой; с ними был джентльмен с коротко-обстриженными волосами, седыми усами, густыми бровями и военной выправкой немца. Они ходили взад и вперед по зале, останавливаясь по временам и разговаривая со знакомыми. На Гвендолину было обращено всеобщее внимание.

- Поразительная девушка эта мисс Гарлет. Она не походит на других.

- Да, она оделась змеей, вся в зеленом и серебре. Она что-то сегодня более обыкновенного поводит шеей.

- О, она всегда эксцентрична. Вы находите ее красивой м-р Вандернут?

- Еще-бы! За нее можно повеситься... дураку, конечно.

- Так вам нравится nez retroussé и длинные, узкие глаза?

- Да, когда все составляет такой ensemble.

- L'ensemble du serpent?

- Пожалуй. Змея соблазнила женщину, отчего-же ей не соблазнить мужчины?

- Конечно, она очень грациозна, но её лицу недостает румянца.

- Напротив, я полагаю, что цвет лица - одна из её главных прелестей. Эта нежная бледность очаровательна и дышет здоровьем. А её маленький носик, вздернутый кверху, просто восторг! А ротик... такого прелестного ротика, с немного приподнятой верхней губкой, никто еще не видел, не правда-ли, Макворт?

- Вы полагаете? А я терпеть не могу таких ртов. Его очертания слишком неподвижны, и в нем просвечивает гордое самодовольство. Я предпочитаю маленький ротик с дрожащими губками.

- А по моему, она просто противна, - сказала старуха аристократка; - странно, какие неприятные девушки входят в моду. А кто эти Лангены? Знает их кто-нибудь?

- Они совершенно comme il faut. Я обедал у них несколько раз в Hôtel de Russie. Баронесса - англичанка. Мисс Гарлет приходится ей кузиной. Что-же касается до нея самой, то это очень образованная и умная девушка.

- Неужели! А барон?

- Полезное украшение гостиной.

- Ваша баронесса всегда за рулеткой, - сказал Макворт; - верно, она-то и научила молодую девушку играть.

- Старуха ведет самую скромную игру; её ставка никогда не превышает десяти-франковой монеты. Молодая девушка более увлекается, но это только минутный каприз.

- Я слышал, что она проиграла сегодня все, что выиграла в последние дни. Богаты-ли они?

Замечание, что Гвендолина в этот вечер поводила шеей более обыкновенного, было совершенно справедливо. Но она это делала не для сходства с змеею, а чтоб скорее заметить в толпе Деронда и навести справки о человеке, презрительный взгляд которого мучил ее еще до сих пор. Наконец, случай к тому представился.

- М-р Вандернут, вы всех знаете, сказала Гвендолина несколько томно; - кто это стоит у дверей?

- Там более дюжины мужчин? Вы говорите о старом Адонисе в парике времен Георга IV?

- Вы считаете его страшным? А я полагаю, что он красавец.

- Кто же он?

- Он недавно приехал и остановился в нашем отеле вместе с сэром Гюго Малинджер.

- С сэром Гюго Малинджер?

- Нет, ответила Гвендолина, слегка покраснев; - у него поместье рядом с нашим, но он никогда там не живет.

- А как вы назвали этого джентльмена?

- Деронда... М-р Деронда.

- Какое прекрасное имя! Он англичанин?

- Да, он не походит на всех молодых людей.

- А вы не любите вообще молодых людей?

- Нисколько. Я всегда заранее знаю, что они скажут; но я, право, не могу догадаться, что скажет м-р Деронда. О чем он обыкновенно говорит?

- Преимущественно ни о чем. Я сидел с ним около часу вчера ночью на террасе, и он ничего не говорил и даже не курил. Он, кажется, скучает.

- Он, вероятно, будет очень рад представиться вам. Хотите, я его приведу? Вы позволите, баронесса?

- Отчего-же нет, если он родственник сэра Гюго Малинджера.

- А, у вас уже новая роль, Гвендолина; вы намерены скучать? сказала баронесса Ланген, когда м-р Вандернут отошел от них; - до сих пор ты постоянно с утра до вечера к чему-то пламенно стремилась.

и мы взберемся на Мотергорн?

- Может быть.

Но Гвендолине не суждено было теперь познакомиться с Деронда. М-ру Вандернуту не удалось в этот вечер подвести его к молодой девушке, а возвратясь домой, она нашла письмо, требовавшее её немедленного возвращения в Англию.