Адам Бид.
Эпилог.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Эпилог. (старая орфография)

ЭПИЛОГ.

Стоит конец июня 1807 года. Уже с полчаса, как мастерския на лесном дворе Адама Бида, бывшого Бурджа, закрыты, и теплое летнее вечернее солнышко освещает уютный домик с желтыми стенами и соломенной крышей совершенно так-же, как освещало его девять лет тому назад, в тот июньский вечер, когда мы в первый раз увидели Адама, и когда он относил ключи в этот дом.

Вот из него выходит некто, хорошо нам знакомый. Это женщина. Она всматривается в даль, прикрыв рукою глаза, потому что лучи вечерняго солнца, падающие на её белый чепец без всякой отделки и на её светлорусые волосы, все еще ослепительно ярки. Но вот она отвернулась от солнца и смотрит в дверь домика. Теперь нам хорошо видно это милое бледное лицо; оно почти не изменилось, только немного пополнело под стать фигуре, которая тоже сделалась более солидной, хотя смотрит все еще легкой и подвижной в этом простом черном костюме.

-- Я его вижу, Сет, - сказала Дина, заглянув в дом. Пойдем ему на встречу. Поди сюда, Лизбета, идем вместе с мамой.

В ответ на этот призыв из дома сейчас-же выбежала хорошенькая четырехлетняя девочка с светлорусыми волосами и серыми глазами, подбежала к матери и взяла ее за руку.

-- Идем-же дядя, Сет, - сказала Дина.

-- Сейчас, сейчас, вот и мы, - ответил голос Сета из глубины дома, и вслед за тем он появился сам, нагибаясь в дверях, ибо в настоящую минуту он выше своего обыкновенного роста на целую голову черноволосого, здорового двухлетняго мальчугана, своего племянника, который собственно и был главной причиной промедления, потребовав, чтобы дядя Сет посадил его к себе на плечи.

-- Ты-бы лучше взял его на руки, Сет, - заметила Дина, с любовью глядя на своего черноглазого сына, так он тебя только стесняет.

-- Нет, нет, Адди любить кататься на мне; отчего-же не доставить ему иногда этого удовольствия?

В ответ на эту любезность Адди принялся отбивать пятками дробь на груди дяди Сета с многообещающей силой. Впрочем, идти рядом с Диной и позволять себя тиранить детям Адама и Дины было лучшим земным счастьем дяди Сета.

-- Где-же ты его видела? спросил Сет, когда они вышли в ближайшее поле. - Я его нигде не вижу.

-- Я видела только его шляпу и плечи вон там, на большой дороге, за изгородью. Вон он опять.

-- Да, уж на тебя можно положиться, когда надо его где-нибудь высмотреть, - заметил Сет с улыбкой. - Ты точно наша бедная мама. Она, бывало, вечно выглядывает, как-бы не прозевать своего Адама, и всегда первая увидит его, даром что глаза у нея были плохи.

-- Однако он засиделся дольше, чем думал, - сказала Дина, вынимая из маленького бокового кармана часы Артура и поглядев на них. Теперь уже семь.

-- Еще-бы! Мало-ли о чем им надо было поговорить. Я думаю, обоих сильно должна была взволновать эта встреча. Ведь они не виделись восемь лет.

-- Да. Адам ныне с утра взволновался, представляя себе, какую перемену он, вероятно, найдет в этом бедном молодом человеке. Восемь лет ведь не шутка, а тут еще эта болезнь, которую он перенес. Я думаю, смерть бедной изгнанницы, когда та была уже на пути на родину, страшно его огорчила.

-- Смотри, Адди, - сказал Сет, перехватывая мальчугана за ножки и взяв его на руки: - вон папа идет, видишь? вон он, у изгороди.

Дина ускорила шаги, а маленькая Лизбета бегом пустилась вперед и, подбежав к отцу, обхватила его за ногу. Адам погладил ее по головке, приподнял с земли и поцеловал; но когда он подошел ближе, Дина, сейчас-же увидела, что он очень взволнован, и молча взяла его под руку.

