Адам Бид.
Книга первая.
XIV. Возвращение домой.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга первая. XIV. Возвращение домой. (старая орфография)

XIV.
Возвращение домой.

В то время, когда происходило прощание в роще, в избе было также прощание, и Лисбет стояла с Адамом в дверях, напрягая свои престарелые глаза, чтоб бросить последний взгляд на Сета и Дину, подымавшихся на противоположную покатость.

-- Э, мне жаль смотреть на нее в последний раз, сказала она Адаму, когда они снова вошли в дом. - Мне очень хотелось бы иметь ее при себе до-тех-пор, пока я умру и буду лежать рядом с моим стариком. При ней и смерть была бы легче... она говорить так кротко и ходить-то так тихо. Я твердо уверена, что это на нее была написана картинка в новой Библии... ангел, сидящий на большом камне подле гроба. Эх, я не скучала бы, еслиб у меня была такая дочь; но никто не женятся на таких девушках, которые годятся на что-нибудь.

-- Ну, матушка, я надеюсь, что она еще будет твоей дочерью; Сет чувствует к ней привязанность, и я надеюсь, что и она современем почувствует расположение к Сету.

-- Что тут толковать об этом? Она не обращает на Сета никакого внимания. Она уезжает отсюда за двадцать миль: как же она почувствует расположение к нему, хотела бы я знать? Все-равно, что пирог не подымается без закваски. Твои ученые книжки, может-быть, могли бы сказать тебе лучше этого - я так думаю, не то, ты стал бы читать обыкновенные книги, как Сет.

-- Нет, матушка, сказал Адам, смеясь:, - ученые книжки говорят нам хорошия вещи, и мы без них не ушли бы далеко, но оне ничего не говорят нам о чувствах людей. В моих книжках читать легче, нежели в сердце человеческом. Но Сет из всех людей, работающих с инструментом в руке, малый с добрым сердцем, имеет глубокое чувство и также приятную наружность; притом же, он имеет такой же образ мыслей, как Дина. Он заслуживает получить ее, хотя нельзя отрицать, что она сама редкое созданье. Ведь не каждый день природа дарит нас такими произведениями.

-- Эх, ты всегда заступаешься за брата! Ты вот был точно такой же в то время, когда вы были еще маленькие; ты всегда был готов делить с ним все пополам. На что думать Сету жениться, когда ему еще только двадцать-три года? Ему нужнее учиться и копить деньгу на черный день. А что касается того, стоит ли он её, то, ведь, она двумя годами старше Сета: она, ведь, почти одних лет с тобою. Но вот в этом-то и дело: люди всегда избирают все навыворот, как-будто их должно сортировать как свинину: кусок хорошого мяса да кусок остатков.

В мыслях женщины, смотря по тому, в каком расположении духа она находится, все, что может быть, получает временное очарование от сравнения с тем, что есть. Так-как Адам не хотел сам жениться на Дине, то Лисбет чувствовала некоторое огорчение по этой причине, и в такой же степени, как еслиб он желал жениться на ней и таким образом удалял бы себя совершенно от Мери Бердж и от компаньйонства так же действительно, как еслиб женился за Гетти.

Было уже более половины девятого, когда Адамь и его мать разговаривали таким образом, так-что, когда, минут десять спустя, Гетти дошла до поворота дороги, который вел к воротам фермерского двора, то она увидела Дину и Сета, приближавшихся к воротам по противоположному направлению, и подождала, пока они подойдут к ней. Они также, как Гетти, шли несколько-медленнее, ибо Дина старалась говорить слова утешения и силы Сету в эти минуты разставанья. Но, увидев Гетти, они остановились и пожали друг другу руки. Сет повернул домой, а Дина продолжала идти одна.

-- Сет Бид подошел бы к вам и поговорил бы с вами, милая моя, сказала она, подойдя к Гетти: - но он сегодня очень-разстрсен.

