Автор: | Эмар Г., год: 1859 |
Категории: | Роман, Приключения |
ГЛАВА VII. Темная история (Продолжение)
Офицер, так легко рассчитавшийся с несчастным писцом, перешел через площадь и направился к пристани Монтерилья.
Он шел все тем же спокойным шагом, каким вышел из лавочки писца. Наконец, после двадцати минут ходьбы по пустым улицам и мрачным переулкам, он остановился перед домом очень подозрительной наружности; в окнах дома горел яркий свет, а на террасе сторожевые собаки лаяли на луну. Офицер два раза стукнул в дверь.
Ответили ему не скоро; крики и песни внутри дома мгновенно затихли; наконец он услышал тяжелые приближающиеся шаги, дверь приотворилась, и пьяный голос грубо спросил:
-- Кто там?
-- Мирный человек, -- ответил офицер.
-- Гм! Поздненько ходите по городу, да еще проситесь в дом! -- ответил голос, как бы раздумывая.
-- Я не хочу войти в дом.
-- Так какого же черта вам надо?
-- Хлеба и соли для странствующих воинов, -- ответил офицер повелительным тоном, становясь таким образом, что лунный свет падал ему на лицо.
-- Бог мой! Да это синьор дон Торрибио Карвахал! -- воскликнул пьяный голос с выражением удивления и глубокого уважения. -- Кто бы мог узнать ваше сиятельство под этой негодной одеждой? Входите, входите, они с нетерпением ждут вас.
И человек этот стал так же услужлив, как за несколько минут до того был груб; он поспешил снять цепь, державшую дверь приотворенной, и широко распахнул ее.
-- Это напрасно, Пепито, -- сказал офицер, -- повторяю тебе, я не войду в дом; сколько их?
-- Двадцать человек, ваше сиятельство.
-- Вооруженные?
-- Полностью.
-- Пусть живо сойдут сюда, я жду их; иди, сын мой, время не терпит.
-- А вы, ваше сиятельство?
-- Ты принесешь мне шляпу, накидку, шпагу и пистолеты. Поспеши.
Пепито не заставил повторять этого приказа; оставив дверь отворенной, он выбежал прочь.
Через несколько минут двадцать разбойников, вооруженных с ног до головы, вышли на улицу, подталкивая друг друга. Подойдя к офицеру, они почтительно ему поклонились и по его знаку молча остановились.
Пепито принес вещи, названные тем, кого писец величал доном Аннибалом, а Пепито - доном Торрибио и который, вероятно, носил много еще различных имен, но мы оставим временно за ним последнее имя.
-- Да, ваше сиятельство, -- ответил Пепито со шляпой в руке.
-- Хорошо! Сын мой, ты отведешь их туда, куда я тебе сказал, но так как ночью запрещено ездить верхом по улицам, ты внимательнее стереги солдат.
Все разбойники расхохотались при этом странном наказе.
-- Вот и готово, -- сказал дон Торрибио, надев шляпу с широкими полями, принесенную Пепито. -- Теперь можем отправляться. Слушайте меня внимательно, господа.
Бродяги, польщенные таким высоким обращением, придвинулись к дону Торрибио, чтобы лучше слышать его наставления.
Тот продолжал:
-- Двадцать человек, идущих толпой по городским улицам, без сомнения, пробудили бы подозрение полицейских; мы же должны быть как можно осторожнее и действовать как можно более скрытно, чтобы нам удалось предприятие, на которое я собрал вас. Сейчас вы разойдетесь и каждый по отдельности направитесь к стенам монастыря Бернардинок. Придя туда, вы скроетесь где и как найдете лучше и не шевельнетесь без моего приказа. Поняли?
-- Да, ваше сиятельство, -- ответили разбойники все разом.
-- Хорошо, идите, вы должны быть у монастыря через четверть часа.
Разбойники рассыпались в разные стороны с быстротой полета хищных птиц; через две минуты они скрылись за углами ближайших домов.
