| Автор: | Эмар Г., год: 1858 |
| Категории: | Роман, Приключения |
ГЛАВА VI. Миссионер
C течением времени дружеские отношения сделались еще теснее, и дружба окрепла еще больше.
В пустыне физическая сила стоит на первом месте. Здесь человек, принужденный жить всегда среди всевозможных опасностей, ожидающих его на каждом шагу, должен рассчитывать только на себя и сам бороться с ними, поэтому-то индейцы и питают такое глубокое отвращение к натурам слабым и боязливым.
Валентин без труда уговорил Единорога взять в плен во время охоты на диких лошадей представителей мексиканского правительства, чтобы затем, в случае неудачи заговора, сделать их заложниками.
Все произошло именно так, как предвидел охотник, но Красный Кедр перехитрил их, и, как мы уже говорили, дон Мигель был арестован в ту самую минуту, когда считал себя полным хозяином в Пасо-дель-Норте.
Валентин, Курумилла и дон Пабло, пропустив мимо себя конвой сопровождавших арестованного дона Мигеля в Санта-Фе, вышли из засады и устроили совещание.
Для них дорога была каждая минута. В Мексике заговорщики имеют печальную привилегию перед всеми остальными преступниками в том отношении, что суд над ними производится немедленно и притом самым упрощенным способом. Поэтому им медлить было нельзя, и нужно было спешить спасать друзей.
Валентин со свойственной ему решительностью, составлявшей отличительную черту его характера, за несколько минут составил смелый план, который мог придти в голову только ему одному.
-- Не горюйте, - сказал он дону Пабло, - до тех пор, пока сердце бьется в груди, надежда еще не потеряна, клянусь Богом! Первая партия проиграна, пусть так, но посмотрим, что будет дальше!
Дон Пабло, безусловно, верил Валентину, потому что последний не раз доказывал ему возможность исполнить то, что с первого взгляда казалось ему невозможным. Веселый тон и высказанное им замечание если и не совсем успокоили дона Пабло, то, во всяком случае, вернули ему надежду и мужество, особенно необходимые в такие тяжелые минуты.
-- Скажите же, друг мой, что нам делать? - спросил дон Пабло.
-- Прежде всего, и притом как можно скорее, мы должны отправиться к отцу Серафиму, который, вы сами знаете, всей душой предан вашему семейству.
И они пустились в путь. Ночь была темная.
Луна только изредка выглядывала из-за туч, которые заволакивали все небо, и ее тусклый бледный диск как бы с сожалением бросал на землю свои холодные лучи.
Ветер ревел в верхушках деревьев, ветви жалобно и глухо стонали; в прерии пронзительно завывали голодные койоты, и их темные силуэты быстро мелькали на горизонте.
После часовой ходьбы путешественники достигли того места, где упал миссионер, раненый Красным Кедром.
Отец Серафим исчез.
Страшное беспокойство, смешанное с неопределенным страхом, охватило охотников.
Валентин безнадежным взором окинул окрестности.
Но густой мрак, окутывавший землю, скрывал все под своим мрачным покрывалом.
-- Искать, - отвечал Валентин, - он не может быть далеко.
Курумилла уже пустился по следам и исчез во мраке.
Курумилла от природы был неразговорчив, с годами же он совсем превратился в молчальника и только уж в случае крайней необходимости ограничивался немногими словами.
Но если индеец не любил разговаривать, зато он умел действовать, и в критические минуты одно его слово стоило иногда дороже самых громких фраз.
Дон Пабло, повинуясь Валентину, вскинул винтовку на плечо и хотел было идти исполнять приказание своего друга.
-- Куда вы идете? - спросил охотник, хватая его за руку.
-- Искать отца Серафима.
-- Подождите!
Оба охотника остались на своих местах, прислушиваясь к таинственному шуму пустыни.
Так прошел целый час, но пока еще ничто не указывало на то, что поиски Курумиллы увенчались успехом.
Валентин, потеряв терпение от долгого ожидания, хотел было уже сам отправиться на поиски, как вдруг послышался слабый и прерывистый крик райской птицы.
-- Что это такое? - спросил дон Пабло с удивлением.
-- Молчите! - прошептал Валентин.
Крик птицы повторился еще раз.
На этот раз он раздался уже гораздо ближе.
Валентин поднес пальцы ко рту и крикнул два раза с разными интонациями, подражая отрывистому и скрипучему крику оцелота. Проделал он это с таким искусством, что дон Пабло невольно вздрогнул и оглянулся, надеясь увидеть в кустах дикие, сверкающие глаза хищника.
Почти тотчас же в лесу в третий раз послышался крик райской птицы.
Валентин спокойно опустил винтовку прикладом на землю.
-- Отлично, - проговорил он. - Не беспокойтесь, дон Пабло. Курумилла нашел отца Серафима.
Молодой человек изумленно посмотрел на него.
-- Вы скоро увидите их, - продолжал он.
-- Но каким образом узнали вы об этом?..
-- Дитя, - перебил его Валентин, - в пустыне человеческий голос скорее вреден, чем полезен, и мы разговариваем на языке птиц и диких зверей.
-- Да, - заметил простодушно молодой человек, - вы совершенно правы. Я слышал об этом несколько раз, но даже и не подозревал, что можно так легко понимать друг друга.
-- Это еще что, - сказал добродушно охотник, - вы увидите еще и не то, если хоть с месяц проживете вместе с нами в пустыне.
Через несколько минут послышался отдаленный шум шагов, сначала слабый, а затем он становился все слышнее и слышнее, и вскоре две темные фигуры обрисовались в полумраке.
