Даниэль Деронда
(Старая орфография)

ДЖОРДЖЪ ЭЛЛІОТЪ.

Данiэль Деронда.

Въ одинъ светлый, теплый iюльскiй день, полный солнечнаго блеска и благоуханiя розъ, лепестки которыхъ усеивали лужокъ, окаймленный съ трехъ сторонъ древнимъ готическимъ монастыремъ, мальчикъ летъ тринадцати, по имени Данiэль Деронда, лежалъ на траве подъ сенью дерева, поддерживая обеими руками свою кудрявую голову, и читая книгу; подле него на складномъ стуле сиделъ его наставникъ, м-ръ Фрезеръ, тоже занятый чтенiемъ. Книга, раскрытая передъ мальчикомъ, была по исторiи Италiи; онъ страстно любилъ исторiю и желалъ знать, - что делалось въ отдаленныя времена. Вдругъ онъ поднялъ голову и задумался: ему въ книге попался одинъ герой, который не зналъ, - какого онъ происхожденiя, не зналъ никогда ни отца, ни матери, и мучился этимъ незнанiемъ. Данiэль сразу же увиделъ въ этомъ герое сходство съ собою: и онъ никогда не зналъ ни своего отца, ни матери и ничего не слышалъ о нихъ.

Жилъ онъ у богатаго баронета, сэра Гюго Малинджера, всегда называть его дядей, и, когда однажды спросилъ его о своихъ родителяхъ, баронетъ ответилъ:

-- Ты лишился отца и матери въ младенчестве, и вотъ почему я принялъ тебя на свое попеченiе.

Напрягая тогда свою память, Данiэль смутно сталъ припоминать, - какъ его кто-то крепко целовалъ, какъ его со всехъ сторонъ окружала тонкая" благоухающая ткань, какъ его пальцы неожиданно попали на что-то твердое, и онъ расплакался. Все другiя его воспоминанiя ограничивались темъ маленькимъ мiромъ, среди котораго онъ продолжалъ жить. Онъ такъ любилъ сэра Гюго, что не имелъ повода сожалеть о потере неведомыхъ ему родителей. Данiэль считалъ его совершенствомъ.

Поместье, где протекала его мирная, веселая жизнь, было одно изъ лучшихъ въ Англiи. Малинджеры вели свое происхожденiе отъ Гюго Малингра, прибывшаго въ Англiю съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. Два ряда этихъ потомковъ, прямыхъ и побочныхъ ветвей, смотрели на маленькаго Данiэля въ портретной галлерее: тутъ были и рыцари въ блестящей броне, и серьезные государственные люди въ черныхъ бархатныхъ кафтанахъ и политическiе деятели въ громадныхъ парикахъ...

Разсматривая старинную портретную галлерею сэра Гюго, Данiэль виделъ, что онъ былъ красивее всехъ предковъ своего дяди; въ тринадцатилетнемъ возрасте онъ могъ служить образцомъ для художника, желающаго нарисовать поразительной красоты мальчика...

Въ данную минуту, на зеленомъ лужке, среди благоухающихъ розъ, Данiэль Деронда сильно задумался о своихъ, неизвестныхъ ему, родителяхъ. Что сталось съ его отцомъ? Съ матерью? Объ этой тайне Данiэль не могъ ни у кого спросить, такъ какъ боялся получить непрiятный ответъ. Люди, детство которыхъ протекло мирно, счастливо, поймутъ этотъ страхъ - услышать что-нибудь непрiятное о своихъ родителяхъ. Тяжелое душевное состоянiе Данiэля, наконецъ, нашло себе облегченiе въ крупныхъ слезахъ... Теперь, когда прошли первыя минуты тяжелой грусти, онъ понялъ, что у него еще нетъ никакихъ основанiй опасаться чего-нибудь плохого. Однако, онъ иначе началъ смотреть на все происшествiя своей жизни. Мысль, что другiе знали и скрывали многое объ его происхожденiи, что онъ самъ ни за что не желалъ бы раскрытiя этой тайны, развила въ немъ преждевременную сосредоточенность. Онъ теперь обращалъ вниманiе на такiя слова, которыя до того iюльскаго дня прошли бы незамеченными мимо его ушей; всякая мелочь теперь возбуждала въ немъ новыя, неизвестныя ему до сихъ поръ чувства.

Одно изъ подобныхъ пустыхъ обстоятельствъ, случившееся месяцъ спустя, произвело на юношу глубокое впечатленiе.

Данiэль отличался не только серебристымъ детскимъ голосомъ, но и замечательнымъ музыкальнымъ даромъ, такъ что съ ранняго детства онъ пелъ, самъ себе аккомпанируя на фортепiано. Впоследствiи сэръ Гюго пригласивъ къ нему учителей и часто заставлялъ его петь при гостяхъ. Разъ, когда мальчикъ очень хорошо спелъ при гостяхъ одинъ романсъ, баронетъ скачалъ съ улыбкой:

-- Подойди сюда, Данъ.

Мальчикъ подошелъ. На немъ была вышитая полотняная блуза, выделявшая его красивую головку, а серьезное выраженiе лица придавало ему необыкновенную прелесть.

-- Хотелъ бы ты быть великимъ певцомъ, - спросилъ сэръ Гюго, - и каждый день слышать похвалы публики?

-- Нетъ, ни за что.

-- Ну, ну, хорошо, - сказалъ сэръ Гюго съ удивленiемъ и потрепалъ мальчика по плечу.

Данiэль поспешно вышелъ изъ гостиной. Его прямо въ сердце поразило неожиданное открытiе, что дядя думалъ о такой для него будущности, которая не только не походила на его собственную, но считалась сыновьями англiйскихъ джентльменовъ низкой. Онъ часто бывалъ съ сэромъ Гюго въ Лондоне въ опере и виделъ, какъ принимаютъ знаменитыхъ певцовъ; но, несмотря на свое музыкальное дарованiе, онъ съ негодованiемъ отворачивался отъ мысли, что онъ, Данiэль Деронда, сталъ бы, разодевшись, какъ кукла, петь для потехи людей, видевшихъ въ немъ только свою забаву. То, что сэръ Гюго допускалъ возможность появленiя его на сцене, казалось, говорило Данiэлю, что онъ по происхожденiю не принадлежалъ къ числу джентльменовъ, подобныхъ баронету. Узнаетъ ли онъ когда- нибудь горькую тайну о своихъ родителяхъ? Настанетъ ли время, когда дядя откроетъ ему все?

До сихъ поръ Данiэль не обращалъ никакого вниманiя на семейное генеалогическое дерево, висевшее въ кабинете дяди, но теперь его тянуло къ этому пергаменту; однако, онъ боялся, - какъ бы его не застали за разсматриванiемъ этого документа и не догадались о его душевномъ волненiи.

Данiэль любилъ почти всехъ окружающихъ его лицъ, хотя иногда не прочь былъ и подразнить ихъ, конечно, за исключенiемъ дяди. Къ нему Данiэль чувствовалъ глубокую, сыновнюю привязанность, и все, что касалось сэра Гюго, это имело особую, прелесть въ глазахъ мальчика. Сочиненiя дяди, его блестящiя описанiя путешествiй, статьи казались ему образцами совершенства.

Вскоре после сцены, возбудившей тревожное волненiе въ душе Данiэля, оказалось, что, по всей вероятности, сэръ Гюго только шутилъ. Однажды утромъ онъ послалъ за Данiэлемъ и сказалъ ему:

-- Конечно, всякая перемена въ жизни тяжела для людей, живущихъ счастливо; но ты не можешь, не разставаясь со мной, получить такое воспитанiе, какого я хочу. Да къ тому же, въ школе тебя ожидаетъ много удовольствiй.

-- Значитъ, я поступлю въ школу? - спросилъ мальчикъ.

-- Да, я хочу отправить тебя въ Итонъ. Ты долженъ получить воспитанiе, какъ настоящiй англiйскiй джентльменъ, - а для этого долженъ поступить въ школу, а потомъ въ Кембриджскiй университетъ, где я самъ воспитывался.

Румянецъ показался на щекахъ Данiэля.

-- Что ты на это скажешь? - спросилъ сэръ Гюго съ улыбкой.

-- Я желаю быть джентльменомъ, - ответилъ Данiэль, - и поступлю въ школу.

-- Значитъ, тебе не жаль разстаться со старымъ дядей? - нежно спросилъ сэръ Гюго.

-- Очень, очень жаль, - отвечалъ Данiэль, схвативъ руку дяди: - но ведь я буду ездить домой на праздники?

Этотъ разговоръ успокоилъ Данiэля. Изъ него хотели сделать джентльмена, - следовательно, его предположенiя о своихъ родителяхъ не верны. Онъ пересталъ задумываться...

Въ школе все пошло прекрасно, и Данiэль былъ доволенъ своимъ новымъ существованiемъ. Въ школе все считали его очень скрытнымъ, сосредоточеннымъ мальчикомъ, но никто не винилъ его въ этомъ, такъ какъ онъ былъ очень добръ, простъ и отличался, какъ въ ученье, такъ и въ играхъ.

Передъ первыми каникулами Данiэль получилъ отъ сэра Гюго письмо, въ которомъ тотъ сообщалъ, что онъ женился, что, конечно, прибавлялъ дядя, нисколько не мешало Дянiэлю провести праздникъ дома, такъ какъ онъ найдетъ въ леди Малинджеръ новаго друга.

Занятiя въ школе шли хорошо; на каникулы Данiэль ездилъ въ аббатство къ дяде.

Однажды, въ конце летнихъ каникулъ, накануне поступленiя въ Кембриджъ, Данiэль спросилъ дядю:

-- Чемъ хочешь, мой милый мальчикъ, - отвечалъ баронетъ - Ты можешь самъ выбрать тотъ родъ деятельности, къ которому чувствуешь влеченiе...

-- Я думаю, сэръ, - ответилъ, краснея, Данiэль, - что въ выборе занятiй я долженъ принять во вниманiе и денежный вопросъ. Ведь мне придется жить своимъ трудомъ.

-- Не совсемъ. Конечно, я советую тебе не быть расточительнымъ, но къ этому у тебя нетъ расположенiя, а отказывать себе въ необходимомъ тебе нетъ причины. Ты всегда можешь разсчитывать на семьсотъ фунтовъ стерлинговъ (около 7.000 руб.) въ годъ. Значитъ, ты можешь выбрать, какую хочешь, карьеру.

Деронда былъ сильно смущенъ. Онъ сознавалъ необходимость поблагодарить дядю, но другiя чувства волновали его. Щедрость сэра Гюго къ Данiэлю была темъ замечательнее, что за последнее время онъ выказывалъ особую экономiю и всячески старался отложить поб"Льше денегъ отъ доходовъ съ поместiй на приданое дочерямъ; поэтому въ голове Данiэля блеснула мысль, что не былъ ли онъ обязанъ назначаемыми ему деньгами своимъ отцу или матери. Такъ онъ ничего и не сказалъ.

Деронда не принадлежалъ къ лучшимъ ученикамъ въ Гетоне, и хотя некоторыя науки давались ему легко, - однако, у него не было техъ способностей, какiя требуются отъ юношей, желающихъ блистать въ такихъ школахъ, какъ итонская. Онъ чувствовалъ отвращенiе къ борьбе съ другими за первенство.

Въ Кембриджскомъ университете Деронда производилъ такое же впечатленiе на всехъ окружающихъ, какъ и въ Итоне. Все въ одинъ голосъ говорили, что онъ занялъ бы первое место, если бы смотрелъ на ученiе только какъ на средство къ достиженiю успеха, а не какъ на орудiе для развитiя себя. Сначала университетскiя занятiя имели для него большую прелесть. Интересныя занятiя и похвалы профессора побудили его держать экзаменъ на первую ученую степень по математике.

