| Автор: | Эмар Г., год: 1858 |
| Категории: | Роман, Приключения |
ГЛАВА VIII. Тюрьма
Дон Мигель был переведен в тюрьму Санта-Фе.
Французы, привыкшие к сравнительно гуманному отношению к преступникам в Европе, где жизнь человеческая ценится дорого, даже и представить себе не могут, что значит попасть в тюрьму в Мексике.
В Америке, за исключением Североамериканских Штатов, тюрьмы остались такими же, какими они были и во времена владычества испанцев.
Между тем как у нас до тех пор, пока преступление не доказано юридически, человека считают только подсудимым, в Америке всякий арестованный считается осужденным. При таких условиях, конечно, не может быть и речи о сострадании, и с арестованными обращаются грубо, по-варварски.
Часто случается, что заключенных, брошенных на соломенную подстилку в вонючую яму без воздуха, где иногда попадаются змеи и другие скверные твари (таковы тюрьмы в Мексике), через двадцать четыре часа находят мертвыми или наполовину съеденными в этих отвратительных вертепах.
Не раз можно было констатировать, каким страшным мучениям подвергали грубые и жестокие солдаты несчастных заключенных, все преступление которых заключалось только в том, что они попали в тюрьму.
Впрочем, в больших городах тюрьмы содержатся гораздо лучше, чем в городишках и в деревнях. В Мексике, где деньги - все, богатому человеку не трудно достать себе все, что нужно, или, в крайнем случае, сделать свое положение сносным.
Дон Мигель и генерал Ибаньес просьбами и золотом добились того, что их поместили вместе.
Они занимали две скверные комнатки, вся меблировка которых состояла из хромоногого стола, нескольких кожаных бутак и двух кроватей с натянутой вместо матрацев кожей.
Дон Мигель и генерал, как и подобало, мужественно переносили все притеснения и унижения, которым их подвергало время следствия и суда. Они решились умереть, как жили с высоко поднятой головой, твердым сердцем и не дать осудившим их на смерть судьям удовольствия увидеть их слабыми в последнюю минуту.
Вечером того дня, когда мы встретили Валентина на поляне, сумерки наступили быстро, и единственная бойница, -иначе никак нельзя назвать узкое, в виде щели, окошечко служившее для освещения тюрьмы, - пропускала слабый свет в камеру.
Дон Мигель большими шагами ходил по комнате, а генерал, растянувшись на постели, спокойно курил сигарету и следил глазами за поднимавшимися к потолку клубами голубоватого дыма, которые он то и дело выпускал изо рта
-- Ну! - сказал дон Мигель. - Сегодня, кажется, ничего не будет.
-- Да, - отвечал генерал, - если только, чего я впрочем не думаю, им не придет в голову сделать нам честь - казнить нас при свете факелов.
-- Понимаете ли вы что-нибудь в этой проволочке?
-- Честное слово, нет. Я долго ломал себе голову, стараясь угадать что именно мешает им нас расстрелять, и ровно ничего не мог придумать.
-- То же самое было со мной. Мне даже приходило в голову, что они нарочно откладывают со дня на день казнь, чтобы держать нас под домокловым мечом и заставить смириться, но затем сама эта идея показалась мне слишком нелепой.
-- Я совершенно согласен с вами... Нет, тут, должно быть, происходит что-то другое.
-- Почему вы так думаете?
-- А вот почему: последние два дня наш тюремщик обращается с нами, я не могу сказать, чтобы вежливее, - на это он не способен, - но далеко не так грубо. Я даже заметил что он как будто прячет свои когти и пытается изобразить на своем лице подобие улыбки. Но, к сожалению, его лицо вовсе не привыкло улыбаться, и поэтому он вместо улыбки делает только отвратительную гримасу.
-- Какой же вы делаете из этого вывод?
-- Я - отвечал генерал, - пока ровно ничего не могу вам сказать положительного. Я только спрашиваю себя, чем объяснить такую удивительную перемену... Нельзя же предполагать, что он сочувствует нашему несчастному положению, - это было бы равносильно тому, что наш губернатор вдруг явился бы просить у нас прощение за то, что нас судили и приговорили к расстрелу.
-- Это правда. Но успокойтесь, мы с вами очень скоро будем исключены из списка живых.
-- Наша жизнь в руках Божьих, и только Он один знает, когда нам суждено умереть.
-- Аминь! - сказал, улыбаясь, генерал, откусывая зубами кончик новой сигаретки.
-- Не находите ли вы странным, что вот уже целый месяц, как мы сидим здесь, а наши друзья точно забыли о нашем существовании?
Генерал пожал плечами.
-- Гм! - отвечал он. - Заключенный - это все равно, что больной, и наши друзья, конечно, опасаются усилить наши страдания своим горем, - вот почему они лишают себя удовольствия посетить нас.
-- Не смейтесь над этим, генерал, я убежден, что вы совершенно напрасно обвиняете их...
-- Дай Бог! Я, со своей стороны, от всего сердца прощаю им, что они забыли нас.
-- Я не могу поверить, чтобы Валентин, с которым мы такие друзья, не постарался бы так или иначе увидеть меня.
