| Автор: | Энгель И. Я., год: 1810 |
| Примечание: | Перевод В. А. Жуковского |
| Категории: | Философская статья, Рассказ |
| Связанные авторы: | Жуковский В. А. (Переводчик текста) |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Улей
Улей.
(Разговоръ о бытiи Бога.)
"Но, государь мой - спросилъ молодой Бертгеймъ у Аббата Леграна, Французскаго остроумца, ревностнаго защитника атеистовъ, - чемъ замените вы то понятiе о Боге, которое уничтожить во мне стараетесь? Я вижу и собственную и всехъ окружающихъ меня вещей зависимость; разсудокъ повелеваетъ мне, искать первоначальной всему причины.
- Вашъ разсудокъ трудится напрасно; вы никогда не найдете етой мечтательной причины!
"Позвольте несколько усумниться. Разве я не нашелъ ее въ понятiи моемъ о Боге?"
- Какой романъ! причина вещественнаго въ понятiи отвлеченномъ! Источникъ существенности въ имени, въ звуке: я начинаю думать, что вы хотите понимать вещи посредствомъ непонятнаго, и просвещать себя однимъ только мракомъ.
"Если въ самомъ деле ваши слова заключаютъ въ себе какую нибудь основательную мысль"....
- Теперь только возтавалъ я противъ словъ, не заключающихъ въ себе никакой мысли!
"Возьмите же на себя трудъ указать мне прямую дорогу; откройте мне тотъ источникъ премудрости, въ которомъ почерпнули вы такое верное знанiе. Повторяю: разсудокъ велитъ мне искать первоначальной причины, ибо онъ почитаетъ ее необходимою. Но причину, обретенную мною въ понятiи о Боге, именуете вы романомъ, мечтою, безразсудностiю, ничтожествомъ! Смею надеяться, что вы имеете въ запасе нечто более существенное и следственно более удовлетворительное для разсудка."
- Конечно имею! Единственное, первоначальное существо, признаваемое разсудкомъ просвещеннымъ, источникъ всего, что мы воображаемъ и видимъ, всего, что небо и земля, прошедшее, настоящее и будущее въ себе заключаютъ - --
"Конечно есть Богъ?"
- Романъ романъ, предразсудокъ младенческiй! - Этотъ источникъ есть мишура!
"Такъ многiе разсуждаютъ и пишутъ въ осьмомъ-надесять векъ. Но я желалъ бы"....
Иметь какое нибудь ясное понятiе объ етой натуре, хотелъ сказать Бертгеймъ; но мудрый Легранъ позволилъ, уже действовать языку своему, a языкъ Француза имеетъ поворотливость и словообилiе чудесное. И онъ продолжалъ витiйствовать: Я признаю, что всякая вещь должна иметь свое основанiе - главная, коренная, неотрицаемая истина, изъ которой я извлекаю другую: что непременно должно существовать нечто необходимое, вечное, нечто такое, изъ чего и бытiе и образованiе каждаго существа само собою бы извлекало. Матерiя и движенiе - въ нихъ обретаю я ето вечное, необходимое. И господинъ Аббатъ весьма остроумно началъ доказывать, что все, обретаемое нами въ мiре, какъ видимое; такъ и невидимое, произошло отъ матерiи и движенiя; это весьма безразсудно предполагать возможнымъ такое существо, которое действовало бы собственною силою, ибо ни что не можетъ существовать и действовать само собою, но все заимствуетъ и силу свою и движенiе извне, и что наконецъ источникъ движенiя, a потому и всехъ произшедшихъ отъ него вещей одна натура - a натуру объяснялъ онъ слiянiемъ той же самой матерiи съ движенiями разнообразными; понятiе о существе, производящемъ движенiе, о Боге невидимомъ, имеющемъ качества непостижимыя, невообразимомъ, казалось ему смешнымъ и глупымъ; живыми красками описывалъ онъ ужасы фанатизма и суеверiя: но онъ такъ часто возвращался на одну и ту же мысль, что господинъ Бертгеймъ потерялъ наконецъ всю охоту съ нимъ разсуждать, и думалъ единственно о томъ, какъ бы скорее избавить себя отъ утомительнаго философа. Онъ далъ господину Аббату почувствовать, что не имеетъ силы бороться съ высокимъ его умомъ; что изумленъ необыкновеннымъ даромъ господина Аббата выражать красноречиво самыя отвлеченныя и глубокiя мысли, и что наконецъ ему надобно время, дабы понять и хорошенько обдумать все слышанное имъ отъ господина Аббата. И господинъ Аббатъ, который не могъ подумать, чтобы иронiя была и Немцамъ известная риторическая фигура, объявилъ молодому Бертгейму, что онъ сочтетъ за особливое удовольствiе разсуждать съ нимъ о философiи - ето значило давать ему наставленiя. Такимъ образомъ прекратилась высокопарная декламацiя объ атеизме.
