Фланкер.
Глава XXII. Лагерь

ГЛАВА XXII. Лагерь

Мексиканцы прибыли в лагерь несколько ранее восхода солнца. Во время их отсутствия люди, оставшиеся охранять лагерь, никем не были обеспокоены. Дон Мариано нетерпеливо ждал их возвращения и, завидев издали, выехал к ним навстречу. Верный Прицел встретился с ним хотя и дружески, но очень сухо.

Охотник был убежден, что исполнил свой долг, осудив дона Эстебана, но был огорчен ответственностью, возложенной на него в этом деле. В душе он боялся упреков дона Мариано, ожидая, что, взглянув на дело теперь, когда прошла первая горячность, тот вознегодует на них и проклянет за смерть брата. Он приготовился отвечать на воображаемые вопросы дона Мариано, и при виде его печальное лицо охотника совершенно нахмурилось.

Но Верный Прицел обманулся: ни один упрек, ни один вопрос по поводу суда не сорвался с языка дона Мариано.

Охотник украдкой поглядел на него раз, другой; дон Мариано был печален, но лицо его оставалось спокойным. Они продолжали ехать рядом.

Верный Прицел покачал головой.

-- Он что-то замышляет, - прошептал он про себя.

Как только въехали в лагерь, проход загородили, дон Мигель назначил караульных и потом обратился к Верному Прицелу и дону Мариано.

-- До восхода солнца осталось еще два часа, - сказал он им, - не угодно ли будет вам войти в мою палатку?

Они оба поклонились.

Перед входом в палатку дон Мигель приказал опустить носилки и с помощью охотника вошел внутрь вместе с доном Мариано.

Изнутри палатка была очень просто убрана: в одном ее углу стоял герметически закрытый паланкин, в противоположном углу была навалена куча мехов, предназначенная, очевидно, для постели; четыре-пять бизоньих черепов заменяли стулья.

Дон Мигель опустился на меха, предложив своим спутникам занять места на черепах. Когда они уселись, дон Мигель начал.

-- Кабальерос, - сказал он, - все происшедшее в эту ночь требует подробного объяснения ввиду возможной путаницы, проистекающей из приключений, в которых, надеюсь, мы вынуждены будем скоро принять участие. Все, что я скажу, касается исключительно вас и интересно только для вас, дон Мариано, потому именно к вам я и обращаюсь. Верному Прицелу уже известно почти все то, что я имею вам передать, прошу же я его присутствовать здесь, во-первых, по причине нашей старой дружбы, во-вторых, потому, что его советы могут быть нам очень полезны в дальнейших наших решениях.

-- Не припомните ли вы, сеньор дон Мариано, - промолвил охотник, - как, отправляясь за доном Мигелем, я вам сказал, что вы не знаете самого главного из всей этой истории.

-- Да, припоминаю, хотя в ту минуту я не обратил на это особенного внимания.

-- Если не ошибаюсь, дон Мигель желает посвятить вас в эти ужасные злоумышления.

Потом в раздумье он прибавил:

-- И он должен был бы присутствовать здесь, ему тоже необходимо знать всю истину; но по возвращении в лагерь я его не видел.

-- О ком вы говорите?

-- Действительно, он ехал со мной, но, подъезжая к лагерю, остановил меня, думая, вероятно, что мне не нужно его дальнейшее покровительство.

-- Не сказал ли он вам о своих намерениях?

-- Нет, он мне ничего не сказал, - ответил дон Мариано с некоторым колебанием, - я думал, что он возвратился к вам, и тоже удивляюсь его отсутствию.

-- Странно! - проговорил охотник, незаметно сжав брови. - Впрочем, он не замедлит возвратиться, и тогда мы узнаем, где он был, - добавил он.

-- Як вашим услугам, дон Мигель, и внимательно слушаю вас, - заметил дон Мариано, стараясь отклонить дальнейший разговор об охотнике.

-- Прежде всего потрудитесь назвать меня моим настоящим именем, дон Мариано, - ответил молодой человек. - Имя это, быть может, внушит вам некоторое доверие ко мне. Я - ни дон Торрибио Карвахал, ни дон Мигель Ортега; меня зовут дон Лео де Торрес.

-- Лео де Торрес! - воскликнул дон Мариано с изумлением. - Сын моего лучшего друга?!

-- Это я, - просто ответил молодой человек.

-- Но это невозможно! Басилио де Торрес убит со всем своим семейством индейцами-апачами на своей ферме, взятой приступом, двадцать лет тому назад.

