Адам Бид.
Книга первая.
IX. Мир Гетти.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга первая. IX. Мир Гетти. (старая орфография)

IX.
Мир Гетти.

Между-тем, как она приноровляла большие листья, которые возвышали цвет бледного благоухающого масла, подобно тому, как возвышается цвет белой буквицы при её гнезде зелени, мне кажется, Гетти думала гораздо-больше о взглядах, которые бросал на нее капитан Донниторн, нежели об Адаме и его огорчениях. Ясные, выражающие удивление взоры красивого молодого джентльмена с белыми руками, золотою цепочкою, иногда и мундир, богатство и неизмеримое величие - таковы были теплые лучи, заставлявшие дрожать сердце бедной Гетти и безпрестанно звучать своими безразсудными тонами. Мы не слышим, чтоб статуя Мемнона издавала звуки при стремительном дуновении могущественнейшого ветра, или, в ответ на какое-либо другое влияние, божественное или человеческое: она издавала звуки только при известных кратковременных утренних солнечных лучах, и мы должны учиться приноравливаться к открытию, что некоторые из этих искусно-образованных инструментов, называемых человеческими душами, имеют весьма-ограниченную способность к музыке и нисколько не задрожат под прикосновением, которое наполняет других трепещущим восторгом или дрожащею скорбью.

Гетти совершенно свыклась с мыслью, что люди любили посмотреть на нее. Она не была слепа к тому, что молодой Лука Бриттон из Брокстона приходил в церковь в Геслопе по воскресеньям после обеда с целью, чтоб иметь возможность видеть ее, и что он сделал бы более-решительные шаги, еслиб её дядя, Пойзер, будучи невысокого мнения о молодом человеке, отец которого имел такую дурную землю, как у старика Луки Бриттона, не запретил её тётке ободрять его какою бы то ни было вежливостью. Она заметила также, что мистер Крег, садовник, живший в Оленьей Роще, был влюблен в нее по-уши и в последнее время делал признания, в которых нельзя было ошибиться, в виде сладчайшей клубники и гиперболического гороху. Она знала еще лучше, что Адам Бид - высокий, стройный, умный, бравый Адам Бид - который пользовался таким авторитетом у всех живших в окрестности и которого её дядя всегда был рад видеть вечером, говоря, что "Адам гораздо-лучше знал толк во многих вещах, нежели те, которые считали себя лучше его" - она знала, что этот Адам, который часто бывал так суров со всеми другими людьми и не очень-то бегал за девицами, от одного её слова или взгляда бледнел или краснел, когда угодно. Сфера сравнения Гетти была необширна; но она не могла не заметить, что Адам быль то, что называется, человеком, всегда знал, что сказать о вещах, мог сообщить её дяде, как следует подпереть избу, и духом починить масляник; он с первого взгляда знал качество орешника, сваленного ветром, отчего на стенах показывается сырость и что нужно делать длятого, чтоб извести крыс; у него был красивый почерк, который можно было легко разобрать; он мог делать вычисления в голове - такая степень совершенства была вовсе неизвестна между богатейшими фермерами той страны. Он вовсе не походил на этого олуха Луку Бриттона, который, идя однажды с ней всю дорогу от Брокстона до Геслопа, прервал молчание только замечанием, что серая гусыня начала класть яйца. А что касается мистера Крега, садовника, то он был человек довольно-умный, это правда, но косоног и говорил всегда нескладно и нараспев; притом же, по самому снисходительному предположению, ему было ужь очень-недалеко до сорока.