Но въ его намеренiяхъ помешало ему одно обстоятельство. Въ одно время съ Данiэлемъ поступилъ въ университетъ и занималъ комнату рядомъ съ нимъ юноша, отличавшiйся необыкновенно живымъ характеромъ. Его узкiя черты лица испускавшiеся на плечи белокурые волосы напоминали старинные портреты. Отецъ его, замечательный граверъ, умеръ одиннадцать летъ тому назадъ, и его мать должна была воспитывать на свои скудныя средства трехъ дочерей. Ганъ Мейрикъ чувствовалъ себя опорой этой семьи. Человекъ онъ былъ очень способный, и ученiе давалось ему легко; мешалъ ученiю только его слишкомъ живой, непостоянный характеръ.

Ганъ былъ добрымъ, любящимъ существомъ и въ Деронда нашелъ себе друга. На Деронда онъ смотрелъ, какъ на человека выше себя, ни въ чемъ не нуждающагося. Данiэль мало-по-малу привыкъ заботиться о немъ, какъ о брате, сдерживалъ его въ минуты слабости и часто незаметно выручалъ его въ денежныхъ затрудненiяхъ. Мейрикъ готовился къ экзамену для полученiя ученой степени по классическимъ языкамъ.

Но одна случайность чуть не уничтожила всехъ его надеждъ У него разболелись глаза, и ему грозила опасность потерять зренiе. Этотъ неожиданный несчастный случай побудилъ Данiэля пожертвовать собой и своими занятiями для друга; онъ началъ энергично помогать Гану въ его занятiяхъ классическими языками.

Когда Ганъ вполне оправился, такъ что могъ самъ читать, Данiэль съ новой энергiей старался наверстать упущенное время. Однако, все его усилiя не привели ни къ чему; зато Меприкъ получилъ первую награду, что доставило ему большое удовольствiе. Мейрикъ же написалъ сэру Гюго письмо, въ которомъ разсказалъ, какъ Данiэль пожертвовалъ своимъ первенствомъ ради него.

Оба друга отправились въ Лондонъ вместе: Мейрикъ съ радостной вестью къ матери и сестрамъ, жившимъ въ маленькомъ домике въ Чельси, а Деронда - съ твердымъ намеренiемъ сообщить, сэру Гюго о своемъ желанiи попутешествовать по Европе. Сэръ Гюго принялъ его еще нежнее, чемъ раньше и самъ вызвался поехать съ нимъ.

Но прежде Отъезда за границу Данiэль провелъ несколько''часовъ въ доме Гана Мейрика, где познакомился съ его матерью и сестрами, и молодыя девушки съ большимъ вниманiемъ отнеслись къ другу ихъ брата.

Въ прекрасный iюньскiй вечеръ Деронда ехалъ въ лодке вверхъ по Темзе. Около года прошло съ техъ поръ, какъ онъ возвратился въ Англiю изъ-за границы, думая, что его воспитанiе окончено, и онъ займется адвокатурой; но съ каждымъ днемъ онъ все более колебался, не зная, - какой жизненный путь выбрать себе.

Въ темно-синей фуфайке и въ такой же маленькой фуражке, съ коротко подстриженными волосами и большой шелковистой бородой, Данiэль теперь былъ съ виду крепкимъ, мужественнымъ юношей. Продолжая грести, Данiэль тихо напевалъ высокимъ красивымъ баритономъ.

На дорожкахъ по берегу виднелись гуляющiе, а по реке тянулись барки. Деронда налегъ на весла, чтобы поскорее миновать этотъ оживленный уголокъ, но долженъ былъ остановиться у самаго берега, чтобы пропустить мимо большую барку.

Трое или четверо прохожихъ остановились на берегу и смотрели, какъ барка проходила подъ мостомъ, - по всей вероятности, они обратили вниманiе на молодого джентльмена въ лодке; но тихiе звуки его песни, конечно, поразили только стоявшую въ несколькихъ шагахъ отъ него маленькую, печальную фигуру. Это была девушка, летъ восемнадцати, небольшого роста, худая, съ маленькимъ, нежнымъ лицомъ, въ большой черной шляпе, изъ-подъ которой выбивались черные кудри, зачесанные за уши, и въ длинномъ шерстяномъ бурнусе. Руки ея безпомощно свешивались, а глаза неподвижно были устремлены на воду.

Заметивъ ее, Деронда пересталъ петь; она, очевидно, слушала его пенiе, но не обращала вниманiя, - откуда оно несется, потому что теперь она вдругъ съ испугомъ осмотрелась по сторонамъ. Ихъ глаза на одно мгновенiе встретились. Взглядъ девушки походилъ на взглядъ газели, обращающейся въ бегство. Деронда показалось, что она совсемъ не сознаетъ, что вокругъ нея происходитъ...

Возвращаясь домой, Деронда почти не гребъ, и теченiе тихо несло его внизъ. Когда онъ добрался до Ричмондскаго моста, солнце уже садилось, наступали сумерки. Онъ выбралъ уединенный берегъ, причалилъ лодку и легъ на спину, въ уровень съ бортомъ, такъ что онъ виделъ все окружающее, а его нельзя было различить въ несколькихъ шагахъ. Вдругъ его взглядъ остановился на высокихъ ивахъ на противоположномъ берегу. Среди нихъ что-то мелькнуло; странное предчувствiе сжало его сердце.

У самой воды показалась маленькая фигурка девушки. освещенная косыми лучами солнца. Онъ, боясь испугать ее, не шевелился и молча следилъ за нею. Она осмотрелась по сторонамъ и, убедившись, что никто ея не видитъ, повесила шляпу на кустъ, сняла бурнусъ, опустила его въ воду, потомъ вынула и сделала шагъ впередъ. Деронда понялъ, что она хотела завернуться въ мокрый бурнусъ, какъ въ саванъ; дольше ждать нельзя было, Онъ быстро переправился на другой берегъ. Несчастная, видя, что ея намеренiе открыто, упала на берегъ, закрывъ лицо руками. Данiэль подошелъ къ ней и сказалъ ласково:

Она подняла голову, взглянула на него и узнала его. Несколько минутъ она смотрела на него молча, потомъ тихимъ голосомъ съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ сказала:

-- Я видела васъ прежде. Вы пели такую грустную песнь...

-- Да, - отвечалъ Деронда, - я часто ее пою. Но позвольте мне отвезти васъ домой въ лодке. Позвольте мае вамъ помочь. Я никому не дамъ васъ обидеть.

Эти слова, казалось, внушили девушке доверiе къ Деронда. Она подошла уже къ лодке и вдругъ остановилась.

-- Мне некуда итти, - сказала она, - у меня здесь нетъ никого.

-- Я отвезу васъ къ почтенной даме, у которой несколько дочерей, - поспешно ответилъ Деронда. - Тамъ вамъ будетъ очень хорошо. Не надо терять времени; здесь вы можете, захворать. Жизнь еще доставитъ вамъ много счастья; право, на свете есть добрые люди.

Девушка послушно села въ лодку. Данiэль молча началъ грести, и они быстро понеслись по теченiю. Она не смотрела на него, но следила за взмахами веселъ. Данiэль хотелъ заговорить съ девушкой, но боялся надоесть ей.

-- Если бы вы не подоспели на помощь, - заговорила, наконецъ, девушка, - теперь я была бы уже мертвой.

-- Не говорите объ этомъ. Я надеюсь, что вы не будете сожалеть, что я удержалъ васъ.

-- Не знаю, - почему мне радоваться, что я не умерла...

-- Вы найдете себе друзей.

-- Неть, - печально ответила она, - у меня на свете только мать и братъ. Но где ихъ найти?

-- Вы англичанка? Вы такъ хорошо говорите по-англiйски.

-- Я родилась въ Англiи, но я еврейка.

Деронда ничего не ответилъ, но удивился, - какъ онъ сразу не догадался объ этомъ по чертамъ девушки.

-- Вы меня не презираете? - спросила она.

-- Я не такъ глупъ.

-- Моя мать и братъ были хорошiе люди, но я ихъ никогда не найду. Я прибыла сюда издалека, изъ-за границы. Я убежала... но всего я не могу вамъ разсказать. Я думала найти мать. Но потомъ на меня напало отчаянiе, и сегодня у меня целый день звучало въ ушахъ: "никогда! никогда!" Теперь опять я начинаю думать, что найду ее. Не даромъ Богъ велитъ мне жить.

Силы ей изменили, - она закрыла лицо руками и горько зарыдаiа. Деронда надеялся, что слезы успокоятъ девушку. Онъ обдумывалъ, - какъ представить девушку леди Малинджеръ. Вдругъ ему пришло въ голову отвезти девушку къ м-съ Мейрикъ, къ которой онъ часто заходилъ по прiезде изъ-за границы. Гансъ Мейрикъ былъ въ Италiи, и Данiэль былъ убежденъ, что почтенная мать его и три сестры тепло примутъ спасенную имъ девушку.

М-съ Мейрикъ жила въ тихомъ квартале Лондона, въ скромной квартирке; обстановка домика была старая, дешевая, - но среди этой, не бросающейся въ глаза, обстановки текла счастливая семейная жизнь. Мать и дочери любили другъ друга и вели трудовую жизнь.

Въ этотъ вечеръ м-съ Мейрикъ читала вслухъ, сидя у лампы; подле нея сестры Эми и Мэбъ вышивали подушки на продажу, а поодаль, за особымъ столомъ, третья сестра, Кэти, делала на заказъ иллюстрацiи для книгъ.

Навстречу входившему въ переднюю Данiэлю, оставившему девушку на извозчике, вышла сама м-съ Мейрикъ. Деронда передалъ ей о случившемся и просилъ прiютить девушку.

-- Я знаю, что я злоупотребляю вашей добротой, - добавилъ онъ, - но я решительно не знаю, что мне делать съ бедной девушкой. Чужимъ ее отдать нельзя. Я разсчитывалъ на васъ.

-- Отлично, - отвечала м-съ Мейрикъ, - вы мне делаете честь своимъ доверiемъ. Ступайте, приведите ее, а я предупрежду моихъ девочекъ.

Пока Диронда ходилъ за незнакомкой на улицу, м-съ Мейрикъ разсказала обо всемъ дочерямъ.

Появленiе девушки въ яркоосвещенной гостиной могло бы возбудить состраданiе и въ зачерствевшихъ сердцахъ. Сначала ее ослепилъ яркiй светъ, но, почувствовавъ нежное пожатiе руки и видя добрыя лица, она какъ бы ожила.

-- Вы, верно, устами? - сказала и съ Мейрикъ.

-- Мы будемъ за вами ухаживать, мы будемъ васъ любить! - воскликнула Мэбъ.

Теплая встреча въ чужомъ доме сильно подействовала на девушку.

-- Я чужестранка... еврейка, - сказала она м-съ Мейрикъ. - Вы, можетъ быть, думаете дурно обо мне?..

-- Ничего дурного мы о васъ не думаемъ, - сказала м-съ Мейрикъ. - Успокойтесь, вы здесь вполне дома.

-- Меня зовутъ Мирой Лапидотъ. Я прiехала изъ Праги, откуда бежала. Я думала найти въ Лондоне мать и брата. Меня отняли у матери ребенкомъ. Теперь Лондонъ изменился" и я не могла найти своихъ. Я здесь давно, у меня было немного денегъ. А потомъ я дошла до отчаянiя.

Деронда вскоре ушелъ, обещавъ на другой день заглянуть къ нимъ.

До утра Деронда не могъ сомкнуть глазъ. Страстное желанiе Миры отыскать мать, соответствовавшее его собственнымъ чувствамъ, возбудило въ немъ симпатiю къ ней и решенiе помочь ей въ ея поискахъ. Если ея братъ и мать находятся въ Лондоне, то ихъ легко было найти. Но тутъ въ голове Данiеля возникли те же опасенiя насчетъ родственниковъ Миры, которыя такъ часто терзали его при мысли о собственныхъ отце и матери. Мира, говорила, что ея мать и братъ хорошiе люди, - но ведь это могло такъ казаться девочке, да и со времени разлуки прошло десять или двенадцать летъ, и они за это время могли измениться. Что, если они окажутся недостойными этой скромной девушки?

