Любовь мистера Гильфиля.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Любовь мистера Гильфиля. Глава X. (старая орфография)

ГЛАВА X.

В этот вечер капитан Вибрау, после длинной прогулки с невестой, возвратился в свою комнату, и с видом сильного утомления опустился в кресла перед зеркалом. Он испугался, увидев, что дорогое его сердцу лицо бледнее и разстроеннее обыкновенного, и с безпокойством пощупал себе сперва пульс, а потом приложил руку к сердцу.

"Я поставлен в чертовски-неприятное положение, - думал он, развалившись в креслах и не сводя глаз с зеркала, - между двумя ревнивыми женщинами горячими и вспыльчивыми. И суждено же мне такое наказание при моем здоровье. Я рад бы все бросить и бежать в какую-нибудь теплую страну, хоть в Индию, где леность и сонливость не дозволяют женщинам быть ревнивыми. А здесь хороша, нечего сказать, моя жизнь! Я ничего не делаю приятного для себя, всячески стараюсь делать приятное другим, и вся моя награда - разъяренные взгляды из женских глаз, и целые потоки брани из их милых уст. Если Беатрисе приключится еще один припадок ревности - а Тина так безразсудна, что по всему вероятию приключится, - она весь дом способна поставить вверх дном. А всякая остановка в этой свадьбе, особенно же такая, может совершенно сразить дядю. Я ни за что на свете не желал бы причинить ему это огорчение. Да и нужно же человеку, когда-нибудь жениться, я не мог выбрать себе невесты лучше Беатрисы. Она необыкновенно хороша собой, и я в самом деле очень люблю ее; она, конечно, не отличается большою кротостью, но я ни в чем не буду перечить ей, и это не будет меня касаться. Как я буду рад, когда эта свадьба будет делим поконченным! Вся эта суета мне страшно надоела. Да и чувствую я себя хуже это время. Эта история о Тине сегодня утром совершенно разстроила меня. Бедная Тиночка! Экая она дурочка, что сердечко свое так крепко отдала мне. Но она могла бы быть разсудительнее. Еслиб она только поняла, что я желаю ей добра, стала бы смотреть на меня, как на друга! Но женщины на это не способны. Беатриса очень добра; я уверен, что она была бы тогда ласкова к бедняжке. Как хорошо было бы, еслиб Тина полюбила Гильфиля, хотя бы с досады на меня! Он был бы отличным мужем, и я от души порадовался бы счастию этой крошки. Еслиб обстоятельства мои были другия, я, конечно бы, сам женился на ней; но об этом и думв было нельзя при моих отношениях к сэр-Кристоферу. Я полагаю, что дядя мог бы уговорить ее пойдти за Гильфиля; я знаю, что она не в состоянии противиться его желаниям. А как только они будут перевенчаны, - она такая любящая птичка, что скоро забудет обо мне и души в нем не будет чаять. Для её счастия, конечно, нужно желать, чтобы свадьба эта поскорее устроилась. Ох! счастливы те, в кого не влюбляются женщины. Поди, потом разделывайся!"

Тут, он несколько повернул голову, чтобы с другой точки зрения полюбоваться своим лицом. Ясно было, что "il dono infeIrce della belleza" причина всех его бедствий, и эта мысль есгественно повлекла за собой ту, что пора ему позвать камердинера.

бушует самый разъяренный ветер, на мгновение воцаряется тишина, прежде чем ветер опять начнет с треском ломать ветви, неистово битье* в окна, со свистом врываться в малейшия скважины.