Гетти отвечала пустою улыбкою, как-будто она не вполне знала, что было сказано. И странный контраст представляла эта блестящая, погруженная в себя прелесть с спокойным симпатическим лицом Дины, с её открытым взором, говорившем, что её сердце не жило в её собственных сокровенных тайнах, но в чувствах, которыми оно страстно желало поделиться со всем светом. Гетти любила Дину больше, нежели любила других женщин: могла ли она питать другое чувство к той, которая всегда обращалась к ней с ласковым словом, когда её тётка находила какие-нибудь ошибки, и которая всегда с готовностью брала у нея из рук Тотти, крошечную, скучную Тотти, которую все так баловали и которая вовсе не интересовала Гетти? Дина, впродолжение всего пребывания своего на господской мызе, ни разу не обращалась к Гетти с каким-нибудь порицанием или упреком; она много говорила с ней серьёзно, но это не производило на Гетти сильного впечатления, ибо она не слушала никогда, что бы ни говорила Дина, которая почти всегда гладила потом Гетти по щеке и желала помочь ей в какой-нибудь работе. Дина была для нея загадкой. Гетти смотрела на нее почти так же, как можно себе вообразить, что маленькая птичка, которая может только порхать с ветки на ветку, смотрит на полет ласточки или жаворонка. Но она вовсе не заботилась разрешать подобные загадки, как она ни старалась узнать, что означали картины в "путешествии пилигрима" или в старой Библии в целый лист, которою Марти и Томми всегда терзали ее по воскресеньям.

Подойдя к Гетти, Дина взяла ее под-руку.

-- Вы кажетесь очень-счастливою сегодня, моя милая, сказала она.

-- Я часто буду думать о вас, когда буду в Снофильде, и видеть ваше лицо предо мною в таком виде, как теперь. Как это странно!... иногда, когда а совершенно одна и сижу в своей комнате, закрыв глаза, или хожу по холмам, люди, которых я видела и знала, хотя бы впродолжение немногих только дней, являются предо мною; я слышу их голоса, вижу, как они смотрят и движутся, даже вижу их почти яснее, нежели видела их в то время, когда они в-действительности были со мною так, что я могла дотрогиваться до них. И тогда мое сердце влечется к ним; я сочувствую их участи как своей собственной, и ощущаю утешение, разстилая ее перед Создателем и уповая на Его любовь как в-разсуждении их, так и в-разсуждении меня самой. И так, я вполне уверена, что вы явитесь предо мною.

Она остановилась на минуту, но Гетти не сказала ничего.

-- Это было очень драгоценное время для меня, продолжала Дина: - вчера вечером и сегодня, когда я видела таких добром сыновей, как Адам и Сет Биды. Они обращаются с своею престарелою матерью так нежно и так заботливо! И она рассказывала мне, что делал Адам впродолжение многих лет, помогая своему отцу и брату: удивительно, каким духом благоразумия и познаний обладает он и с какою готовностью он употребляет все это в пользу тех, которые слабы. Я уверена, что у него также любящее сердце, я часто замечала между своими людьми около Снофильда, что сильные, искусные мужчины кротче других обращаются с женщинами и детьми, и я с удовольствием смотрю, когда они носят крошечных грудных детей, будто они так же легки, как маленькия птички. И крошечные дети, повидимому, больше всего любят сильных мужчин. Я уверена, что так было бы и с Адамом Бидом - не так ли думаете и вы, Гетти?

-- Да, сказала Гетти разсеянно, ибо её мысли все это время находились в лесу, и ей было бы трудно сказать с чем она соглашалась. Дина видела, что она не была расположена разговаривать, да и у них не было бы и времени к тому, потому-что оне подошли теперь к воротам.

Тихия сумерки, с их умирающим западным красным отливом и немногими бледными борющимися звездами, покоились на фермерском дворе, где не было слышно никакого звука, кроме топота тележных лошадей в конюшне. Прошло около двадцати минут после заката солнца: домашния птицы все отправились на насестку, и бульдог лежал, растянувшись на соломе, вне своей конуры; рядом с ним покоилась черная с коричневыми пятнами такса, когда шум отворявшихся ворот обезпокоил их и заставил, как добрых служителей, залаять, хотя они и не имели ясного сознания причины.