Когда на следующее утро Мира вышла въ гостиную, тамъ была только одна м-съ Мейрикъ, такъ какъ дочери ея уже ушли: Мэбъ на урокъ, Кэти понесла рисунки, а Эли отправилась за покупками. М-съ Мейрикъ не приставала къ ней съ разспросами, но царившая въ доме тишина сама навела девушку на откровенность. Она первая обратилась къ м-съ Мейрикъ:

-- Я лучше всего помню лицо моей матери, хотя мне было семь летъ, когда меня увезли отъ нея, а теперь мне девятнадцать.

-- Это очень понятно, - отвечала м-съ Мейрикъ, - первыя впечатленiя всегда долго остаются въ памяти.

-- Да, это мои первыя впечатленiя. Мне кажется, что жизнь моя началась въ маленькой белой постели, надъ которой стоитъ, наклонившись, мама и поетъ. Часто и теперь я вижу во сне ея лицо, наклоненное надо мной, и, какъ ребенокъ, протягиваю къ ней руки. Я уверена, что узнала бы ее теперь.

-- Мне тяжело говорить объ этомъ, но отъ васъ я ничего не буду скрывать. Меня изъ дому увезъ отецъ. Я думала, что мы едемъ только путешествовать, и была очень довольна. Мы прiехали въ Америку. Отецъ утешалъ меня, что мы скоро вернемся къ матери. Но время шло, а мы все жили въ Америке. Однажды отецъ взялъ меня на колени и сказалъ, что мать и братъ умерли, и мы не вернемся домой. Брата я мало знала, но все же мне было жаль его, а о матери я плакала целыми ночами. Я верила отцу, - но мама такъ часто являлась мне во сне, что я пришла къ убежденiю, что она, должно быть, не умирала. Я видела ее не только ночью, во сне, но и днемъ, лишь закрою глаза.

-- Отецъ хорошо обращался съ вами? - спросила мистрисъ Мейрикъ.

-- Да, онъ былъ очень ласковъ и заботился о моемъ воспитанiи. Онъ былъ актеръ, довольно посредственный, а кроме того, былъ режиссеромъ и писалъ и переводилъ пьесы. Со мной занималась одна итальянка певица и учитель декламацiи. Девяти летъ я выступила на сцене. Отецъ много зарабатывалъ, и мы вели роскошную, но безпорядочную жизнь всегда на людяхъ. Наша жизнь мне не нравилась, а когда я стала побольше, то набралась хорошихъ мыслей изъ пьесъ и стиховъ, изъ Шекспира и Шиллера. Отецъ хотелъ сделать изъ меня певицу, потому что голосъ у меня былъ прекрасный, и далъ мне лучшихъ учителей. Но мне было непрiятно, что онъ хвастается мной и заставляетъ меня петь напоказъ, точно я не живое существо, а органъ. На сцене играть мне было не трудно, но я ненавидела аплодисменты и похвалы, которые казались мне холодными, неискренними. Меня также поражала противоположность, которая существовала между нашей жизнью на сцене и дома: актрисы на сцене казались добрыми, нежными, но, выйдя за кулисы, становились грубыми, сварливыми. Я часто плакала, такъ какъ мне не хотелось быть артисткой, а между темъ отецъ готовилъ меня къ сценической деятельности. Я все более и более чувствовала отвращенiе къ нашей жизни и хотела переменить ее, - но куда мне было итти? Все больше меня влекло - найти свою мать. Я уже не спрашивала отца о ней и начала подозревать, что онъ обманулъ меня насчетъ смерти мамы и брата. И тогда-то я возненавидела всякую неправду. Тогда я написала тайкомъ матери; я помнила, что мы жили въ Лондоне, на Кольманской улице, и что наша фамилiя была Коганъ, хотя отецъ называлъ себя Лапидотъ, такъ какъ, по его словамъ, эту фамилiю носили наши предки въ Польше. Ответа я никакого не получила. Вскоре мы изъ Америки переехали въ Гамбургъ.

-- Мы долго жили въ разныхъ городахъ, всего более въ Гамбурге и Вене. Я стала учиться пенiю, такъ какъ отецъ хотелъ устроить меня въ оперу; но учитель сказалъ мне, что у меня хорошiй голосъ, но недостаточный для сцены. Это очень огорчило отца, такъ какъ онъ надеялся черезъ меня получать много денегъ. Отецъ въ это время началъ играть въ карты и сильно пристрастился къ игре. Разъ за неплатежъ онъ даже былъ посаженъ въ тюрьму, но его -скоро выпустили. Потомъ я заметила, что отецъ задумалъ что-то нехорошее, чтобы достать черезъ меня побольше денегъ. Тогда я твердо решилась бежать отъ него и отправиться въ Лондонъ на поиски матери. Въ это время мы только что прiехали въ Прагу. Разъ на разсвете я, надевъ бурнусъ и шляпку, незаметно вышла изъ гостиницы, где мы остановились, и отправилась на железную дорогу. Когда взошло солнце, я уже ехала въ Дрезденъ. Я плакала отъ радости и боялась только, - какъ бы меня не догналъ отецъ. У меня было мало денегъ, я питалась однимъ хлебомъ и доехала только до Дувра, а въ Лондонъ пришла пешкомъ. Я утешалась только мыслью, что въ Лондоне меня встретитъ мать. Но тутъ меня ждало разочарованiе. Кольманская улица давно уже не существовала. Я была одна, безъ всякой помощи въ громадномъ городе, и отчаянiе охватило меня. Я купила хлеба и села на пароходъ. Меня высадили на берегу, - право, не знаю, где; было поздно; я села подъ дерево и скоро заснула. Утромъ я незнала, что мне делать. Жизнь мне опостылела, и я боялась света. Раньше меня поддерживала надежда найти мать, а теперь и ея не было. Мне предстояла голодная смерть... Вы знаете, что потомъ случилось. Я была одна на свете... М-ръ Деронда протянулъ мне руку помощи, и надежда снова проснулась въ моемъ сердце.

Выслушавъ разсказъ Миры, м-съ Мейрикъ молча поцеловала ее.

Вечеромъ, когда пришелъ Деронда, она вкратце разсказала ему ея исторiю и добавила:

-- Она - очень хорошая девушка!..

-- А что вы думаете о розыске ея матери? - спросилъ Деронда.

-- И мать ея должна быть хорошая женщина, - ответила м-съ Мейрикъ, - но опасаюсь, что она умерла.

Решено было пока отложить поиски матери Миры, такъ какъ Деронда долженъ былъ съ сэромъ Гюго на несколько недель уехать за границу. Мира останется жить въ семье Мейриковъ, а на расходы по ея содержанiю Деронда вручилъ м-съ Мейрикъ небольшую сумму денегъ; потомъ она и сама будетъ зарабатывать.

Между темъ, дочери м-съ Мейрикъ разсказывали Мире о Деронда и о его благородномъ поступке съ ихъ братомъ.

-- Кэти ставитъ свечи передъ его портретомъ, - сказала Мэбъ, - Эми призываетъ его имя на помощь при всякомъ затрудненiи, а я ношу на шее въ ладонке, самъ талисманъ, его автографъ.

Черезъ несколько дней Деронда простился съ обитательницами скромнаго домика и отправился на два месяца за границу съ сэромъ Гюго.

Не только дочери м-съ Мейрикъ, но и Деронда, при всей серьезности его образованiя, при неожиданномъ появленiи Миры должны были признать, что они совсемъ незнакомы съ современнымъ еврействомъ и еврейской исторiей. Деронда считалъ, что еврейская религiя совершенно мертвая, и ее могутъ изучать только одни спецiалисты. Но на примере Миры онъ виделъ, что эта религiя заставляетъ еще биться сердца людей, и во время путешествiя по Европе съ сэромъ Гюго онъ съ любопытствомъ сталъ заглядывать въ синагоги и интересоваться старинными книгами о евреяхъ.

Разъ Деронда зашелъ въ синагогу во Франкфурте и случайно селъ на одной скамейке со старикомъ, который сразу обратилъ на себя его вниманiе своей замечательной фигурой. Обыкновенная еврейская одежда и талесъ, то-есть, белое покрывало съ голубой бахромой, надеваемое во время богослуженiя, были на немъ поношенныя; но большая седая борода и круглая поярковая шляпа обрамляли прекрасный профиль, похожiй на итальянскiй и еврейскiй. Онъ тоже съ любопытствомъ посмотрелъ на Деронда. Когда служба кончилась, Данiэль всталъ, молча поклонился своему соседу и хотелъ выйти изъ синагоги, какъ почувствовалъ, что кто-то положилъ ему на плечо руку. Онъ обернулся и увиделъ передъ собой соседа, который сказалъ:

-- Извините, молодой человекъ... Позвольте узнать ваше имя... Кто вашъ отецъ... ваша мать?

-- Я англичанинъ, - резко ответилъ Деронда.

Старикъ подозрительно взглянулъ на него, приподнялъ шляпу и молча отошелъ. Деронда понималъ, что ответилъ онъ резко, - но что же было ему делать? Не могъ же онъ сказать совершенно постороннему человеку, что не знаетъ, кто были его отецъ и мать. Наконецъ, самый вопросъ старика былъ слишкомъ фамильяренъ и, вероятно, вызванъ былъ случайнымъ сходствомъ съ кемъ-нибудь другимъ.

Вскоре после посещенiя франкфуртской синагоги Деронда возвратился въ Англiю и нашелъ Миру совершенно изменившейся. Гладко причесанные волосы, чистенькое, приличное платье и спокойное, счастливое выраженiе лица представляли прiятную противоположность съ тамъ видомъ, въ какомъ онъ увиделъ ее впервые. Онъ провелъ у Мейрикъ весь вечеръ.

-- Кажется, музыка никогда не доставляла мне такого удовольствiя.

-- Вамъ нравится мое пенiе? Какъ я рада! - воскликнула Мира со счастливой улыбкой. - Я, повидимому, могу зарабатывать имъ, давая уроки. М-съ Мейрикъ нашла мне двухъ ученицъ, и оне платятъ мне по золотому за урокъ.

-- Я знаю несколько дамъ, которыя доставятъ вамъ много уроковъ, - сказалъ Деронда. - Вы не откажетесь петь въ обществе?

-- Нетъ, я непременно хочу зарабатывать деньги... Вероятно, я найду ее въ бедности, - я говорю о своей матери. Ей пригодится.

Въ продолженiе всего вечера, о чемъ бы ни заходилъ разговоръ, Мира всегда припоминала свою мать, - видно было, что она очень ее любитъ. Деронда твердо решилъ разыскать ея мать и брата, хотя не находилъ нужнымъ спешить.

Однако, онъ началъ часто посещать отдаленные кварталы Лондона, населенные преимущественно небогатыми евреями, заходилъ въ синагоги во время службы, заглядывалъ въ лавки, разсматривалъ съ любопытствомъ еврейскiя лица. Разъ въ маленькомъ переулке Деронда увидалъ на окне скромной лавочки закладчика красивыя серебряныя застежки, вероятно, отъ стариннаго католическаго молитвенника, и, вспомнивъ, что леди Малинджеръ любила подобное предметы старины, остановился, чтобы ихъ подробнее разсмотреть. Въ ту же минуту на пороге лавки полился молодой человекъ, летъ тридцати, очевидно, еврей, и приветливо сказалъ:

-- Здравствуйте, сэръ!

Боясь приставанiй съ его стороны, Деронда, ответивъ на его приветствiе, перешелъ на другую сторону улицы, откуда ясно была видна вывеска лавки: "Эздра Коганъ. Меняютъ и чинятъ часы и золотыя вещи".

Имя Эздры Коганъ могло, конечно, стоять на сотне лавокъ, но Деронда прежде всего поразило, что еврей-лавочникъ вполне подходитъ къ возрасту брата Миры.

Черезъ несколько дней онъ снова нашелъ эту лавку, но еще не зналъ, - какъ ему поступить, если бы, несмотря на все ожиданiя, Эздра Коганъ оказался братомъ Миры. Поэтому онъ шелъ медленно и останавливался почти передъ каждой лавкой. Въ окне лавки старыхъ книгъ Деронда обратилъ вниманiе на давно отыскиваемую имъ бiографiю польскаго еврея Соломона Меймана и вошелъ въ лавку.