Сценою етаго диспута былъ Англiйскiй садъ, принадлежавшiй Маркизъ дю Вальякъ, короткой прiятельнице Аббата Деграна, который на всехъ ея ужинахъ блисталъ своимъ остроумiемъ. Маркиза была уже слишкомъ стара для любви, но еще слишкомъ молода для богомольства. Желая перейти со славою етотъ промежутокъ, она ударилась въ метафизику, шутя надъ религiею, она такъ сказать запасалась матерiалами для будущаго своего покаянiя. Наружность молодаго Бертгейма ей нравилась; и сожалея, что внутренность его такъ мало соответствовала прiятности внешней, она усердно желала, чтобы остроумный Аббашъ Легранъ образовалъ его своею высокою мудростiю.
ульевъ, убежище мирной республики пчелъ, благоденствовавшей среди изобилiя цветовъ и растенiй.
"Какъ привлекательно зрелище деятельности и жизни! сказалъ Бертгеймъ: для меня несравненно прiятнее смотреть на работу прилежной пчелы, нежели на эти пестрые, неодушевленные цветники, где замечаю одно только принужденiе и искусство! Здесь вижу напротивъ свободу, порядокъ и спокойствiе!"
- А зрелище прилежанiя и заботливости! Посмотрите, какое въ етомъ улье движенiя: бегаютъ, входятъ, выходятъ, теснятся, все заняты, нетъ ни минуты бездействiя,
"А целъ этой неутомимой деятельности - согласитесь, что она превосходная! Произведенiе многочисленнаго потомства! образованiе маленькихъ будущихъ гражданъ!"
- Но ета целъ не есть ни единственная, ни главная.
"По крайней мере принадлежащая къ главной. - Я знаю, что прилежные работники сiи трудятся для собственной и общей нужды; но попеченiя чадолюбiя, где бы ни представляла ихъ мне натура, всегда меня трогаютъ, и самая презренная тварь, являясь въ качестве нежной, заботливой матери, кажется мне существомъ любезнымъ, неприкосновеннымъ, святымъ!"
- Государь мой! вы говорите о материнской заботливости! Но разве неизвестно вамъ...? Онъ остановился, внимательно посмотревъ на Бертгейма.
"Что неизвестно?"
Аббатъ отступилъ на несколько шаговъ въ неописанномъ удивленiи. Не вдругъ обнимать глубокiя, отвлеченныя истины - это еще казалось ему возможнымъ; ибо неоднократно уже испыталъ онъ, что мысли его, которыя онъ съ общимъ понятiемъ согласовать старался, были - непонимаемы. Но такого незнанiя натуральной исторiи не могъ онъ предполагать даже и въ Бертгейме. Какъ бы то ни было, Бертгеймъ, который въ Немецкихъ поместьяхъ своихъ имелъ богатыф пчельники, узналъ отъ Аббата Леграна, что маленькiя насекомыя, которыхъ работою онъ любовался, неимели способности деторожденiя. Сначала такое несогласiе съ общими законами природы показалось ему невероятнымъ; но онъ принужденъ былъ поверить, когда господинъ Аббатъ сказалъ ему съ важнымъ видомъ учителя: клянусь вамъ честiю, что ето истинная правда!
"Признайтесь однако, любезной Аббатъ, что сказанное вами весьма удивительно. Не льзя же вообразить, чтобы мелкiя твари сiи родились вместе съ мiромъ, и съ того самаго времени существуютъ! Но если онъ лишены способности детороденiя...."
- Продолжайте!
"То будетъ ли происхожденiе ихъ вамъ понятно? Какимъ же образомъ, окажите мне, раждаются молодые рои, заступающiе место старыхъ?"
Аббатъ улыбнулся. Но разве думаете вы, господинъ Бертгеймъ, сказалъ онъ, что въ природе могутъ существовать только видимыя нами пчелы? и разве необходимо должны все пчелы вылетать изъ улья, высасывать изъ цветовъ медъ и составлять соты? Слушайте - и онъ величественно поднялъ правую руку - въ каждомъ изъ етихъ ульевъ найдете вы тайную пчелу, маленькую царицу, окруженую сералемъ мужей; ета царица есть въ полномъ значенiи слова мать народа, есть божество, которое бытiемъ своимъ сохраняетъ и бытiе етаго мелкаго мiра; которое въ гордомъ своемъ бездействiи....
