| Автор: | Эмар Г., год: 1858 |
| Категории: | Роман, Приключения |
ГЛАВА XXI. Неожиданное нападение
Как только успокоилось волнение, вызванное приключением дона Пабло, все стали подумывать о возвращении.
Солнце быстро опускалось за горизонт. Весь день целиком протек в тревожных перипетиях охоты. От того места, где находились охотники, до асиенды было миль десять, и поэтому следовало ехать домой как можно скорее, а иначе охотники рисковали провести ночь под открытым небом, что уже само по себе не имело ничего привлекательного.
Мужчины легко примирились бы с этой неприятностью, которая в таком климате, каким обыкновенно наслаждается в это время года Мексика, не имеет ничего особенно тяжелого, но вместе с охотниками были и дамы. Покинутые в двух милях позади, они должны были беспокоиться об отсутствии охотников, так как отсутствовали они гораздо дольше, чем предполагали раньше. Впрочем, на охоте подобные случаи повторяются очень часто.
Дон Мигель Сарате отдал приказание вакерос, чтобы лошади, пойманные в этот день, были помечены его именем, и затем охотники, весело смеясь и болтая, повернули лошадей и направились по дороге к палаткам, где оставили дам.
В этих странах, где не бывает сумерек, ночь сменяет день почти без перехода. Как только солнце зашло, охотники очутились в полном мраке, потому что по мере того, как солнце опускалось за горизонт, мрак заволакивал небо, и в ту минуту, когда дневное светило исчезло, ночь надвинулась уже вполне.
Безмолвная до тех пор пустыня вдруг как будто ожила. Птицы, в оцепенении весь день дремавшие в листве, встрепенулись и начали концерт, к которому по временам примешивалось доносившееся из леса тявканье канадских барсуков и лай койотов, а затем послышалось и хриплое рыканье диких зверей, вышедших из своих логовищ утолить жажду к реке.
Затем постепенно все стихло, и в пустыне слышен был только торопливый бег охотничьих лошадей по каменистой дороге.
Какое-то особенно торжественное молчание царило над этой первобытной природой.
Охотники, такие веселые и болтливые в минуту отъезда, невольно подпали под всемогущее влияние пустыни и быстро и молча неслись вперед, лишь изредка обмениваясь отрывистыми словами.
Между тем ничего не нарушало полнейшего спокойствия, царившего в пустыне.
Благодаря удивительной прозрачности атмосферы, глаз мог видеть далеко, но ничего подозрительного не было заметно.
Светляки и огненные мухи сновали во всех направлениях над землей, и скоро не более чем в полумиле показались дрожащие отблески костров, разложенных перед палатками, к которым направлялись охотники.
По знаку дона Мигеля отряд, ехавший до того времени рысью, переменил аллюр, и всадники пустили лошадей галопом. Все спешили как можно скорее выбраться из этого места, которое во мраке принимало зловещий вид.
Наконец они уже были всего в ста шагах от костров, красноватый отблеск которых далеко отражался на деревьях, как вдруг ужасное завывание пронеслось в пространстве, и из-за каждого кустарника стали появляться индейские всадники. Они с громким воинственным криком окружили белых, размахивая оружием.
Мексиканцы, застигнутые врасплох, были окружены гораздо раньше, чем успели сообразить, в чем дело, и подумать о защите.
Дон Мигель с одного взгляда понял всю величину грозившей им опасности.
Охотников было всего только человек двадцать, тогда как отряд команчей, окруживший их, состоял по крайней мере из трехсот воинов.
Команчи и апачи считаются самыми непримиримыми врагами белых. Во время своих периодических набегов на границы они почти никогда не берут пленных, а безжалостно убивают всех, кто только попадает к ним в руки.
Мексиканцы скоро оправились и, заранее зная, какая их ожидает участь, решили дорого продать свою жизнь.
Наступила минута ужасного ожидания перед смертельным боем, который готов был начаться.
Вдруг один индейский всадник вылетел на своей лошади из рядов воинов и остановился в трех шагах от небольшого мексиканского отряда.
Достигнув этого места, он развернул свою бизонью кожу в знак мира.
Губернатор, на правах старшего лица провинции, пожелал сам вести переговоры.
-- Хорошо, - отвечал губернатор.