Въ узкой, темной лавке Деронда увидалъ человека, поразившаго его съ перваго взгляда. Онъ сиделъ за конторкой и читалъ газету; одежда на немъ была поношенная, а цветъ лица у него былъ до того желтый, пергаментный, что трудно было определить его года. При входе Деронда онъ положилъ газету и взглянулъ на него; въ голове молодого человека мелькнула мысль, что такiя лица, вероятно, были у еврейскихъ пророковъ во времена вавилонскаго плена. Это былъ настоящiй еврейскiй типъ, съ пламеннымъ, энергичнымъ выраженiемъ лица, на которомъ были видны следы физическихъ страданiй и отвлеченной мысли. Черты лица, резко очерченныя, лобъ не высокiй, но широкiй и окаймленный курчавыми, черными волосами.

-- Что стоитъ эта книга? - спросилъ Деронда.

-- На ней нетъ никакой пометки, а г. Рамъ обедаетъ, - ответилъ еврей. - Я же только караулю лавку безъ него. Но позвольте васъ спросить. - вы, значитъ, интересуетесь еврейской исторiей?

-- Да, интересуюсь, - ответилъ Деронда.

Въ ту же минуту старикъ вскочилъ, схватилъ руку Деронлы и взволнованно спросилъ:

-- Вы, можетъ быть, нашей нацiональности?

-- Нетъ, - покрасневъ, отвечалъ Деронда.

Въ ту же минуту еврей отдернулъ свою руку, и его возбужденное лицо приняло равнодушное, грустное выраженiе.

-- Я думаю, г. Рамъ согласится взять полгинеи, сэръ, - холодно сказалъ онъ.

еврея Кроме Когана, въ лавке была его мать, - энергичная женщина, летъ за пятьдесятъ. Въ ней ничего не было отвратительнаго, грубаго, и Деронда съ дрожью въ сердце сознавалъ, что "на могла быть матерью Миры, - къ тому же, и брови у обеихъ имели одинаковое очертанiе. Въ лавку вошли еще жена Эздры. съ маленькими детьми, - мальчикомъ летъ шести, девочкой летъ четырехъ и груднымъ ребенкомъ. Деронда, разсматривая застежки, въ то же время присматривался къ хозяевамъ лавки. Онъ ласково шутилъ съ детишками, чемъ прiобрелъ расположенiе всей семьи.

-- Это у васъ единственные внуки? - осторожно спросилъ Деронда старуху.

-- Да, это единственный мой сынъ, - ответила та, съ любовью смотря на Когана.

-- А у васъ нетъ дочери?

Лицо старухи сразу изменилось. Она закусила губу, опустила глаза и, отвернувшись отъ Деронда, стала разсматривать висевшiе за ней индейскiе платки. Коганъ, смотря на Деронда, приложилъ палецъ къ губамъ и заговорилъ о другомъ. Любопытство Данiэля было сильно возбуждено, - онъ хотелъ поближе познакомиться съ семьей, разузнать, что ему было нужно, а потому придумалъ новый предлогъ еще разъ зайти сюда.

Деронда сказалъ Когану, что хочетъ заложить бриллiантовое кольцо, и они условились, что Деронда зайдетъ къ Когану вечеромъ.

Вечеромъ онъ снова пришелъ къ Когану, уже въ комнату. Самого Эздры не было дома. Комната и все домашнiе поразили Деронда торжественностью, такъ какъ это былъ канунъ субботы. Большая комната освещалась красивой бронзовой люстрой съ семью рожками, въ которыхъ горело масло. Среди комнаты стоялъ большой столъ, покрытый снежно-белой скатертью. На столе стояли большое синее блюдо и два старинныхъ серебряныхъ подсвечника, а передъ ними лежала толстая книга.

Старуха-бабушка была въ темно-желтомъ платье, съ толстой золотой цепочкой вместо ожерелья. На молодой г-же Коганъ былъ блестящiй костюмъ, красный съ чернымъ, на шее длинная нитка фальшивыхъ жемчуговъ; младшiй ребенокъ спалъ въ колыбели, покрытый пунцовымъ одеяломъ; девочка сiяла въ желто-янтарномъ платье, а мальчикъ съ гордостью выставилъ свои красные чулки и черную плисовую куртку. Деронда былъ оказанъ самый радушный прiемъ.

Вскоре пришелъ Эздра. Онъ, не снимая своей шляпы и не обращая никакого вниманiя на гостя, остановился посреди комнаты и, простирая руки надъ головами обоихъ детей, благословилъ ихъ. Потомъ его жена вынула изъ колыбели малютку и также поднесла ему подъ благословенiе. Только после этого онъ обратился къ Деронда и заговорилъ съ нимъ о закладе. Покончивъ съ делимъ, Коганъ пригласилъ Деронда разделить съ ними трапезу, и Деронда съ удовольствiемъ согласился. После этого все встали вокругъ стола, на которомъ находилось только одно блюдо, покрытое салфеткой. Г-жа Коганъ поставила передъ мужемъ фаянсовую чашку съ водой для омовенiя рукъ. Онъ наделъ шляпу и громко воскликнулъ:

-- Мардохей!

Въ ту же минуту изъ соседней комнаты раздался голосъ: - "Сейчасъ!", и Деронда съ любопытствомъ посмотрелъ на отворенную дверь. Къ величайшему своему удивленiю, онъ увидалъ на пороге того еврея, котораго утромъ встретилъ въ книжной лавке. Мардохей также съ удивленiемъ взглянулъ на Деронда, молча селъ на противоположномъ конце стола и холодно поклонился гостю...

За ужиномъ Деронда все время думалъ объ интересовавшемъ его вопросе, думалъ и о Мардохее. На последнемъ не было праздничной одежды, но вместо утренняго, поношеннаго, чернаго сюртучка на немъ было светлое, коричневое пальто, сильно севшее отъ стирки; эта новая одежда еще сильнее подчеркивала его энергичное лицо, окаймленное темными волосами. Деронда заметилъ, что Мардохею давали самые плохiе куски, какъ обыкновенно поступаютъ съ бедными родственниками по старинному обычаю.

Коганъ искусно поддерживалъ общiй разговоръ, но изъ него Деронда не могъ узнать ничего интереснаго для себя.

-- А вы, вероятно, всю жизнь занимались науками? - обратился онъ къ Мардохею.

-- Да, я изучалъ кое-что, - ответилъ онъ спокойно.

-- Вы занимаетесь книжной торговлей?

-- Нетъ, я только заменяю книгопродавца Рама во время обеда, - произнесъ Мардохей, смотря на Данiэля съ прежнимъ интересомъ.

Приглядываясь къ нему, Деронда убедился, что Мардохей составляетъ полную противоположность Когану. Когда после ужина Мардохей ушелъ въ другую комнату, Деронда, обращаясь къ Когану, сказалъ:

-- Это, кажется, замечательный человекъ.

Но тотъ пожалъ плечами и ударилъ себя пальцемъ по лбу, ясно указывая, что Мардохей, по его понятiямъ, не въ здравомъ уме.

-- Нетъ, - ответилъ Коганъ, - я его держу изъ милости. Онъ прежде работалъ на меня, но потомъ захворалъ и до того ослабелъ, что я его призрелъ. Онъ - большая мне помеха, но его присутствiе приноситъ благословенiе нашему дому, и онъ учитъ сына. Кроме того, онъ чинитъ часы и золотыя вещи.

Деронда едва могъ удержаться отъ улыбки при этой смеси доброты и желанiя оправдать ее расчетомъ. Деронда ушелъ, не добившись никакого результата, но хотелъ притти черезъ месяцъ для выкупа кольца. Онъ твердо решилъ тогда поближе познакомиться съ Мардохеемъ, который его сильно заинтересовалъ и отъ котораго онъ могъ узнать все подробности о Коганахъ, между прочимъ, и причину, - почему нельзя было спрашивать у старшей г-жи Коганъ, - была ли у нея дочь.

Деронда на некоторое время долженъ былъ уехать въ поместье сэра Гюго. Когда онъ возвратился въ Лондонъ, у него на квартире жилъ Ганъ Мейрикъ, который вернулся изъ Рима и котораго Деронда уговорилъ раньше поселиться у него, такъ какъ у м-съ Мейрикъ было тесно.

Зайдя къ м-съ Мейрикъ, Деронда увиделъ, что Мира казалась веселее прежняго и въ первый разъ при немъ смеялась, разсказывая, какъ Ганъ представлялъ различныя пародiи, не меняя костюма.

-- До прiезда Гана мы не думали, что Мира умеетъ смеяться, - заметила м-съ Мейрикъ.

-- Какое счастiе, что сынъ и братъ возвратился въ этотъ домъ, - произнесла Мира: - съ какимъ удовольствiемъ я слушаю всегда, какъ они вспоминаютъ все вместе о прошломъ. Небесное счастiе иметь мать и брата; я этого никогда не испытала.

-- И я также, - невольно добавилъ Деронда.

-- Какъ жаль, - продолжала Мира; - мне бы хотелось, чтобы вы въ жизни видели одно доброе.

Последнiя слова она произнесла, съ жаромъ, устремивъ глаза на Данiэля.

Мардохей былъ большой мечтатель. Уже давно замечая, какъ его физическiя силы все более слабеютъ, и чувствуя умственное одиночество, онъ пламенно желалъ найти юное существо, которому могъ бы передать все сокровища своего ума, найти душу, настолько близкую, чтобы она продолжала работу его жизни.

Постоянно изучая людей съ одной неизменной целью, онъ, наконецъ, ясно определилъ, чего искалъ; онъ пришелъ къ тому убежденiю, что желанный человекъ долженъ представлять полную противоположность ему. Такой еврей, образованный, хорошо развитой, энергичный, долженъ вместе съ темъ отличаться красотой, силой, здоровьемъ, быть изящнымъ человекомъ, привыкшимъ къ светскому обществу, красноречивымъ и ненуждающимся въ деньгахъ. Онъ на себе долженъ доказать, что блескъ и величiе доступны евреямъ, а не оплакивать судьбу своего народа среди нищеты и физическаго безсилiя. Составивъ въ своемъ уме идеалъ отыскиваемаго человека, Мардохей часто бродилъ по картиннымъ галлереямъ, англiйскимъ и заграничнымъ, но редко встречалъ на картинахъ юное, красивое. величественное лицо, способное на геройскiе подвиги. Однако, онъ не унывалъ и верилъ, что мечты его осуществятся.

За последнее время жажда воплотить свою идеальную жизнь въ другомъ существе становилась все пламеннее по мере того, какъ яснее выяснялась фигура физической смерти. Въ такомъ настроенiи онъ впервые увидалъ Деронда въ книжной лавке. Лицо и вся фигура молодого человека поразили его необыкновеннымъ сходствомъ съ идеаломъ, который онъ носилъ въ сердце. Темъ большее отчаянiе почувствовалъ онъ, когда Деронда сказалъ, что онъ не еврей. Но когда онъ увидалъ Деронда въ тотъ же день за столомъ у Когановъ, то нееврейское происхожденiе Деронда потеряло для Мардохея всякое значенiе, и первое впечатленiе воскресло съ новой силой. Теперь онъ постоянно виделъ Деронда, во сне и наяву, въ лучезарномъ свете рождающагося дня.

Мардохей зналъ, что незнакомецъ придетъ для выкупа своего перстня, и ждалъ его съ нетерпенiемъ.

Между темъ, и Деронда неотступно думалъ о немъ. Разъ онъ въ лодке отправился въ Сити, въ книжную лавку Рама, где надеялся увидеть Мардохея. Думая о семействе Когановъ, о которыхъ онъ хотелъ собрать сведенiя у этого чахоточнаго еврея, онъ мало по малу задумался объ этой странной личности.