-- Я сын дона Басилио де Торреса. Вглядитесь в меня, дон Мариано, разве черты моего лица никого вам не напоминают? Кроме того, в моих руках есть документы, подтверждающие мою личность.

-- Каким же образом, с того самого ужасного события, сделавшего вас сиротой, 'я ни слова не слышал о вас, я, лучший друг, почти брат вашего отца?! Я был бы так счастлив, заменив вам его!

-- Благодарю вас, дон Мариано, за дружбу, выказываемую мне, - верьте, что я достоин ее; но прошу вас позволить сохранить в душе тайну моего молчания; когда-нибудь, надеюсь, мне дозволено будет говорить, тогда я все вам открою, - проговорил дон Лео, которого теперь мы станем называть его настоящим именем.

-- Действуйте по своему усмотрению, - сказал дон Мариано с глубоким чувством, - помните только, что во мне вы нашли потерянного отца.

-- Известные причины, о которых бесполезно здесь упоминать, привели меня несколько месяцев тому назад в Мехико. Вследствие этих причин я вел жизнь очень странную, посещал людей самого низшего сословия. Не думайте, что я вмешивался в преступные дела - нет, я, как и большая часть наших соотечественников, занимался некоторого рода контрабандной торговлей... Одно из мест, посещаемых мною чаще всего, была Пласа-Майор; ходил я туда к старику-писцу пятидесяти лет, ростовщику, который под почтенной наружностью скрывал гнусную душу и черное сердце. Этот негодяй благодаря своему ремеслу знал тайны множества семейств. Однажды, когда я случайно сидел у него, вошла молодая девушка, прекрасная собой; она сильно дрожала, входя в лачугу негодяя. Ростовщик с самой услужливой улыбкой спросил, чем может служить ей; она робко огляделась и заметила меня. Не знаю почему, но я почуял тайну и, положив руки на стол, а на них голову, притворился спящим. "А тот человек?" - спросила она, указав на меня. - "О! - ответил писец. - Он пьян и спит". Девушка как будто колебалась. Наконец она решилась и подала писцу тонкую бумажку, проговорив: "Перепишите это, я дам вам две унции золота". Старый негодяй схватил бумагу и пробежал ее глазами. "Но это написано не по-кастильски", - заметил он. - "Это по-французски, - ответила девушка, - но вам-то что до этого?" - "Мне - решительно ничего". Старик приготовил бумагу, перья и переписал записку без дальнейших замечаний. Когда он кончил, девушка сравнила обе записки, просияла от радости, разорвала оригинал, сложила копию письмом и продиктовала сокращенный адрес; после этого она взяла письмо, спрятала его в свой корсаж и вышла, заплатив условленную плату, которую писец схватил с жадностью. Едва девушка скрылась, я поднял голову, но писец сделал мне знак оставаться в том же положении: он услышал, что кто-то поворачивает ключ в замке двери его лачуги. Я повиновался и лишь только успел снова навалиться на стол, как тотчас же появился человек, который, видимо, не желал быть узнанным: он тщательно кутался в широкий плащ, поля его шляпы спускались на самые глаза. Входя, он выразил неудовольствие. "Кто это?" - спросил он, указывая на меня. - "Бродяга; напился и спит". - "Молодая девушка отсюда вышла?" - "Может быть", - ответил писец. - "Без двусмысленных фраз, негодяй, - ответил незнакомец надменно. - Я тебя знаю и плачу тебе, - добавил он, бросая на стол тяжелый кошелек. - Девушка вышла отсюда?" - переспросил он. - "Да". - "О чем она просила?" - "Переписать записку на французском языке". - "Покажи мне эту записку". - "Она сложила ее письмом, написала адрес и взяла с собой". - "Я знаю это, но знаю также, что и, ты не глуп и оставил у себя копию с ее записки; это-то мне и нужно". Не знаю почему, но голос этого незнакомца невольно поразил меня; он стоял, повернувшись ко мне спиной, я воспользовался этим и сделал старику знак, понятый им. "Я не догадался сделать это", - ответил он. При этом он скорчил такую глупую рожу, что незнакомец поверил ему и только выразил досаду. "Она придет еще?" - "Не знаю". - "Я это знаю. Каждый раз по ее приходу ты будешь сохранять копию со всего, что она даст тебе переписать. Сюда же станут приходить и ответы на эти письма; ты будешь показывать их мне, прежде чем передашь по назначению... До завтра - и не будь так глуп, как сегодня, если хочешь, чтобы я позаботился о твоем благосостоянии". Писец скорчил улыбку. Незнакомец повернулся, чтобы идти; при этом движении пола его одежды зацепилась за стол, плащ соскользнул с лица, и я увидел его: это был ваш брат дон Эстебан. С глухим проклятием он снова закутался в свой плащ и вышел. Лишь только дверь за ним затворилась, я вскочил, запер ее на задвижку и встал перед писцом. "Кому-нибудь одному!" - сказал я ему. Он с ужасом отступил, сжимая в руках полученный кошелек, думая, что я хочу отнять его золото. "Я бедный старик", - взмолился он. - "Где копия, которую ты не дал этому человеку?" - спросил я строго. Он склонился над своей конторкой и подал мне копию, не говоря ни слова. Содрогаясь, я прочел ее и все понял. "Слушай, - сказал я ему, протягивая унцию золота, - каждый раз ты будешь показывать мне ее письма. Можешь показывать их также и этому господину, но только запомни хорошенько: ни один ответ, который, вероятно, будет им написан, не должен быть передан молодой девушке прежде, чем я его прочитаю; я не так богат, как этот незнакомец, но все же прилично заплачу тебе, ты меня знаешь. И еще одно слово: если ты изменишь мне, я убью тебя как собаку!" Я ушел и слышал, затворяя за собой дверь, как старик проговорил вполголоса: "Пресвятая Дева! В какую переделку я попал..." Теперь я открою вам ключ к этой тайне: молодая девушка, которую я встретил у писца, была послушница из монастыря Бернардинок, где находилась ваша дочь; донья Лаура, не зная, кому довериться, попросила ее известить дона Франсиско де Паоло Серрано...