Генерал Ибаньес один только оставался спокоен и невозмутим при этом неожиданном нападении. Он не только не обнажил оружия, но, наоборот, скрестил на груди руки и, бросая насмешливые взгляды на своих спутников, насвистывал себе под нос какую-то мелодию.
Дон Пабло встал рядом с отцом, готовый защищать его до последней капли крови.
Индейский вождь заговорил первым:
-- Пусть бледнолицые слушают внимательно, - сказал он, - с ними будет говорить сашем.
-- У нас нет времени на то, чтобы слушать лукавые слова, которые вы хотите нам сказать, вождь, - высокомерно отвечал дон Мигель, - уходите лучше с миром и не думайте, что вы можете остановить нас, потому что иначе будет пролита кровь.
-- Да, если бледнолицые сами этого пожелают, - возразил вождь команчей спокойно, - индейцы не хотят зла бледнолицым воинам.
-- Тогда чем же вызвано это внезапное нападение? Только сумасшедший может думать, что нас так легко обмануть, как это, по-видимому, воображает себе вождь. Мы отлично знаем, что ему нужны наши волосы.
-- Нет, Единорог хочет заключить договор с бледнолицыми.
-- В таком случае, говорите, вождь. Может быть, ваши намерения и на самом деле такие, как вы говорите. Я не хочу иметь на совести упрека в том, что отказался вас выслушать.
Индеец улыбнулся.
-- Отлично, - сказал он, - великий вождь бледнолицых становится рассудительным. В таком случае, пусть он слушает слова, которые будет говорить Единорог.
-- Говорите, вождь, мы слушаем.
-- Бледнолицые - собаки, - сказал вождь грубым голосом, - они ведут с краснокожими постоянную войну и покупают их волосы, как будто это меха пушных зверей. Но команчи великодушны и не хотят мстить им за это... Бледнолицые женщины в их власти, но они их возвратят.
При этих словах дрожь ужаса пробежала по рядам охотников. Они уже не думали теперь о том, чтобы сражаться. Все их помыслы сосредоточились на одном - спасти во что бы то ни стало женщин, которые так неудачно попали в руки этих кровожадных дьяволов.
-- На каких условиях согласны команчи выдать своих пленниц? - спросил дон Мигель, сердце которого сжалось при мысли о дочери, так как и она тоже была пленницей. В душе в эту минуту он проклинал Валентина, роковой совет которого один был причиной того ужасного горя, которое постигло его в настоящую минуту.
-- Бледнолицые, - продолжал вождь, - слезут с лошадей и станут рядом в одну линию. Единорог выберет из своих врагов тех, кого он захочет увести с собой как пленников... Все остальные будут свободны... Все женщины тоже будут возвращены.
-- Эти условия очень тяжелы, вождь. Не можете ли вы их изменить? - спросил асиендадо.
-- Вождь не меняет своего слова... Согласны бледнолицые или нет?
-- Дайте нам подумать несколько минут.
-- Хорошо, пусть бледнолицые совещаются. Единорог будет ждать десять минут, - отвечал индеец.
И тронув свою лошадь, вождь снова присоединился к своим воинам.
Дон Мигель обернулся к своим друзьям и спросил их:
-- Ну, что же вы думаете делать?
После того как нервное возбуждение, охватившее их в первую минуту, уступило место спокойному обсуждению свершившегося факта, мексиканцы здраво могли обсудить свое положение и поняли, что борьба с таким многочисленным врагом - чистое безумие и может только ухудшить их положение, тогда как условия, которые поставил вождь краснокожих, как бы тяжелы они ни казались, давали по крайней мере некоторым из них надежду на спасение, и, кроме того, он обещал, что все женщины будут освобождены.
Последнее соображение заставило мексиканцев решиться. Дон Мигель без особого труда убедил своих спутников в необходимости подчиниться требованию вождя, и все слезли с лошадей и выстроились в одну линию, как этого требовал Единорог.
Дон Мигель и его сын встали во главе спешившихся охотников.
Единорог с той холодной храбростью, которая характеризует индейцев, подъехал совершенно один к мексиканцам, у которых у всех было оружие и которые под влиянием отчаяния, рискуя быть перебитыми, могли бы на нем первом излить обуревавшую их жажду мщения.
Вождь тоже слез с лошади. Заложив руки за спину и нахмурив брови, начал он осматривать пленников.