Занятый подобными мыслями, Деронда гребъ изо всей силы и вскоре подплылъ къ мосту, где онъ хотелъ выйти. Было четыре часа, и серенькiй день медленно умиралъ среди пурпурнаго блеска заходящаго солнца. Деронда утомился отъ тяжелой гребли и, передавъ весла яличнику, наделъ пальто и, случайно поднявъ голову, неожиданно увидалъ Мардохея, пристально смотревшаго на него съ моста. Мардохей уже давно заметилъ приближавшуюся лодку и не сводилъ съ нея глазъ съ какимъ-то нервнымъ предчувствiемъ... Деронда замахалъ ему рукой, и Мардохей торжественно снялъ шляпу...

Деронда вышелъ на берегъ и подошелъ къ Мардохею.

-- Я къ вамъ, въ книжную лавку, - сказалъ Деронда, здороваясь.

-- И я ожидалъ васъ, - отвечалъ Мардохей торжественно. - О, я жду васъ здесь уже пять летъ.

Впалые глаза Мардохея съ глубокой любовью смотрели на Деронда, который быль глубоко тронутъ этой нежностью, хотя невольно вспомнилъ намекъ Когана на сумасшествiе Мардохея.

-- Пойдемте въ книжную лавку, - продолжалъ Мардохей, - мне уже пора: Рамъ скоро уйдетъ и оставитъ насъ однихъ.

Черезъ десять минутъ они были уже въ маленькой, освещенной газомъ, книжной лавке.

-- Вы не знаете, что привело васъ сюда и соединило насъ, - сказалъ Мардохей; - но вы видите, что жизнь моя быстро склоняется къ закату, что светъ меркнетъ. Вы пришли во-время.

-- Я радъ этому, - съ чувствомъ ответилъ Деронда.

-- Все это видимыя причины, - почему я въ васъ нуждаюсь, - продолжалъ Мардохей; - но тайныя причины относятся къ давнему времени моей юности, когда я учился въ другой стране Тогда мои идеи и были ниспосланы мне свыше, и я почувствовалъ, что въ сердце моемъ бьется сердце всего еврейскаго народа. Я учился въ Гамбурге и Гетингене, изучалъ судьбы моего народа и знакомился- со всеми отраслями науки. Я былъ молодъ, свободенъ и не зналъ бедности, потому что съ детства научился ремеслу. Я пламенно стремился собрать еврейскiй народъ въ одно место, найти для него свой центръ. Но все, къ кому я ни обращался, отворачивались, отъ меня; я обращался къ влiятельнымъ, знатнымъ и богатымъ евреямъ, - но никто меня не хотелъ слушать. Я говорилъ, что наши высшiе наставники совращаютъ насъ съ истиннаго пути, а мне отвечали: - "Не вамъ ихъ учить!" Правда, я тогда былъ уже беденъ, удрученъ семейными заботами и являлся къ богатымъ въ нищенской одежде, со связкой еврейскихъ рукописей.

-- Я доставлю замъ средства для напечатанiя вашего труда, - сказалъ Деронда.

-- Этого мало, - поспешно ответилъ Мардохей: - вы должны быть не только моей правой рукой, но моей второй душой, второй жизнью. Вы должны иметь мою веру, мои надежды...

Мардохей. положилъ руки на плечо Деронда, и лицо его сiяло торжествомъ.

-- Разве вы забыли, - тихо отвечалъ Деронда, - что я не принадлежу къ вашей расе?

-- Не можетъ быть, - отвечалъ Мардохей шопотомъ, - вы не знаете вашего происхожденiя.

-- Почему вамъ это известно? - съ испугомъ спросилъ Деронда.

-- Я знаю, знаю! - нетерпеливо воскрикнулъ Мардохей. - Почему вы отрицаете, что вы еврей?

Онъ не подозревалъ, что затрогиваетъ самую чувствительную струну въ сердце Деронда, который очень мучился отъ незнанiя своего происхожденiя. После минутнаго колебанiя Деронда дрожащимъ голосомъ отвечалъ:

-- Я никогда не виделъ своихъ отца и матери и не знаю, - кто они, но думаю, что они англичане.

-- Все откроется, все узнается, - торжественно произнесъ Мардохей.

Въ это время вернулся книготорговецъ Рамъ, и они пошли къ лавке Когана. Дорогой они уговорились для беседы пойти въ небольшой клубъ, где собирались знакомые Мардохея. Походивъ лавке Когана, Деронда вдругъ вспомнилъ о цели своего посещенiя Мардохея и спросилъ:

-- Скажите, - почему съ матерью Когана нельзя говорить о ея дочери?

-- Я знаю, почему, - ответилъ Мардохей, - но я живу у нихъ, и все, что слышу, останется тайной.

Деронда покраснелъ отъ этого непривычнаго для него упрека, решилъ не ходить къ Коганамъ и простился съ Мардохеемъ, обещая въ субботу или въ понедельникъ зайти за нимъ.

его мечты.

Въ "небольшомъ клубе, куда дня черезъ четыре Мардохей привелъ Деронда, было человекъ десять такихъ же бедныхъ, какъ Мардохей, евреевъ-ремесленниковъ. Они здесь собирались для обсужденiя разныхъ научныхъ вопросовъ и, главнымъ образомъ, для философскихъ споровъ. Въ этотъ вечеръ какъ-то само собой они заговорили о еврейскомъ вопросе, и Мардохей говорилъ особенно горячо, убежденно, при чемъ видно было, что онъ говоритъ, главномъ образомъ, для Деронда, - доказывалъ возможность осуществленiя его мысли - созданiя., новаго еврейскаго государства.

Когда собранiе разошлось, и Мардохей остался въ клубе одинъ съ Деронда, онъ после некотораго молчанiя заговорилъ:

-- По нашему ученiю души умершихъ воплощаются въ новыя тела для большаго совершенствованiя; выйдя изъ пришедшаго въ ветхость тела, душа можетъ соединиться съ другой, сродственной ей, душой и продолжать вместе съ ней свою земную задачу. Когда моя душа освободится отъ этого изнуреннаго тела, она присоединится къ вашей душе и совершитъ предназначенное ей дело. Вы будете продолжать мою жизнь съ той минуты, когда она внезапно оборвется. Я вижу себя въ одинъ памятный день моей жизни. Утреннее солнце заливало лучезарнымъ светомъ набережную Трiеста; греческiй корабль, на которомъ я отправлялся въ Бейрутъ въ качестве приказчика одного купца, долженъ былъ выйти въ море черезъ часъ. Я былъ тогда молодъ, здоровъ. Я сказалъ себе: - "Пойду на Востокъ, посмотрю тамъ землю и народъ, чтобы лучше потомъ проводить въ жизнь свою мысль". Стоя на берегу, я ждалъ своего товарища, какъ вдругъ онъ подошелъ ко мне и сказалъ: - "Эздра, вотъ письмо тебе".

-- Эздра? - воскликнулъ Деронда вне себя отъ изумленiя.

-- Да Эздра, - отвечалъ Мардохей, совсемъ уйдя въ свои воспоминанiя; - я ожидалъ письма отъ матери, съ которой былъ постоянно въ переписке. Я распечаталъ конвертъ, и первыя слова возвратили меня съ небесъ на. землю: "Эздра, сынъ мой!.."

Мардохей остановился, и Деронда, затаивъ дыханiе, ожидалъ продолженiя его разсказа. Странная, невероятная мысль блеснула въ его голове.

-- У моей матери было много детей, - продолжалъ Мардохей, - но все они умерли, кроме меня, старшаго, и младшей дочери, составлявшей всю ея надежду. - "Эздра, сынъ мой, - писала она, - онъ укралъ ее и увезъ; они никогда не возвратятся". Моя судьба была подобна судьбе Израиля. За грехъ отца душа моя подверглась испытанiю, и я долженъ былъ отказаться отъ своего большого дела. Существо, давшее мне жизнь, находилось въ одиночестве, въ нищете, въ несчастiй. Я отвернулся отъ блестящаго, теплаго юга и пошелъ на северъ. Время было холодное, въ пути я переносилъ всевозможныя лишенiя, чтобы сохранить матери последнiя мои деньги. Подъ конецъ пути я провелъ одну ночь подъ открытымъ небомъ, на снегу, и съ того времени началась моя медленная смерть. Явившись къ матери, я долженъ былъ работать. Кредиторы отца все у нея отобрали, и здоровье ея было совсемъ разстроено горемъ о пропавшемъ ребенке. Часто по ночамъ я слышалъ, какъ она плакала, и, вставъ, молился вместе съ нею, чтобъ милосердное небо спасло Миру отъ зла.

-- Миру?.. - повторилъ Деронда, желая убедиться, что слухъ его не обманывалъ; - вы сказали, - Миру?

-- Да, такъ звали мою маленькую сестру.

-- Вы никогда не имели известiй о ней? - спросилъ Деронда, какъ можно спокойнее.

-- Никогда, и до сихъ поръ не знаю, - услышана ли наша молитва, и спасена ли Мира отъ зла. После четырехъ летъ страданiй моя мать умерла, и я остался одинъ среди горя и болезни. Но что объ этомъ говорить? Теперь это прошло, - прибавилъ Мардохей, смотря на Деронда съ радостью. - Мое дело будетъ закончено другимъ, и гораздо лучше.

Съ этими словами онъ судорожно сжалъ руку Деронда, сердце котораго сильно билось. Неожиданное открытiе, что Мардохей - братъ Миры, придало его отношенiямъ къ чахоточному еврею новую нежность. Но онъ молчалъ, боясь сказать Мардохею при его возбужденномъ состоянiи, что его сестра жива и достойна его.

Деронда теперь обдумывалъ, - какъ устроить ихъ жизнь. Мира, конечно, захочетъ жить вместе съ братомъ, и потому вдвойне Надо позаботиться о доставленiи ему всехъ удобствъ, особенно необходимыхъ въ его болезненномъ положенiи.

М-съ Мейрикъ, которой Деронда разсказалъ все, помогла ему найти приличную квартиру недалеко отъ ея дома, такъ что братъ и сестра могли пользоваться ея материнскими попеченiями. Она старательно скрывала свои хлопоты отъ детей, такъ какъ они непременно разболтали бы все Мире, а м-съ Мейрикъ и Деронда хотели прежде обезпечить ей независимость, а потомъ показать брата.

Решивъ, наконецъ, открыть Мардохею радостную тайну о Мире, Деронда накануне предупредилъ его, что придетъ къ нему - сообщить нечто важное.

Когда Деронда вошелъ въ мастерскую, где жилъ Мардохей, онъ увиделъ, что въ ней были сделаны некоторыя приготовленiя для его прiема: въ камине горелъ огонь, были зажжены свечи, на полу лежалъ коверъ.

-- Вы пришли сказать мне нечто, чего жаждетъ моя душа, - торжественно сказалъ Мардохей, идя навстречу Деронде.

-- Да, я долженъ сказать вамъ нечто важное и радостное для васъ, - ответилъ Деронда.

-- Вы узнали о своемъ происхожденiи? - съ жаромъ воскликнулъ Мардохей.

Мардохей спокойно взглянулъ на Деронда.

-- Это лицо было близко вашей покойной матери, - сказалъ Деронда, желая понемногу подготовить Мардохея, - оно было для васъ и для матери дороже всего на свете.

Мардохей схватилъ Деронда за руку, и въ его глазахъ виденъ былъ страхъ услыхать мрачную весть о дорогомъ существе. Деронда понялъ это и быстро докончилъ:

-- То, о чемъ вы молили Бога, случилось: Мира спасена отъ зла. Ваша сестра достойна матери, которую вы такъ уважали.

Мардохей снова откинулся на спинку кресла и. закрывъ глаза, началъ что-то бормотать про себя. Мало-по-малу онъ успокоился, и лицо его приняло счастливое выраженiе. Впервые Деронда нашелъ въ немъ сходство съ Мирой. Тогда Деронда въ краткихъ словахъ передалъ ему исторiю Миры.

-- Я приготовилъ для васъ обоихъ квартиру, поблизости къ ея друзьямъ, - продолжалъ Деронда, закончивъ свой разсказъ о Мире. - Пожалуйста, исполните мое желанiе. Тогда я смогу часто ходить къ вамъ, когда Мира занята. Но, главное, Мира захочетъ ухаживать за вами, а вы должны, какъ братъ, быть ея покровителемъ. У васъ будетъ достаточно книгъ, и вы не откажетесь заниматься со мною.