Гетти нисколько не сомневалась, что её дядя желал, чтоб она ободряла Адама, и был бы доволен, еслиб она вышла замуж за него. Ибо в те времена не было строгой черты разрядного разграничения между фермером и достойным уважения ремесленником, и в семейном быту, так же, как и в трактирах, они часто разговаривали друг с другом за кружкою эля. Фермер тайно утешался мыслью, что он был человек с капиталом и имел влияние на приходския дела, и это поддерживало его при явном превосходстве Адама над ним в разговоре. Мартин Пойзер не был частым посетителем трактиров, но любил дружески поболтать за своим домашним пивом, и хотя было приятно излагать закон глупому соседу, который не имел никакого понятия, каким-образом улучшить свою ферму, для разнообразия было также очень-интересно научиться чему-нибудь у такого умного малого, как Адам Бид. Согласно с этим, в последние три года, с того времени, как Адам надзирал за постройкою нового анбара, он всегда встречал радушный прием на-господской мызе, в особенности в зимний вечер, когда все семейство, по патриархальному обычаю, хозяин и хозяйка, дети и слуги, собирались в той знаменитой кухне в соразмерном достоинству каждого разстоянии от яркого огня. И, по-крайней-мере, в последние два года, Гетти привыкла слышать, как её дядя говорил: "Адам Бид работает теперь по жалованью; но он непременно будет сам хозяином. Это так же верно, как то, что я сижу на этом кресле. Мистер Бёрдж поступает дельно, желая, чтоб он стал его компаньоном и женился на его дочери, если справедливо то, что говорит молва. Женщина, которая выйдет замуж за него, сделает хорошую партию, все равно, будет ли это в Благовещение, или Михайлов День". Это замечание всегда сопровождалось искренним согласием со стороны мистрисс Призер. "Ах" говаривала она, "конечно, славно иметь готового богатого мужа, а может случиться, что он будет готовый дурак, и ведь безполезно набивать карман деньгами, если в уголку есть дыра. Мало вам будет пользы, что у вас есть собственная телега: если возница глуп, то он как-раз опрокинет вас в ров. Я всегда говорила, что никогда не вышла бы за человека, у которого нет мозгу; ибо что тут будет хорошого, если женщина, которая имеет свой собственный мозг, привязана к дураку, над которым смеются все? Это все равно, что еслиб она великолепно вырядилась и поехала на осле задом."

предмете с другой точки зрения, еслиб Гетти была их собственная дочь, тем-неменее, ясно было, что они охотно приняли бы предложение Адама жениться на бедной племяннице. Ибо Бетти в другом месте была бы только служанкой, еслиб дядя не взял её к себе и не воспитал, как домашнюю помощницу тётки, здоровье которой со времени рождения Тотти не допускало другой, более-положительной работы, кроме надзора за прислугой и детьми. Но Гетти никогда не доказывала Адаму ясного поощрения. Даже в те минуты, когда она совершенно сознавала превосходство его над её другими поклонниками, она никогда не заставляла себя думать о том, чтоб выйдти за него замуж. Ей было приятно чувствовать, что этот сильный, ловкий, проницательный человек был в её власти. Она пришла бы в негодование, еслиб он каким-либо малейшим признаком обнаружил, что хочет ускользнуть из-под ярма её кокетливого тиранства и привязаться к милой Мери Бёрдж, которая была бы весьма благодарна за caмоe незначительное внимание с его стороны. "Мери Бёрдж, в-самом-деле! такая бледнолицая девушка: если она наденет лоскуток розовой ленты, то кажется такою желтою, как одуванчик; а волосы у ней прямы, как связка бумажной пряди." И, когда Адам пропадал на несколько недель из господской мызы или иначе обнаруживал сопротивление своей страсти, как-бы считая ее безумною, Гетти старалась приманить его назад в свои сети, выказывая некоторую кротость и робость, будто его небрежность безпокоила ее. Но чтоб выйдти замуж за Адама, это было дело другое! Ничто на свете не могло искусить ее к совершению такого подвига. Её щеки никогда не покрывались большим румянцем, когда называли его имя. Она не чувствовала ни малейшого трепета, если видела из окна, что он проходил по дороге, или если он неожиданно приближался к ней по тропинке через луг. Когда глаза его отдыхали на ней, то она не чувствовала ничего, кроме холодного торжества, зная, что он любит ее и никогда не станет смотреть на Мери Бёрдж: он не мог возбудить в ней волнений, составляющих сладостные упоения юной любви, подобно тому, как одно лишь изображение солнца не может привесть в движение весенний сок в дивных фибрах растения. Она только видела в нем - бедного человека, с стариками родителями, которых он должен был содержать, человека, который не был бы в-состоянии, и долго не будет в-состоянии, снабжать ее даже теми предметами роскоши, которые она имеет в доме своего дяди. А Гетти только и мечтала о роскоши: она желала сидеть в устланной ковром гостиной и всегда носить белые чулки, иметь несколько больших красивых серег, таких, какие были в моде, ноттингемския кружева по верху платья, нечто, от чего её носовой платок мог бы хорошо пахнуть, как платок мисс Лидии Доннигорн, когда она вынимала его в церкви из кармана, и не быть обязанной вставать рано и получать от кого бы то ни было выговоры. Она думала: еслиб Адам был богат и мог ей дать эти вещи, то она могла бы полюбить его в достаточной степени длятого, чтобы выйдти за него замуж.