Остался один Пепито.
-- Не позволите ли мне сопровождать ваше сиятельство? -- спросил он почтительно. -- Один я здесь ужасно соскучусь.
-- Я и сам не желал бы ничего лучшего, но кто же нам приготовит коней без тебя?
-- Справедливо, я об этом не подумал.
-- Но будь спокоен, друг мой, если дело удастся, как я надеюсь, то ты скоро уйдешь со мной.
Пепито удовольствовался этим обещанием. Почтительно поклонившись таинственному человеку, он вошел в свой дом, тщательно закрыв за собой дверь.
Дон Торрибио остался один и глубоко задумался; наконец он поднял голову, надвинул шляпу на глаза, запахнулся своим плащом и удалился большими шагами, прошептав:
-- Удастся ли?..
Монастырь Бернардинок был расположен в лучшем квартале Мехико. В описываемое нами время в нем находилось полторы сотни монахинь и около шестидесяти послушниц. Все сестры могли свободно выходить из него, делать и принимать визиты; устав монастыря был довольно легок, и, исключая богослужения, на которых обязательно должны были присутствовать все монахини, они после молитвы уходили в свои кельи и могли заниматься всем чем захочется, не возбуждая, по-видимому, ничьего внимания.
Игуменья была маленького роста, толстая, крепкая шестидесятилетняя женщина; лицо ее было без всякого выражения, одни только серые глаза ее при внутреннем волнении разгорались и искрились.
В минуту, в которую мы входим в ее роскошно и тем не менее строго убранную просторную келью, то есть за несколько минут до вышеописанной сцены, игуменья сидела в большом кресле с высокой прямой спинкой, над которой возвышалась игуменская митра; сиденье же было из золоченой кожи, обитое двойной бахромой - шелковой и золотой.
В руках ее была открытая книга, но игуменья не смотрела в нее, о чем-то задумавшись.
Она остановилась перед креслом игуменьи и молча ждала, когда та поднимет глаза.
-- А! Ты здесь, дитя мое, -- произнесла наконец игуменья, заметив послушницу. -- Подойди!
Та сделала еще несколько шагов.
-- Отчего ты вышла сегодня утром, не спросив моего позволения?
Услышав эти слова, которых, однако, послушница должна была ожидать, последняя смешалась, побледнела и прошептала какие-то несвязные слова.
Игуменья строго проговорила:
-- Берегись, малютка, хотя ты еще только послушница и наденешь покрывало еще через несколько месяцев, но, как и все твои подруги, ты зависишь только от меня, от одной меня.
Слова эти были произнесены с таким ударением и интонацией, что послушница задрожала.
-- Ты была подругой, почти сестрой той безумной, сопротивление которой нашей неограниченной воле сломилось, как слабый тростник, и которая умерла сегодня утром.
-- Так вы думаете, что она умерла, мать моя? -- боязливо ответила девушка голосом, надломленным от горя.
-- Кто в этом сомневается? -- воскликнула вдруг игуменья, привскочив в своем кресле и устремив взгляд ехидны на бедного ребенка.
-- Никто, сударыня, никто! -- прошептала девушка, с ужасом отступая.
-- Не ты ли присутствовала со всеми сестрами на ее похоронах? -- продолжала игуменья с ужасным ударением. -- Не слыхала ты разве молитв, произнесенных над ее гробом?
-- Это правда, мать моя.
-- Ты не видела разве, как тело ее было опущено в склеп и как был надвинут надгробный камень, который откроет только ангел божественного правосудия в день последнего суда? Скажи, не была ты разве при этой печальной и ужасной церемонии?! Осмелишься ли ты предполагать, что все это было не так и что она еще жива, это негодное создание, которое Бог в гневе своем мгновенно поразил, чтобы она служила примером для тех, кого сатана побуждает к возмущению.