Деронда съ большой заботой занялся хлопотами по меблировке квартиры, а также и костюмомъ Мардохея, чтобы онъ могъ произвести самое лучшее впечатленiе на Миру.

Окончивъ все предварительныя хлопоты, Деронда написалъ м-съ Мейрикъ письмо, въ которомъ просилъ разсказать Мире все, - самъ же онъ останется съ Мардохеемъ и будетъ ожидать ея прiезда съ Мирой.

Когда должна была явиться Мира, Мардохей селъ въ кресло и, закрывъ глаза, упорно молчалъ, - но его руки и веки дрожали. Онъ находился въ очень нервномъ состоянiи. Деронда тоже чувствовалъ какое-то безпокойство и, услыхавъ звонокъ, пошелъ навстречу Мире. Онъ съ изумленiемъ увидалъ, что на ней были старая шляпка и плащъ. М-съ Мейрикъ не менее его изумилась этому костюму, когда Мира вышла изъ своей комнаты.

-- Вы хотите пойти къ брату въ этой одежде? - спросила она.

-- Да, братъ беденъ, и я хочу быть какъ можно ближе къ нему, - а то онъ станетъ меня чуждаться, - ответила Мира, воображая, что увидитъ Мардохея въ одежде простого работника.

Когда Деронда отворилъ дверь и пропустилъ впередъ Миру, - Мардохей всталъ съ кресла, устремивъ пламенный взглядъ на молодую девушку. Она сделала два шага и остановилась. Они молча смотрели другъ на друга. Имъ казалось, что при этомъ свиданiи присутствуетъ невидимо ихъ любимая мать.

-- Эздра, - сказала, наконецъ, Мира темъ самымъ тономъ, какимъ она произносила это слово, разсказывая Мейрикамъ о матери и брате.

-- Это голосъ нашей матери! - произнесъ Мардохей, подходя къ Мире и нежно положивъ руку на ея плечо; - ты помнишь, какъ она такъ меня называла?

-- Да, а ты отвечалъ съ любовью: - "Матушка"! - промолвила Мира и обняла его.

Мардсхей былъ гораздо выше ея, и потому она должна была притянуть къ себе его голову, а сама приподняться на цыпочки, при чемъ ея шляпка упала, и кудри разсыпались.

-- Милая, милая головка, - сказалъ Мардохей, съ любовью гладя волосы Миры.

-- Ты очень боленъ, Эздра? - грустно спросила Мира.

-- Да, дитя мое, я недолго останусь съ тобой на этомъ свете, - спокойно отвечалъ онъ.

До этой минуты она забыла, что въ комнате были постороннiе, но теперь она взглянула съ благодарностью на м-съ Мейрикъ и Деронда.

-- Посмотри на эту прекрасную женщину, - продолжала она: - я была несчастна и одинока; она мне верила и обращалась, какъ съ дочерью.

-- Провиденiе послало васъ сестре, - сказалъ Мардохей; - вы исполнили то, о чемъ она всегда молилась.

Деронда сделалъ знакъ м-съ Мейрикъ, что имъ лучше всего уйти, и они вышли.

Черезъ несколько дней после водворенiя брата и сестры на новой квартире Деронда получилъ отъ сэра Гюго записку: "Приходи немедленно, очень нужно". Деронда въ ту же минуту отправился къ баронету и сразу успокоился, увидевъ его. здоровымъ и спокойнымъ.

-- Надеюсь, ничего плохого не случилось, сэръ? - спросилъ Деронда.

-- Нетъ, Данъ, - ответилъ сэръ Гюго. - Я долженъ тебе кое-что передать. Я не ожидалъ этого и поэтому не подготовилъ тебя къ подобному известiю. По важнымъ причинамъ, я никогда не говорилъ тебе о твоемъ происхожденiи...

Сэръ Гюго остановился, но Деронда не произнесъ ни слова. Только онъ одинъ могъ понять, - какую важность для него имела эта минута торжественнаго объясненiя.

-- Я действовалъ согласно желанiю твоей матери, - продолжалъ баронетъ съ нежнымъ безпокойствомъ: - она требовала сохраненiя тайны, но теперь хочетъ сама ее открыть. Она желаетъ тебя видеть. Вотъ ея письмо, - ты потомъ его прочтешь и увидишь ея адресъ, по которому можешь ее найти.

Сэръ Гюго подалъ Деронда письмо въ конверте съ иностраннымъ штемпелемъ.

-- Мой отецъ также живъ? - спросилъ Деррида.

-- Нетъ, - ответилъ сэръ Гюго.

Оставшись наедине, Деронда прочиталъ следующее:

"Нашъ добрый другъ, сэръ Гюго Малинджеръ, сообщилъ уже тебе, что я желаю тебя видеть. Мое здоровье очень разстроено, и я хочу, не теряя времени, передать тебе то, что я долго скрывала. Будь непременно въ Генуе, въ отеле "Италiя", къ 14 числу. Дождись меня тамъ. Я наверное не знаю, - когда смогу прiехать изъ Спецiи. Это зависитъ отъ многихъ обстоятельствъ. Не уезжай, не повидавъ меня, княгиню Гольмъ-Эберштейнъ. Привези съ собой бриллiантовый перстень, подаренный тебе сэромъ Гюго. Я желаю его видеть.

Это письмо, совершенно безцветное, не давало молодому человеку ни малейшаго ключа къ объясненiю загадки его жизни. Читая эти холодныя строки, Деронда неожиданно сталъ чувствовать къ ней совершенное равнодушiе.

Деронда тотчасъ же собрался и поехалъ. Но онъ никому не сказалъ о причине отъезда.

Прибывъ въ указанный отель въ Генуе, Деронда узналъ, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ еще не прiезжала, черезъ два дня онъ полу чилъ отъ нея письмо, въ которомъ она уведомляла, что она сейчасъ прiехать не можетъ, и просила подождать еще недели две...

Наконецъ, однажды утромъ, онъ услыхалъ стукъ въ дверь своего номера. Въ комнату вошелъ ливрейный лакей и сказалъ по-французски, что княгиня Гольмъ-Эберштейнъ прiехала, но будетъ отдыхать весь день, а вечеромъ въ семь часовъ приметъ у себя м-ра Деронда.

Когда Деронда явился въ отель "Италiя", онъ чувствовалъ себя снова юношей, и сердце его тревожно билось при одной мысли о матери. Княгиня ждала его; она стояла посреди комнаты, окутанная съ головы до ногъ черными кружевами, ниспадавшими съ ея роскошныхъ, но уже седеющихъ волосъ. Руки были украшены богатыми перстнями, гордая осанка еще сильнее подчеркивала ея прежнюю красоту. Но Деронда не было времени разсматривать ее подробно, - онъ схватилъ протянутую ему руку и поднесъ ее къ губамъ. Княгиня впилась въ него глазами. Деронда чувствовалъ, что краснеетъ, какъ молодая девушка, и въ то же время удивлялся, что не замечаетъ въ себе радости.

-- Какъ ты прекрасенъ! - сказала княгиня; - Я знала, что ты будешь красавцемъ.

Съ этими словами она поцеловала его въ обе щеки; онъ отвечалъ на эти поцелуи, но эта ласка походила не на выраженiе материнской и сыновней любви, а на приветствiе двухъ царственныхъ особъ.

-- Я - твоя мать, - продолжала княгиня холоднымъ тономъ; - но ты не можешь меня любить.

-- Я думалъ о васъ более, чемъ о комъ-либо въ свете, - отвечалъ Деронда съ нервной дрожью въ голосе. - Вы больны, и я хотелъ бы быть вашимъ утешенiемъ.

-- Я, действительно, больна, но ты не можешь облегчить моихъ страданiй.

Она сразу оттолкнула его своимъ холоднымъ тономъ, и теперь онъ уже смотрелъ на нее съ любопытствомъ и изумленiемъ, какъ на совершенно чуждое для него существо.

-- Я послала за тобой не затемъ, чтобы ты утешалъ меня, - продолжала она; - я не могла знать, и теперь не знаю твоихъ чувствъ ко мне. Я не воображала, что ты могъ полюбить меня только потому, что я твоя мать. Я хотела сама жить широкой жизнью, не связывая себя чужими привязанностями. Я была тогда великой певицей и не менее великой актрисой. Все мои родственники были бедны, а я жила въ роскоши. Я носилась изъ одной страны въ другую. Ребенокъ могъ быть мне только помехой. И я оставила тебя у чужихъ людей. Я виновата передъ тобой, - я не могла иначе поступить. Кроме того, этимъ я хотела освободить тебя отъ позора и проклятiя быть евреемъ.

-- Такъ я еврей? - воскликнулъ Деронда такъ горячо, что его мать откинулась въ испуге на спинку кресла; - мой отецъ былъ евреи и вы?

-- Да!..

-- Какъ я радъ этому! - съ жаромъ воскликнулъ Деронда.

Онъ никогда не думалъ, что наступитъ минута, когда онъ скажетъ нечто подобное. Глаза его матери широко раскрылись, и она мгновенно побледнела.

-- Чему ты радуешься? Ты англiйскiй джентльменъ. Я для тебя это устроила.

-- Какъ вы могли выбрать для меня новую родину? - холодно произнесъ Деронда.

-- Я выбрала тебе такую судьбу, какую желала бы для себя, - сказала княгиня твердо. - Какъ я могла подозревать, что въ тебе воскреснеть духъ моего отца! Какъ могла я знать, что ты будешь любить то, что я ненавидела, если ты, действительно, радъ, что ты еврей. Я покинула тебя, но я отдала тебе все состоянiе отца. Сэръ Гюго мне писалъ, что ты удивительно уменъ, все понимаешь. Ты уверяешь, что радъ своему еврейскому происхожденiю. Но не думай, что я переменила свое мненiе о еврейской расе. Желаешь ты понять действiе матери, или будешь огульно порицать?

-- Я всемъ сердцемъ желаю понять васъ, - отвечалъ Деронда

-- Значитъ, ты не походишь на своего деда, - продолжала княгиня, - хотя съ виду ты вылитый его портретъ. Онъ никогда меня не понималъ и думалъ только о томъ, - какъ подчинить меня своей воле. Подъ опасенiемъ его проклятiя, я должна была сделаться "еврейкой", чувствовать то, чего я не чувствовала, и верить въ то, во что не верила. Я должна была любить длинныя молитвы въ синагогахъ, исполнять все обряды и постоянно слушать разсужденiя отца О "нашемъ народе". Ты радъ, что родился евреемъ. Это потому, что ты не воспитанъ по-еврейски и не знаешь, - отъ чего я тебя спасла.

-- Да, - отвечала она, - онъ былъ умный, добрый человекъ и хорошiй докторъ. Это былъ человекъ съ железной волей. Но у него была дочь, равная ему по силе характера. Твой отецъ былъ совершенно иной человекъ, - онъ не походилъ на меня. Это было олицетворенiе доброты, нежности, любви.

Деронда слушалъ ее, едва переводя дыханiе; въ немъ происходила борьба: въ первую минуту холодность матери оттолкнула его, а ея слова возбудили въ немъ негодованiе; но мало-по-малу онъ сталъ смотреть на нее съ сочувствiемъ, состраданiемъ и уваженiемъ къ необыкновенной силе ея характера.

-- После смерти твоего отца, я решила не связывать себя никакими узами, - продолжала княгиня. - Я - знаменитая Алькаризи, о которой ты, конечно, слышалъ. Мое имя пользовалось великой славой, и все поклонялись мне. Сэръ Гюго Малинджеръ тоже предлагалъ мне выйти за него замужъ. Я однажды спросила его: - "Есть ли на свете человекъ, готовый изъ любви ко мне исполнить мое желанiе?" Онъ отвечалъ: - "Чего вы желаете?" Я сказала: - "Возьмите моего ребенка, воспитайте его, какъ англичанина, и никогда не говорите ему объ его родителяхъ." Тебе тогда было два года, и ты сиделъ у него на коленяхъ. Впоследствiи я назначила сэра Гюго опекуномъ надъ твоимъ состоянiемъ. Сделавъ это, я почувствовала себя счастливой, - я торжествовала. Мой отецъ холодно относился ко мне, потому что считалъ меня за ничто, а заботился только о своемъ будущемъ внуке. Ты долженъ былъ остаться такимъ же евреемъ, какъ онъ, ты долженъ былъ исполнить его задушевную идею. Но ты былъ мой сынъ, и пришла моя очередь исполнить мою волю. Я не хотела, чтобы ты былъ еврей. Я избавила себя отъ еврейскаго клейма, заставляющаго всехъ отворачиваться отъ насъ, какъ отъ прокаженныхъ. Отъ этого я избавила и тебя.