Но в последния несколько недель новое влияние овладело Гетти - неопределенное, атмосферическое, проявлявшееся не в сознательных надеждах или ожиданиях, но производившее приятное наркотическое действие, которое заставляло ее ступать по земле и заниматься работой как-бы во сне, не позволяя ей сознавать тяжесть или труд, и показывало все предметы сквозь нежную, полупрозрачную завесу, будто Гетти жила не в этом действительном мире из кирпича и камня, а в каком-то мире, исполненном счастия и блаженства, подобном тому, какой солнечные лучи представляют нам в воде. Гетти стала замечать, как мистер Артур Донниторнь готов был подвергаться значительным безпокойствам только длятого, чтоб иметь случай видеть ее; как в церкви он всегда помещался таким-образом, что мог видеть ее вполне, когда она сидела и когда стояла; как он безпрестанно находил предлоги посещать господскую мызу и всегда придумывал сказать что-нибудь только длятого, чтоб заставить ее заговорить с ним и посмотреть на него. Бедный ребенок в настоящую минуту так же воображал, что молодой сквайр когда-нибудь сделается её любовником, как миловидная дочь булочника в толпе, отличенная императорскою, но выражающею удивление улыбкою, мечтает о том, что она сделается императрицею. Но дочь булочника идет домой и мечтает о красивом молодом императоре и, может-быть, неверно свешивает муку, разсуждая о том, что это за божественная доля должна быть для той счастливицы, которая будет иметь его мужем: так и бедная Гетти нашла лицо и образ, которые преследовали ее всюду, наяву и в мечтах; ясные, нежные взгляды проникли в её сердце и облили её жизнь странною, исполненною счастия томностью. Глаза, бросавшие эти взгляды, в действительности и вполовину не были так красивы, как глаза Адама, которые иногда обращались к ней с грустною, умоляющею нежностью; но они нашли готовое посредничество в глупенькой фантазии Гетти, тогда-как глаза Адама не могли проникнуть чрез эту атмосферу. Впродолжение трех недель, по-крайней-мере, её внутренняя жизнь состояла почти только из того, что она проходила в памяти взгляды и слова, с которыми Артур обращался к ней; почти только из того, что она припоминала, с каким ощущением слышала его голос вне дома, видела, как он входил, потом замечала, что его глаза были устремлены на нее, и потом еще замечала, что высокая фигура, смотревшая на нее глазами, которые, казалось, касались её, подходила ближе в платье из красивой материи и пропитанная благоуханием, напоминавшим цветник, колыхаемый вечерним легким ветерком. Безразсудные фантазии! - как вы видите, неимеющия решительно ничего общого с любовью, которую чувствуют прелестные девушки восьмнадцати лет в наши дни; но вы должны помнить, что все это случилось около шестидесяти лет назад, и что Гетти вовсе не была воспитана, что она была просто дочь фермера, для которой джентльмен с белыми руками сиял как олимпийский бог. До-того времени, она никогда не заботилась много о будущем и только мечтала о том, когда капитан Донниторн придет на мызу, или о будущем воскресенье, когда она увидит его в церкви; но теперь она думала, что он, может-быть, постарается встретиться с нею, когда она пойдет завтра в рощу.... а если он заговорит с нею и пройдет рядом некоторое разстояние, когда никого не будет возле! Этого, однакожь, никогда не случалось; и теперь её воображение, вместо-того, чтоб представлять себе прошедшее, занималось составлением того, что может случиться завтра - около какого места в роще увидит она его, когда он пойдет к ней на встречу, как она приколет свою новую розовую ленту, которую он никогда не видел, и что он станет говорить, чтоб заставить ее возвратить его взор - взор, который после-того останется у ней в памяти весь день.