-- Моего зятя, ее крестного отца! - воскликнул дон Мариано.

-- Именно его, - согласился дон Лео. - Она поручила донье Луизе, своей подруге, переслать сеньору Серрано письмо, в котором описывала все преступные замыслы своего дяди, все гонения, каким ее подвергали, умоляя его как лучшего друга своего отца прийти к ней на помощь и взять ее под свое покровительство.

-- Бедная моя дочь! - прошептал дон Мариано.

носить письма к писцу, читал копии и сам составлял ответы, так как дон Франсиско не получал писем вашей дочери, потому что дон Эстебан подкупил его лакея, и тот возвращал их ему нераспечатанными. Это ловкое вероломство, без сомнения, удалось бы ему, если бы провидение не привело меня так кстати в лавочку писца. Вероятно, он хотел не смерти вашей дочери, а только ее богатства, а потому вынуждал ее принять пострижение, рассчитывая на верный успех. Он не предвидел моего вмешательства. Донья Лаура, уверенная, что дон Франсиско не покинет ее, в точности исполняла мои советы, получаемые от имени друга, к которому она обращалась; я же был готов действовать при первой надобности. В подробности по этому поводу входить не стану. Скажу только, что донья Лаура отказалась произнести монашеский обет. Скандал вышел величайший; взбешенная игуменья решилась покончить с ней. Несчастная девушка, усыпленная сильным наркотическим средством, была спущена в глубокую тюрьму и там обречена на голодную смерть. Извещенный в тот же день обо всем случившемся в монастыре, я набрал шайку разного люда, ночью хитростью проник в монастырь с пистолетом в руке и похитил вашу дочь.

-- Вы! - воскликнул с удивлением и радостью дон Мариано. - Боже мой, Боже мой! Так она в безопасности, она спасена!.. Где же она? Скажите, в каком месте скрывается моя любимая дочь?

в этом паланкине была заперта донья Лаура до Тубака. Раз или два ее могли заметить в нем посторонние люди. Этого было достаточно, с тех пор все полагали, что она постоянно со мной. Благодаря моему старанию держать паланкин плотно закрытым и никого к нему не подпускать (таким образом я старался заманить врагов подальше в прерии и наказать их), мои планы удались вернее расчетов дона Эстебана: Бог помогал мне... Теперь, когда преступник наказан, донье Лауре нечего более опасаться; я сообщу вам, где она скрывается, и проведу вас к ней.

-- Да будет благословен Бог! - в неописуемой радости воскликнул счастливый отец. - Моя дочь спасена! Наконец-то я ее увижу!

-- Она погибла, если вы не поспешите! - проговорил вдруг чей-то глухой голос.