Она въ изнеможенiи опустилась на подушки.

-- Іосифъ Каломинъ упрекалъ меня, что я сделала тебя гордымъ англичаниномъ, съ презренiемъ отворачивающимся отъ евреевъ.

-- Кто этотъ Іосифъ Каломинъ? - спросилъ Деронда.

-- Онъ былъ другомъ твоего отца; двадцать летъ тому назадъ онъ вернулся изъ Малой Азiи и, явившись ко мне, спросилъ, - где ты. Я отвечала, что ты умеръ. Если бы я этого не сказала, онъ принялъ бы на себя роль твоего отца и помешалъ бы мне сделать тебя англичаниномъ. Онъ мне поверилъ и просилъ передать ему шкатулку, которую мой отецъ вручилъ мне и моему мужу для передачи старшему внуку. Я знала, что въ этой шкатулке хранится его заветъ. Я передала ее Іосифу Каломину. Онъ ушелъ печальный, мрачный, сказавъ: - "Если вы снова выйдете замужъ, и у васъ будетъ сынъ, то я передамъ ему шкатулку". Я молча кивнула головой, - тогда я не думала вторично выходить замужъ. Но несколько месяцевъ тому назадъ Каломинъ увиделъ тебя во франкфуртской синагоге; онъ проследилъ тебя до отеля, въ которомъ ты остановился, и узналъ тамъ твою фамилiю. У него тотчасъ же явилось подозренiе. Онъ разыскалъ меня въ Россiи, когда я была уже сильно больна. Онъ сталъ гневно упрекать меня въ неисполненiи завета отца, въ лишенiи сына его наследiя. Онъ обвинялъ меня въ томъ, что я скрыла отъ тебя твое происхожденiе и воспитала тебя, какъ англiйскаго джентльмена. Вотъ письмо Іосифа Каломина, - добавила она, вынимая конвертъ изъ бумажника, - на имя банкирскаго дома въ Майнце, где хранится шкатулка твоего деда. Если ты не найдешь тамъ самого Каломина, то тебе передадутъ шкатулку по этому письму.

Деронда взялъ конвертъ, и она съ усилiемъ, но гораздо нежнее прежняго проговорила:

-- Встань на колени и дай обнять тебя.

Онъ повиновался. Она взяла его голову обеими руками и поцеловала въ лобъ.

-- Ты видишь, что у меня не осталось силъ любить тебя,-произнесла она шопотомъ, - но ты будешь счастливъ и безъ меня.

Разставаясь съ ней, разставаясь окончательно, онъ не помнилъ, - какъ вышелъ изъ комнаты матери. Онъ чувствовалъ, что вдругъ постарелъ. Все его юношескiя стремленiя Исчезли разомъ. Онъ сознавалъ въ глубине своего сердца, что этотъ трагическiй эпизодъ наложилъ печать на всю его жизнь.

-- Я никого не знаю возвышеннее моего брата, - сказала однажды Мира, сидя вдвоемъ съ м-съ Мейрикъ у нея въ комнате. - Смотря на него, мне все заботы и горе кажутся ничтожной мелочью, и я чувствую себя более терпеливой.

Грустный тонъ этихъ словъ заставилъ м-съ Мейрикъ посмотреть пристально на молодую девушку, и она заметила на ея лице явные следы сдерживаемыхъ страданiй.

-- У васъ новое горе? - спросила она.

-- Можетъ быть, я слишкомъ боязлива и во всемъ вижу опасность...

-- Чего же вы боитесь?

-- Ахъ, - ответила Мира, - я скрыла это отъ Эздры, но, простите, вамъ не могу не сказать. Я видела отца.

М-съ Мейрикъ съ досадой закусила губу.

предавался игре, а потому былъ въ нервномъ возбужденiи. Увидавъ его, я невольно остановилась, - настолько онъ похуделъ; одежда его вся въ лохмотьяхъ, а товарищъ, съ которымъ онъ шелъ, еще страшнее его на видъ.

-- Онъ васъ не виделъ?

-- Нетъ, я только что вышла съ одного урока и стояла подъ аркой. Но эта минута была страшная. Вся моя прежняя жизнь, казалось, воскресла, и я вздохнула свободно, когда онъ прошелъ, не заметивъ меня. Но въ то же время мне стало больно, стыдно, что я отвернулась отъ отца. Что онъ делалъ, где онъ жилъ? Какъ могла я не признать его, не помочь ему хоть чемъ нибудь? Самыя разнообразныя чувства терзали мое сердце, и, право, я не помню, какъ вернулась домой. Я только повторяла: - "Я не могу, не должна говорить объ этомъ Эздре!"

-- Вы боитесь его встревожить?

-- Да, меня удерживаетъ и нечто другое. Мне больно, что Эздра знаетъ всю правду объ отце, и невыносима мысль, что отецъ когда-нибудь явится и принужденъ будетъ выслушивать упреки сына. Мне кажется, - я съ радостью согласилась бы содержать его на свои трудовыя копейки, только бы его не виделъ братъ.

синагоге. Увидавъ Деронда, который еще въ конторе передалъ письмо княгии", онъ всталъ, но не протянулъ руки.

-- Вотъ видите, молодой человекъ, - сказалъ онъ, - теперь вы меня ищете.

-- Да, ищу, чтобы выразить горячую благодарность другу моего деда, - ответилъ Деронда; - я много обязанъ вамъ за ваши заботы обо мне.

-- Такъ вы не сердитесь на то, что вы не англичанинъ? - спросилъ радостно Каломинъ.

-- Напротивъ, я очень благодаренъ, что вы помогли мне узнать тайну моего происхожденiя.

моего друга, какимъ онъ былъ въ молодости, и меня радуетъ, что вы более не чуждаетесь своего народа... Вы добровольно и отъ чистаго сердца говорите: "я внукъ Данiэля Деронда?"

-- Конечно, - отвечалъ Деронда, - но я и никогда не обращался презрительно съ евреемъ только потому, что онъ еврей.

-- Очень хорошо, - произнесъ Каломинъ, закрывая лицо рукою. - Но я спасъ васъ для нашего народа. Мы съ вашимъ дедомъ, Данiэлемъ Деронда, еще детьми поклялись быть вечными друзьями. Его хотели ограбить после смерти, но я спасъ то, что онъ ценилъ дороже всего на свете и завещалъ своему внуку, - а теперь я возвращаю ему и этого внука, котораго у него хотели отнять.

Каломинъ вышелъ въ другую комнату, черезъ минуту возвратился, неся Шкатулку въ кожаномъ чехле, и передалъ ее Деронда.

-- Не можете ли вы мне сообщить некоторыя подробности о моемъ деде? - спросилъ последнiй.

Железная воля просвечивала во всехъ его чертахъ. Съ детства онъ всасывалъ въ себя знанiе, какъ растенiе - дождевую влагу. Спецiально же онъ занимался математикой и ученiемъ о жизни и здоровье человека. Онъ путешествовалъ по разнымъ странамъ и многое виделъ и изследовалъ лично. Мы занимались съ нимъ вместе, но онъ всегда заходилъ гораздо дальше меня. Мы оба были ревностные евреи, но онъ постоянно думалъ о будущности нашего народа. Будьте достойнымъ его внукомъ, молодой человекъ. Вы назовете себя евреемъ и будете исповедывать веру вашихъ отцовъ?

-- Я буду называть себя евреемъ, - отвечалъ Деронда, несколько побледневъ, - но я не могу исповедывать ту, именно, веру, которой держались отцы. И у нихъ вера несколько расширилась, и они учились многому у другихъ народовъ. Но я чувствую, что для меня выше всего долгъ къ нашему народу, и если можно чемъ-нибудь возстановить и улучшить общую жизнь моихъ соотечественниковъ, то я посвящу этой задаче всю свою жизнь.

-- Вы думаете о будущемъ; вы настоящiй внукъ Данiэля Деронда, - сказалъ Каломинъ.

Они разстались.

Страхъ встретить снова отца у Миры все усиливался.

она почувствовала, что кто-то схватилъ ее за руку и произнесъ:

-- Мира!

Она остановилась, но не вздрогнула; она ожидала услышать этотъ голосъ. Она твердо взглянула на отца. Онъ смотрелъ на нее съ заискивающей улыбкой. Его лицо, некогда красивое, теперь пожелтело и покрылось морщинами. Его подвижная фигура придавала ему странный, комическiй видъ. Одежда на немъ была поношенная, и вообще вся его наружность не внушала къ нему никакого уваженiя. Горе, сожаленiе и стыдъ зашевелились въ сердце Миры.

-- Это вы, батюшка? - сказала она грустнымъ, дрожащимъ голосомъ.

-- Зачемъ ты убежала отъ меня? - поспешно говорилъ онъ. - Ты знала, - я никогда не сделаю тебе ничего дурного. Я всемъ пожертвовалъ, чтобы дать тебе блестящее воспитанiе. Ты всемъ обязана мне, и чемъ же ты меня вознаградила? Когда я постарелъ, ослабъ, ты меня покинула, не думая, - буду ли лживъ или умру съ голода.

къ себе, а за собой не знаютъ никакого долга. Несмотря на его слезы, Мира твердо ответила ему:

-- Вы знаете, - почему я васъ покинула. Я догадывалась, что вы обманули мою мать.

Мира молча пошла впередъ, и онъ последовалъ за нею.

-- Ты, кажется, хорошо живешь, Мира? - спросилъ Лапидотъ.

-- Добрые друзья подобрали меня въ горе и нашли мне работу, - отвечала Мира: - я даю уроки и пою въ частныхъ домахъ.

Мира съ безпокойствомъ подумала, что если она не поможетъ отцу, онъ падетъ еще ниже.

-- Где ты живешь? - спросилъ Лапидотъ.

-- Недалеко отсюда.

-- Одна?

Словно молнiя блеснула въ глазахъ старика. Но черезъ минуту онъ пожалъ плечами.

-- Съ Эздрой? Где ты его нашла?

-- Долго разсказывать. Вотъ нашъ домъ. Братъ никогда не простилъ бы мне, если бы я отказала вамъ въ гостепрiимстве.

Мира стояла на подъезде. Сердце ея тревожно билось при мысли, - что произойдетъ при свиданiи отца съ Эздрой, и въ то же время ей было жаль этого несчастнаго человека.

-- Добрымъ, удивительнымъ! - воскликнула Мира въ волненiи. - Онъ очень ученъ, думаетъ о великомъ; все его глубоко уважаютъ. Рядомъ съ нимъ чувствуешь себя въ присутствiи пророка, - передъ нимъ безполезно лгать.

-- Милая, - сказалъ Лапидотъ нежнымъ, ласкающимъ тономъ, - неужели тебе все равно, что сынъ меня увидитъ въ такихъ лохмотьяхъ? Если бъ у меня была небольшая сумма денегъ, то я прилично бы оделся, походилъ бы на вашего отца и могъ бы найти себе приличное место, - а теперь меня принимаютъ за нищаго скомороха. Я хотелъ бы жить съ моими детьми, забыть прошлое и простить всемъ. Если бы ты дала мне десять фунтовъ стерлинговъ или принесла завтра, я черезъ два дня явился бы къ вамъ въ приличномъ виде.

Мира чувствовала, что не должна поддаваться соблазну, и решительно отвечала:

-- Мне больно отказать вамъ, батюшка, - но я обещала моимъ друзьямъ не иметь съ вами никакихъ тайнъ. Пойдемте къ брату, и мы вамъ все устроимъ.