"Божество, господинъ Аббатъ?" -
- О! господинъ Бертгеймъ, надеюсь, что вы меня понимаете, Божество - говорю для одного сравненiя - божество, царица, одно и то же; я хотелъ сказать, что ета пчела есть первоф лицо въ республике, ибо ею все держится; что безъ нее все бы могло придти въ неустройство и погибнуть.
"Теперь понимаю - но ваше описанiе пчелы царицы невидимой, тайной (какъ вы ее называете), заставляетъ меня думать, что она отлична отъ всехъ другихъ пчелъ образованiемъ своимъ и натурою."
- По крайней меръ замечено, что она ихъ более отлична отъ нихъ составомъ, образомъ жизни, инстинктомъ.
"Но ето еще не даетъ мне никакого объ ней понятiя; и ваша пчела, скажу откровенно, для меня еще не существуетъ."
- Не существуетъ? A разве все то, о чемъ не имеете яснаго, полнаго, чувственнаго понятiя, почитаете вы не существующимъ! и разве то одно можетъ иметь для васъ бытiе, что видели вы своими глазами, или могли ощупать своею рукою? Но пчелы существуютъ въ натуре - вы можете ихъ и видеть и слышать, и даже почувствовать ихъ жало, если разсудитъ раздражить ихъ: следовательно - если только не вздумаете утверждать, что эти насекомыя родятся изъ ничего - вамъ надобно будетъ согласиться со мною, что матка ихъ существуетъ.
"А если захочу отрицать ваше мненiе?"
- Отрицать! - и тогда отрицать, когда вы уверены будете, что эти пчелы-работницы лишены способности плодотворенiя?
"И тогда, государь мой! Эти способности совсемъ постороннее дело!"
- Постороннее дело? Признаюсь вамъ, я никогда бы не вообразилъ.... и господинъ Аббатъ громко засмеялся. - Вы удивительно простодушны; скажите же ради Бога, какимъ образомъ понимаете вы происхожденiе пчелъ? Откуда, по мненiю вашему, родятся молодые рои? Или опять прилепились вы къ своей готической системе созданiя, и непонятная причина вещей опять поселилась въ головъ вашей?
"О, господинъ Аббатъ! - воскликнулъ Бертгеймъ, какъ будто въ самомъ делъ чувствительно тронутый - вы шутите, a я ожидалъ отъ васъ наставленiя! Не вы ли обещались руководствовать меня къ открытiю истины. Но безъ сомненiя хотели вы только пробудить мое остроумiе; хотели узнать на опыте, могу ли я съ помощiю техъ положительныхъ правилъ, которыя вамъ угодно было мне сообщить, проникнуть въ сокровенный смыслъ вашей загадки; и въ самомъ деле - чемъ более думаю, темъ более открываю здесь истиннаго, прекраснаго, высокаго!"
- А что ето такое, смею спросить? -
"Мненiе, согласованное въ вашимъ."
"Но прежде, какъ человекъ неопытный въ искусстве мыслить, хочу я для избежанiя возможной ошибки еще разъ взглянуть на свой образецъ и повторить ваше нынешнее разсужденiе съ начала до конца. Не утверждаете ли вы, какъ атеистъ просвещенный, умевшiй уничтожить все предразсудки воспитанiя, что мысль о Божестве, неведомомъ, имеющемъ качества непостижимыя, невообразимомъ, есть вовсе неосновательная, и что полагать такое Божество источникомъ, причиною творенiя смешно и безумно.
- Ето мое мненiе - но я желаю знать, какъ согласуете вы его съ вашимъ?
"Въ качествъ основательнаго матерiалиста, котораго никакая мечта воображенiя ослепленъ не можетъ, не полагаете ли вы, "
- Согласенъ; продолжайте.
"Не говорите ли вы, что каждое существо въ етомъ мiръ, что самый етотъ мiръ произошли отъ движенiя матерiи - a потому и не должны ли вы согласиться, что никакая вещь въ мiре не заключаетъ въ самой себе причины бытiя своего и образованiя?"
"Я продолжаю: если причина бытiя и образованiя вещи не въ ней самой заключается, то следовательно всякая причина образованiя и бытiя, заключающаяся въ самой вещи, есть Одно и то же - но только другими словами выраженное.
- Согласенъ! Какое дело до выраженiя!
"Иногда и выраженiе бываетъ весьма важно. Вы утверждаете, что натура есть вечная, необходимая, единственная причина всякаго движенiя, что она единая действуетъ; производитъ, творитъ, образуетъ?"
- Я утверждаю.
