Ромола.
От переводчика.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ромола. От переводчика. (старая орфография)

НОВЫЙ РОМАН ЭЛИОТА.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА.

Несколько времени в английской литературе носился слух, что Джордж Элиот, гениальный автор стольких художественных картин простой обыденной жизни нисших классов английского общества, покинул свою родную почву и принялся за более сложную и трудную задачу - за исторический роман. Наконец, в июльской книжке "Корнгильского Сборника" за прошлый год появилась первая часть - так назвал Элиот свое новое произведение. Все в этом литературном явлении возбуждало самое горячее любопытство. С каким-то смешанным чувством удовольствия и страха принимался читатель за чтение этого романа. Прежде всего при появлении романа в журнале, но частям, он страшился, чтоб великий писатель не поддался общему направлению современной английской литературы и по следам Диккенса, Бульвера и стольких других, не написал журнального романа с трескучими эфектами и театральной обстановкой. Но этот страх разсеялся с первых страниц; ни в одной сцене, ни в одной фразе Элиот не гонится за эфектом; рассказ льется плавно, мерно в своей благородной, художественной простоте. Читателю оставалось только сожалеть, что отрывочная форма не давала возможности насладиться всеми красотами "Ромолы" и няпротив усиливала её недостатки. Хороший роман как шипучее вино надо проглотить разом; только тогда вы вполне постигнете идею автора; только тогда обнимете в целости все характеры и типы, созданные им; только тогда впечатление будет полное, верное.

Мы сказали, что читатель брался за чтение "Ромолы" со страхом; но этот страх был двоякий. Опасения, возбужденные формою, оказались совершенно ложными, но, увы, нельзя того же сказать об опасениях на счет содержания. Читатель невольно боялся, чтоб могучий талант, перенесенный на новую, чуждую ему почву, не потерял своей свежести и обаяния. Действительно, опасения эти отчасти осуществились. Нельзя читать "Ромолу" без восторга, но вместе с тем и без сожаления. Несмотря на всю силу таланта, выказанную автором, несмотря на весь интерес, возбуждаемый романом, нельзя не сознаться, что автор вступил на почву, на которой он остается таким же великим писателем, как прежде, но на которой светлые стороны его таланта затмеваются и творчество встречает почти непреодолимые преграды. Написав "Ромолу", Элиот, по меткому выражению одного из английских критиков, доказал, как "легко можно ходить человеку, закованному в тяжелые цепи". Но, что может быть грустнее, как видеть человека в оковах? А тут еще гениальный писатель добровольно сам сковал себя цепями. И как тяжелы, как гнетут его эти цепи!

Задавшись мыслью написать исторический роман, мисс Эванс (Джордж Элиот) приступила самым добросовестным образом к исполнению своей задачи. Ее пленила жизнь свободных граждан итальянских республик, и она решилась изобразить картину Флоренции в конце XV века. С непостижимым постоянством и трудолюбием изучила она по подлинным источникам избранную эпоху. Нельзя себе представить, сколько требовалось труда, чтоб усвоить себе до такой степени все мельчайшия подробности времени, местности, обычаев, одежды и т. д. Одним словом, автор рисует перед вами с самою верною историческою точностью все фазы флорентийской жизни в избранную эпоху. Вы видите и борьбу политических партий, и колеблющееся состояние религиозных идей, и нескончаемые споры ученых. Все это изображено в самых мельчайших подробностях; автор не забыл ни одной черты, которая могла бы придать целости его картине. И при всем том вы видите, что историческия лица, изображенные автором, не живые. Во всех этих великолепных картинах религиозных процессий, торжественных въездов, пиров, казней - нет жизни, нет действительности. Вы удивляетесь искусству автора, вы высоко цените его заслугу, как исторического изследователя, но вы не можете не вспомнить других картин, которые когда-то рисовала вдохновенная кисть того же художника, незнавшого тогда ни преград, ни оков! Перед вами возстают те свежия, те прелестные картины сельского быта, где всякая черта дышала жизнью полною, действительною жизнью, и вы невольно вздохнете, невольно зададите себе вопрос: зачем автор покинул свою родную почву?