сигаръ.

Мира, не разсуждая, опустила руку въ карманъ и подала отцу свое портмонэ. Лапидотъ поспешно схватилъ его и удалился почти бегомъ.

Между темъ, Мира вернулась домой сильно взволнованная и бросилась передъ братомъ на колени.

-- Эздра! Отецъ... остановилъ меня. Я хотела его привести сюда. Сказала, что ты его примешь. Онъ отвечалъ: - "Нетъ, я приду завтра". Онъ попросилъ у меня денегъ. Я отдала ему свое портмонэ, и онъ ушелъ.

Эздра ожидалъ худшаго. Заметно успокоенный, онъ отвечалъ нежнымъ тономъ:

Она передала весь разговоръ съ отцомъ.

-- Онъ завтра не придетъ, - сказалъ Эздра.

Ни одинъ изъ нихъ не высказалъ своего тайнаго убежденiя, что Лапидотъ будетъ, конечно, подстерегать Миру на улице и выпрашивать у нея деньги.

Вернувшись въ Лондонъ, Деронда чувствовалъ себя совершенно новымъ человекомъ. Онъ словно получилъ право на то, чего смутно жаждалъ; онъ вернулся съ сознанiемъ, что долгъ повелеваетъ ему итти, именно, туда, куда тайно влекло его сердце. Найдя своихъ предковъ, онъ точно нашелъ вторую душу.

-- Данiэль Деронда можетъ войти? - вдругъ произнесъ знакомый голосъ въ дверяхъ.

-- Да, да, - отвечалъ Мардохей.

Лицо Деронда сiяло необыкновенной радостью. Онъ протянулъ руки Мире и Мардохею и произнесъ торжественно:

-- Я не говорилъ вамъ, - зачемъ поехалъ за границу; меня вызвали туда для объясненiя тайны моего происхожденiя. Вы были правы, Мардохей: я - еврей.

-- Мы принадлежимъ къ одному народу, - продолжалъ Деронда, - наши души стремятся къ одной цели, и ни въ жизни, ни въ смерти ничто насъ не разъединитъ. Мой дедъ оставилъ коллекцiю рукописей, надеясь, что они перейдутъ въ руки внука. Теперь это исполнилось, несмотря на все старанiя скрыть отъ меня мое происхожденiе. Я привезъ шкатулку съ этими бумагами и оставлю ее у васъ, Мардохей. Вы, конечно, мне поможете ихъ разобрать и прочесть.

-- Данiэль, - сказалъ Мардохей, - я вамъ говорилъ съ самаго начала, что мы не знаемъ всехъ путей Провиденiя!..

Лапидотъ, разставшись съ дочерью, въ тотъ же вечеръ проигралъ полученныя отъ нея деньги, но после долгихъ размышленiй онъ решилъ, что жизнь съ детьми для него будетъ выгоднее, чемъ случайныя подачки отъ дочери. Поэтому вечеромъ на другой день после перваго свиданiя съ Мирой онъ отправился къ ихъ дому, въ надежде увидеть Миру и найти удобный предлогъ войти въ домъ. Но было уже поздно, и въ открытое окно онъ услыхалъ пенiе.

Это пела Мира, а Эздра слушалъ съ закрытыми глазами. Вдругъ въ комнату вошла служанка и нерешительно сказала:

-- Попросите его сюда, - обратился Эздра къ служанке.

Сердце Миры тревожно забилось, и она не сводила глазъ съ Эздры, который тоже всталъ.

-- Эздра, сынъ мой!-воскликнулъ Лапидотъ, входя, - ты, верно, не узналъ бы меня после такой разлуки?

-- Я васъ знаю слишкомъ хорошо, отецъ, - холодно ответилъ Эздра.

-- Мы живемъ здесь съ сестрой, - началъ онъ, когда Мира вышла, - на средства, доставляемыя мне добрымъ, щедрымъ другомъ и добываемыя Мирой тяжелымъ трудомъ. Пока у насъ будьте, домъ, мы не выгонимъ васъ изъ него. Вы - нашъ отецъ, и хотя вы порвали все узы родства, но мы признаемъ свой долгъ. Вы бежали съ деньгами, оставивъ долги неоплаченными, вы бросили нашу мать, отняли у нея ребенка, сделались игрокомъ, хотели погубить сестру, - но она спасла себя. Мы дадимъ вамъ кровъ, постель, пищу, одежду, - но мы никогда не будемъ вамъ доверять.

Большаго Лапидоту ничего не нужно было, - только бы остаться жить у детей. Вскоре въ немъ исчезла всякая тень смущенiя. Онъ сталъ весело говорить съ Мирой о ея пенiи, а когда прислуга подала ему ужинъ, онъ постарался доказать ей, что онъ настоящiй джентльменъ.

Придя въ следующiй разъ къ Эздре, Деронда былъ очень пораженъ, найдя въ скромномъ домике новаго обитателя - старика Лапидота. Мира нашла нужнымъ сказать отцу о дружбе Деронда къ ея брату и объ его благодеянiяхъ, но умолчала о спасенiи ея самой изъ воды.

Деронда въ первый разъ явился въ небольшой домикъ на третiй день после переезда Лапидота. Новое платье, заказанное старику, еще не было готово, и потому онъ не вышелъ къ Деронда, желая произвести на него, по возможности, прiятное впечатленiе и снискать расположенiе Деронда. Вообще онъ старался вести себя чрезвычайно осторожно и любезно со всеми, - онъ, повидимому, искренно интересовался музыкальными уроками Миры, смиренно исполнялъ требованiя прислуги не курить табакъ въ комнатахъ и наслаждался подаренной ему дочерью трубкой и табакомъ въ соседнемъ сквере.

очень холодно, чувствуя естественное отвращенiе къ человеку, причинившему несчастiе всему своему семейству; но онъ не могъ -прогнать его изъ комнаты, темъ более, что старикъ оказался даже очень полезнымъ для разбора древнихъ манускриптовъ. Лапидотъ предложилъ переписать эти рукописи, такъ какъ глаза у него были гораздо сильнее, чемъ у больного Эздры. Деронда охотно согласился, полагая, что эта готовность работать доказывала спасительную перемену въ старике, и даже на лице Эздры появилось довольное выраженiе, - но онъ все же выразилъ желанiе, чтобъ переписка происходила на его глазахъ.

Уже два месяца жилъ Лапидотъ у своихъ детей. Деронда не замечалъ въ немъ никакой резкой перемены, и старикъ по прежнему ухаживалъ за нимъ; но онъ предвиделъ, что присутствiе Лапидота въ доме своихъ детей приведетъ когда-нибудь къ открытой борьбе и позорному униженiю, отъ которыхъ онъ решился, по возможности, защитить Эздру и Миру.

Эти предчувствiя еще более усилились бы, если бы онъ зналъ, что происходило въ уме старика, который выносилъ все стесненiя своего новаго положенiя только въ надежде выждать удобный случай и получить значительную сумму отъ богатаго покровителя его сына и дочери. Желанiе прiобрести деньги было у него такъ сильно, что онъ не остановился бы даже передъ кражей. Поэтому Лапидотъ мало-по-малу пришелъ къ тому убежденiю, что ему оставалось только взять у Деронда большую сумму въ виде отступного и уехать снова за границу.

После долгихъ колебанiй Деронда решилъ объясниться въ своей любви Маре и просить быть его женой и съ этимъ твердымъ решенiемъ онъ разъ и явился въ маленькiй домикъ.

Лапидотъ находился въ такомъ дурномъ настроенiи, что не сталъ слушать чтенiе еврейскихъ рукописей, а пошелъ покурить въ скверъ. Миры не было дома, но она должна была скоро вернуться.

кольцо. - прибавилъ онъ и положилъ галстукъ и кольцо на столъ, заваленный книгами и бумагами. - Я не разстаюсь съ этимъ памятнымъ кольцомъ и всегда ношу его на галстуке, но во время работы оно душитъ меня своей тяжестью.

Черезъ несколько минутъ Деронда снова принялся за чтенiе еврейской рукописи подъ руководствомъ Эздры, который объяснялъ каждую фразу, и ни одинъ изъ нихъ не заметилъ, какъ въ комнату вошелъ Лапидотъ и селъ въ углу. Глаза его тотчасъ остановились на блестящемъ кольце Деронда, и онъ невольно подумалъ, - за сколько можно продать это кольцо. Конечно, онъ не могъ выручить столько, сколько надеялся получить отъ Деронда отступного, - но одно было еще гадательное, а другое находилось въ его рукахъ. Онъ могъ свободно взять кольцо, не боясь никакого преследованiя со стороны друга его детей, и не было ничего легче, какъ на вырученныя деньги уехать за границу. Онъ всталъ и подошелъ къ окну, но, хотя кольцо лежало на столе за его спиной, оно все время стояло передъ его глазами, и онъ соображалъ, - что можно сделать только одинъ шагъ отъ стола къ выходной двери. Однако, онъ все же не изменилъ своего решенiя объясниться съ Деронда и пошелъ на лестницу, чтобы тамъ дождаться его, но, проходя мимо стола, онъ какъ-то инстинктивно протянулъ руку къ кольцу. Очутившись на лестнице съ кольцомъ въ рукахъ, онъ наделъ шляпу и поспешно вышелъ на улицу...

Деронда и Эздра едва заметили его уходъ и продолжали по прежнему свои занятiя. Вскоре, однако, появленiе Миры прервало чтенiе. Хотя она заявила, что зашла домой только на минуту и уходитъ къ м-съ Мейрикъ, но Деронда попросилъ позволенiя проводить ее, - онъ хотелъ дорогой высказать ей свое намеренiе. Вдругъ онъ вспомнилъ о галстуке.

-- Пожалуйста, извините, я совсемъ забылъ, - сказалъ онъ, обращаясь къ молодой девушке и поспешно надевая галстукъ; - но, Боже! где же мое кольцо?

И, нагнувшись, онъ сталъ искать на полу.

-- Вы его положили на столъ?

-- Да, - отвечалъ Деронда и продолжалъ везде искать пропавшую вещь, передвигая мебель и полагая, что, вероятно, кольцо куда-нибудь закатилось.

-- Здесь былъ отецъ? - спросила на ухо у брата Мира, бледная, какъ смерть.

Онъ значительно взглянулъ на нее и молча кивнулъ головой. Она снова побежала къ Деронда и быстро спросила:

-- Можетъ, я положилъ кольцо въ карманъ, - произнесъ Деронда, заметивъ испугъ Миры.

-- Нетъ, вы положили его на столъ, - сказала она решительно и выбежала изъ комнаты.

Деронда последовалъ за нею Она прежде всего заглянула въ гостиную, а потомъ въ спальню, - но отца нигде не было. Наконецъ, она съ отчаянiемъ посмотрела на пустой гвоздь, на которомъ всегда висела его шляпа, и, подойдя къ окну, безсознательно посмотрела на улицу. Черезъ минуту она обернулась къ Деронда, и въ глазахъ ея было видно самое тяжелое сознанiе позора и униженiя. Но Деронда взялъ ее за обе руки и произнесъ съ жаромъ:

-- Мира! пусть онъ будетъ моимъ отцомъ такъ же, какъ вашимъ; разделимъ съ этой минуты всякое горе и радость. Ваше униженiе мне дороже гордой славы всякой другой женщины. Скажите, что вы меня не отвергаете, что вы разделите со мною все, что вы будете моей женой. Скажите, что принимаете мою любовь, и я докажу вамъ всею моей жизнью, - какъ горячо и преданно я васъ люблю!

любовью къ Эздре, и только мало-по малу она поняла истинное значенiе его словъ. Она вспыхнула, глаза ея заблестели; но когда Деронда умолкъ, она не могла произнести ни слова, а только подняла къ нему голову и просто, молча поцеловала его... Несколько минутъ они стояли неподвижно, подъ влiянiемъ сильныхъ впечатленiй. Наконецъ, она промолвила шопотомъ:

-- Пойдемъ, дорогой мой, - успокоимъ Эздру.