Лай произвел в доме свое действие: когда Дина и Гетти приблизились, то в дверях показалась плотная фигура с черными глазами, с румяным лицом, которое носило в себе возможность иметь чрезвычайно-проницательное и время-от-времени в рыночные дни презрительное выражение, теперь же имело искреннее добродушное выражение, всегда являвшееся на нем после ужина. Всем известно, что великие ученые, обнаруживавшие самую безжалостную суровость в суждении об учености других людей, были мягкого и обходительного характера в частной жизни; и я слышал об ученом муже, который кротко качал близнецов в люльке левою рукою, между-тем как правою осыпал самыми раздирающими сарказмами противника, обнаружившого жестокое невежество в еврейском языке. Должно прощать слабости и заблуждения. Увы! и мы им нечужды; но человек, который держится несправедливой стороны относительно такого важного предмета, как еврейская пунктуация, должен считаться врагом своего рода. В Мартине Пойзере заключалась такого же рода антитезная смесь: он имел такой отличный нрав, что обнаруживал большую нежность и уважение к своему старику-отцу, чем прежде, с-тех-пор как последний крепостным актом завещал ему все свое имущество; никто не выказывал к своим соседям большее сострадание во всех их личных делах, как Мартин Пойзер; но относительно какого-нибудь фермера, Луки Бриттона, например, у которого не были достаточно очищены поля, который не знал начальных правил, как делать изгородь и копать рвы, и обнаруживал такую явную нераспорядительность касательно покупки зимних запасов, Мартин Пойзер был так же жесток и неумолим, как северо-восточный ветер. Луке Бриттону стоило сделать только какое-нибудь замечание, хотя бы о погоде, как Мартин Пойзер открывал в этом замечании следы нездравомыслия и полного невежества, которые так явно обнаруживались во всех его фермерских операциях. Он даже с отвращением смотрел на своего товарища, когда последний подносил ко рту оловянную пинту у выручки в трактире: "Ройяль Джордж" в рыночный день, и при одном лишь виде его на противоположной стороне дороги в черных глазах Пойзера являлось строгое и порицающее выражение, как-нельзя-более отличавшееся от отеческого взгляда, которым он встретил двух племянниц, подходивших к дверям. Мистер Пойзер курил вечернюю трубку и теперь держал руки в карманах - единственное развлечение человека, который, окончив дневной труд, еще не хочет ложиться спать.

-- Ну, голубушки, вы что-то поздно сегодня, сказал он, когда оне подошли к маленькой калитке, которая вела на дорожку к кухне. - Мать ужь начала безпокоиться о вас, и нашей малютке что-то нездоровится. Да как же ты оставила старуху Бид, Дина? Что, она очень-убита смертью старика? Он в эти пять лет был для нея очень-плохой помогай.

-- Она была очень-огорчена тем, что потеряла его, сказала Дина: - но она, кажется, стала сегодня поспокойнее. Её сын, Адам, был дома весь день, работая над гробом для отца; а она любит, чтоб он был дома. Она говорила мне о нем почти весь день. У ней любящее сердце, хотя она и имеет очень-хлопотливый и безпокойный характер. Я желала бы, чтоб у ней была более-верная опора, которая служила бы ей утешением в старости.

-- На Адама можно достаточно положиться в этом отношении, сказал мистер Пойзер, не так понимая мысль Дины. - Насчет его нечего бояться: этот колос даст при молотьбе хорошее зерно. Он не из тех, у которых все солома без зерна. Я, когда угодно, готов поручиться за него в том, что он будет хорошим сыном до последней минуты. Не говорил ли он, что скоро зайдет к нам? Но, войдите же, войдите, прибавил он, давая дорогу девушкам: - мне не зачем задерживать вас еще долее.

Из-за высоких строений, окружавших двор, неба было видно немного, но в обширное окно проникал свет в изобилии и ясно освещал все углы в общей комнате.

Мистрис Пойзер, сидевшая в качком кресле, которое было вынесено из гостиной направо, старалась укачать Тотти. Но Тотти не была расположена спать, и когда вошли её двоюродные сестры, она поднялась и показала раскрасневшиеся щоки, казавшияся полнее обыкновенного теперь, когда их обрамляет холстяной ночной чепчик.

