Ромола.
Эпилог.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ромола. Эпилог. (старая орфография)

ЭПИЛОГ.

22-го мая 1509-го года, вечером, пять человек, с историею которых знакомы читатели, сидели в большой красивой комнате верхняго этажа, выходившей на открытую террасу, с которой открывался прелестный вид на Борго-Пинти и всю окрестную страну, окаймленную горными вершинами.

В одном конце комнаты была дверь, отворявшаяся в маленькую нишу, освещенную сверху. В ней стоял небольшой алтарь, покрытый белым, а над ним висел портрет во весь рост доминиканского монаха. Издали его едва можно было разобрать, так-как его со всех сторон окружали ветви и венки, а свечи на алтаре не были зажжены. Но украшение ниши, казалось, еще не было кончено, так-как пол был усеян цветами и зеленью, посреди которых сидела хорошенькая девочка лет тринадцати, с голубыми глазками и светлыми русыми волосами. Время от времени она подымала глаза на свою мать, занятую тем же делом, и учила ее с самодовольным тоном превосходства. Тесса была не очень ловка на эти вещи и пальцы её с годами только еще более потолстели. Работа её подвигалась очень медленно и она часто поворачивалась и спрашивала с уважением совета у Нины: она никогда не могла перестать удивляться уму своих детей. Тесса была в том же платье кантадины, и в волосах её красовалась серебряная булавка, а на шее памятное ожерелье. На её круглом, открытом лице сияло более чем когда детская улыбка довольства; все были так добры до нея, даже Моина-Бригида не спорила с нею и почти целый день спала.

Она и в эту минуту была погружена в сон, сидя в покойных креслах, в нескольких шагах от Тессы. Её волоса, видневшиеся из-под черного башлыка, сияли своею белизною, не белизною снега или чего другого, а просто нежной, приятной для глаз белизною седых волос. Голова её опустилась на грудь, а руки её покоились на окраине кресла. Она не связала венков, не украшала алтаря, а молча смотрела, как другие работали, и, как всегда, заснула тихим, безмятежным сном.

Другия две фигуры находились на противоположном конце комнаты, подле дверей, выходивших на террасу. Лило сидел на полу, прислонившись спиною к притолке и протянув свои длинные ноги. На коленях он держал большую открытую книгу, и от времени до времени хлопал по ней рукой, думая поймать муху, которая заглядывала в его книгу. Это препровождение времени, казалось, гораздо более его занимало, чем Петрарка, которого он повидимому учил наизусть.

Прямо против него сидела Ромола. Руки её были сложены на груди и глаза безсознательно устремлены вдаль; она ничего не видела и не слышала, что делалось в комнате. Жизнь, полная трудов и печалей, оставила свои следы на её нежном лице; её хорошенькия, полные щеки опали, густые волосы поредели, но её взгляд был такой спокойный, такой довольный, как никогда во дни её юности. Мы раз только в жизни можем узнать настоящее горе, и Ромола испытала его, едва выйдя из детства.

Предавшись вполне своим мечтам, она не замечала, что Лило перестал смотреть в книгу и устремил свои глаза на нее. В них ясно отражалось нетерпение. Ему очень хотелось с ней поговорить, но он не знал, желает ли она этого. Наконец, Ромола повернулась к нему и встретила его взгляд светлой улыбкой; он тотчас подполз ней ближе и положил свою голову на её колена.

-- Что тебе, Лило? спросила Ромола, гладя его по голове. Он был очень хорошенький мальчик, но черты его делались грубее и неправильнее, чем у отца. Кровь тосканской поселянки текла в его жилах.

-- Мама Ромола, чем я буду? сказал он, очень довольный, что ему позволяют говорить, а скоро стемнеет уже и поздно будет учиться.

-- Чем же ты бы желал быть, Лило? Ты можешь быть ученым? Мой отец был ученый, ты знаешь, и научил меня многому. Поэтому и я тебя могу учить.

-- Да, отвечал ребёнок нерешительно. - Но он такой старый и слепой на портрете. А имел он много славы?

-- Нет, немного, Лило. Свет не всегда был добр до него. Он видел, как люди гораздо ниже его получали важные места, потому что они умели льстить и говорить неправду. Его родной сын бросил его и пошел в монахи; после этого отец мой, слепой и безпомощный, не мог продолжать своего труда, который бы прославил его имя, как человека, принесшого всем пользу своим знанием.

-- Я бы не желал такой жизни, сказал Лило. - Я бы желал быть великим человеком, и очень-очень счастливым и иметь много удовольствия.

как за себя. Но такое счастье часто сопровождается горем и таким большим горем, что мы можем его отличить от несчастия только по тому, что наша совесть довольна и мы знаем, что мы поступаем хорошо. На земле столько зла и трудностей, что человек не может быть великим; он едва в состоянии ударжаться от греха, иначе, как бросив все мысли об удовольствиях и наградах и терпеливо перенося все трудности и печали. Мой отец был велик по своей честности; он лучше любил остаться бедным и неизвестным, чем делать зло. И вот, Фра-Джироламо, ты знаешь, зачем я свято держу завтрашний день: он был велик в другом роде; он был велик потому, что он всю свою жизнь боролся со злом и старался облагородить людей и заставить их стремиться к высоким целям. Итак, мой Лило, если ты хочешь быть честным человеком и узнать высшее счастье на земле, то ты должен делать то, что Бог велит и не думать о том, что ты за это получишь. Помни, что если ты будешь только искать удовольствия и избегать неприятностей, ты все-таки не избегнешь горя, а когда горе приходит нехорошему человеку, то ему бывает очень гадко и он часто говорит: "Лучше бы мне никогда не родиться." Лило, послушай меня, я тебе что нибудь разскажу.

Ромола остановилась на минуту и обвила руками головку Лило, устремившого на нее с любопытством свои большие глаза.

-- Я знала одного человека очень близко, так что видела все, что он делал. Его все любили, он был молод, красив собою, умен, добр. Я думаю, что в первое время, когда я его увидела, он и не думал делать что нибудь нехорошее или подлое. Но потому, что он старался уйти от всего неприятного и думал только о себе самом, он наконец дошел до того, что сделал несколько подлых вещей, которые безчестят имя человека. Он отрекся от своего отца и бросил его в нищете; он изменил всем, кто на него полагался, только для того, чтоб самому быть богатым и счастливым. И что же, все-таки горе посетило его.

Ромола снова остановилась. Голос её дрожал и Лило смотрел на нее со страхом и удивлением.

-- Ничего, отвечала Ромола: - много добрых людей не любило Фра-Джироламо. Может быть, и я не любила его так, еслиб он не протянул мне руку помощи, когда я нуждалась в ней.