В таком настроении духа, могла ли Гетти чувствовать несчастие Адама, или думать много о том, что бедный старик Матвей утонул? Юные души, находящияся в таком приятном бреду, в каком находилась Гетти, столь же мало сочувствуют всему, как бабочки, сосущия нектар; оне разобщены от всякой действительности преградою мечтаний - невидимыми взорами и неосязаемыми руками.

Между-тем, как руки Гетги занимались укладкою масла и её голова наполнена была этими картинами завтрашняго дня, Артур Донниторн, ехавший рядом с мастером Ирвайном к долине, где протекал Ивовый Ручей, также имел какие-то неясные предвкушения, пробегавшия в его душе, как течение под поверхностию реки, в то время, как он слушал рассказ мистера Ирвайна о Дине - предвкушения неясные, но довольно сильные для того, чтоб заставить его почувствовать некоторый стыд, когда мистер Ирвайн вдруг сказал:

-- Что очаровывало вас так долго в сырне мистрисс Пойзер, Артур? Ужь не стали ли вы любителем сырых каменьев и молочных сосудов?

-- Нет, я вошел посмотреть на миленькую девушку, сбивавшую масло, Гетти Соррель. Она совершенная Геба, и еслиб я быль артистом, то срисовал бы ее. Удивительно, что за миленьких девушек видишь между дочерьми фермеров, тогда-как мужчины такие олухи. Обыкновенное, круглое, красное лицо, которое иногда встречаешь у мужчин - одне щеки безь всяких черт, как, например, у Мартина Пойзера - выходит у женщин в том же семействе очаровательнейшим личиком, какое только можно себе вообразить.

-- Ну, а не стану возражать против-того, что вы созерцаете Гетти с точки зрения артиста; но я не хотел бы, чтоб вы питали её тщеславие и набивали её голову вздором, говоря ей, что она необыкновенная красавица, которая может привлечь изящных джентльменов; в противном случае, вы испортите ее и сделаете негодною быть женою бедного человека - честного Крега, например, который, я видел, устремляет на нее очень-нежные взгляды. Эта маленькая кошечка уже имеет вид, что она сделает мужа таким несчастным, каким, по закону природы, сделается тихий человек, когда он женятся на красоте. Кстати о женитьбе; я надеюсь, наш друг Адам устроится теперь, как его бедный старик отправился. Ведь ему в будущем придется содержать только мать, и я заметил, что между ним и этою миловидною скромною девушкою, Мери Бёрдж, существует расположение; я заметил это, когда однажды разговаривал со стариком Джонатаном, который как-то проговорился на-счет молодых людей. Но когда я упомянул об этом предмете Адаму, то он, казалось, был озабочен тем и переменил разговор. Я предполагаю, что любовь течет не гладко, или, может-быть, Адам воздерживается, пока не улучшится его положение. Он обладает независимостью духа, которого хватит на два человека... его даже можно упрекнуть в некоторой гордости, если только следует упрекнуть его в этом.

приходе; тогда он был бы готов действовать, как мой великий визирь, когда я буду нуждаться в визире. Мы могли бы делать вместе бесконечные перестройки и улучшения. Впрочем, я, кажется, никогда не видел этой девушки... по-крайней-мере, я никогда не обращал на нее внимания.

-- Посмотрите на нее, в будущее воскресенье, в церкви... она стоит со своим отцом по левую сторону кафедры. Вам тогда не нужно будет смотреть столько на Гетти Соррель. Когда я решил в своем уме, что не в-состоянии купить соблазнительную собаку, то я ужь и не обращаю на нее никакого внимания; ибо еслиб у нея явилось вдруг сильное расположение ко мне и она стала бы смотреть на меня с любовью, то борьба между разсчетом и наклонностью могли бы сделаться неприятною и жестокою. Я горжусь моим благоразумием в этом деле, Артур, и наделяю им вас, как старик, которому благоразумие досталось недорого.

то, я думаю, были бы теперь у подошвы холма.

продолжать разговор, пока они не поднялись на дорогу, пролегавшую позади адамовой избы.