-- Эй! - крикнул Валентин, взводя курок и прицеливаясь из винтовки. - Кто идет, друг или враг?
-- Братья, - отвечал голос.
-- Это Курумилла, - сказал Валентин, - пойдем к нему навстречу.
Дон Пабло последовал за ним.
Они приблизились к индейцу, который медленно двигался вперед, поддерживая и почти неся на руках миссионера.
Когда отец Серафим упал с лошади, он потерял сознание.
Долго лежал он без чувств во рву, куда скатился, падая с лошади, пока наконец не пришел в себя.
В первую минуту он с удивлением осмотрелся кругом, как бы спрашивая себя, каким образом он очутился здесь. Он хотел подняться, но жгучая боль в плече сразу напомнила ему все, что с ним случилось, - но он не растерялся. Один ночью в пустыне, окруженный тысячами опасностей всякого рода, из которых самая меньшая - быть съеденным дикими зверями, не имея никакого оружия для защиты, и, кроме того, слишком слабый для того, чтобы вступить в борьбу, он тем не менее решил подняться и во что бы то ни стало дотащиться до Пасо, находящегося в трех милях, где он надеялся найти помощь, в которой так нуждался.
Отец Серафим, как и вообще большинство миссионеров, великодушно жертвующих собой на пользу человечеству, принадлежал к числу людей, которые под слабой, почти женственной наружностью скрывают непоколебимую энергию и твердый, решительный характер.
Решившись идти в Пасо, он стал немедленно приводить свой план в исполнение. Прежде всего он, хотя и с величайшим трудом, перевязал платком рану, чтобы остановить обильно сочившуюся из нее кровь. Затем он промучился почти целый час, пока ему удалось, наконец, подняться и встать на ноги. Не раз чувствовал он в это время, что падает, холодный пот выступал у него на лбу, в ушах звенело, все вертелось перед его глазами, но он собрал все свои силы, поднял к небу глаза, полные слез, и из глубины сердца обратился с молитвой к Богу.
-- Господи Боже! Помоги рабу Твоему, у него одна надежда на Тебя.
Молитва оказывает чудесное действие на человека, она утешает его, придает ему мужество и возвращает силы.
То же самое произошло и с отцом Серафимом. Помолившись Богу, он смело тронулся в путь, опираясь на палку, попавшуюся ему под руки.
Таким образом он прошел с полмили, останавливаясь чуть не каждую секунду для отдыха, но человеческие силы имеют свои пределы, и миссионер, несмотря на всю свою энергию, почувствовал наконец, что у него подкашиваются ноги, и в изнеможении снова опустился на землю под деревом, убедившись, что не может спасти себя сам, и положившись на волю Провидения.
Индеец помог ему подняться, а затем криком райской птицы дал знать своим друзьям о том, что ему удалось найти миссионера.
Отец Серафим не согласился на предложение вождя донести его и захотел сам идти к друзьям, поспешившим ему на помощь. Но силы вторично изменили ему. Он потерял сознание и упал на руки индейца, внимательно наблюдавшего за своим спутником, потому что вождь видел, что тот слабеет с каждой минутой и только ждал момента, когда миссионер окончательно выбьется из сил.
Валентин и Курумилла с помощью дона Пабло на скорую руку устроили носилки из древесных ветвей и, положив на них раненого, поспешно удалились от оврага.
Ночь уже прошла, и солнце высоко стояло на горизонте, а охотники все еще шли со своей ношей.
Наконец к одиннадцати часам утра они достигли пещеры, где временно поселился Валентин и куда он решил перенести раненого, чтобы самому ухаживать за ним.
У отца Серафима начиналась сильная лихорадка, лицо его пылало, глаза блестели. Как всегда бывает при ранах от огнестрельного оружия, нагноение вызвало сильное воспалительное состояние.
Миссионера положили на звериные шкуры, и Валентин сейчас же приступил к осмотру раны. По счастливой случайности пуля засела в плече, не тронув лопатки. Валентин извлек пулю, затем с помощью Курумиллы, который молча растер листья орегано [душица, майоран], он сделал пластырь и положил его на рану, предварительно хорошенько промыв ее.
Когда рана была перевязана, миссионер заснул глубоким сном и проснулся только вечером.
Лечение Валентина дало прекрасные результаты: лихорадка прекратилась, черты лица приняли спокойное выражение, лихорадочный румянец исчез и сменился страшной бледностью из-за большой потери крови, одним словом, состояние здоровья раненого уже не внушало никаких опасений.
-- Благодарю вас, братья, за то, что вы позаботились обо мне... Господь наградит вас за это... Я чувствую себя гораздо лучше.
-- Слава Богу! - сказал Валентин. - Теперь вы скоро и совсем будете здоровы, отец мой, хотя в первое время я даже не смел надеяться на такой благополучный исход.
-- Неужели?
-- Да, ваша рана, хотя и очень серьезная, не опасна, и через несколько дней, если вам необходимо, вы можете заняться своими делами.
Охотник покраснел.
-- Не говорите об этом, отец мой, - сказал он, - я только исполнил священный долг каждого человека. В состоянии ли вы будете поговорить с нами несколько минут?
-- Да, говорите, друг мой
-- Думаю, что так, отец мой.
-- В таком случае, говорите, потому что иначе вы не стали бы просить помощи у меня. Вы говорите, что это дело очень серьезное?
-- Да, очень серьезное.
-- Говорите, я вас слушаю.