"Но ета натура, говорите вы, есть соединенiе, сумма, слiянiе всехъ существъ и движенiй, изъ коихъ ни одна само въ себе отдельно не заключаетъ причины бытiя: своего, a только въ общемъ составъ целаго, следственно въ тесномъ союзъ съ целымъ."
- Согласенъ - но я не вижу вашей цели.
"Вотъ она, господинъ Аббатъ. Я желалъ только объяснить для самаго себя ту истину, на которой основываете вы свою систему: что неимеющее основанiи отдельно основанiе въ целомъ, что изъ безчисленнаго множества не движенiи составляется въ и что наконецъ ничто, если присоединить къ нему другое нечто, и еще, и еще - наконецъ, производитъ вечно. Вооруживъ себя етою аксiомою, смело приступаю къ решенiю моей задачи, и знаю напередъ, что етотъ Гордiевъ узелъ будетъ развязаны. Вотъ следствiе мыслей моихъ: Я вижу етихъ пчелъ; онъ для меня существуютъ, но имъ не дана отъ природы способность плодотворенiя; и я, не сомневаясь въ бывшей каждой пчелы отдельно, постигаю однако, что каждая изъ нихъ имеетъ имъ себя причину бытiя своего и образованiя. Но где же искать мне етой причины? Въ такой же пчеле какъ и онъ? Но пчелы, известно уже намъ, лишены плодотворящей силы! Вы мне укажете на пчелу- Но где же она? и какое могу иметь понятiе о ея виде, составе, натуре? Нетъ, господицъ Аббатъ! вы сами сказали, что безразсудно искать причины вещественнаго въ имени, въ звуке, и я согласно съ вашею мыслiю изъ всехъ етихъ пчелъ? которыя и здесь и тамъ и везде работаютъ надъ медомъ, составляю понятiе общее: вселенная пчелъ; сливаю ихъ частныя отдельныя силы плодотворенiя въ другую общую идею; природа пчелъ. Конечно каждая изъ сихъ отдельныхъ плодотворящихъ способностей, разсматриваемая особливо - есть ничто. Но мы уже знаемъ, что наше ничто нечто; следовательно безчисленное множество невозможностей плодотворить, соединенныхъ въ одно, даетъ намъ въ соединенiи своемъ возможность, и не одну возможность, но самую силу плодотворенiя. Такъ произведены, господинъ Аббатъ, все эте пчелы плодотворящею силою, изъ ничего происшекшею - другими словами: такъ образовалось существо, неимеющее ни въ самомъ себе, ни въ существахъ ему подобныхъ, ни въ существахъ отъ него отличныхъ причины твоего происхожденiя. Видите ли наконецъ, что я постигнулъ вашу мысль, что не имею нужды въ вашей пчеле-царице, и что наконецъ ето существо сокровенное, невидимое, мною непостигаемое для насъ совсемъ безполезно! - Но можетъ быть изъясненiе мое кажется вамъ несколько темнымъ! Желаю знать" -
- О господинъ Бертгеймъ! оно ясно! удивительно ясно! воскликнулъ Аббатъ, пожавши плечами съ принужденною улыбкою. Вы очень хорошо сделаете, если поспешите сообщить его публике! Такiя мненiя благодетельны, утешительны!
"Что вы говорите, господинъ Аббатъ?"
"Но ета честь принадлежитъ единственно вамъ."
Здесь кончился споръ. Они въ глубокомъ молчанiи возвратились въ замокъ. Скоро после обеда Бертгеймъ уехалъ; a господинъ Аббатъ принялся описать Mapкизе и ея обществу тотъ разговоръ, который имелъ онъ въ саду съ молодымъ Германскимъ мечтателемъ; но онъ описалъ его съ выгодной для себя стороны. Какое грубое невежество! какая сумазбродная мысль! объяснять плодотворенiе какою-то суммою существъ, не имеющихъ способности плодотворить. И общество очень долго забавлялась на счетъ несчастнаго Бертгейма.
"Надобно однако признаться, наша гораздо нежнее и тонее! мы лучше другихъ народовъ умеемъ смотреть на вещи и постигаемъ ихъ несравненно скорее.
- Ето правда, воскликнуло несколько голосовъ - и начался ужасный споръ о томъ, отъ чего произходитъ нацiональная глупость: отъ климата, или отъ правленiя? Шумели, кричали, никто нерешилъ вопроса, наконецъ все разъехались уверенные, что бедный Бертгеймъ, родившись за Рейномъ, не можетъ иметь никакого ума, a разве иногда немного здраваго смысла.
"Вестникъ Европы", No 22, 1810.