Мисс Эшер была в отличном расположении духа; капитан Вибрау не отходил от нея, и очень был осторожен в своем обращении с Катериной, к которой мисс Эшер была необыкновенно внимательна. Погода стояла отличная; утром приходилось ездить верхом, вечером принимать гостей. Совещания в библиотеке между леди Эшер и сэр-Кристофером кончились, казалось, к общему удовольствию, и было решено, что недели через две леди Эшер и её дочь простятся с Чеверельским замком и возвратятся к себе в Фарлей, чтобы деятельно заняться там приготовлениями к свадьбе. Баронет с каждым днем казался счастливее. Привыкнув смотреть на людей, входивших в его планы, в приятном свете, который бросали на будущее его сильная воля я крепкая уверенность, он видел только настоящия прелести и надежды будущих семейных добродетелей в мисс Эшер, - тем более что быстрота её взгляда и вкус в оценке наружного изящества составляли действительную основу для симпатии между ею и сэр-Кристофером. Леди Чеверель никогда не увлекалась ничем и никем, и как все женщины не была очень очень снисходительна в суждениях о своих сестрах, и потому она была более умеренного мнения о достоинствах мисс Эшер. Она подозревала, что прекрасная Беатриса своенравна и властолюбива, и сама являя в себе пример покорной супруги, она с неодобрением замечала, что Беатриса принимает очень часто повелительный тон в разговорах с Антони. Гордая женщина, научившаяся покорности, всю свою гордость обращает на то, чтобы довести до совершенства эту покорность, и с строгим порицанием, свысока, смотрит на всякия женския притязания. Впрочем, леди Чеверель только в душе своей позволяла себе произносить эти осуждения, и, что может даже показаться невероятным, имела довольно власти над собой, чтобы не тревожить своими сомнениями мир души сэр-Кристофера. А Катерина? Как проводила она эти ясные осенние дни, когда все радовались, и даже солнце казалось, улыбалось счастию всего семейства? Для нея перемена в обращении мисс Эшер была непонятна. Эти внимания, эти взгляды, полные сострадания, эта любезная предупредительность, терзали Катерину, которая с трудом противилась желанию отвергнуть их с негодованием. Должно быть, думала она, Антони просил ее быть ласковою с бедною Тиной. Еще обида! Он мог бы понять, что самое присутствие мисс Эшер было мучительно для ней, что улыбки мисс Эшер терзают ее, что ласковые слова мисс Эшер как ядовитые укушения воспламеняют ее до бешенства. Антони! он видимо раскаивается в своем невольном порыве нежности к ней в то памятное утро. Он удаляется от нея, он холоден и вежлив с нею, чтоб успокоить Беатрису, и Беатриса может теперь любезно улыбаться: она уверена в полной преданности Антони. Но что делать! все это было необходимо, и ей оставалось только покориться. Но все же он поступил с ней жестоко, о! как жестоко! Она никогда не была бы способна заставить его столько страдать. Возбудить в ней такую любовь к себе, говорить ей такия нежные слова, так ласкать ее, - и потом вести себя так, как будто никогда ничего подобного не бывало! Он заставил ее выпить яд, который казался ей таким сладким, пока она пила его, и теперь яд этот смешался с её кровью и она погибала в страданиях

душе, ломала себе руки, даже лежала на холодном жестком полу, призывая смерть, и находя наконец успокоение в тяжелом сне, из которого она пробуждалась в каком-то нравственном онемении, помогавшем ей кой-как прожить длинный день.

Изумительно, как долго может молодое, слабое существо бороться с тайным горем, и не являть на себе никаких следов этой безпрерывной пытки, кроме как только для истинно-любящого глаза. Самая нежность сложения Катерины, её обычная бледность, её всегда тихие и застенчивые приемы, делали менее заметными признаки утомления и страдания. А её пение - единственная сторона её, в которой она проявляла еще деятельность - не утратило ни капли своей силы. Она сама удивлялась тому, что какие бы чувствования ни стесняли её сердца, как бы ни терзали её равнодушие Антони, внимания мисс Эшер, она всегда находила успокоение в пении. Эти глубокия чудные звуки, которые изливались прямо из её сердца, казалось, уносили с собой её горе, её негодование, её безумную страсть.

Поэтому леди Чеверель не замечала никакой особенной перемены в Катерине, и только один мистер Гильфиль с тоской и безпокойством замечал лихорадочный румянец, горевший иногда на её щеках, темные тени под, её глазами, и странный, разсеянный взгляд, неестественный блеск милых ему глаз.