-- Ба! Да неужели вы, дон Мигель, даже и теперь, стоя, так сказать, одной ногой в могиле, все еще верите в людскую честность?
В эту минуту за дверью послышался звук отпираемого замка. Дверь комнаты, где находились осужденные, полуоткрылась и пропустила сначала тюремщика, а затем еще кого-то.
Полутьма, царившая в тюрьме, не позволяла заключенным разглядеть посетителя, на котором была надета длинная черная одежда.
-- Э! - прошептал генерал на ухо своему товарищу по заключению. - Наш губернатор, генерал Вентура, как видно, решился-таки покончить с нами...
-- А почему вы так думаете? - спросил дон Мигель тоже шепотом.
-- Черт возьми! Он прислал к нам священника, значит, завтра мы будем казнены.
-- Клянусь честью, это самое лучшее, что он мог придумать! - вырвалось невольное восклицание у дона Мигеля.
Тюремщик, человек небольшого роста, коренастый, с лисьей физиономией и бегающими глазами, повернулся к священнику и попросил его войти, сказав ему хриплым голосом:
-- Вот здесь, сеньор падре, и осужденные. Не прикажете ли оставить вам фонарь? Становится совсем темно, а во время разговора гораздо приятнее видеть лицо своего собеседника.
-- Хорошо, поставьте его хоть там... Благодарю вас. Я постучу в дверь, когда соберусь уходить, и вы мне отворите.
-- Слушаю.
Затем тюремщик повернулся к арестантам и грубым голосом сказал им:
-- Эй, Ваша Милость, вот вам священник, можете побеседовать с ним! Советую вам не терять удобного случая, потому что в вашем положении неизвестно, что может случиться каждую минуту.
Пленники, вместо всякого ответа, молча пожали плечами.
Когда шум его шагов замер в отдалении, священник, стоявший до сих пор с опущенной вниз головой, как бы прислушиваясь, выпрямился и направился прямо к дону Мигелю.
Странные манеры незнакомца сильно удивили обоих заключенных, которые со страхом, смешанным с удивлением, ждали разъяснения этой загадки.
Оставленный тюремщиком фонарь давал слишком слабый и колеблющийся свет, едва позволяющий различать предметы.
-- Отец мой, - начал асиендадо твердым голосом, - благодарю того, кто послал вас приготовить нас к смерти. Я очень желал бы исполнить этот последний христианский долг. Если вы соблаговолите пройти со мной в соседнюю комнату, я покаюсь вам во всех своих прегрешениях.
Священник снял шляпу, схватил стоявший на полу фонарь и повернул его так, чтобы свет падал на его бледное лицо.
-- Отец Серафим! - вскричали осужденные с удивлением, смешанным с радостью.
-- Тише! Тише! - остановил их священник. - Не произносите моего имени так громко, братья. Никто не знает о моем присутствии здесь, за исключением тюремщика, но он - мой сообщник.
-- Он? - с нескрываемым изумлением спросил дон Мигель. - Человек, который целый месяц всячески оскорбляет и унижает нас.
-- Теперь этот человек наш союзник... Но нам нельзя терять ни одной минуты!.. Время дорого!.. Я могу вывести вас из тюрьмы и дать вам возможность покинуть город раньше, чем кто-нибудь догадается о вашем бегстве... Лошади готовы, провожатые ожидают вас... Идемте же, время дорого.
Заключенные обменялись выразительными взглядами.
Затем генерал Ибаньес спокойно уселся на бутаку, а дон Мигель за них обоих ответил миссионеру:
-- Благодарим вас, отец мой... Вы взяли на себя благородный подвиг облегчать горе страждущим и помогать несчастным... Благодарим вас за ваши хлопоты, но мы не можем согласиться на это... Такие люди, как мы, не могут бежать, как преступники, и этим дать повод своим врагам считать их действительно виноватыми... Мы стояли за святое дело и побеждены, но, ради нас самих и ради наших сторонников, мы должны мужественно встретить смерть. Когда мы составляли заговор, мы отлично знали, что нас ожидает в случае неудачи. Поэтому я еще раз благодарю вас, но мы или выйдем из тюрьмы свободными, или же отправимся на казнь.
-- Я не могу, конечно, порицать вас, сеньоры... Это геройское решение... На вашем месте я и сам поступил бы точно так же... Впрочем, для вас еще не все потеряно, хотя надежда на успех и очень слабая... Может быть, неожиданные события и изменят к лучшему ваше дело...
-- Мы ни на что больше не надеемся, отец мой.
-- Я не ожидал услышать это от вас, дон Мигель... Вы человек верующий... Для Бога нет ничего невозможного... Надейтесь, еще раз повторяю вам...
-- Я сказал глупость, отец мой, простите меня.
Арестованные молча поклонились.
Отец Серафим исповедал их каждого отдельно и дал им отпущение грехов.
-- Ола! - крикнул тюремщик через дверь. - Становится уже слишком поздно, и скоро вам нельзя будет выйти из города.
-- Отворите, - отвечал миссионер твердым голосом.
-- Ну? - спросил он.
Тюремщик неодобрительно покачал головой и сказал:
-- Они сумасшедшие.