-- Ну что, малыш, взять тебя на руки? - сказал Адам, пытаясь улыбнуться, когда сынишка протянул к нему руки, готовый, с чисто детским вероломством, изменить дяде Сету, как только увидел перед собою более дорогое лицо.

-- Он очень изменился? - спросила она

-- Как тебе сказать? и да, и нет. Я-бы узнал его повсюду, хотя цвет лица у него стал совсем другой, и вообще он смотрит больным. Впрочем доктора уверяют, что на родине он скоро поправится. Он, в сущности, совершенно здоров; это только лихорадка так его истощила. Но говорит он и улыбается совсем, как прежде, когда он был маленьким мальчиком. Просто удивительно, как мало изменилась его улыбка.

-- Я никогда не видела, как он улыбается, - заметила Дина.

-- Завтра увидишь, сказал Адам. Он первым делом спросил про тебя, как только улеглось первое волнение встречи и мы были в состоянии говорить. Опрашивал переменилась-ли ты, и говорит, что помнит твое лицо, точно видел его вчера, Я сказал ему: "нет, не переменилась," - продолжал Адам, с любовью заглядывая в обращенные к нему милые глаза, "только немного пополнела", на что ты имеешь полное право после семи лет замужества. Тогда он спросил, можно-ли ему зайти завтра повидаться с тобой. "Я хочу ей сказать", говорит, "как много я о ней думал все эти годы".

-- Да, и мы много о тебе говорили; он уверяет, что никогда не встречал женщины, хоть сколько-нибудь похожей на тебя. Говорит: "я, кажется, сделаюсь методистом, если услышу когда-нибудь, как она проповедует". Но я ему сказал, что этого не может случиться, так как совет общины запретил женщинам проповедывать и ты давно от этого отказалась, разве иной раз пойдешь побеседовать с людьми где нибудь на дому.

-- Да, ужасная глупость это запрещение, сказал Сет, будучи не в силах воздержаться, чтобы не сделать замечание по этому поводу. И если-бы Дина смотрела на вещи так же, как я, мы бы с ней отложились от веслеянцев и присоединились к такой общине, где не стесняют свободы совести.

-- Нет, нет, голубчик, Дина была права, подчинившись этому правилу, - проговорил Адам. - Нет такого разумного правила, которое кого-нибудь не стесняло-бы. Большинство женщин приносит своими проповедями больше вреда, чем пользы: не всякая наделена таким умом и даром слова, как Дина. И Дина это поняла и решила подать пример повиновения; к тому же, запрещение проповедовать не лишает ее возможности учить людей иными путями. Нет, я вполне разделяю её мнение и совершенно одобряю её образ действий.

Сет промолчал. Это был предмет разговора, всегда вызывавший спор между братьями, и потому его вообще избегали, и Дина, желая с ними покончить как можно скорее, сказала:

-- Нет, не забыл; после завтра они с мистером Ирвайном будут у них. Мистер Ирвайн пришел как раз в ту минуту, когда у нас был об этом разговор, и объявил, что завтра он не позволит полковнику видеться ни с кем, кроме тебя; он говорит и, по моему, он прав, что свидание со столькими старыми друзьями в один и тот-же день может слишком сильно его взволновать. "Прежде всего, Артур, вы должны совершенно оправиться и окрепнуть", сказал он; "теперь это должно быть вашей первой заботой, а затем можете делать все, что вам заблагоразсудится. Но до тех пор, так и знайте, вы будете под опекой у вашего старого воспитателя". Еслибы ты видела, как счастлив мистер Ирвайн, что Артур наконец вернулся домой!

-- Первая минута свидания была очень тяжела. Он ничего не знал о бедной Гетти, пока мистер Ирвайн не встретил его в Лондоне: письма до него не доходили во время пути. Первое, что он сказал мне, когда мы поздоровались, было: "Я никогда ничего не мог для нея сделать, Адам; ей суждено было прожить достаточно долго, чтобы до дна испить чашу страданий... А я так мечтал о том времени, когда я буду наконец в состоянии что-нибудь для нея сделать! По вы были правы, когда сказали мне однажды: "Есть зло, которого ничем не поправишь".

-- А вон идут к нам мистер и мистрис Пойзер, - сказал Сет.