В просторном плетеном кресле, в левом углу у камина сидел старик Мартин Пойзер, здоровый, но исхудавший и побелевший портрет плотного черноволосого сына; его голова была несколько наклонена вперед, а локти отодвинуты назад так, что позволяли всей его руке покоиться на ручке кресла. Его синий носовой платок был разостлан на коленях, как он обыкновенно делал дома, когда он не покрывал его головы. И он сидел, наблюдая за тем, что происходило, спокойным внешним взором здорового старого возраста, который, освободивниись от всякого участия во внутренней драме, высматривает гвоздики на полу, следит за незначительнейшими движениями кого бы то ни было с упорством, неожидающим ничего и неимеющим никакой цели, устремляет пристальный взор на мерцание пламени или на отражение солнечных лучей на стене, считает квадраты на полу, наблюдает даже за циферблатом часов и находит удовольствие в том, что открывает ритм в ударе маятника.

им вот надобно встать в половине пятого, чтоб наполнить бутылки для сенокосцев и заняться печеньем. Вот тоже ребенок лежит в лихорадке - чего доброго! и не спать, будто теперь обеденное время... и не будь твоего дяди, то некому было бы помочь мне дать лекарство ребенку... и ужь были нам хлопоты с этим лекарством! половину пролили на платье... Хорошо еще, если то, что она приняла, принесет ей пользу и не сделается ей хуже. Но люди, которые не думают о том, чтоб приносить пользу, всегда имеют счастье уклониться с пути, когда нужно делать что-нибудь.

-- Я вышла еще до восьми часов, тётушка, сказала Гетти слезливым тоном, откинув слегка голову. - Но эти часы так много впереди против часов на Лесной Даче, что нельзя и знать, который час будет здесь, когда придешь домой.

-- Что, тебе хотелось бы, чтоб наши часы ставились по джентльменским часам - не правда ли? тебе хотелось бы сидеть да жечь свечу, да потом лежать в постели до-тех-пор, пока солнце начнет печь тебя, как огурец под рамой в парнике? Часы сегодня в первый раз только идут вперед - не правда ли?

Дело был в том, что Гетти действительно забыла различие между часами, когда сказала капитану Донниторну, что выходит в восемь, и это-то обстоятельство, притом же её медленная ходьба, заставили ее придти почти получасом позже обыкновенного. Но затем внимание её тётки было отвлечено от этого заботливого предмета крошкою Тотти, которая, заметив, наконец, что прибытие кузин, вероятно, не доставит ей ничего удовлетворительного в частности, начала плакать и чрезвычайно-громко кричать: "мама, мама!"

-- Ну, полно, милочка, мама здесь, мама и не хочет уйдти от тебя. Тотти будет послушная девочка и заснет теперь, сказала мистрис Пойзер, откидываясь и качая кресло и стараясь прижать Тотти к себе. Ни Тотти только кричала все громче и говорила: "не качайте, не качайте!" Таким образом мать с удивительным терпением, которое любовь дает самому пылкому характеру, снова занялась ребенком, прижала щеку к холстинному чепчику и цаловала его и забыла о дальнейших выговорах Гетти.

-- Ну, Гетти, сказал Мартин Пойзер примирительным тоном: - ступай ужинать в запасную, потому-что все вещи ужь убраны; потом приди сюда подержать ребенка, пока тётка разденется: ребенок без матери не ляжет спать. Я думаю, и ты можешь поесть чего-нибудь, Дина; ведь, у них-то там нет больших запасов.

-- Нет, благодарю, дядюшка, сказала Дина: - я сытно поела перед уходом. Мистрис Бид непременно хотела поподчивать меня пирогом.

-- Как, что ты вздор-то городишь! сказала мистрис Пойзер. - Ужь не думаешь ли ты, что можешь жить и не евши и насытить желудок, прикалывая к голове красные ленты? Ступай сию же минуту и поужинай, дитя мое; там ты найдешь хороший кусочек холодного пуддинга, в шкапу, именно то, что ты так любишь.

Гетти молча повиновалась и пошла в запасную, а мистрис Пойзер продолжала говорить, обратившись к Дине:

-- Сядь, милая, да хоть отдохни раз хорошенько. Чай, старуха-то была рада твоему приходу, что ты осталась там так долго?