главные герои нового романа Элиота - люди живые. Вы сочувствуете их радостям, их горю, потому что вы сами испытали эту радость, это горе. И Тито Мелема, и Ромола будут так же долго жить в памяти читателя, как и Адам Бид, Магги и Сайлес Марнер.

Великолепно поэтически изобразил сам автор содержание и значение своего труда в кратком предисловии или "проэме", в которой, как в оперной увертюре, слышатся все великие мотивы гениального творения.

"Более трех веков тому назад - так начинает Элиот - весною 1492 года, лучезарный ангел, предвестник дня, перелетая от Ливана к Геркулесовым столбам и от вершин Кавказа чрез альпийские снега к мрачным, обнаженным утесам океана, видел ту же сушу, те же моря, как и сегодня, видел те же горы, те же долины, видел оливковые и сосновые рощи, богатые луга и роскошные поля, видел города и селения, и все на том же самом месте, где они существуют и теперь. И проникая светлым взором во внутренность человеческих жилищ, он видел то же, что и сегодня: видел малюток, спавших в колыбелях сладким непробудным сном; видел несчастных, несмыкавших глаз от горя и страданий; видел рабочих, поспешно встававших на свою тяжелую, изнурительную работу, и ученых тружеников, погруженных в изучение звезд, творений мудрецов или своего собственного разума. Главные условия жизни человека почти не изменились и сердце его все так же бьется и просит любви, все так же трепещет в минуту горя и печали. Судьба человека все та же в общих чертах, все та же из века в век - голодать и работать, сеять и жать, любить и умирать".

И вот, в доказательство своих слов, автор вызывает тень флорентинца, жившого более трехсот лет тому назад. Великая тень прошлого тотчас узнает свой родной город, узнает мрачный холм Морелло, крутые вершины Фиезоло, Арно с его мостами, знаменитый собор, величайший в свете. Но воскресший флорентиец, смотрящий на свой родной город с горы Сан-Миниато, сгорает желанием сойти вниз на Шаццу, смешаться с народом, снова зажить политическою жизнью своих отцов. Ему хочется знать, какая партия взяла верх, царствует ли наследник несравненного Лоренцо? Какой знаменитый ученый пишет нолатыне диломатические акты республики? С кем вероятнее союз, с папою или Неаполем?

"Я все это узнаю" думает он, "на площадях и на улицах, где, конечно, попрежнему мои сограждане собираются спорить о политике и весело смеяться и шутить. Ведь здания и улицы все те же; значит, больших перемен нет; пойду я и послушаю снова шумный говор флорентинцев".

"Не ходи, о, тень прошедшого! восклицает автор: - все слишком изменилось и самый язык твоих сограждан будет тебе непонятен. А если ты пойдешь, то не заговаривай о политике на площади Марми, не спрашивай о торговле в Калимаре, не толкуй об ученых вопросах или спорах, но лишь посмотри на отражение солнечных лучей на каменных стенах, с гордостью поддерживающих свое величие, посмотри на веселые лица малюток, загляни во внутренность церквей, там увидишь старые, знакомые образы, увидишь людей, подымающих очи к небу и лепечущих мольбы к промыслителю. Все это не изменилось. Солнечные лучи радуют попрежнему сердца людей; малютки попрежнему - символ вечного союза между любовью и долгом, и люди все еще ждут не дождутся царства мира и добра, все еще сознают, что высшая жизнь есть сознательное, произвольное самопожертвование".

утомителен, от этого ослабевает сила впечатления, производимого его красотами. И вот причина, почему мы позволили себе назвать историческую обстановку цепями, сковывающими могучий талант автора.

Указывая на недостатки нового романа Элиота, мы еще не указали на главнейший. Собственно говоря, "Ромола" не есть роман, так-как в нем нет сюжета, нет завязки и развязки; это - психологический этюд, вставленный в историческую рамку. Поэтому, отдавая должное уважение новому, в высшей степени замечательному произведению Элиота, мы тем не менее решились познакомить читателя с этим произведением не во всем его объеме, а только в возможно полном извлечении. В нашем рассказе мы, конечно, старались постоянно оставаться только верным переводчиком, позволившим себе выбрасывать все ненужные сцены и подробности, неотносящияся к уяснению характеров главных лиц, на изображение которых мы обратили всего более внимания.