-- Простите, святая мать, простите! Я видела то, что вы говорите, я присутствовала при ее похоронах. Да, сомнений быть не может, бедная донья Лаура умерла!
Произнеся эти последние слова, девушка не могла удержать слез.
Игуменья подозрительно поглядела на нее.
-- Хорошо, -- сказала она, -- уйди; но повторяю, берегись! Я знаю, что и в твой ум проник дух возмущения, я буду наблюдать за тобой.
Девушка почтительно поклонилась и повернулась, чтобы исполнить приказ игуменьи.
Вдруг раздался ужасный шум; крики, угрозы разносились по коридорам. Послышался быстро приближающийся топот беспорядочно бегущей толпы.
-- Что это значит? -- с ужасом воскликнула игуменья. -- Отчего такой шум?
-- Боже мой, Боже! -- прошептала послушница, устремляя молящий взор на статую Святой Девы, лучезарный лик которой, казалось, улыбался ей. -- Не освободители ли это?
Возвратимся теперь к дону Торрибио, который отправился к монастырю вслед за своими товарищами.
Вся его шайка собралась под стенами монастыря.
По дороге разбойники, чтобы не встретить помех со стороны полицейских, того, который попадался им, спокойно связывали и вели за собой до встречи с другим. Благодаря этой проделке они беспрепятственно достигли монастыря, ведя с собой двенадцать скрученных пленных полицейских.
Подойдя к монастырю, дон Торрибио приказал уложить их на землю у стены друг на друга.
Потом, вынув из кармана бархатную полумаску, он надел ее на глаза. Все его товарищи сделали то же самое. Подойдя к развалившемуся домику, стоявшему неподалеку от них, дон Торрибио плечом выставил дверь. Хозяин развалины выбежал на улицу испуганный, полуодетый. Увидев у своей лачуги толпу людей в масках, несчастный с ужасом отступил.
Дон Торрибио торопился и потому пошел прямо к цели.
-- Доброй ночи, тио Саладо, рад видеть тебя в добром здравии, -- сказал он.
Тот отвечал, сам не понимая даже, что говорит:
-- Благодарю вас, кабальеро, вы так добры.
-- Хорошо, торопись, надень плащ и иди с нами.
-- Я? С вами? -- с ужасом переспросил Саладо.
-- Да, ты.
-- Но на что я вам нужен?
-- Я скажу тебе: беру тебя с собой затем, что знаю, что ты очень уважаем в монастыре и имеешь свободный пропуск в него во всякое время.
-- Боже мой! Как можно, кабальеро! -- воскликнул несчастный.
-- Без возражений, торопись - или я немедленно всажу тебе пулю в лоб.
Глухой стон вырвался из груди несчастного Саладо; он оглядел всех замаскированных отчаянным взглядом и был вынужден повиноваться.
От домика старика до монастыря было всего несколько шагов, дон Торрибио обратился к пленнику, полумертвому от страха:
-- Слушай, приятель, вот мы и пришли, открой нам теперь двери.
-- Но, ради неба, -- воскликнул старик, еще пытаясь сопротивляться, -- как я могу это сделать? Подумайте, я не имею никаких средств к тому...
-- Слушай, -- сказал повелительно дон Торрибио, -- ты понимаешь, что у меня нет времени спорить с тобой. Или ты проводишь нас в монастырь и получаешь этот кошелек со всем, что в нем есть, или, если не хочешь провести нас, -- добавил он, спокойно вынимая из-за пояса пистолет, -- я тотчас раздроблю тебе голову!
-- Ну что же! Решился ли ты? -- спросил дон Торрибио, взводя курок пистолета.
-- Погодите, кабальеро, не шутите этим, я попробую.
Старик с неимоверной радостью схватил его и медленно направился к двери в монастырской стене, раздумывая, каким бы образом он мог честно заработать подаренную сумму без личного риска - задача, которую, признаемся, нелегко было разрешить.