-- Ей, повидимому, было приятно в последнюю минуту, что я была у ней. Но её сыновья говорят, что она вообще неохотно видит около себя молодых женщин. Сначала, кажется, она несколько разсердилась и на меня за то, что я пришла к ним.

-- Да, плохо сидеть в курятнике тем, кто не любит блох, сказала мистрис Пойзер. - Я думаю, все мы в свое время были молоды, к счастью или к-несчастью.

-- Но ей надобно будет учиться, как приноровливаться к молодым женщинам, сказал мистер Пойзер. - Нечего и думать, чтоб Адам и Сет остались холостяками впродолжение десяти лет, из угождения матери. Это было бы ужь черезчур, еслиб она вздумала требовать это. Ни старым, ни молодым не должно думать только о собственной своей выгоде; это было бы вовсе несправедливо. Что хорошо для одного, то хорошо для всех других. Я сам терпеть не могу, если молодые люди женятся прежде, нежели узнают разницу между диким и садовым яблоком; но можно, пожалуй, и упустить время.

-- Конечно, сказала мистрис Пойзер: - если мы прогуляем обеденное время, то и мясо покажется невкусным. Мы будем ворочать вилкой с одной стороны на другую, и в - заключение не станем есть. Мы сваливаем вину на мясо, а вся вина-то в нашем собственном желудке.

Гетти в это время вышла из чулана и сказала:

-- Ну, Речель, сказал мистер Пойзер, когда его жена, казалось, находилась в нерешимости, видя, что Тотти лежала, наконец, спокойно: - дай лучше Гетти снесть наверх, покамест ты разденешься. Ведь, ты измучилась. Время тебе лечь в постель. У тебя опять бок заболит

-- Хорошо, пусть она возьмет ребенка, если он захочет пойдти к ней, сказала мистрис Пойзер.

Гетти подошла к самому креслу и стояла, не улыбаясь, по своему обыкновению, и не делая никаких усилий, чтоб приманить Тотти, а просто ожидая, когда тётка дает ей ребенка на руки.

-- Не хочешь ли пойдти к кузине Гетти, моя милочка, пока маменька приготовится лечь в постель? Тогда Тотти ляжет с мамашей в постель и будет спать там всю ночь.

руке изо всех сил; потом, не говоря ничего, снова прижалась к матери.

-- Что-о? сказал мистер Пойзер, между-тем как Гетти стояла неподвижно: - ты не хочешь идти к кузине Гетти? Так делают только дети: Тотти маленькая женщина, а не ребенок.

-- Мы напрасно станем уговаривать ее, сказала мистрис Пойзер: - она всегда нерасположена к Гетти, когда больна. Может-статься, она пойдет к Дине.

Дина, снявшая шлянку и шаль, до этого времени сидела смирно в отдалении, не желая вмешиваться в то, что считалось собственно делом Гетти. Но теперь она вышла вперед и, протянув руки, сказала:

взяв шляпку со стола, стояла с равнодушным видом, ожидая, не будет ли ей какого-нибудь другого приказания.

-- Ты можешь совсем запереть дверь, Пойзер. Алик ужь давно дома, сказала мистрис Пойзер, вставая с своего низкого кресла с видом облегчения. - Доставь мне спички с полки, Гетти: мне надобно будет зажечь ночник в спальне. Пойдем, отец!

Тяжелые деревянные засовы при внешних дверях стали задвигаться, и старый Мартин приготовился встать, собрав синий носовой платок и достав из угла свою светлую суковатую ореховую палку. Потом мистрис Пойзер отправилась в путь из кухни, сопровождаемая дедом и Диною с Тотти на руках, и все отправились спать в сумерках, как птицы. Мистрис Пойзер, на своем пути, заглянула в комнату, где лежали её два мальчика, посмотрела на их румяные круглые щеки на подушке и послушала с минуту их легкое правильное дыхание.

-- Ну, Гетти, ступай спать, сказал мистер Пойзер ласковым тоном, когда он сам повернулся, чтоб идти наверх. - Я уверен, что ты опоздала ненарочно, но твоя тётка намучилась сегодня. Прощай, голубчик, прощай.