Многие сердца сжимались при его приближении, потому что для несчастных решался в эту минуту, может быть, вопрос жизни или смерти. Одна только перспектива ужасных мук, грозивших их женщинам, могла заставить их согласиться на это унизительное и оскорбительное условие.
Единорог был великодушен.
Из всех мексиканцев он выбрал только восьмерых, а все остальные получили позволение снова сесть на лошадей и выйти из этого живого круга.
Но, по странной случайности или же, может быть, умышленно - этого никто пока не знал - в число восьми пленников или заложников попали губернатор, генерал Итурес и уголовный судья Лусиано Перес, т. е. самые важные лица из всего общества, стоявшие, к тому же, во главе управления провинцией.
Дон Мигель не мог, конечно, не обратить на это внимания и, надо сознаться, был этим очень удивлен.
Впрочем, команчи свято выполнили условия, которые сами же они и поставили: мексиканские дамы были немедленно выпущены на свободу.
Индейцы отнеслись к ним очень вежливо и внимательно. Они захватили их лагерь и их самих почти таким же образом, каким овладели и охотниками, т. е. лагерь был захвачен со всех сторон одновременно.
При этом необходимо заметить, что за все время не было пролито ни одной капли крови.
Когда прошли первые минуты радости видеть свою дочь здоровой и невредимой, дон Мигель решился сделать последнюю попытку и похлопотать в пользу несчастных, оставшихся в плену у Единорога.
Вождь выслушал его с уважением, не прервав его ни разу во все время, пока он говорил. Затем он ответил ему с улыбкой и таким тоном, который асиендадо тщетно старался себе объяснить:
-- У моего отца течет в жилах индейская кровь, краснокожие его любят и никогда не сделают ему никакого зла... Единорог был бы очень рад, если бы мог сейчас же вернуть пленников, которые ему совсем ни на что не нужны. Но это невозможно... Мой отец сам скоро стал бы жалеть, если бы Единорог согласился исполнить его просьбу... Но, чтобы доказать моему отцу, насколько вождь дорожит возможностью сделать ему хоть что-нибудь приятное, с пленниками не будут обращаться дурно: они отделаются только несколькими днями скуки... Единорог соглашается взять за них выкуп вместо того, чтобы держать их в плену. Мой отец может сам объявить им об этом...
-- Благодарю вас, вождь, - отвечал дон Мигель, - ваш благородный поступок растрогал меня до глубины души, и я никогда этого не забуду. Будьте уверены, что если только представится случай, я буду очень рад доказать вам, как я вам за это благодарен.
Вождь грациозно поклонился и отошел, чтобы дать асиендадо возможность поговорить со своими товарищами.
Последние сидели на земле, мрачные и подавленные горем. Дон Мигель передал им свой разговор с Единорогом и обещание последнего взять за них выкуп.
И на самом деле, благодаря обещанию отпустить их за выкуп через неделю и хорошо обращаться с ними, пока они будут пленниками, план не имел уже для них ничего страшного, - это было не что иное, как одна из множества неприятных случайностей, которые можно ожидать каждую минуту и на каждом шагу. Словом, они сразу вполне утешились и с беспечностью, которая лежит в основе мексиканского характера - а мексиканцы, может быть, самый легкомысленный народ на свете - они же сами первые принялись смеяться над своим несчастьем.
Но дон Мигель вовсе не был расположен шутить и смеяться и, простившись со своими друзьями, снова направился к индейскому вождю. Последний еще раз повторил ему обещание, что пленники будут освобождены через неделю, если согласятся заплатить выкуп всего в тысячу пиастров. Затем вождь сказал асиендадо, что он может уехать, когда пожелает - индейцы против этого ровно ничего не имеют.
Дон Мигель не замедлил воспользоваться этим милостивым разрешением. Все общество, за исключением пленников, уселось на лошадей и, поместив дам в середину отряда, галопом умчалось по направлению к асиенде, радуясь, что им удалось так счастливо выпутаться из беды.
Вскоре лагерные огни остались уже давно позади. Генерал Ибаньес подъехал к своему другу и, нагнувшись, шепотом сказал ему:
Эта мысль, подобная светлому лучу, уже не раз приходила в голову и асиендадо.
-- Не знаю, - отвечал асиендадо, улыбаясь, - но, во всяком случае, милейший мой генерал, это очень ловкие враги.
Маленький отряд продолжал быстро продвигаться к асиенде, которая была уже недалеко и куда они надеялись прибыть еще до восхода солнца.