В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга V. Мертвая рука.
Глава XLVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга V. Мертвая рука. Глава XLVII. (старая орфография)

ГЛАВА XLVII.

Спор Виля Владислава с Лейдгатом происходил в субботу вечером. Вернувшись домой, он просидел почти всю ночь на пролет, передумывая снова все, что передумал, когда решился поселиться в Мидльмарче и работать вместе с Бруком. Он сильно колебался, решаясь на этот шаг и потому теперь ему был невыносим всякий намек на то, что он сделал-бы умнее, если-бы не решался на него. Он чувствовал, что поступил, как дурак. И с какою целью? Без всякой определенной цели. Правда, в душу его закрадывались смутные мечты. Но мечты эти никогда не принимали той формы, которую заподозревал м-р Казобон; Вилю и в ум не приходило разсчитывать, что Доротея может овдоветь и выйти за него замуж. Он считал-бы низостью с своей стороны питать подобные мысли; его и без того уже мучило сознание, что его обвиняют в неблагодарности. К тому-же чувства его к Доротее были самого поэтического характера. Он поклонялся ей, она была его богиней. её что могло пригодиться ей его поклонение, этого он и сам сказать не мог. Од чувствовал только потребность жить вблизи нея. Од знал, что ни к кому она не относится так доверчиво, как к нему. Она сказала как-то раз, что ей приятно было-бы, чтобы, он был около нея, и он не уедет от нея, хотя-бы ее стерегли огненные драконы.

Этим обыкновенно кончались все колебания Виля. Но это не мешало ему иногда возмущаться своим решением. Какого-нибудь внешняго повода, в роде сегодняшняго намека на то, что его общественная деятельность рука об руку с м-ром Бруком едва-ли может быть признана заслуживающею особенного уважения, достаточно было, чтобы привести его в крайнее раздражение. Это раздражение обыкновенно еще усиливалось от мысли, что, пожертвовав для Доротеи своим достоинством, он так редко может видеться с нею. Мысль эта в свою очередь приводила его к заключению, что он "дурак". Так было и на этот раз.

Но воспоминание о Доротее пробудило в нем потребность увидаться с нею. Он вспомнил, что завтра воскресенье и решил отправиться в ловикскую церковь, чтобы увидеть ее. С этою мыслью он заснул.

Утром разсудок заговорил в нем. Ведь это будет косвенное нарушение запрещения м-ра Казобона посещать Ловик, сама Доротея, пожалуй, разсердится. "Пустяки! отвечала страсть, с его стороны было-бы просто чудовищно мешать мне побывать в хорошенькой сельской церкви в великолепное весеннее утро".

"Но Казобон поймет, что ты пришел или для того, чтобы побесить его, или-же для того, чтобы повидаться с Доротеей".

"Неправда, я иду совсем не для того, чтобы побесить его, а с Доротеей отчего-же мне и не повидаться. Неужели-же так и позволить ему все забирать себе одному и вечно блаженствовать! У других людей бывают неприятности, отчего-же не быть им и у него. Мне всегда нравилась эта церковь; к тому-же я знаком с Тукерами и сяду на их скамейку".

Заставив, таким образом, замолчать голос разсудка, Виль вышел из дома в самом отличном расположении духа. Все вокруг него, казалось, радовалось воскресенью и одобряло его намерение идти в ловикскую церковь. Мысль о том, как взбесится Казобон, стала его сильно забавлять и вызывала на лице его самую веселую улыбку. Он шел с молитвенником под мышкой, напевая песню, имевшую мало общого с церковным гимном, но как нельзя более подходившую в его душевному настроению.

уже безпокоиться, что пожалуй, Доротея не придет. В церкви повсюду мелькали перед ним, знакомые лица, вот Уоли, вот Поудерели, а вот и братец Самуил с теии-же багровыми пятнами на щеках, как всегда. Виль хаживал прежде в эту церковь и потому никто не обратил на него особенного внимания, за исключением певчих, разсчитывавших завербовать его в свой хор.

Виля; но она ничем не выдала впечатления, произведенного на нее его внезапным появлением, только щеки её слегка побледнели и, проходя мимо Виля, она отвесила ему церемонный поклон. к своему удивлению, Виль вдруг почувствовал себя неловко и не смел взглянуть на нее после того, как они обменялись поклонами. Когда-же м-р Казобон, выйдя из ризницы, сел рядом с Доротеей, на Виля напал какой-то столбняк, и ему пришло на мысль, что, может быть, присутствие его неприятно Доротее, что ему не следовало приходить сюда. Теперь ему уже не казалось забавным бесить м-ра Казобона, который, сидя напротив его, мог отлично наблюдать за ним и, конечно, заметил, что он не смеет повернуть головы. Как это не пришло ему на мысль прежде? Но он никак не воображал, что ему придется сидеть одному на широкой скамье, что никто из Тукеров не придет в церковь. Очень может быть, что они совсем уже уехали из Ловика, так-как на кафедре появился какой-то новый священник. Виль жестоко ругал себя за то, что не предвидел, что ему будет невозможно глядеть на Доротею и что ей его приход может показаться дерзостью. Но делать было уже нечего, Виль прилежно следил по молитвеннику за службой; никогда не казалась она ему такой длинной. Причетник заметил с удивлением, что м-р Владислав не подтягивает я заключил, что, вероятно, он простудил себе горло.

М-р Казобон не произносил проповеди в этот день и Виль не переменил положения до тех пор, пока народ не стал выходить из церкви. В Ловике было обыкновение пропускать сперва "знать". Вилем овладела внезапная решимость разрушить оковавшие его чары, он поднял голову и взглянул прямо в лицо м-ру Казобону. Но глаза м-ра Казобона были устремлены на ручку дверцы, которую он отворил, чтобы выпустить жену, за которою и сам сейчас-же вышел, не поднимая глаз. Вилю удалось поймать взгляд Доротеи, когда она вставала с своего места и опять поклонилась ему, но на этот раз с видимым волнением, как-будто удерживая слезы; Виль пошел следом за нею и её мужем, но они вышли в калитку со двора прямо в сад, ни разу не оглянувшись.

Он не мог последовать за ними и должен был с грустью вернуться назад по той-же дороге, по которой шел так весело утром. Но теперь все было мрачно кругом него и в нем самом.